Текст книги "Три столетия реформ и революций в России"

Русский народ и русское общество

Необходимо также сказать и о состоянии общественной мысли в России в ту эпоху, ибо серьезным переменам в государстве или в экономике должны предшествовать перемены в сознании людей.

Человек есть субъект и объект в общественной жизни. Человек сам более или менее активно участвует в ней и одновременно испытывает ее воздействие. Вот почему так важно, как он воспринимает мир и избирает свой образ жизни в мире. Инерция традиционного уклада жизни была сломана в России Петром, но – преимущественно для первого, дворянского сословия. Именно оно открылось новому миру: европейским идеям и европейской культуре.

Русская деревня в Петровскую и послепетровскую эпохи сохраняла верность традиционным устоям. Мужики с удивлением и усмешкой смотрели на господ, которые ходили в чужеземном платье, говорили на чужом языке и тратили время на пустые забавы. Тяжелый каждодневный труд на земле и низкий уровень грамотности не давали крестьянам возможности активно включиться в жизнь общественную. Впрочем, в самодержавном государстве это было непросто и дворянам.

А.С. Пушкин, размышляя о русской истории XVIII в., писал: «Связи древнего порядка вещей были прерваны навеки; воспоминания старины мало-помалу исчезали. Народ, упорным постоянством удержав бороду и русский кафтан, доволен был своей победою и смотрел уже равнодушно на немецкий образ жизни обритых своих бояр. Новое поколение, воспитанное под влиянием европейским, час от часу более привыкало к выгодам просвещения». Тем не менее, по мысли поэта, «действия правительства были выше собственной его образованности, и добро производилось ненарочно, между тем как азиатское невежество обитало при дворе».

Придя к выводу о невозможности согласования интересов различных сословий в полной мере, а также смягчения крепостнических порядков без риска потерять престол, Екатерина утвердилась в мысли, что основная опора ее власти есть дворянство. И последние 20 лет царствования матушки-царицы стали «золотым веком» вестернизированного русского дворянства. 15 февраля 1786 г. был издан высочайший указ, согласно которому на прошениях, адресованных императрице, следовало подписываться не «раб», а «верноподданный».

 
Красуйся, счастлива Россия!
Восторгом радостным пылай;
Встречая времена златые,
Главу цветами увенчай;
В порфиру светлу облекися;
Веселья миром умастися.
Да глас твой в песнях возгремит,
Исполнит радостью вселенну:
Тебе свободу драгоценну
Екатерина днесь дарит.
О дар божественныя длани!..
 

(М.М. Херасков. Ода на истребление в России звания раба Екатериною Второю, в 15 день февраля 1786 года)

Императрица Екатерина оставила размышления о серьезных изменениях в государстве, но планы подобного рода имелись во множестве. Стоит назвать проекты государственной, военной и экономической реформ близких к трону П.И. Шувалова, Ф. Салтыкова, экономические труды И.Т. Посошкова, планы Н.И. Панина. Правда, все эти проекты оставались достоянием весьма узкого круга лиц, достаточно образованных для их понимания и довольно смелых для их обсуждения.

Стоит заметить, что импульсы к составлению масштабных проектов преобразований в России исходили как извне, так и изнутри. В частности, ощутимо европейское влияние в «конституции Никиты Панина», в которой предлагалось предоставление дворянству избирательных прав для создания верховной и местной власти и постепенное освобождение крестьян и дворовых людей от личной зависимости. То было следствием петровского переворота в умах. «Петр I не страшился народной свободы, неминуемого следствия просвещения, ибо доверял своему могуществу и презирал человечество, может быть, более чем Наполеон», – заметил А.С. Пушкин.

В дворянском, европейски образованном обществе, далеком от трона, также задумывались над состоянием России, и там рождались мнения и заключения противоположные. Так, А.Н. Радищев не удовольствовался уничтожением звания «раба», он желал большего.

 
О дар небес благословенный,
Источник всех великих дел,
О, вольность, вольность, дар бесценный!
Позволь, чтоб раб тебя воспел.
Исполни сердце твоим жаром,
В нем сильных мышц твоих ударом
Во свет рабства тьму претвори.
 

