Текст книги "Дневник хирурга"

Днем противник снова бомбил железнодорожную станцию. Загорелось несколько цистерн с нефтью. Все вокруг окутано плотными клубами дыма.

Мне уже приходилось отмечать, что пути прохождения пули в организме человека могут быть самыми неожиданными. Сейчас я оперировал бойца[6]6
  Л. Е. Анрусенко. Киев, Дмитриевская ул., 5, кв. 6.


[Закрыть] раненного в живот, у которого пуля, пробив брюшную стенку, попала внутрь аппендикса и застряла в нем. Отросток был очень толстым, по-видимому, до ранения здесь был хронический аппендицит.

Всю ночь оперировал. Сделал еще одну лапаротомию. У раненного в живот пуля прошла сбоку, разбив восходящую кишку в забрюшинной части, а затем повредила тонкие кишки.

Под утро зашел в ППГ 75, где лежат легкораненые. Одному красноармейцу сделал ампутацию большого пальца руки. Решил записывать адреса всех таких раненых. Если удастся, после войны разыщу их и сделаю операцию Николадони – пересадку большого пальца с ноги на руку.

12 августа

Проснулся рано от разрыва бомб. На этот раз укрылся в щели. Здесь один военный показал нам немецкую белую косынку для раненых. На ней пунктиром нанесены различные комбинации ее наложения при перевязках.

Как только кончилась бомбежка, мы с Дегтяренко переправились на правый берег Днепра. В пути дважды покидали машину из-за налетов авиации.

Переправившись по восстановленному понтонному мосту, миновали Канев, решив заехать в него на обратном пути, и поехали дальше в М. Ржевец. Однако с полпути пришлось вернуться, так как немцы подошли вплотную к дороге и обстреливали ее из пулеметов. Дорога идет берегом Днепра. Полчаса езды и въезжаем в деревню. Но тут раздается оглушительный взрыв. Мы выскакиваем из машины. Оказывается, деревню бомбят немецкие самолеты. Рядом с нами загорелось два дома. Улица огласилась пронзительными женскими воплями и детским плачем. Из соседних домов выбежали крестьянки (мужчин в деревне нет) и принялись таскать ведрами воду. С другой стороны тоже послышался крик: горим!

Новый очаг пожара. Пожилая женщина в обгоревшей одежде пытается вытащить сундук из горящей хаты. Я помог ей и пошел к машине. Навстречу мне, причитая, двигалась толпа женщин, неся на руках двух, раненых девушек. Мы с Дегтяренко их перевязали и на подводе отправили в Канев, в госпиталь. Не успели отойти от них, как к нам подбежал мальчик: – Дяденька, там красноармейца убило! У стены мазанки, закинув голову, сидел боец. Он был мертв. По документам установили, что он ехал за хлебом для своей части. Помощь ему была уже не нужна.

У околицы стонет, прислонившись к забору, пожилая женщина: ее ранило осколком авиабомбы. Я сделал перевязку и помог ей дойти до дому. Вместе с ней вошли в хату и мы. На полу лежит мальчик. Лицо прикрыто полотенцем, около головы лужа крови. Женщина застыла в ужасе. Я приоткрыл мертвому лицо. Она дико вскрикнула – это был ее сын. На шее у него зияет огромная рана – она выглядит так, будто хищный зверь вырвал кусок мяса. Мальчик, видимо, сидел у окна и его убило осколком разорвавшейся авиабомбы. Тяжко было слышать вопли матери. У печки молча стоял дед, не спуская глаз с убитого на его глазах внука. Вбежала девочка и принялась громко причитать: «Красавец ты мой, братец ты мой любимый!».

Мы вышли из хаты и, сопровождаемые рыданиями женщин и детей, уехали из окутанной дымом деревни. Не прошло и нескольких минут, как машина оказалась в степи, и все сразу изменилось. Стало тихо и удивительно мирно. Сияло солнце, пригибалась от ветра трава. Но вскоре небо нахмурилось, и вдруг полил проливной Дождь. Дорогу размыло и мы решили сделать привал в небольшой деревушке. Зашли в первую попавшуюся избу. Женщины угостили нас молоком и все спрашивали: «Неужели и дальше будете отступать?» Отвечаем, что нет, а у самих на душе скверно. Сами себе не верим. Как только дождь утих, тронулись дальше к Каневу. В пути опять попали под бомбежку. Шестерка юнкерсов «обрабатывала» дорогу. Выбрались из машины и залегли в мокрой траве. Когда самолеты улетели, я почувствовал, что промок до нитки и изрядно обжегся крапивой. Наконец, добрались до Канева. Госпиталь из городской больницы переехал в здание гостиницы, расположенной на высоком берегу реки. Отсюда открывается великолепный вид. Внизу расстилается ширь Днепра. Он чудесен даже сейчас в ночной полутьме… Совсем недалеко могила Тараса Шевченко, вокруг небольшой лес и безбрежная украинская степь.

