Текст книги "Дневник хирурга"

Вечером зашел В МСБ. Раненый, которому я вчера ампутировал ногу, чувствует себя прекрасно, его даже подготавливают к эвакуации.

В санотделе познакомился с приехавшим по делам командиром МСБ Вдовиным. Он рассказывает, что свой МСБ сформировал в Днепропетровске. В медсанбате четырнадцать хирургов, двадцать три машины. Они уже несколько раз перемещались, разворачивались и при этом прекрасно, по его словам, справлялись с работой, делая даже самые сложные операции. Ведущий хирург у Вдовина – доктор Истомин, тот самый, который зимой был у нас в клинике и запомнился мне своей скромностью и серьезным отношением к делу. Я старался тогда показать ему как можно больше и изложил все наши установки, а сейчас, случайно наткнувшие на подписанное им требование на медикаменты, понял, что он широко применяет эти установки на практике (просит 500 г новокаина и 10 л мази Вишневского). Интересно, как он сумел приспособиться к боевым условиям.

Вечером пришел помощник Коновалова доктор Палихов и сказал, что из Канева на телеге везут раненого ребенка, он истекает кровью и его необходимо перевязать. Я велел принять ребенка в соседний МСБ, чтобы посмотреть его.

Раненый – мальчик лет десяти. У него оторвана вся правая кисть. На плече – жгут из шнурков от ботинок. Рука завязана полотенцем. Я решил оперировать его сам. Хорошо анестезировав, сделал первичную обработку культи, удалил размозженные ткани, перевязал сосуды, остановил кровотечение и наложил марлю, смоченную спиртом, а через 2 минуты сменил ее на мазевую повязку. Во время операции мальчик вел себя прекрасно; сдержанностью своей он мне напомнил моих ребятишек.

Когда ему стало легче, он рассказал историю своего ранения. Стоявшие у них на хуторе бойцы при отходе оставили капсюли от ручных гранат. Он подобрал одну из них и стал ковырять перочинным ножом. Произошел взрыв.

Была поздняя ночь, когда я возвратился после операции. Лежу и думаю, что ведь по правилам армейский хирург должен организовывать хирургическую работу в армии, должен определять объем хирургической помощи на различных этапах медицинской эвакуации, обеспечивая тем самым преемственность в лечении раненых. Он должен проверять работу хирургов, изучать результаты лечения, исправляя допущенные ошибки. Наконец, в обязанность армейского хирурга входит распределение хирургических кадров армии и умелое маневрирование ими в случае внезапно возникающей необходимости. Словом, масса ответственных задач в том числе необходимость учить хирургов правильному выполнению операций не только «сказом», но и по возможности «показом». А ведь я, за исключением этого самого «показа», т. е. наиболее тяжелых операций, большую часть этих задач не выполняю, да и выполнить не могу. Обстановка заставляет всех нас носиться с одного места на другое, мы и крутимся, как волчки.

Иной раз даже возникает вопрос, а приносишь ли ты в сущности пользу? Вот и я стараюсь каждый день как можно больше оперировать раненых – ведь если хоть одного человека спасешь – и то хорошо!

Недавно я узнал, что один командир дивизии привязал к своему газику трехдюймовую пушку; отступая со своей дивизией, он останавливался и сам стрелял прямой наводкой по немецким танкам.

Это, конечно, не дело – командиру дивизии самому стрелять по танкам, но если ничего другого сделать нельзя, то это лучше, чем потерять самообладание и отходить без выстрела. Так что я нашел себе подходящий пример и успокоился. В глубине души я уверен, что раньше или позже, но командир дивизии будет командовать дивизией, которая обязательно будет бить немцев, а я буду выполнять весь объем работы армейского хирурга.

31 июля

Оперированный мальчик чувствует себя хорошо. Встретил военврача Бейгельмана, с которым работал еще в финскую войну. Он только что вышел из окружения – пятьдесят дней пробыл в армейском госпитале, полностью окруженном немцами, и выбрался благодаря счастливой случайности.