(А.Н. Радищев. Вольность. 1783 г.)

Думается, что А.И. Радищев и Н.М. Карамзин в равной мере уязвлены были «человеческим страданием окрест». Выводы же они делали прямо противоположные. «Страшись помещик жестокосердный», – писал один путешественник, ехавший из новой российской столицы в старую. Другой путешественник, странствуя по Европе и въявь увидя воплощение отвлеченных идей французского Просвещения, писал так: «Народ есть острое железо, которым играть опасно, а революция – отверстый гроб для добродетели и самого злодейства». Так в русской общественной мысли возникает роковое противостояние идей социального радикализма и позитивного консерватизма. Правда, позднее Радищев изменит свое отношение к французской действительности, но и Карамзин спустя несколько лет напишет: «Французская революция – одно из тех событий, которые определяют судьбы людей на много последующих эпох. Новая эпоха начинается…»

И как бы ни относиться к проводимой Петром I и Екатериной II политике, она упрочила новое качество России – государства, страны, общества. Да, личность Петра наряду с внешними угрозами придали реформам головокружительный, болезненно-ускоренный ход. Но не случись этой болезненной ломки и развивайся Русь неспешным эволюционным путем, того же петровского уровня развития страна достигла бы, по оценке историка князя М.М. Щербатова, «только через сто лет», т. е. к 1892 г. Модернизация Петра была необходима в начале XVIII в., а к концу века она могла быть продолжена, но этого не случилось.

Главный итог царствования Екатерины II точно обозначен А.Б. Каменским: «Русский феодализм достиг высшей ступени своего развития (просвещенный абсолютизм), окончательно исчерпав все внутренние ресурсы дальнейшего роста». Процесс реформ, главной отличительной чертой которого является подражательность, завершился после импульса, данного Петром I в сфере военного дела, активно пошел благодаря Екатерине II в сфере культуры. Дальнейшее развитие получило просвещение (в 1782 г. создана комиссия по реформе школьного образования, в 1786 г. одобрен Устав народных училищ); было положено начало женскому образованию (создание в 1784 г. Смольного женского института). В сфере бытовой культуры русского дворянства господствовало поклонение «передовой Европе». Сообщения о заграничных модах, фасонах платьев и шляпок, фраков и жилетов печатались в журнале «Магазин Английских, Французских и Немецких новых Мод».

 
Фелицы слава, слава Бога,
Который брани усмирил;
Который сира и убога
Покрыл, одел и накормил…
Равно всех смертных просвещает,
Больных покоит, исцеляет,
Добро лишь для добра творит.
Который даровал свободу
В чужие области скакать,
Позволил своему народу
Сребра и золота искать…
Развязывая ум и руки,
Велит любить торги, науки
И счастье дома находить…
 

(Г.Р. Державин. Фелица. 1782 г.)

В части дворянского общества (наиболее сознательной и активной) укрепились новые идеи, ценности, образ мыслей и моральные нормы. Все это представляло собою создание идейных и социальных предпосылок будущих преобразований, ибо без реального авангарда реформаторов и без принятия хотя бы активной частью общества идеи преобразований, перемены невозможны.

Но три десятилетия правления «матушки-царицы» создали силу инерции и самообмана, которые было трудно преодолеть. Показательно, что императрица в письме к Вольтеру писала: «Впрочем, в России подати столь умеренны, что нет у нас ни одного крестьянина, который бы, когда ему ни вздумалось, не ел курицы, а в иных Провинциях с некоторого времени стали предпочитать курицам индеек».

Нельзя не подчеркнуть важность царствования Екатерины как эпохи Русского Просвещения. Примерами целенаправленной политики императрицы в этой сфере были развитие образования и книгоиздания. Письменность, книжность находится в самом центре поворота в Новому времени. Книги несли не только новое знание, но и новое мировосприятие, меняли мировоззрение людей, формировали новое поколение, включенное в пространство европейской культуры.

Впрочем, русское просветительство, столь обязанное Екатерине, ею же было ужато к концу правления, примерами чего стали судьбы А.Н. Радищева и Н.И. Новикова. Разрешенные в 1783 г. «вольные типографии» были запрещены, введена более жесткая цензура.