Но любоваться всем этим нет времени. У входа в госпиталь пахнет цветами, в комнатах – кровью. Здесь сейчас около тысячи раненых. Отсюда их эвакуируют паромом и по понтонному мосту. Осмотрев госпиталь, уже поздней ночью, поехали в штаб армии. Добрались туда под утро. Здесь меня ждала новая телеграмма из Москвы, подтверждающая необходимость моего отъезда в Тбилиси.

13 августа

Приехал новый армейский хирург Таборисский. Я знакомлю его с положением дел и сдаю ему свою нехитрую канцелярию. Очень грустно, не хочется уезжать.

14 августа

На вечер назначен отъезд. Машиной буду добираться до Киева – в штаб фронта, а оттуда – самолетом в Москву. Части нашей армии продолжают отступать. Большинство дивизий перевели на левый берег свои тылы, а вместе с ними и медсанбаты. Знакомый полковой врач принес пачку писем, найденных у убитых немцев. Одно письмо показалось нам особенно занятным. Пишет, по-видимому, бывшая возлюбленная адресата: «Дорогой Ганс, я недавно вышла замуж. Муж пока не военный, но скоро им будет. Он такого же роста, как ты, у него такие же волосы. Он также хорошо танцует. Танцуя с ним, я закрываю глаза и мне кажется, что я с тобой». Дальше следует перечень ухищрений, с помощью которых они смогут встречаться, когда Ганс приедет, и циничная болтовня о том, как они будут обманывать мужа. «Видишь, я во всем осталась тебе верна», – такой фразой заканчивается письмо. Благодарю покорно за такую верность!

Пока я собирался уезжать, около двух десятков бомбардировщиков налетели на Канев. Весь город в дыму, вокруг сплошные пожары.

Когда бомбежка прекратилась, мы с нашим начальником медицинского снабжения Загоровским (он едет в Киев за медикаментами) отправились в путь.

Все явственнее чувствуется удаление от фронта. Остановились в небольшом местечке, перекусили и поехали дальше. Промелькнул Переяслав с большим земляным валом вокруг. Видно, я очень устал – всю дорогу дремлю.

Подъехали к Броварам – дачному месту под Киевом. В лесу, где прежде был расположен военный лагерь, теперь дислоцируется штаб Юго-Западного фронта. Разыскали санитарное управление. Начальник управления Колесов любезно обещал отправить меня с первой же оказией самолетом в Москву. Он познакомил меня со своим сыном[7]7
  А. П. Колесов – ныне профессор военно-медицинской академии, генерал-майор медицинской службы, член-корреспондент АМН СССР.


[Закрыть] – худеньким юношей в очках, работающим переводчиком в штабе фронта. Здесь же встретил Дынкина, представителя Военно-санитарного управления Красной Армии, который сообщил, что я назначен главным хирургом фронта на иранскую границу. В Иране, по его словам, много немцев, и там в ближайшем будущем можно ждать военных событий.

Ночевать я решил ехать в Киев, к Загоровскому, который пригласил меня к себе. Дорога отсюда до Киева прекрасная. Грустно было в этот жаркий августовский день смотреть на пустынный пляж. Кабинки для раздевания перевернуты, лодки раскиданы в беспорядке, скамейки разбиты. При въезде в Киев бросаются в глаза баррикады из мешков с песком, противотанковые сооружения – вкопанные в землю рельсы. Окна заклеены крестиками белой бумаги. Город как-то обесцвечен. На улицах из десяти встречных мужчин девять военных. Хождение по улицам разрешается до девяти часов вечера.

В квартире у Загоровского, на пятом этаже, пыль, запустение. Вещи обернуты газетами, все выглядит как в нежилом, брошенном помещении.