Вечером мы с Дегтяренко и одним командиром кавполка пили раздобытое где-то красное вино, закусывая надоевшими, как и свинина, шпротами (их здесь почему-то видимо-невидимо).

Выпитое в достаточном количестве вино располагало к рассуждениям и мы принялись (в который уже раз) обсуждать мучивший всех нас вопрос – почему же все-таки так плохи наши дела?

Как всегда, мнений было высказано много и разных. Все особенно упирали на организационные неполадки, на то, что немало боевых единиц оказалось в этой трудной обстановке недоукомплектованными. Даже в наших медицинских учреждениях это заметно. В одном медсанбате много отличных машин для перевозки раненых, но очень мало хирургических инструментов, в другом – нет квалифицированных хирургов и т. д.

Поговорить-то мы поговорили, а главное осталось по-прежнему неясным. Кто виноват в том, что немцам удалось внезапно на нас напасть?

1 августа

Утром из Харькова получили консервированную кровь в прекрасном состоянии. Очень пригодится. Решили с Дегтяренко на весь день ехать обследовать медсанбаты действующих дивизий. МСБ 99 стоял поблизости на хуторах. Развернут он в трех хатах. Есть приемно-сортировочное отделение, хорошая операционная, но только на два стола. В клубе расположилась госпитальная рота. Большинство здешних хирургов из Днепропетровска, работали они главным образом в институтских клиниках – опытные, хорошие врачи. Я собрал хирургов и долго с ними обсуждал различные вопросы военно-полевой хирургии.

Все интересовались нашими способами лечения. Тепло встретились с Истоминым. Вопреки моим опасениям, он отлично акклиматизировался в военной обстановке.

В середине дня поехали в полковой медицинский пункт, расположенный неподалеку. Начальником санслужбы полка здесь старший военный фельдшер С. И. Голубев. Работу он поставил прекрасно, пользуется большим уважением, и командир полка просит не заменять его врачом. Голубев все время на передовой и не только образцово организовал вынос раненых с поля боя, но и выносит их сам. Узнав мою фамилию, он немедленно велел принести банку с мазью Вишневского и с гордостью заявила «Применяем, батенька, во всех случаях жизни применяем!». Это вышло смешно и очень трогательно. Было уже поздно, и дальше мы решили не ехать, а вернулись в Степанцы. Зашел в МСБ, куда недавно привезли раненого немца-ефрейтора. Жалуется, что не имеет военного счастья: удачно повоевал только в Польше, а во Франции был ранен и попал в плен, в России вот тоже не повезло. Я сделал ему первичную обработку раны голени и пошел к себе. На дороге стоял грузовик с пленными. Мне кажется, что во взгляде у всех пленных (а я их немало перевидал на своем веку – и японцев, и финнов, и вот теперь, слава тебе господи, немцев) есть что-то общее: тут и испуг, и безмолвный вопрос, какая-то обреченность, и сознание полного бессилия, а у немцев еще и виноватость.

2 августа

Утром разбудил меня доктор из соседнего МСБ. Он просит прооперировать раненого с проникающим ранением живота под местной анестезией. Раненый – пленный ефрейтор, двадцати одного года. Я объяснил ему по-немецки, что усыплять его не стану, операцию сделаю под местным обезболиванием и боли он испытывать не будет. Он сказал «гут», закрыл глаза и в течение операции не шелохнулся.

У него оказалось семь ран подвздошной кишки, довольно близко расположенных одна к другой. Я резецировал поврежденный участок кишки на протяжении сорока двух сантиметров и наложил соустье конец в конец. Брюшную полость зашил наглухо. Входное пулевое отверстие рассекать не стал – оно в горошину.