Столь же показателен ее демонстративный отказ в целом от европейской модели развития после французской революции 1789 г. и казни короля. 8 февраля 1793 г. был издан указ Сенату «О прекращении сообщения с Францией». Власть порвала все отношения с революционной Францией, прекратила действие торгового договора и запретила торговлю с Францией, начала подготовку к интервенции во Францию для восстановления монархии, а также всем русским подданным запрещалось ездить во Францию и иметь какое бы то ни было сообщение с французами. Просвещенный абсолютизм изжил свое.

Стоит вспомнить мудрый вывод В.О. Ключевского, относимый ко всему петровскому и послепетровскому периоду развития России: «Реформа Петра была борьбой деспотизма с народом, с его косностью. Он надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе и через рабовладельческое дворянство водворить в России европейскую науку, народное просвещение, как необходимое условие общественной самодеятельности, хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно. Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства – это политическая квадратура круга, загадка, разрешавшаяся у нас со времени Петра два века и доселе не разрешенная». Так продолжалось и в последующее два века, когда запросы и ожидания государства и общества опережали ход их собственной эволюции.

К концу правления Екатерины II развитие России шло уже по инерции, заданной в начале XVIII столетия. Но вот иссякла она, и застой все более овладевал обществом. Низы терпеливо несли бремя своих обязанностей, верхи довольствовались существующим положением, по словам В.О. Ключевского, «видели внешние успехи и терпеливо выносили внутренние неудобства», а «к беспорядкам привыкли по давности». Между тем экономическое положение страны ухудшалось, вырос государственный долг, курс рубля упал едва ли не вдвое. Финансовый кризис был отражением кризиса строя. Требовались перемены.

Псевдореформы вместо преобразования строя

К концу екатерининского века все очевиднее становились контрасты «старого» и «нового» в жизни страны. Но вот «бедный Павел» становится императором, и неопределенные конституционные планы им оставлены. Павел I (1754–1801 гг., правил в 1796–1801 гг.) поставил перед собой две кардинальные задачи: укрепление государственности и борьба с сословными привилегиями. Побудительные импульсы императора носили личностный характер, однако решение этих задач имело бы немалое значение для страны.

Первая была наиболее проста, и, издав в день своей коронации 5 апреля 1797 г. закон о престолонаследии и учреждении императорской фамилии, он ее решил.

Исключительное положение дворянства император пытался ликвидировать путем отмены Жалованной грамоты 1785 г., замены дворянского выборного управления коронным чиновничеством; он создавал новое, «гатчинское дворянство» из лиц неимущих и незнатных; он отменил губернские дворянские собрания и даже освобождение дворян от телесных наказаний за уголовные преступления. Однако вместо равенства прав воцарилось общее бесправие. И дело не только в торопливости царских действий, но и в полной оторванности от потребностей и условий реальной жизни. Истинное значение этих псевдореформ показала их легкая отмена в начале следующего царствования.

Тот же легковесный характер (при несомненно благом намерении) имел и указ 1797 г. о запрещении отправления барщины по воскресным дням и нормировании крестьянского труда. Указ определял как обязательные еженедельно 3 дня работы в пользу землевладельца, а больше помещик не мог требовать от крестьянина. Однако невозможность контроля, а вскоре и щедрая раздача самим Павлом более 100 тысяч удельных и казенных крестьян в частное владение свели на нет значение хорошего указа. Впрочем, по указу от 16 октября 1798 г. запрещалось продавать дворовых людей и крестьян без земли – еще один пример попытки регламентации крепостного строя.

Другим царским указом в состав Коммерц-коллегии (Министерства торговли) были введены 13 человек, выбранных из петербургских и московских купцов. Но после убийства Павла его сын отменил этот указ на пятый день своего правления.

Видимая фантасмагоричность правления Павла нередко подавалась в анекдотическом тоне. Между тем прав был А.И. Герцен, назвавший императора «коронованным Дон Кихотом». Павел в полной мере проникся идеями Просвещения, но остался русским самодержцем. Сочетание столь разнородных свойств оказалось труднопереносимым. Он то жестоко наказывал целые полки, то указывал суду, прикрывавшему убийство офицером некоего черемиса, на «неуважение жизни человека». Павел, конечно, помнил о «панинской конституции» и иных проектах преобразований, но не думал подступаться к ним. Решительности ему хватало, но он не мог не принимать во внимание свой опыт управления огромной империей, а также страшный опыт французской революции, приведшей страну и народ к катастрофическим последствиям.