Лег спать на балконе. Несмотря на усталость, долго не мог уснуть.

В городе тревожно. Прожекторы нащупали в небе немецкий самолет. Зенитки начали его обстреливать. Издали слышна артиллерийская канонада.

15 августа

Утром Загоровский проводил меня до аэродрома. После десяти минутного ожидания я уселся в «Дуглас», идущий в Москву. Предполагалось, что летим прямо без посадок в промежуточных пунктах, но оказалось совсем иначе. Неожиданно приземлились на каком-то аэродроме, где стояло еще несколько самолетов. Нам рассказали, что отсюда они вылетают в немецкий тыл, сбрасывают десанты и поддерживают связь с партизанами. В Харькове опять сделали посадку. Здесь на аэродроме бросается в глаза полная беспечность. Порядки мирного времени – десятки транспортных самолетов выстроены в ряд и не замаскированы; в центре аэродрома строят большую бетонированную полосу для посадки самолетов. Странно это выглядит на взгляд человека, побывавшего на фронте. Особенно, если справедливы разговоры о том, что над Харьковым не раз появлялись немецкие разведчики. В числе других «бездомных» меня устроили ночевать на аэродроме.

16 августа

Утром снова тронулись в путь. Дальнейший перелет прошел без всяких происшествий, и мы благополучно сели на Внуковском аэродроме под Москвой, откуда с попутной машиной я добрался до города. Улицы пусты. Автомобилей мало. Местами видны следы бомбежек. Кое-где для маскировки разрисованы дома и тротуары. Свою квартиру я нашел запечатанной. Взял ключ в домоуправлении и вошел. Все покрыто толстым слоем пыли, в комнатах мертвая тишина. Стало как-то грустно. Помылся и поехал к себе в клинику. Там теперь развернут эвакогоспиталь.

С волнением и радостью встретился с некоторыми из своих друзей и товарищей по работе: В. И. Пшеничниковым, Ю. И. Заком, старшей сестрой Н. А. Песковой. Никак не могли наговориться досыта. Только поздно вечером пошел домой.

Перед сном зашел к А. Д. Сперанскому[8]8
  А. Д. Сперанский – крупный ученый, основатель большой школы советских патофизиологов. Академик. Умер в 1961 г.


[Закрыть]. Долго говорили с ним о России, о войне, о медицине. Вспоминали, как Алексей Дмитриевич, живя в Казани, учился анатомии у моего отца, и как много позднее мы, казанцы, – К. Быков[9]9
  К. М. Быков – известный советский физиолог, создавший свою оригинальную школу. Академик. Умер в 1959 г.


[Закрыть], Л. Андреев, А. Сперанский и я, уже живя в Ленинграде, посещали Павловские среды. Алексей Дмитриевич вспомнил, как я тогда, будучи молодым врачом и работая у него в лаборатории, впервые обнаружил в эксперименте явление патологической доминанты, как он послал меня к А. А. Ухтомскому[10]10
  А. А. Ухтомский – выдающийся советский физиолог. Академик. Умер в 1942 г.


[Закрыть] для того, чтобы ознакомить его с нашими данными и я сначала боялся идти, а познакомившись с Алексеем Алексеевичем, был буквально им очарован. Говорили мы и о том, с какой энергией и целеустремленностью, несмотря на жестокую оппозицию со стороны многих ученых-медиков, Сперанский трудился над книгой «Элементы построения теории медицины», с каким интересом к нашим работам относился А. М. Горький, который не только просматривал их, а читал с карандашом в руках, делая на полях пометки.

Во время нашей беседы пришел Б. И. Лаврентьев[11]11
  Б. И. Лаврентьев – крупный советский морфолог, известный своими работами в области гистологии нервной системы. Умер в 1944 г.


[Закрыть].

Вскоре по радио объявили воздушную тревогу, и мы все спустились во двор, влезли в какую-то яму – импровизированное бомбоубежище.

В воздухе разрывы зенитных снарядов, слышна сильная канонада, все небо в прожекторах, а здесь в бомбоубежище весело, смеются и даже, насколько я успел заметить, флиртуют. Соседи рассказывают, что воздушные тревоги в Москве бывают почти каждую ночь, люди не спят и это очень изматывает.

После отбоя пошел домой, но долго не мог уснуть.

