Текст книги "Дневник хирурга"

Застрелился наш санинструктор. Говорят, что ему изменила жена. Как видно, это остается проблемой и на войне!

30 ноября

Самолеты противника три раза в день летают над нами и понемногу обстреливают. Идет воздушный бой, наш летчик сбил немца и посадил свой самолет рядом с нами: молодец – красивый, сильный, мужественный парень, сквозное ранение левой руки. Выбита часть плечевой кости при сохранности сосудисто-нервного пучка. Рана довольно чистая. Я обработал ее, сделал новокаиновую блокаду, перелил кровь.

Таких ран в области плечевого сустава очень много. Неужели из-за дефекта кости каждый раз ампутировать руку? Нужно попробовать делать пластику из надкостницы или просто костную пластику.

Сообщили по радио, что Ростов, который был сдан, вновь взят нашими войсками. Это очень важно, впервые, сдав, мы берем назад большой город.

1 декабря

Ночью оперировал раненного в живот. Брюшная полость заполнена кровью и мочой. Оказалось внутрибрюшинное и внебрюшинное ранение мочевого пузыря. Я зашил рану дна пузыря, закрыл брюшную полость и наложил надлобковый свищ, дренировав предбрюшинную клетчатку.

С утра налетели самолеты и обстреляли нас. Один сбросил две бомбы совсем рядом.

2 декабря

Приехал в ГОПЭП к Хмельковскому в Ручьи. Затем в Лаврово, в ППГ 817 к Смирнову. Оба они не бегают от работы, а сами ищут ее. У них около трехсот раненых. Оперировал: закрыл громадный пневмоторакс, затем оперировал раненного в живот пулеметчика. Прекрасный парень. Шел обедать и получил очередь из автомата. Тонкий кишечник пробит в десяти местах. Сделал резекцию.

Я не раз уже отмечал, что часто брюшная стенка дает осложнение при разорванной эвентерированной кишке. Содержимое попадает между широкими мышцами живота, получается большое нагноение и обширный некроз клетчатки. Надо шире иссекать раневые отверстия в мышечной части. Еще и еще раз убеждаюсь, что оперировать нужно с 0,25 %, а не с 0,5 % раствором новокаина. При тяжелых ранениях живота это имеет громадное значение.

Сейчас летчику Корниенко делали ампутацию. Он патрулировал над Ладожским озером, по которому идет движение и поддерживается связь с Ленинградом. Встретил четыре бомбардировщика и четыре сопровождающих их «мессершмитта» и вступил с ними в бой. Раненный в голень вынужден был посадить самолет. Немцы зажгли его уже на земле.

Поехали вдоль Ладожского канала в Шальдиху, где в здании школы развернут наш госпиталь. Жалуются, что много раненых с недержанием мочи. Я уже не раз думал, что в таких случаях хорошо бы иметь резиновые надувные тюфяки. Но, к сожалению, их нет.

3 декабря

Ночью привезли раненого с проникающим ранением живота. Пуля проникла в живот через ягодицу. Он зенитчик, сбил бомбардировщика.

Поехал в медсанбат. Начсандив Неустроев подарил мне немецкую вату, прессованную в виде широких полос, французское средство от гриппа и ряд других медикаментов. Германия воюет оружием и медикаментами, собранными со всей Европы.

Объехал четыре MCE, везде очень хорошо встречали, в одном подарили «Новый мир» со статьей об отце.

Возвращался в Лаврово ночью. По дороге видел немецкие самолеты, летящие по направлению к Ладоге. Приехал в госпиталь. Полумрак, на полу полно спящих, стонущих, окровавленных людей. Навестил оперированных в прошлый приезд, оба чувствуют себя хорошо.

4 декабря

Утром привезли из Колчанова письмо от отца и жены. Отец сообщает, что моя работа о раке кардиальной части желудка потеряна редакцией медицинского журнала при переезде из Москвы в Казань. Жена пишет, что аттестат получила, что дети растут.

За ночь врачи прооперировали четырех раненных в живот, и все они сегодня умерли. Уверен, что это из-за холода. Раненые охлаждаются на поле боя, в пути и попадают к нам в состоянии необратимого шока.

5 декабря

Всю ночь привозили раненых. Утром перевязал одного из своих оперированных; чувствует он себя неплохо.