Сознавая важность крестьянского вопроса, император предпринимал не более чем «косметические» преобразования в этой сфере. Тем не менее популярность его в народе была велика. Крестьяне были горды тем, что им впервые было позволено присягать вместе со всеми вольными, это было сочтено за приближение «воли». Правда, жалобщиков на своих господ император приказывал сечь. Как бы то ни было, но в царствование Павла I было едва ли не наименьшее за год количество крестьянских волнений в XVIII в. В деревне появлялись хозяйственные, активные и предприимчивые мужики, которые, будучи в положении крепостных людей, усиленным трудом на земле или переведенные на оброк начинали собственное дело.

Отвергая идею коренных перемен, Павел не мог не проводить частичные преобразования разного рода, но на деле все свелось к бумажному потоку указов. «Не проходило дня без новых указов, – писал В.О. Ключевский. – Непрерывный поток новостей; почты везде ждали с лихорадочным нетерпением; все вести мигом в народе, и все едва успевали впечатлевать все слышанное в свою память – толь велико было их множество…» В годы правления Павла I принималось в среднем 42 указа в месяц (при Петре I – 8, при Екатерине II – 12), а всего было принято 2179 законодательных актов.

Несочувствие дворянским привилегиям выразилось в принятии новых уставов, уничтожавших обычай «приписывания» дворянских сынков к полкам с малолетства. Традиционное внимание к армии привело к введению новых принципов воинского обучения, новой формы и новых вооружений. Примечательно, что, по воспоминаниям современников, солдаты любили Павла. Переворот 1 марта 1801 г., подчеркивает Н.Я. Эйдельман, оказался единственным, проведенным генералами и офицерами без участия солдат. Однако не стоит переоценивать демократизм «романтического императора»: в 1799 г. он запретил мещанские и цеховые собрания, называемые клубами, указав «впредь нигде таковых не заводить»; запрещает в городах при проезде государя депутации с хлебом и солью.

Мелочная детализация многих императорских указов поражает: царь поощряет очистку каналов, делание сахара из «белой свеклы», устанавливает порядок в лесном деле, указывает, как держать цветы на подоконнике… Особую заботу он проявляет об охранении государства от «революционного влияния» и «якобинского духа»: запрещаются круглые шляпы, трехцветные материи, ношение фраков и башмаков с лентами (можно с пряжками), исполнение вальса, ношение бакенбард и т. д. Запреты распространялись даже на некоторые слова, которые заменялись синонимами: вместо «врач» – лекарь, «сержант» – унтер-офицер, «гражданин» – обыватель, «отечество» – государство, «степень» – класс, «отряд» – деташемент, а слово «общество» вовсе не употреблять без всякой замены. Он закрывает границы государства, запрещает ввоз иностранных книг – все в той же уверенности, что можно победить революцию, отвернувшись от нее.

Впрочем, личный крах Павла I произошел не из-за его консервативной политики, а из-за дворянского (аристократического и гвардейского) возмущения (поддержанного из Лондона). Для подлинно великого, коренного общественного переворота прежде нужно пережить и великое потрясение, как ни жестоко это звучит. Но богатейшие ресурсы страны, шедшее, хотя и замедленное, развитие промышленности и торговли, военные победы Суворова и некоторые административные преобразования, наряду с жесткими охранительными мерами Павла давали возможность русскому обществу и дальше тянуть привычное существование. Несмотря на демонстративный разрыв с идеей просвещенного абсолютизма своей матери, в целом Павел следовал ее курсом укрепления централизованной власти государства, утверждения принципа самодержавия, а значит, сохранения досовременной системы.

Александр I – реформатор и консерватор

Планы реформ в ином виде, порядке и масштабе возникли с первого дня правления Александра Павловича, хотя в целом оно оказалось по сути продолжением павловского.