17 августа

Утром меня принял Ефим Иванович Смирнов. Он похудел, поседел, как-то осунулся. Я доложил ему об обстановке на фронте и попросил не назначать меня на Кавказ, где нет военных действий.

Просьба моя была удовлетворена и меня назначили главным хирургом Брянского фронта.

Вечером позвонил доктор 3. Е. Смоляницкий, с которым мы работали вместе на Халхин-Голе. Оказывается, он назначен армейским хирургом в одну из армий Брянского фронта. Договорились ехать вместе.

18 августа

Ночью опять была воздушная тревога, но я ее проспал. Утро ушло на сборы. Необходимо было привести в порядок свой туалет. Пришлось самому постирать себе белье. Затем поехал в клинику, и весь день осматривал раненых. Выяснилось, что в Брянск можно лететь завтра в четыре часа утра. Позвонил Смоляницкому и договорился с ним, что он за мной заедет. Вечер выдался «литературный». Сначала пришел Павленко, и мы долго рассказывали друг другу «боевые эпизоды» по личным впечатлениям, потом зашла Татьяна Тэсс. Она очень милая, мы долго говорили, вспоминая с ней общих знакомых.

Ночью снова пришлось отсиживаться в щели (в бомбоубежище). Снова смех, шутки, и теперь уже точно удалось установить, кто за кем ухаживает. Не хотелось возвращаться домой – ведь во всей квартире только одно место, где можно зажигать свет без затемнения – уборная.

19 августа

Утром мы со Смоляницким на электричке доехали до аэродрома в Быкове и здесь сели на У-2. Все мысли о новом фронте. Как знакома нам предстоящая работа и вместе с тем сколько впереди всяких неожиданностей.

Пилот ведет машину неуверенно. Он явно не знает маршрута, да и разрешения сесть в Брянске нам не дано. Вспоминаем напутствие командира отряда перед вылетом: «Как-нибудь доберетесь».

Сели на каком-то военном аэродроме. Спрашиваем, свободна ли дальнейшая трасса? Отвечают – «Не знаем». Все это не слишком успокоительно. Еще два часа полета и мы садимся в Брянске. Сразу бросаются в глаза остовы сожженных самолетов. В Брянске, как я выяснил, нет ни одного госпиталя. Пошел в санитарную часть аэропорта попросить машину, чтобы доехать до штаба. После долгих хождений попал к комиссару авиапорта – старшему батальонному комиссару – Полякову. Он оказался внимательным и симпатичным человеком и охотно пошел мне навстречу.

Пока заливали машину бензином, поговорили с ним по душам, я ему рассказал о событиях на юго-западе, он о здешней обстановке. У него же я уточнил местонахождение штаба фронта. Оказывается, искать надо «в лесу, под Брянском».

Проезжаем Брянск. Путь указан не слишком ясно. Ехать следует прямо, потом налево, потом направо, снова прямо и, наконец, у столба с пометкой «14» еще раз свернуть направо.

Испытав немало мытарств, мы, наконец, каким-то чудом отыскали штаб. Начальника санитарной службы фронта военврача 1-го ранга Григорьева на месте нет. Когда он приедет – никому не известно. Заменяет его один из начальников санитарной службы корпуса.

Узнал некоторые подробности о работе санитарной службы Брянского фронта: количество ППГ никому не известно, на медсанбаты масса жалоб. Правда, недалеко от штаба сооружен громадный подземный госпиталь на две тысячи коек. Завтра осмотрю его.

Ночь спали в палатке: в лесу холодно, сыро. С грустью вспоминал теплые звездные украинские ночи.

20 августа

Штаб фронта устраивается на лесное жительство. Все в стадии становления.

Командующий фронтом генерал-лейтенант Еременко собрал нас и в общих чертах познакомил с обстановкой на фронте. У нас три армии: 50-я, 3-я, 13-я и группа генерала Ермакова. Длина фронта двести сорок километров. Задача – нанести удар по второй танковой группе противника, развивающего наступление на тыл Юго-Западного фронта.

Побывал в подземном госпитале. Он расположен в лесу и состоит из множества землянок. Внутри они отделаны деревом, сверху накат из бревен, глины и песка. Все землянки обложены дерном, внутри печи.