Сейчас опять бомбили деревню, бомба попала в эвакуированную из Ленинграда толпу детей, масса убитых и раненых. Ребят приносят на плащ-палатках по нескольку человек, убитых и раненых вместе. У одной девочки оторвана нога в верхней трети бедра, чуть-чуть держится на лоскуте кожи, перевернулась и лежит рядом, параллельно туловищу, стопой подпирая локоть. Я семь лет работал прозектором в анатомическом театре, распрепарировал сотни трупов детей и взрослых, но вид этой девочки останется у меня в памяти навсегда.

Соколов вызвал в Колчаново. Еду к ним. Холод. По дороге машина «зачихала», и мы пошли пешком. Везут в полуторках раненых, укрытых одеялами и утеплителями. Часть едет в больших автобусах; здесь установлены маленькие печки, которые, пока топятся, обогревают воздух в машине.

Приехали в ППГ 818 – начальник Жигунов. Это первый пункт, где раненых осматривают, кормят и обогревают. В первые дни сюда поступало до тысячи восемьсот раненых в день. Железная дорога на Тихвин перерезана, а трасса еще не готова.

Сейчас в день проходит двести – двести пятьдесят раненых. Проверил гипсовые повязки, они в удовлетворительном состоянии. Теплые вещи и меховые одеяла должны сниматься в госпитале и отправляться обратно. К сожалению, часто это правило не соблюдается.

Думаю, что нужно полевые госпитали расставить на некотором расстоянии друг от друга и соединить их по два, иначе они с эвакуацией не справятся.

Легкораненые ругаются, и при осмотре одного из них я был назван «тыловой крысой». Здесь за четырнадцать дней пропустили пять тысяч сто семьдесят человек, из них умерло четыре – два от сепсиса, один с ранением прямой кишки и один – вследствие кровотечения из бедренной веды. В общем я считаю, что с задачей эвакуировать легкораненых по грунту мы справились.

Еще лучше было бы, разумеется, осуществлять эвакуацию по назначению, чтобы раненые проходили не все этапы эвакуации, а прямо попадали, куда надо.

6 декабря

Всю ночь подходили машины с ранеными, а мороз —25°. Многие перемерзли, кругом крики, стоны. Все горе в отсутствии теплых вещей. Начальник госпиталя Жигунов сам производит прием и эвакуацию раненых. Из-за плохой и узкой дороги раненые едут долго, от одного госпиталя до другого больше шести часов езды.

Выезжаем на обходный путь, каким идут, минуя Тихвин, пешие раненые. Мороз уже 37°. Каково-то им и тем, которых везут в почти открытых машинах? Едем в Токареве довольно долго. Оказывается, ошиблись дорогой. В два часа ночи приехали в Окуловку, здесь встретили Горяйнова, который на трассе собирает одеяла и возвращает их обратно на фронт, иначе они «уезжают» прямо в Вологду, а то и дальше. Сообщили, что во время бомбежки убит начальник противоэпидемического отделения доктор Тарасов. Он и Жилоховцев – первые жертвы в нашем санотделе. Жилоховцев был ранен в живот, его оперировали, но он все-таки умер. Какой прекрасный был человек!

Ночевали в чистой крестьянской избе. Напились чаю и легли спать та шинелях.

7 декабря

Утром в госпитале встретился с Орлиевским и Шкловским. Утверждают, что из-за большого наплыва раненых нет возможности заниматься хирургией. Вместо этого – бесконечные перевязки и сортировка.

Приехали в Ефимовскую. Начальник НЭП 102 военврач Иванов жалуется на неразрешимую «проблему» одеял. Их увозят временные военно-санитарные поезда и легкораненые. На трассе осталось не более тысячи. Это из трех тысяч двухсот. Ясно, что теплые вещи надо закрепить за машинами. Не хватает и валенок.

Вообще же смертность здесь небольшая. Прямо удивляюсь – или лечат хорошо, или народ у нас крепкий.

Ефимовский эвакуационный госпиталь превратили в полевой подвижной госпиталь 2752. Начальник – доктор Рычкин. Это конечный этап нашей эвакуации по грунту. Вообще легкораненые трассу проходят за пять – десять дней. В основном здесь только раненные в конечности. На триста человек один раненный в живот и трое – в грудь. Это хорошо; видимо, остальные задержаны на предыдущих этапах. Газовой инфекции пока не видно.