После операции, пользуясь минутой свободного времени, разобрал с врачами особенности только что проведенной операции. Все с энтузиазмом констатировали, что по мере образования ползучих инфильтратов в брюшной полости пульс на лучевой артерии оперируемого явно улучшался. Один из врачей выразил недоумение по поводу того, что вместо ушивания отверстий была произведена резекция. Я объяснил, что при ушивании трудно было бы избегнуть некоторого сужения просвета кишки. Между тем даже небольшое сужение просвета в сочетании со спайками кишок, которые почти всегда возникают после огнестрельных ранений, способствует развитию кишечной непроходимости.

Закончив разбор операции, выкупался в речке и вернулся в санотдел. Здесь все оживленно обсуждают обстановку: противник жмет по двум направлениям: на Ржевцев, обстреливая артиллерией переправу, и на Корсунь – Смелу. Против нас же он окопался. Таким образом, мы находимся под угрозой окружения с трех сторон; с четвертой стороны – Днепр.

3 августа

Ночью прошел сильный дождь, пришлось из сада перейти спать в больницу. С утра над нами появились немецкие самолеты, по ним открыли стрельбу. Я тоже не выдержал и несколько раз выстрелил из винтовки – отвел душу.

Не успел привести в порядок свое изрядно потрепанное обмундирование, как явился Дегтяренко. По его словам, немцы обстреливают Ржевцев не только артиллерией, но и пулеметами, видимо, подошли вплотную. Такая же опасность угрожает Каневу. Встретил нашего начальника противоэпидемического отдела доктора Анисова, жалуется, что обнаружил на себе вшей. Вот уж поистине – на ловца и зверь бежит.

Днем пошел сильный дождь. Чувствую себя отвратительно. Прилег отдохнуть в кабинете главврача. Вспомнил, как ровно год назад в это время я жил в Крыму, купался в море, играл в теннис.

Размышления мои были прерваны весьма прозаично: почувствовав сильный укус, поймал на себе огромную вошь… Разделавшись с нею, снова погрузился в лирические воспоминания.

К вечеру приехал с передовой командир одного медсанбата. Просит воздействовать на командира дивизии, который в ответ на просьбу о разрешении вывести МСБ из зоны ружейного огня заявил, что ежели командир части находится под пулями, то там может находиться и врач.

Количество раненых с каждым часом растет. Все работники санотдела заняты перевязками.

Появилась старший врач полка Бельская. Рассказывает, что вместе с полком до последней минуты ждали приказа об отходе, но так и не дождались. Когда показались немцы, пришлось отходить под сильным обстрелом. В машину с ранеными попал снаряд. Часть из них погибла.

Канонада становится слышнее. Ложась в саду спать, мы с Дегтяренко долго беседуем о том, что сулит нам завтрашний день.

4 августа

Непривычно тихое утро. Ни бомбежки, ни стрельбы. Воспользовался передышкой для того, чтобы привести себя в порядок: помыться, побриться. Потом отправился в недавно прибывший МСБ. Впечатление невеселое: занимаются только перевязками. И что особенно неприятно меня поразило: врачи работают в гимнастерках, только лишь засучив рукава. А ведь белый халат для врача отнюдь не роскошь и не только элемент гигиены, он в какой-то мере дисциплинирует, вносит в деятельность медицинских работников организованность и культуру, благоприятно действует на психику раненого или больного. Я пристыдил командира батальона, и халаты тут же появились. Пока осматривал медсанбат, пришла машина с ранеными. Бросился в глаза жгут на руке одного из них, обвязанный красной ленточкой. Ведь как полезно отмечать таким образом раненых, нуждающихся в срочной помощи. Вопрос о цветной маркировке раненых – старый, но у нас он не разработан.

Вслед за первой пришло еще несколько машин с ранеными. Многие из них в левую руку. Среди них, вероятно, есть и «самострелы». Мне их приходилось встречать прежде. У всех этих людишек, как и у пленных, есть что-то общее. Тупой, сонный, взгляд, заторможенная реакция. Правда, изредка встречаются и подвижные нервные субъекты, которые громко жалуются на боль и настойчиво требуют помощи.