Хирургический корпус «С» занимает большое, красивое помещение. Жаль только, что операционная и перевязочная одинаковой величины. Операционную следовало бы сделать на два – четыре стола, а перевязочную – на шесть – восемь. И еще минус – помещение для сортировки явно мало. Этот госпиталь передается армии, где армейским хирургом будет Смоляницкий. Вместе с ним поехали из госпиталя в санитарный отдел его армии.

Проезжая Брянск, я окончательно установил, что там нет ни одного госпиталя, а гражданская больница почти не работает, так что в случае налета ни военнослужащие, ни гражданское население получить помощи не смогут.

Километрах в двадцати от Брянска нашли штаб армии в одном из совхозов. Здесь в саду, под яблоней, растянувшись на плащ-палатке, дремал временно исполняющий обязанности начальника санитарной службы. Я разбудил его – мы познакомились. Весь санотдел состоит из него и военфельдшера; хозяйство – из нескольких папок и двух старых пишущих машинок. Он сообщил, что их медико-санитарные батальоны как хирургические учреждения почти не работают. «Они только перевязки делают и эвакуируют», – заявил он. – «Госпиталей у нас нет».

Узнав от меня, что их армии придается госпиталь, он удивился. – «Зачем»? Я познакомил его со Смоляницким, сказал, что он назначен к ним армейским хирургом и поможет наладить хирургическую работу.

Вернувшись в штаб, я, наконец, застал начальника санитарной службы фронта А. Н. Григорьева и познакомился с ним.

Проезжая по здешним деревням, начинаю вспоминать, как богата Украина. Здесь по сравнению с ней бедно.

21 августа

Сегодня Григорьев повел меня к члену Военного Совета Бойцову, у которого приступ почечнокаменной болезни (по-видимому, ущемленный камень в мочеточнике). Велел ввести морфин. Бойцов – член Военного Совета по тылу и одновременно секретарь Орловского областного комитета партии. Мы решили, что сегодня или завтра он поедет к себе и полежит дома. Я просил его принять меня завтра в Орле и помочь нам в случае каких-либо затруднений. Мы намерены устроить в Орле госпитальную базу фронта, связавшись с областным отделом здравоохранения и санитарным отделом Орловского военного округа. Вообще не люблю лечить начальство, да еще грубоватое, однако мой пациент в этом не грешен.

Поехал в Брянск на телеграф говорить с Москвой. Соединили очень удачно – сразу попал на Смирнова. Он дал точные установки о том, что нужно делать в ближайшее время и обещал удовлетворить все наши просьбы, передав нам госпитали Орловского военного округа. Затем сообщил, где расположен фронтовой склад медицинского имущества и номера переданных нам санитарных поездов. Отметил, что в санитарных поездах совершенно не оказывается медицинская помощь и просил навести там железный порядок, внедрить медицину, ликвидировать «извозчичий» подход к делу. «Учти, что медсанбаты и полевые госпитали под предлогом различных трудностей плохо работают», – сказал он еще. И вдруг лента оборвалась, и мы принуждены были кончить разговор. Я всегда испытываю какое-то странное чувство, «говоря» по «Бодо». Чудесная это машина, и чудесные девушки на ней работают.

Вспомнилась мне Ухта и то, как мы с начальником санитарной службы 9-й армии Гурвичем, во время финской кампании, так же вот вызвали Смирнова и просили разрешить нам накладывать гипс раненым с костным повреждением конечностей. Подошел к нам тогда какой-то командир и, пока девушка клеила ленту нашего разговора, сказал о Смирнове: «Крепкий, толковый у вас начальник!». Что и говорить, мы и сами чувствуем это.

Поздно ночью вернулся к себе в лес.

22 августа

Узнал о сдаче Гомеля и о том, что фронт, защищаемый двумя нашими армиями, рассечен немецкими танками.

В штабе фронта совершенно спокойно. Устроились в палатках, даже сделали нары. В немецком журнале, рассчитанном на военных и полицейских, сообщается о якобы наших больших потерях.

Интересно, чем же они объясняют то, что сопротивление наших войск по мере продвижения немцев в глубь страны не уменьшается, а увеличивается.

23 августа

Отправился на машине в Орел. Осмотрел госпиталь. Раненых лечат хорошо, есть специальные палаты для раненных в конечности и грудную клетку. Врачи неплохо владеют гипсовой техникой. Раненые чистые, сытые.