Большую выдержку нужно иметь, работая во фронтовых условиях. Миллионы книг написано о том, как следует врачу держать себя с больным и ни одной о том, как держать себя больному с врачом. К счастью, наши раненые в большинстве случаев могут служить примером сознательного отношения к постигшему их несчастью и умения терпеливо переносить страдания, причем все они с благодарностью относятся к медицинским работникам. Отрицательные примеры встречаются до крайности редко.

8 декабря

С утра разыгралась метель. Решили с Соколовым ехать в Вологду сегодня вечером санитарным поездом, а пока отправились смотреть наш 104 эвакогоспиталь 2746. Начальник госпиталя доктор Чапуро, по-видимому, обладает неплохими административными способностями и совсем неплохо организовал работу, несмотря на крайне ограниченные возможности. Работает здесь всего четыре врача и среди них нет ни одного квалифицированного хирурга. Госпиталь предназначен для оказания помощи легкораненым. За последние две недели сюда поступило около пяти тысяч раненых и несколько человек с легкими отморожениями. Здесь их перевязывают, кормят и, к сожалению, в большинстве случаев эвакуируют дальше в тыл. Сейчас в госпитале содержится около трехсот раненых, много среднего командного состава. Большинство в ближайшие дни вернется в строй. Спрашивается, зачем же эвакуированы остальные? Ведь так можно весь период выздоровления провести на колесах, чтобы вновь отправиться на фронт откуда-нибудь из-под Самарканда. Думаю, что эту систему необходимо пересмотреть. Легкораненых следует пораньше передавать в руки квалифицированных хирургов и лечить в учреждениях действующей армии, а не увозить в тыл. Долго говорил об этом с Соколовым и, кажется, убедил его.

По радио узнали о событиях в Перл Харбор. Теперь уже действительно началась мировая война.

Пообедали и сели во временный военно-санитарный поезд, сформированный в Бологом. Разговорились с персоналом поезда. За пять месяцев: работы тринадцать поездок, семь бомбежек, причем одно прямое попадание – два вагона разбито в щепки, десять человек ранено, четверо – убито.

С нами в поезд сел начальник Военно-морской медицинской академии бригврач Иванов. Рассказывает, что третий курс академии дрался на фронте, сейчас их собрали, и они едут в Кировск. Профессор Джанелидзе переехал в Вологду.

9 декабря

На одной из остановок в наш поезд сели эвакуирующиеся из Ленинграда профессора Военно-морской медицинской академии: К. М. Быков, А. В. Мельников и А. Н. Пономарев с семьями. Мы помогли им устроиться. Рассказывают о Ленинграде, о том, как ели кошек, о бомбежках, об артобстреле. Профессор Мельников едет с женой, сыном и дочкой, Быков с двумя дочерями. Начальник поезда распорядился, чтобы им дали оставшуюся кашу, «шрапнель» и суп. Они ели так, что у нас слезы выступили на глазах. Изголодавшиеся матери, отказываясь от пищи, кормили детей и мужей.

Стоим вдвоем с К. М. Быковым в коридоре вагона, шумят колеса, мимо бегут столбы, деревья, избы, занесенные снегом. Константин Михайлович вспоминает, как он в Казани учился у Александра Васильевича, как сдавал ему историю болезни, написанную по-латыни, как много лет спустя я, только что окончивший врач; приехал в Ленинград к И. И. Павлову и Константин Михайлович меня с ним познакомил в ВИЭМ на одной из знаменитых Павловских сред. Я вспомнил, как работал у А. Д. Сперанского и как все мы, казанцы, собирались в татьянин день, пели старые студенческие песни, а в перерывах вели ожесточенные научные дискуссии. Времени с тех пор прошло не так уж много, а как все изменилось и какие у всех различные судьбы: Сперанский стал всемирно известным ученым, Андеев умер еще молодым, я на фронте, а Быков везет из осажденного Ленинграда рукопись своей новой работы, посвященной изучению механизмов интеррецепции. В своих научных исследованиях он очень удачно объединил два крупнейших отечественных направления в физиологии Н. А. Миславского и И. П. Павлова – оба были его учителями.