Кстати, нужно иметь в виду, что диагностика самоповреждений для врача очень трудна, а иногда бывает и невозможна. Я бы, например, считал, что решающим доказательством могут в таких случаях быть только свидетельские показания.

Сделал операцию по поводу проникающего ранения живота. У раненого – эвентерация нескольких петель тонких кишок. Кишки багровокрасные с синюшным оттенком. Пострадавший без сознания, пульса нет. Обтерев инструменты спиртом, я ввел раствор новокаина в брыжейку выпавших кишок, затем под местной анестезией расширил отверстие пулевого канала, промыл кишечник риванолом, тихонько заправил внутренности обратно и ввел в брюшную полость три масляных тампона. Но через пять минут во время переливания крови раненый скончался.

Во второй половине дня противник начал обстреливать. Степанцы из минометов. Немецкий самолет пролетел низко над нами и сбросил листовки – пропуска в плен. На листовках рисунки: раненому красноармейцу в немецком плену оказывают помощь. Доктор в очках перевязывает его, а сестра поит чаем. Очень «трогательно».

Дегтяренко принес «хорошие» новости: как утверждают сводки нашего штаба, мы по всему фронту задерживаем немцев, но почему-то на наших глазах задерживаемые «просачиваются», а мы все отступаем.

Перед сном зашел снова в МСБ. Мне показали доставленного только что санитара: пуля прошла у него спереди через грудину, средостение, правое легкое и вышла наружу. Раненый чувствует себя хорошо. Наблюдается лишь небольшая эмфизема и бледность кожных покровов лица. Счастливое ранение! Я давно уже убедился, что не только в мозгу бывают «немые» зоны, повреждение которых протекает бессимптомно. Пуля у этого санитара прошла через средостение и корень легкого, и человек не только жив, но даже чувствует себя удовлетворительно.

5 августа

Утром проснулся от сильной пулеметной стрельбы. Оказывается, с нашего двора кавалеристы обстреливали итальянский самолет «Капрони». Этот «гость» летает каждое утро, фотографирует и бросает листовки. Бои идут уже на подступах к Степанцам в четырех – пяти километрах от нас.

Пошел в медико-санитарный батальон. Врачи явно растеряны и делают не то, что нужно. Пришлось собрать их и объяснить, что сейчас основная наша задача подготовить раненых к дальнейшей транспортировке, снять жгуты, остановить кровотечение, произвести надежную иммобилизацию, ввести сыворотку, наркотики, сердечные и после этого поскорее отправлять на левый берег Днепра, в ППГ, где их можно будет оперировать.

Мне принесли «Известия» со статьей Н. Н. Бурденко[3]3
  Н. Н. Бурденко – главный хирург Советской армии. Академик. Умер в 1946 г.


[Закрыть] о военно-полевой хирургии. Увы, в наших условиях она мало чем полезна.

Пять часов вечера. Бой идет за околицей Степанцов, Наши орудия бьют по противнику прямо с территории больницы, к нам долетают пули. На крыше больницы стоит несколько, пулеметов, которые непрерывно строчат по немцам.

Мне нездоровится. Дегтяренко предлагает уехать на тот берег Днепра, но, по-моему, этого делать нельзя – решат, что убежал.

Вскоре после разговора с Дегтяренко штаб армии получил разрешение переехать на левый берег. Санитарный отдел погрузился буквально в пять минут.