Поехали к себе в лес. Палатка течет, все промокло. Узнал, что сдали Почеп. Получил письмо от начальника санитарной службы дивизии Хлынова, его МСБ 290 стоит в Брянске. Хлынова я оперировал во время войны с Финляндией и мне интересно с ним встретиться и поговорить.

24 августа

Выезжаем в Городище (западная окраина Брянска). Работа у Хлынова налаживается – хирурги в его МСБ работают хорошо. Вспоминаем с ним финскую войну, как его ранило и как я его оперировал. Еду обратно. На дороге стоит красноармеец. Спросили у него дорогу: «Не знаю» – «Зачем же ты здесь стоишь?» – «Для проверки документов», – «Так тебе их показать?» – начинаю рыться в карманах. – «Да нет уж – проезжайте». Поехали дальше. Вскоре встретили мальчика, который «по секрету» сообщил нам, что штаб, который мы ищем, находится в деревне Дементьевке.

Санитарный отдел расположен в яблоневом саду сельскохозяйственного техникума. Не без труда нашли начальника санитарной службы армии. Большой грузный человек этот оказался слегка «выпимши». Внешностью он напоминает Тараса Бульбу. Поговорили с ним об обстановке. Он абсолютно ни в чем не ориентирован. Спать легли в санитарной машине. Отлично выспались.

25 августа

Утром вместе с начальником санитарной службы полка Перепелицей едем к переднему краю. Он рассказывает, как полтора месяца шел по территории, занятой противником, выбираясь со своей частью из окружения.

По дороге оказывал помощь раненым, делал перевязки, но вскоре кончился перевязочный материал и тогда ему пришлось в котелках кипятить белье и из него делать бинты.

Однажды ранили командира батальона в живот – слепое ранение, начали развиваться явления перитонита, прекратилось мочеиспускание. Единственным медицинским инструментом, обнаруженным в ветеринарной части, был троакар. Три раза прокалывал им брюшную стенку и выпускал мочу. Раненый вскоре умер.

Недаром я не перестаю говорить, что нужно иметь на такие случаи небольшой набор самых необходимых инструментов.

Доехали до МСБ. От переднего края он расположен в пятнадцати километрах. Командир Акимов разделил его на две части, выставив двух врачей на четыре километра вперед. Совершенно бессмысленная мера. При осмотре медсанбата ко мне подошел командир дивизии и заявил претензию по поводу того, что вчера после ранения здесь умер командир полка. Я ответил, что тоже жалею, когда кто-нибудь умирает, но, увы, врачи не всегда могут предотвратить это.

Сейчас в МСБ привезли раненых. Среди них – две женщины-крестьянки. Одна ранена пулей на близком расстоянии. Бой шел в деревне, и жители попрятались в окопы, чтобы спастись. Но один немецкий солдат подошел к окопу, сунул в него винтовку и несколько раз выстрелил. В результате у женщины громадная рана мягких тканей бедра.

Сейчас мне показали немецкий жгут для остановки кровотечения. Это резиновая, довольно широкая лента с отверстиями и пуговкой в виде запонки. Жгут мне очень понравился.

Отсюда поехали в Городец, где думали осмотреть медсанбат, но, приехав, установили, что его здесь нет. Я решил поискать поблизости в какой-либо больнице. Больница оказалась в Лопуше, в ней и расположен МСБ» 60, а между тем пикетаж не выставлен. Врачи жалуются на отсутствие консервированной крови. Я предложил им брать кровь у своих доноров.

Недалеко проходит железная дорога, можно бы развернуть здесь ППГ в качестве прирельсового приемника и вести дальнейшую эвакуацию по железной дороге. Надо будет сказать об этом Григорьеву.

26 августа

С утра выехали в медсанбат и полевой госпиталь. Испытываю огромное удовлетворение от того, что правильно по карте веду машину. На полях работают дети тринадцати – четырнадцати лет, ставшие на короткий срок совершенно взрослыми. Вот они – некрасовские мальчики, которые и пашут, и жнут, и дрова возят. Впрочем, я видел это и на Украине.