Приехали в Вологду и ждем машину, чтобы двигаться дальше. Здесь царство распределительного эвакуационного пункта РЭП-95. Начальник – Сиверс. Он мне понравился: умный и весьма энергичный человек.

10 декабря

В Вологде бомбежек нет, работают два кинотеатра, на улицах много мужчин, словом, жизнь продолжается.

Меня познакомили с профессором М. Ц. Кусликом, очень опытным ортопедом. Они получали раненых от нас и им были видны все недостатки нашей хирургической работы. Я со своей стороны сообщил ему, что консервированная кровь, доставляемая на наш фронт из Вологды, хуже ленинградской, они присылают ее в маленьких бутылочках и она скоро портится.

Мы с Соколовым просили у Сиверса теплые вещи и палатки. Он обещал дать.

11 декабря

Утром отправились с Соколовым на аэродром. Летим на У-2 обратно к себе в армию. Серое небо, внизу снег, лес, пострадавший от пожаров. Неожиданно сели в Баранове, летчик объясняет это тем, что «зачихал мотор». Оказалось, что он сел сюда из каких-то своих соображений и теперь не может взлететь, так как мешает сосна. Штыками срубили ее и, наконец, вылетели. Слышим гул моторов; десять «дугласов», как акулы в море, плывут в небе. Их сопровождают МИГи. Эти «дугласы» везут в Ленинград мясо, муку и другие продукты.

Прилетели в Ефимовский. Телефон на аэродроме не работает. До госпиталя пятнадцать километров. Пошли пешком.

12 декабря

Выспались отлично и утром отправились в Окуловку. Доехали без «особых» приключений, всего только лопнула рессора. Госпиталь 734. Вхож в палату и чувствую неприятный запах. Оказывается, наложены повязки с «мазью Вишневского», но касторка заменена рыбьим жиром, который разлагается.

В госпитале грязь, особенно в перевязочной. Много вшей, раненые поступают не обмытые, прямо с фронта.

Освобожден Тихвин – это вторая наша победа после Ростова. Скоро начнем бить немцев, как следует.

Рассказывают, что город разрушен, местами горит, на улицах валяются неубранные трупы, стоят обгорелые немецкие танки. Населения почти нет. По слухам, немцы в городе не жили, а располагались в землянках вокруг него.

Противник отступает от Москвы. Наши войска освободили Истру. Неизвестно только, когда же ее сдали?

Но есть и плохое. Наши челюстные ранения при эвакуации дают вторичные кровотечения. Может быть, это в какой-то степени связано с недостатками иммобилизации? Надо разобраться.

13 декабря

На попутных машинах добрались до полевого госпиталя 315. По дороге встретили перевернувшуюся полуторку с ранеными. К счастью, все обошлось благополучно и скоро они тронулись дальше.

Госпиталь за двадцать четыре дня пропустил три тысячи семьсот тридцать восемь человек. За это время сделано пять операций и тысяча двести тридцать четыре перевязки. Конечно, при таком наплыве хирургическая активность поневоле становится минимальной, но ведь всему должен быть предел! Думаю, причина в том, что недостаточно подготовленные в области военно-полевой хирургии врачи растерялись и свернули вовсе оперативную деятельность. Слов нет, госпиталь выполнил весьма полезную работу, обеспечив сортировку и подготовку раненых к дальнейшей транспортировке, но ведь сортировка не самоцель. Сортировка, не обеспечивающая ускорение подачи хирургической помощи (конечно, в зависимости от степени нуждаемости в помощи и возможностей учреждения), совершенно бесплодное мероприятие.

При осмотре раненых, лежащих в этом госпитале, я убедился, что большинство из них ранено в конечности. Очень тяжело текут проникающие ранения коленного сустава.

Встретили комиссара санотдела Григорьева. Он едет в Тихвин искать место для развертывания госпиталей, чтобы сократить нашу трассу эвакуации. Начсанарм разрешил мне ехать с ним. Это будет первый город, который я увижу после освобождения от немцев.

Отправились. Дорога хорошая. Едем лесом, в котором то и дело попадаются замаскированные немецкие землянки и блиндажи. Срезанные снарядами верхушки больших деревьев, несколько наших и немецких подбитых танков. При въезде в город много красноармейцев – грязных, оборванных, но бодрых и веселых. Город сильно разрушен. Вместо домов – голые кирпичные печи и трубы, везде видны следы отступления. Видимо, это общая картина для всех отступающих армий. В комнате без потолка стоит много велосипедов, лежат штабеля ручных гранат. Кое-где минировано, так что ходим аккуратно. Мост через реку взорван, переезжаем ее по льду.