Перед отъездом заглянул в медсанбат – там тоже спешно грузятся. Распрощался с врачами и сестрами, и через несколько минут мы были уже в пути. Доехали до Канева. Санитарный отдел отправился дальше, а я решил задержаться: в Каневской городской больнице развернут ППГ 66. Потоки раненых идут сюда со всех направлений. Помог организовать сортировку и перевозку их на лодках через Днепр. Среди тяжелораненых было около двадцати бойцов, получивших ранения в живот. Все без пульса, у многих громадные эвентерации. Троих, находившихся в сравнительно хорошем состоянии, я оперировал. У одного была оторвана вся правая часть диафрагмы, имелись также эвентерации печени и поражение тонкого кишечника. Все трое операцию перенесли хорошо и после нее почувствовали себя лучше, но надежды на выздоровление мало: никакого послеоперационного ухода мы им обеспечить не можем. Под рукой нет не только крови, но даже и физиологического раствора для подкожного вливания. То, что в госпитале отсутствует консервированная кровь – это еще куда ни шло, но почему не оказалось даже солевого раствора, раствора глюкозы? Членораздельного ответа на этот вопрос я не получил ни от начальника аптеки, ни от начальника госпиталя. После не очень приятных объяснений нашлась дистиллированная вода для изготовления растворов, потом нашелся перегонный куб и кое-что удалось наладить.

Еще раз убеждаюсь, что в трудной военной обстановке некоторые врачи уменьшают требования к себе. Но есть и такие, что ударяются в другую крайность и, игнорируя реальные условия, пытаются в полевом госпитале работать так же, как в клинике мирного времени: не спеша вымыть руки, не торопясь подготовить операционное поле и т. д. Многие еще не поняли простой истины, что травматолог лечит раненого, а военно-полевой хирург на войне – раненых.

В госпитале много обожженных танкистов. Вчера наша танковая часть пошла в наступление, немцы стали бить термитными снарядами и подожгли около двух десятков машин.

6 августа

Решил пока остаться в Каневе в госпитале. Один из оперированных мною вчера умер, а двое других, в том числе раненый с оторванной диафрагмой, чувствуют себя удовлетворительно. Привезли двух раненых немцев. У одного из них начинается газовая гангрена левой голени; ему сделали разрезы. У второго – развившийся перитонит.

За сегодняшний день было четыре налета вражеской авиации на Каневскую переправу. Дважды лазали в щель, не столько из-за немецких бомб, сколько спасаясь от осколков своих зениток.

Пошел в бывшее родильное отделение. Лежат здесь теперь главным образом раненные бомбами и пулеметным огнем женщины и дети. Лечат их хорошо. Нашел тут мальчика, которому в Степанцах ампутировал кисть. Чувствует он себя отлично.

В Каневском госпитале работает доктор Г. Г. Петриченко, на редкость энергичная и толковая женщина. Уже много ночей подряд она оперирует без сна и отдыха.

Привезли раненного в живот. Ранение пулевое. Сделал ушивание тонкого кишечника, поврежденного в пяти местах. Рассек входное отверстие и через него вставил тампоны, смоченные мазью. Хирурги постепенно входят во вкус местной анестезии.

Где-то очень близко началась артиллерийская и пулеметная стрельба. Говорят, что немцы опять обошли наши части и находятся на расстоянии десяти километров от Канева. Эвакуировать раненых по железнодорожному мосту мы не можем, так как движение по нему прекратилось. Мне рассказали историю его повреждения. Тяжелый танк КВ, дойдя до середины моста, наполовину провалился и теперь его не могут извлечь.

А стрельба все приближается. Противник начал бить по городу шрапнелью. Врачи нервничают, расспрашивают прибывающих раненых об обстановке. Рассказы самые противоречивые. Мне надоело их слушать, и я отправился спать.

7 августа

Разбудили меня рано утром и вручили записку: «Первой машиной приезжай в санитарный отдел. Дегтяренко». Отправился на санитарной машине на левый берег. Впервые в жизни ехал по понтонному мосту, да еще через Днепр.

Дегтяренко показал мне телеграмму из Москвы за подписью Смирнова: «Командировать Вишневского в Тбилиси». Неужели и там начинается? Как не хочется бросать свою армию! Столько пережито здесь, со столькими людьми успел сдружиться. Дегтяренко предложил пойти к командующему, попросить, чтобы отменили это распоряжение.

Генерал-лейтенант Костенко принял нас очень радушно и немедленно дал в Москву телеграмму с просьбой оставить меня на месте.