Подъехали к Речице. Здесь расположен МСБ 305. Против церкви собралась группа женщин-врачей и с ними доктор Севельев, с которым я воевал в Финляндии. Он хороший хирург. Читает им вслух статью Пшеничникова о ранениях живота, помещенную в газете «Медицинский работник». Снабжение медсанбата поставлено неплохо. Значит и работа должна быть хорошей. Сделали пять лапаротомий раненным в живот – трое живы, двое умерли. Оперировали под местной анестезией.

Говорят, что наши войска вместе с англичанами перешли границу Ирана.

Приехали в ППГ. Интересная картина: хирурги с котелками бегут к кухне за обедом. Хорош начальник! Неужели трудно распорядиться, чтобы санитары приносили еду. Узнал о приказе Сталина о награждении санитаров-носильщиков орденами и медалями за вынос раненых и оружия с поля боя. Это замечательно!

Центральный фронт переподчиняется нам. Таким образом, нам дают еще две армии, а штабы объединяют.

У меня большая радость – ко мне на фронт назначен и приехал Юлий Иосифович Зак, старый мой друг, хороший хирург и организатор.

27 августа

Приехал писатель Леонид Ленч. Рассказывает о Москве. Он будет работать в нашей фронтовой газете.

Решил каждый день ездить по своим учреждениям. Все-таки принесу какую-то пользу. Вычертил сегодняшний маршрут и поехал, благо в моем распоряжении санитарная машина. Подъезжая к Трубчевску, встретил двух мужчин. Они шли по дороге танцуя, напевая и размахивая руками, оказалось, что это душевнобольные. Кто-то не-то закрыл, не-то открыл психиатрическую лечебницу, а больных выпустил.

В Трубчевске, расположенном на реке Десне, свежие следы бомбежки. Женщины, старики, дети на телегах везут раненых в больницу. Мальчик лет двенадцати, плача, вытаскивает из-под обломков свою мать. Я помог ему, положил женщину в машину и отвез в больницу. А подводы с ранеными все подъезжают. Больница переполнена. Раненые в ужасном состоянии. Молодая женщина в шоке, бледная с широко раскрытыми глазами лежит на столе с оторванной ногой в верхней трети бедра. Культя перетянута веревкой. Рядом мать, поит ее водой, умоляет доктора спасти дочь. Возле нее хлопочет доктор Ульященков, седой старичок, сорок лет проработавший земским врачом. Мы посмотрели, посоветовались. Наркоза нет, новокаина нет! Он проводил меня до ворот со слезами на глазах, и я поехал дальше. За Трубчевском встретил дивизию на марше. Передвигаются днем, а в воздухе немецкие самолеты. Разумеется, развернулись и начали бомбить колонну.

28 августа

Утром вместе с армейским хирургом 13-й армии И. С. Колесниковым[12]12
  И. С. Колесников – ныне генерал-майор медицинской службы, член-корреспондент АМН СССР, профессор Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова. В ноябре 1968 г. мною вместе с И. С. Колесниковым и группой военных врачей была выполнена впервые в нашей стране операция пересадки сердца у человека.


[Закрыть] решили ехать на хутор Махайловский.

Здесь горит сахарный завод. Все разрушают, чтобы не досталось немцам. В штабе дивизии заправились бензином и поехали в Ямполь. Население встречает нас хорошо. Предлагают все даром. Какая-то женщина принесла творогу. У нее на войне сын и муж. Угощает нас и плачет.

Вчера вернулась из заключения, сидела два года, за что и сама не знает. Черная, худая, а сама все время толкует о том, что Родина в опасности. Вот он – настоящий патриотизм.

29 августа

Утром разыскали МСБ 143. Он расположен в палатках, Операционная и перевязочная развернуты вместе в одном помещении. Беспорядок: носилки с ранеными стоят на голой земле, а рядом лежат бревна, на которые их можно поставить.

Недалеко от медсанбата в этом же лесу расположен ППГ 506, Госпиталь московского формирования. Хирург госпиталя Бояндин производит раненому ваго-симпатическую блокаду. Я ему рассказал о наших установках. Встретил здесь хирурга Шпирта, брата профессора. За всю войну впервые встречаю в полевом госпитале рентген, который хорошо работает. Рентгенолог Покровский из Москвы. Можно же все сделать при желании.

Доехал до Севска. Отсюда всех эвакуируют. Комендант не знает дороги, обращаемся к регулировщику, он тоже ничего не знает. Доехали в больницу, где расположена санчасть авиаотряда. Доктор Бондарчук рассказывает, как оперировал во время бомбежки и как его ранило. Молодец, он даже свою операционную развернул!