Старики и женщины копаются в развалинах своих домов, собирая куски жести и кое-какое имущество. Идем на вокзал, чтобы узнать, нельзя ли организовать эвакуацию раненых по железной дороге. Вокзал разбит, Железная дорога еще не восстановлена. Стоит брошенная немецкая санитарная машина. Внутри прекрасно оборудованные верхние места для носилочных, нижние – для сидячих раненых в виде мягких неподвижных обитых кожей скамеек. Смотрю марку: оказывается «фиат» – итальянская машина. Бедняжка, по всему видно, что тяжело ей пришлось у нас.

Зашли к коменданту города, чтобы получить разрешение занять здание под госпиталь. В монастыре, где его предстоит разместить, жили немцы, и загажен он до предела. Предстоит огромная работа – все это вычистить.

14 декабря

Живем в госпитале. У всех замечательное настроение.

15 декабря

Помылись в бане и пошли осматривать госпиталь. У каждой палатки лежат кучи носилок, покрытых снегом. Безобразное отношение к медицинскому имуществу!

Раненые, однако, устроены хорошо. Перенесли даже дом из леса, поставили там хорошую печь и плиту. В деревне узнали, что приехал профессор и ко мне потянулись больные. Ведь людей здесь пока еще никто не лечит. У одного мальчика менингит, у девочки – туберкулез легких, у мужчины – спонтанная гангрена. Просят помощи, а чем я им могу помочь?

Когда шли из леса, раздалось три винтовочных выстрела. Одна пуля попала в живот красноармейцу, шедшему с нами. Лес сейчас же оцепили.

Поехали в Колчаново. Здесь меня ждал сюрприз – телеграммам «Отправить Соколова и профессора Вишневского, назначенного главным хирургом фронта, в распоряжение генерала армии Мерецкова».

Опять новое назначение! Я воспринял это спокойно, памятуя, что на войне нужно придерживаться золотого правила – ни от чего не отказываться и ни на что не напрашиваться.

16 декабря

Написал наградные листы на хирургов. Перевязал Стукея. Он медленно поправляется.

Поехал на фронт. Возле Шума трещит пулемет и бьют орудия, в воздухе много немецких самолетов, в небе шарят прожектора, разрывы зениток.

В госпитале жалеют о моем уходе из Армий, думаю, искренне.

17 декабря

Устроили мне проводы. Приехал начальник политотдела Буткин и член Военного Совета Сычев. Немного выпили.

Завтра хочу съездить в Ленинград. Все тащат письма и посылки. Послал в Москву к отцу замечательного парня – летчика с начальной формой спонтанной гангрены. В час ночи выехал в Колчаново.

18 декабря

Захворал. Пришлось отложить поездку в Ленинград на завтра. Сейчас прилетел немецкий самолет, обстрелял наши госпитали. Ранило женщину-врача.

Перевязал Стукея. Боюсь, как бы свищ снаружи преждевременно не закрылся, у него ранен толстый кишечник в забрюшинной части – это плохо.

19 декабря

В шесть часов утра выехали с Молчановым в Ленинград. Едем лесом, через Волхов, потом по Староладожскому каналу до Кабоны. Здесь начинается Ладожское озеро. Контрольно-пропускной пункт. Предъявляем бумажку: «Пропустить „санитарку” и три человека» и выезжаем на лед.

Изумительная картина: белый снег, зеленоватые торосы льда, прутиками отмечена дорога. Стоят замерзшие машины, вокруг них возятся люди в белых халатах, в шинелях. Попадаются сбитые самолеты. Объезжаем немцев слева. Они в Шлиссельбурге. Зенитки и самолеты охраняют дорогу. Наконец, показалась земля – осаждённая земля Ленинграда.

Лица у людей пятнистые, желтые, мраморного цвета, под глазами синяки, все движения медлительны.

Въехали в город со стороны Невы у Финляндского вокзала. Первым делом разыскали мать жены доктора Соколова. Она очень обрадовалась нашему приезду. Ее младший сын лежит, ослаб – умирает. Мы привезли им кое-что съестного. Женщина, когда брала, плакала. И во всех догмах, куда бы мы ни заходили, одно и то же – все лежат.