Вечером поехал в ППГ 484, куда мы эвакуировали раненых из Канева. Особенно интересовали меня раненные в живот, которых я оперировал и которых пришлось сразу же после операции эвакуировать. Все они чувствуют себя удовлетворительно; по-видимому, их удалось спасти.

Вернувшись в санитарный отдел, застал там профессора Корейшу[4]4
  Л. А. Корейша – известный советский нейрохирург.


[Закрыть] присланного Санитарным Управлением Фронта временно в качестве армейского хирурга в связи с моим переводом. Он осмотрел наши санитарные летучки и нашел там множество беспорядков. С этим нельзя было не согласиться. Однако виноватым я себя не чувствую, ибо все возможное в нашем положении мы делали. От Корейши я узнал, что в Москве бомбардировкой разрушено несколько домов. Он же сообщил мне, что мой отец, мать, жена и дети уехали в Казань.

Дегтяренко принес фронтовые новости: наши части, оказывается, наступают с юга, в обход немцев, а те двигаются на Канев подвергая артиллерийскому обстрелу город и мост. Интересно, кто же кого обходит?

8 августа

Штаб нашей армии дислоцируется на левом берегу Днепра, в деревне Колиберда. В ожидании телеграммы из Москвы решил съездить с Дегтяренко в Канев, проверить эвакуацию раненых. Пока шла подготовка машины, принялся вместе с доктором Лапидисом писать директиву хирургам медсанбатов. Свой рабочий кабинет мы устроили на сеновале. Я диктовал, лежа на спине. Лапидис писал. В директиве я больше всего упирал на то, что главные задачи МСБ в сложившихся условиях ограничиваются борьбой с шоком, кровотечением и хорошей подготовкой раненых к эвакуации. Однако при малейшей стабилизации фронта следует, не дожидаясь специальных директив, расширять хирургическую деятельность прежде всего за счет оперирования раненных в живот и раненных в грудь с открытым пневмотораксом. Специальным пунктом я предупредил, что буду строго взыскивать с тех, кто под влиянием трудной обстановки нарушает требования асептики.

Выехали в Канев. Железнодорожный мост через Днепр, как и следовало ожидать, находился под сильным артиллерийским обстрелом. Убрать танк с этого моста так и не удалось. Пришлось переправляться по понтонному мосту… В Каневе оперировал бойца, получившего удар прикладом в живот. Живот сильно вздут, болезнен при прикосновении, пульс нитевидный. При операции обнаружили разрывы поперечноободочной кишки, желудка, печени, громадную гематому брыжейки тонкого кишечника, кровоизлияние в брюшную полость из разорванных сосудов желудка и паренхимы печени. Через час после операции наступила смерть.

Вернувшись из госпиталя, натерся вилькинсоновской мазью – все тело от грязи чешется, уже много дней не раздевался. Обнаружил, что у меня пропитана кровью не только верхняя одежда, но и белье: оперирую много, фартуков нет, а халаты промокают насквозь. Между прочим, при попадании на кожу предплечья даже небольшого количества крови у меня происходит любопытное явление: после того как высохшую кровь смываешь, кожа краснеет, как при аллергической реакции. По-видимому, повышенная чувствительность к различного рода белкам есть результат введения противостолбнячной сыворотки, которое мне было сделано после травмы ноги во время войны с Финляндией, вызвавшего у меня тяжелую сывороточную болезнь.

Был у командующего армией – жалуется на бессонницу, головные боли. Выписал ему лекарство, затем поехал в ППГ 484, – здесь полно раненых. Сотни людей лежат прямо на земле вокруг домика, в котором развернута операционная. Зрелище ужасное. Здесь и умирающие, и умершие. Жара, все просят пить. Санитар с ведром обходит раненых и поит их из консервной банки. Пошел в операционную. Два врача приступают к хирургической обработке раны мягких тканей бедра. Один из них широко иссек совершенно здоровую кожу вокруг входного отверстия, не тронув при этом мышцы. Получилось то, что М. Н. Ахутин[5]5
  М. Н. Ахутин – профессор, известный военно-полевой хирург. Умер в 1948 г.