Раненые уже идут с направления Новгород-Северский; ППГ с хутора Михайловского уже снялся.

Привезли раненого из Суземского ППГ, где я только что был, говорят, что немецкие танки прорвались и окружают наши части. Оба ППГ свернулись и двигаются в неизвестном направлении.

Хуже всего, что нет правильной информации и поэтому все говорят, что вздумается. Сижу и черчу себе маршрут, собираюсь ехать дальше. В Севске встретил женщину-врача – Смирнову. Хороший хирург, у нее мальчик четырех лет, муж убит в начале войны. Вспомнил о своем Саше. Грустно. Рядом кто-то играет на гитаре, а в воздухе немецкие бомбардировщики. Ничего. Все равно мы победим!

30 августа

Ночевал в радожском лесничестве. Утром над нами прошли три партии немецких бомбардировщиков, вероятно, возвращались с бомбежки наших тылов.

Приехал в штаб фронта и узнал новость: меня отзывают в Москву; вместо меня назначен Ахутин. Ну не досадно ли! Все время переводят с места на место. Шел обедать, понурив голову, и встретил писателя И. Уткина. Просит помочь его товарищу, фамилия его Митлин. Его ранило во время бомбежки Брянска. Поехал в ППГ. Митлин лежит на земле в сортировочном отделении с оторванной ногой. Оперировал его сам, сделал, что мог, перелил кровь. Ночью возвратился в штаб, зашел в редакцию. Здесь какой-то красноармеец подошел ко мне: «Я лежал в Москве в госпитале ВИЭМ. Ваш батюшка делал мне операцию, вынимал осколок. Спрашивал, не видел ли я случайно на войне Вас. Вот и встретились». Совсем уже интересно. Я все посылаю приветы в Москву, отцу, а теперь получилось наоборот. Однако надо ехать в Карачев. Там все начальство.

Еду ночью. На горизонте громадное зарево – это горит Брянск.

В Карачеве все еще происходит слияние двух фронтов. Центральный вливается в наш, Брянский. Все ходят невеселые, никто не знает, что его ждет.

Говорят, что хутор Михайловский сдали. Именно здесь в 1919 г. остановили немцев. Как-то будет теперь?

Узнаю, что Верховное командование поставило задачу Брянскому фронту развернуть наступление, разбить немецкую группировку в районе Почеп – Сураж и выйти на рубеж Петровичи – Осмоловичи, Белая Дубрава, Гута Корецкая… Жаль уезжать, когда фронту поставлена задача начать наступление.

31 августа

Выправляем документы, собираемся в дорогу. Зак едет со мной.

Почему-то вдруг вспомнил, как вчера ночью, когда искал санитарный отдел, помещавшийся где-то рядом с церковью, постучался в дом и спрашиваю старушку: «Бабушка, где здесь церковь?» – «А они, сыночек топерича не работают», – ответила она и закрыла окно. Занятно, что даже старушки о церкви у нас теперь говорят «работает…».

Лежу на койке и размышляю о выводах, какие можно сделать из всего мною виденного. Прежде всего в медсанбатах. Надо воспитать людей так, чтобы близость переднего края не пугала их и не казалась им «исключительной». Тогда в зависимости от обстановки они будут осуществлять необходимый объем хирургической помощи.

Часто приходится наблюдать, как обстановка позволяет развернуть постоянную хирургическую работу, а в медсанбате по инерции этого не делают.

Совершенно не учтена необходимость оказывать помощь гражданскому населению и никто не знает, кто за это несет ответственность.

Принесли газету, в ней сообщение о еврейском митинге в Москве. Выступал мой друг С. М. Михоэлс. Вспоминаю, как он говорил, что еще дождется дня, когда ему придется выступать против немцев и Гитлера. Вот и дождался.

Еду в Москву. Опять новый этап в моей «военной карьере». До Орла доехали вместе с А. Н. Соколовым, бывшим начальником санитарного управления Центрального фронта, на его машине. Отсюда достали билеты даже в мягкий вагон, но все места заняты и мы едем в коридоре. На вокзале в Орле вспомнилось, как совсем недавно проезжал здесь с юга. Как отличается вид вокзала сейчас от того, каким он был прежде!