Поехали в Санитарное управление Ленинградского фронта к Верховскому. Он произвел на меня впечатление сильного, но не очень приятного человека. Мы поговорили о нашей трассе, об эвакуации. Встретил профессора П. А. Куприянова[18]18
  П. А. Куприянов – известный советский хирург, В дальнейшем академик Академии медицинских наук СССР, Герой Социалистического Труда. Умер в 1963 г.


[Закрыть]. Он сейчас главный хирург Ленинградского фронта, сильно похудел.

Обменялись с ним впечатлениями о работе. У них в осажденном городе свои трудности, своя специфика: близость фронта, недостаток продуктов – фактически голод.

Многие этапы медицинской эвакуации очень близко расположены друг от друга, иногда даже в одном здании. Так, например, в помещении бывшей Европейской гостиницы на первом этаже – медсанбат, на втором – армейский госпиталь, а на третьем – госпиталь, путь ли на фронтового подчинения.

Поехал к профессору Чирковскому. Вся семья в сборе. Все худые – страшно смотреть. Собачонку и кошку уже съели.

А в медицинском институте читают лекции, хотя студенты в аудиториях коченеют от холода, падают, умирают.

Пока Молчанов относил письма, я стоял на улице у машины и наблюдал за детьми. Мальчик лет тринадцати жалуется, что упало семь, «зажигалок», одна попала на их крышу, все бросились тушить и затушили, а ему, «несчастному», не удалось отличиться. Спрашиваю самую маленькую: «Ну как, боишься бомбежки?» – «Нет!» «А мама?» – Боится, кричит. Она вообще у меня трудная. Как прилетит немецкий аэроплан, она говорит: «Иди домой, а дома-то ведь нет – разрушен…»

Приехали к Молчанову на квартиру. Сыро, темно, пыльно, пусто. Где-то бьют по городу артснарядами. Все мечтают купить дуранду. Разговор о дуранде сейчас самый модный.

20 декабря

Разношу посылки. Пошел во Всесоюзный институт экспериментальной медицины. Директор Ленинградского филиала Мусаэлян работает начальником госпиталя. Послезавтра он защищает докторскую диссертацию. Война и наука соседствуют. На территории ВИЭМ развернут эвакуационный госпиталь, главный хирург в нем И. А. Пигалев[19]19
  И. А. Пигалев – профессор, старейший сотрудник А. Д. Сперанского. Умер» в 1948 г.


[Закрыть]. Операционная развернута в бывшей операционной для экспериментов в лаборатории Н. Н. Аничкова[20]20
  Н. Н. Аничков – крупный советский патологоанатом, академик. Умер в 1964 г.


[Закрыть]. Вспомнил, как недавно я оперировал здесь кроликов для работы Халецкой, которая исследовала плевру после тампонады по Вишневскому.

В отделе Френкеля – физиотерапия. Госпиталь хороший, чистый. Здание, где я работал у И. П. Павлова, цело, а лаборатория профессора Лондона частично разрушена бомбой. Несколько собак в лаборатории И. П. Павлова еще сохранились, и с ними продолжает работать М. К. Петрова[21]21
  М. К. Петрова – крупный советский физиолог, ученица и ближайшая сотрудница академика И. П. Павлова.


[Закрыть].

В Ленинграде много «формы И» – это голодный безбелковый отек. Смерть при нем наступает внезапно.

На саночках везут гробы с покойниками. Я видел, как отец с матерью везли труп ребенка, он был закрыт простыней, ноги торчали наружу. На кладбищах не успевают рыть могилы, лежит много непохороненных трупов. Люди ходят посередине улицы, трамваи не ходят, машин почти нет.

Ночью выехали назад через Большую Охту, Ржевку и Ладожское озеро.

Во льду громадные воронки, вокруг них копоть, выступила вода. Огородили их палочками. Проезжаем мимо Шлиссельбурга, теперь он от нас справа, вдали видны ракеты – это немцы. Навстречу идут машины и обозы. В четыре часа ночи приехали в Кабону на территорию нашей армии.