[Закрыть] называет «пятачком». Затем немного расширил рану фасции и двуглавой мышцы, иссек подвернувшийся обрывок мышечной ткани и на этом счел свою задачу выполненной. Я задержал раненого на столе, вымыл руки и закончил операцию, как следует обработав мышечную ткань. Пользуясь случаем, объяснил хирургам, что необходимо максимум активности и радикализма проявлять при обработке именно мышечной части раны и, напротив, очень экономно иссекать кожу. Пришлось также высказать немало горьких слов по поводу работы с тупыми скальпелями. Ведь если самим некогда их точить, можно поручить это делать кому-нибудь из легкораненых.

9 августа

Пришел Корейша. Он всю ночь работал в госпитале 484. Немного пошумел: в госпитале семьсот раненых и несмотря на то, что хирурги работают круглосуточно на пятнадцати столах без отдыха, разгрузиться они не могут. У двоих от долгого стояния за операционным столом так отекли ноги, что они не могли снять сапоги. Пришлось разрезать голенища.

Я посоветовал всех транспортабельных, еще не обработанных раненых отправить в Золотоношу в госпитальную базу. Бессмысленно ведь в самом деле накапливать раненых в ХППГ 484, допуская эвакуацию в тыл только хирургически обработанных. На войне нельзя слепо придерживаться ортодоксальных схем. Раненых не только можно, но и нужно отправлять без обработки в тыл, если это ускорит подачу им хирургической помощи. В конце концов неважно, где будет произведена операция, важно, когда она будет выполнена.

Дегтяренко сообщил мне, что наши войска начали наступление. Задача – уничтожить вражескую группировку, угрожающую Каневу. Операция будет проводиться совместно, с войсками киевского направления.

В воздухе все время немецкие самолеты. Поехали в Лепляво, в госпиталь. По пути встретили четыре грузовые машины с военнопленными. Такое количество пленных немцев я вижу впервые.

Приехав в Лепляво, решил проверить, как реализуется мое предложение об отправке раненых в Золотоношу. Застал поезд, до отказа набитый ранеными. Несмотря на протесты начальника поезда, в вагон продолжали втискивать все новых и новых людей. Наконец, поезд тронулся, а я отправился оперировать раненного в живот. У него оказалось два отверстия в желудке и одно в слепой кишке. Во время операции дважды налетали немецкие бомбардировщики. Все раненые расползлись, но в операционной за работой не так страшно. Вторую операцию я делал раненному в промежность. У него оторвана часть прямой кишки, разорвана уретра и сломаны кости таза. Я отсепарировал сбоку кишку, подтянул ее, фиксировал двумя швами к коже и после алкоголизации раны вставил сбоку два масляных тампона так, как мы делаем после удаления опухоли прямой кишки. Затем наложил надлобковый свищ мочевого пузыря и перелил 400 мл крови. Операция и особенно местная анестезия удались прекрасно.

Кстати, таких записей об успешном применении местной анестезии у меня в дневнике накопилось уже немало. Но я решил продолжать упоминать о таких случаях и дальше вместе с описанием всех будущих операций. В споре между сторонниками и противниками применения местной анестезии в условиях фронтовой обстановки эти записи могут явиться объективным доказательством справедливости наших взглядов, на значение местного обезболивания в военно-полевой хирургии. Мне кажется, что и в далеком будущем описанные мной наблюдения могут представить несомненный интерес.

Вечером немцы бомбили мост. Сначала было сброшено на парашютах несколько светящихся ракет, затем послышались разрывы бомб, в воздухе появились пунктиры трассирующих пуль. Потом все затихло.

Обсудили с Корейшей вопрос о необходимости организации специализированной хирургической помощи в госпитальной базе армии, в частности о создании нейрохирургического госпиталя. Сказал Корейше, что считаю неправильным производить иммобилизацию переломов костей конечностей в условиях медсанбата без новокаина и даже без морфина или вводить наркотики только после перевязки, как это делают некоторые врачи.