21 декабря

Утром отправился в Колчаново и оттуда к месту своей новой службы. Скоро наша грунтовая трасса будет заменена железной дорогой Тихвин – Волховстрой и тогда будет гораздо проще эвакуировать раненых.

Соколов дал мне прочесть приказ по армии, подписанный Федюнинским по поводу нашего отъезда. Очень лестный для нас приказ.

У Стукея температура, но я думаю, что он скоро выздоровеет. Смотрел оперированного мною в Жихареве раненного в живот с эвентерацией – чувствует себя хорошо.

Проездом зашел в госпиталь Мамаева. Тепло распрощался со всеми. Прощай, Ленинградский фронт, 54-я армия, Ладожское озеро и все те, с кем я здесь работал!

Здесь тоже посмотрел своего оперированного и этот чувствует себя хорошо. Говорят, что на мое место армейским хирургом назначили профессора П. Н. Напалкова.

22 декабря

Взята Будогощь. Перевязывал Стукея, у него все идет прекрасно. Смотрел раненых из ленинградских дивизий. Они сильно истощены, у многих отеки, раны с вялыми грануляциями.

Противник обстреливает Жихарево. Там у нас скопилось две тысячи раненых.

Часть раненых из Колчанова посылаем на Тихвин, так как железной дороги еще нет, а раненых размещать негде и нечем кормить.

Газеты полны сообщениями о наших победах.

Вызвали к раненой медицинской сестре. Она перевязывала раненого на поле боя и пуля попала ей сзади в бедро. Ранение сквозное, стопа и голень холодные, хотят ампутировать. Я посмотрел ее, когда она спала. По-моему, с операцией можно подождать. Велел сделать поясничную блокаду и посмотреть. Тут же показали больного, который подавился костью. Что с ним делать, ума не приложу, – ведь специальных инструментов здесь нет.

Шульман очень неплохой начальник госпиталя, но госпиталь его стоит рядом с санотделом армии и ими все время «руководят».

23 декабря

Едем с Соколовым в санитарной машине на Теребутинец – место нашего назначения. Проезжаем через деревню Дымы. Здесь стоит санотдел 4-й армии, начсанарма нет. Познакомились с армейским хирургом И. И. Шрайбером[22]22
  М. И. Шрайбер – генерал-майор медицинской службы, заместитель главного хирурга Министерства обороны СССР.


[Закрыть] Он с увлечением говорит о хирургии, рассказывает о своих работах у профессора Богораза, о пересадке конечностей, об артериальном шве. Я вспомнил свои опыты по пересадке желез внутренней секреции.

Остались у них ночевать.

24 декабря

К вечеру прибыли в Неболчи. Здесь первый эшелон штаба Волховского фронта, командующий фронтом – Мерецков, члены Военного Совета – Запорожец и Зеленков.

Пошли искать ночлег. Нашли. Соколов встретил знакомого летчика, и весь вечер предавались воспоминаниям.

25 декабря

Из Неболчи отправился в Елисеево, где расположен госпиталь 1160. Стоят они здесь полтора месяца, раненых немного, ухаживают за ними хорошо. Начальник госпиталя, видимо, опытный хирург, но со старыми установками. При осмотре госпиталя встал наболевший вопрос, как быть с дружинницами, они много работают и ничего не получают, кроме питания, которое начальник госпиталя выдает им в сущности незаконно. К общему удовольствию, все удалось уладить. По представлению Соколова Военный Совет издал приказ, согласно которому дружинницам стали платить сто пятьдесят рублей в месяц, выдавать обмундирование и красноармейский паек.

Ходим по штабу. Никто ничего не знает – «организационный период». Помощник командующего по тылу чуть ли не за сто километров от штамба, в Хвойной. Дороги туда еще нет и будет только дней через пять.

Ознакомился с обстановкой. У нас четыре армии: 4-я, 59-я, 2-я ударная и 52-я. Фронт – от Киришей до Новгорода: длина его двести пятьдесят девять километров. Задача войск нашего фронта: взаимодействуя с войсками Ленинградского фронта, окружить и уничтожить противника.