10 августа

Сегодня с утра авиация противника проявляет большую активность. Немцы держат переправу через Днепр под непрерывным обстрелом. Между ведущими бой дивизиями, их медсанбатами и госпитальной базой – Днепр. Понтонный мост разбит. Раненых приходится переправлять паромом, но и им можно пользоваться только ночью.

Поехал в МСБ. Он производит хорошее впечатление. Работают здесь хирурги Решетняк, Кравченко и еще несколько человек – все из Днепропетровска. При мне оперировали двух раненных в живот, в обоих случаях под местной анестезией. Операции выполнены технически правильно. Операционная развернута в избе, стены и потолок обиты чистыми простынями. Асептика соблюдается в полной мере. Лишнее доказательство, что в любых условиях можно организовать хирургическую работу как следует.

Убедившись, что в этом медсанбате мне задерживаться незачем, я отправился в Лепляво, в госпиталь Терлецкого, переведенный сюда из Мироновки. Сортировка поступающих раненых производится здесь довольно умело. Зашел в операционную. Открытый пневмоторакс ушивают неправильно – шьют поверхностные мышцы вместе с кожей. Объяснил хирургам, в чем их ошибка, и следующего такого же раненого прооперировал сам.

Во время этой операции налетел немецкий самолет и начал бомбить. В операционной возникло замешательство. Некоторые рванулись к выходу, другие инстинктивно прижались к брезентовым стенам палатки. Я понимал, что все это бессмысленно, прервать операцию нельзя и молча продолжал оперировать. Постепенно успокоились и другие. Вечером смотрел, как оперирует одна девушка – хирург госпиталя. Прекрасные руки, отлично оперирует, но, к сожалению, и она не избежала общей беды. Я давно заметил, что женщины-хирурги, за редким исключением, работают «под мужчину», применяя во время манипуляций с тканями гораздо больше усилий, чем нужно. Обидно, что там, где больше, чем в какой-либо другой работе, можно с пользой для дела применить чисто женские качества – нежность, аккуратность, осторожность, женщины от них отказываются, словно боясь показать себя слабее мужчин.

Вернулся в санотдел поздно вечером. Договорился с начальством о том, чтобы два госпиталя вернуть на правый берег, так как мосты разрушены и перевозить оттуда раненых очень трудно. Сегодня немцы окончательно разбомбили в Каневе оба моста – и железнодорожный, и понтонный.

Спать не хотелось, и я зашел в госпиталь. Показали мне раненого – небольшое осколочное ранение шеи, но врачи удивляются крайне тяжелому состоянию пострадавшего. Взяли его в перевязочную и внимательно осмотрели, оказался столбняк.

11 августа

Утром госпитали благополучно переправились на правый берег Днепра, однако вскоре выяснилось, что один из них «забыл» на левом берегу хирургов и располагает только эвакоотделением и терапевтами. Распорядились срочно исправить ошибку – там ведь сотни раненых ждут хирургической помощи!

Решил специализировать три стоящие в Лепляво госпиталя. В одном будут оперировать тяжелораненых (преимущественно в грудь и живот), в другом – раненых средней тяжести, главным образом с переломами костей конечностей. Третий – для легкораненых.

Идея концентрации легкораненых в одном госпитале пришлась всем по душе. Это вполне понятно. По сравнению с тяжело пострадавшими легкораненые выглядят чуть ли не как полусимулянты и получают помощь в последнюю очередь. Между тем принято считать, что обстрелянные и «понюхавшие пороха» бойцы, выздоровевшие после ранения, представляют особую ценность для армии, и их следует как можно скорее вернуть на фронт.

Несмотря на большую работу, проделываемую хирургами в Лепляво, здесь скопилось около двух с половиной тысяч раненых, и мы с Дегтяренко решили вторично отправить санпоезд хирургически не обработанных. При всех условиях в тылу они получат помощь скорее, чем здесь.