26 декабря

Весь день ушел на обсуждение вопроса, на чем и как ехать в Хвойную. Наконец, решили ехать машиной. Штабное начальство утверждает, что дороги нет, но я решил поговорить об этом с колхозниками. Предлагают два варианта: выбрал тот, что через Звонец, Анциферово, Песь, Хвойную. Поехали. Дорогу чистят. Доехали до Звонец и ужасно замерзли. Остались ночевать. Вошли в дом. Здесь в двух больших комнатах живет несколько эвакуированных семей. На печке сидит женщина, оставшаяся в окуппированной немцами деревне. Она рассказывает, что они поселились у нее в доме и, когда однажды ей понадобилось ее же ведро, и она хотела взять его, немец-солдат, сидевший рядом, закричал на нее. Она его не поняла и тогда он схватил горячую кочергу и ударил ее по руке. У нее сильный ожог и ссадина.

27 декабря

Выспались на полу замечательно. Мороз свирепый. В нашей машине лопнула рессора, вставили какую-то деревяшку и поехали. Брыксин уверяет, что доедем. Дорогу чистят девушки. На морозе они раскраснелись и стали красавицами. Наконец, добрались до Хвойной. Начсанарм Семека куда-то уехал. Очень жалею, что не встретились. Общение с ним всегда доставляет мне большое удовольствие. Расположились в госпитале, который занимает трехэтажное здание бывшей больницы. Электричество ванны, словом – замечательно.

28 декабря

Утром вызвали на консультацию к раненому с проникающим слепым ранением таза. Входное отверстие на левой ягодице. Позднее кровотечение. Задержка мочеиспускания, пульс частый – 120, сухой язык. В общем трудный случай и для диагностики, и для терапии.

29 декабря

Если бы из прошлого, своего опыта я не знал, что такое война, я мог бы расстроиться. Переживаем «период организации». Все ходят по пустым комнатам и от нечего делать развешивают самодельные таблички. Мне тоже написали: «Главный хирург».

Соколов пошел искать для нас жилье, так как госпиталь, где мы остановились, скоро уйдет.

Приехал начальник Санитарного Управления нашего фронта бригврач Песис, непонятно почему очень похожий на казачьего офицера. Он производит впечатление умного и культурного человека. Разрешил мне съездить в Москву, но я еще не представляю себе, как это практически осуществить.

Мы получаем фронтовую базу на двадцать тысяч коек в Красном Холме и Рыбинске. Туда поедет Соколов. Если обстоятельства позволят, хочу к нему присоединиться.

30 декабря

С утра писал указания по объему хирургической помощи на различных этапах эвакуации. Жду, когда выяснится, каким способом мне ехать в Москву.

Смотрели «волокуши», сделанные из лыж, сколоченных вместе по шесть штук. Конструкция неплоха. Хорошо бы загнуть лыжи с обоих концов, чтобы даже ползком их можно было толкать в любую сторону.

Сговорился с одним из командиров «Дугласа», чтобы завтра его самолетом лететь в Москву.

Песис дал мне книгу Н. Н. Еланского[23]23
  Н. Н. Еланский – профессор, генерал-лейтенант медицинской службы. После смерти Н. Н. Бурденко был назначен главным хирургом Министерства обороны СССР. Умер в 1964 г.


[Закрыть] «Военно-полевая хирургия». Прочел предисловие Смирнова и Гирголава. Там говорится: «В условиях полевой санитарной службы объем работы и выбор методов хирургического лечения определяются чаще всего не столько медицинскими показаниями, сколько положением дел на фронте, количеством поступающих больных и раненых и их состоянием, количеством и квалификацией врачей, особенно хирургов, на данных этапах, наличием автотранспортных средств полевых санитарных учреждений и медицинского оснащения, временем года и состоянием погоды». Очень верно.

31 декабря

Готовлюсь к вылету. Сейчас сообщили, что Соколов, отправившийся вчера в Рыбинск, застрял в восемнадцати километрах от Хвойной и его машину тащат на буксире обратно.

Приехал к летчикам. Они лежат на нарах и шутят. Начальник острит: «Кто суеверный не летите – у нас тринадцатый пассажир – женщина».

Холод зверский, мороз 46°. Летчики бегают, греются, играют в футбол, приспособив вместо мяча замерзший катышек конского навоза. Наконец, уселись, «Дуглас» поднялся в воздух, и неожиданно очень быстро мы оказались в Москве. Вечер 31 декабря. На метро доехал до площади Маяковского, дальше пошел пешком. Квартира закрыта. Ключ у тетки. Оставив вещи швейцару, пошел в клинику.