Россия оставалась аграрной страной, 90 % населения которой составляли крестьяне, в то время как помещики со своими семьями – 1 %. Их отношения и условия существования постепенно менялись, крепостнический строй постепенно разлагался в силу развития товарно-денежных отношений. Стремление помещиков к производству хлеба на продажу вызывало расширение барской запашки и сокращение крестьянских наделов, хотя производительность подневольного труда крестьян неизменно падала. В неземледельческих губерниях крестьяне переводились с барщины на оброк. Зажиточные оброчники заводили свои предприятия и выкупались на волю, в городах записывались в купцы и мещане. Но рост фабричной промышленности подрывал многие крестьянские ремесла, платежеспособность большей части оброчных крестьян падала. С 1820-х гг. росли недоимки крестьян. В те же годы растет задолженность помещичьих хозяйств. Закладывая в кредитные учреждения свои поместья и крестьян, помещики, как правило, непроизводительно тратили полученные ссуды.

Процессы имущественного неравенства и социального расслоения в русской деревне создавали объективную материальную основу для долгожданного разрешения «крестьянского вопроса». Александр, еще будучи великим князем, занимал должности военного коменданта Петербурга, сенатора и шефа Семеновского полка, т. е. имел представление о реальной жизни за стенами дворцов, и сознавал глубину стоявших перед страной проблем. «В наших делах господствует неимоверный беспорядок, – писал он в мае 1796 г. князю В.П. Кочубею, – грабят со всех сторон; все части управляются дурно; порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя, несмотря на то, стремится лишь к расширению своих пределов».

Спустя год, в сентябре 1787 г., в письме своему наставнику Ф. Лагарпу он уже размышляет о необходимости реформ в «духе времени»: «Несчастное отечество мое пришло в состояние неописуемое: земледелец утеснен, торговля затруднена, свобода и личное благосостояние уничтожены; вот картина нынешней России; судите, каково мне это видеть… Подумал я, что если когда-нибудь придет мой черед царствовать, тогда, вместо того, чтобы покидать отечество, надобно мне попытаться сделать его свободным… Размышлял я на сей счет очень долго и пришел к выводу, что это будет наилучшей из революций, ибо совершится она законным правителем, который с себя полномочия сложит, лишь только конституция будет принята, а нация изберет своих представителей. Вот в чем состоит моя идея. Сообщил я ее нескольким просвещенным особам, которые, со своей стороны, давно уже о подобном плане размышляли».

И вот в марте 1801 г. на престол восходит император, сам желающий «составить счастье России, даровав ей свободную конституцию». Александр I (1777–1825 г., правил с 1801 г.), по характеристике В.О. Ключевского, «вступил на престол с запасом возвышенных и доброжелательных стремлений, которые должны были водворить свободу и благоденствие в управляемом народе, но не давал отчета, как это сделать. Эти свобода и благоденствие, так ему казалось, должны были водвориться сразу, сами собой, без труда и препятствий, каким-то волшебным «вдруг». Правление Александра началось амнистией политических заключенных (освобождено 536 человек из 700).

Подобно своим великим предшественникам на троне, он имел тесный круг близких людей, готовых к проведению коренных перемен – Негласный комитет из четырех друзей 24-летнего императора (А.Чарторыйский, Н.Н. Новосильцев, В.П. Кочубей, П.А. Строганов), таких же молодых либеральных мечтателей, как и он сам. В первые годы его царствования консерваторы оказались в меньшинстве, а реформаторы, от мечтательного консерватора В. Каразина до «русского Тюрго» М.М. Сперанского, были в силе. Общественное мнение ждало перемен, хотя и страшилось их. Показательно, что в обществе Негласный комитет называли «якобинской шайкой», подчинившей своему влиянию «доверчивого государя». Впрочем, там все и ограничилось разговорами.

Сын, в отличие от отца, приступил к некоторым серьезным реформам, но принципиальной ошибкой его стало несоответствие общего плана и цели (предоставление всем подданным гражданских и политических прав, прежде всего – прав свободы и собственности) с возможностями реформаторов внутри страны и вовне. Внешний фактор в лице Наполеона заметно задержал и осложнил процесс задуманных преобразований. В периоды военно-дипломатического напряжения Александр отставляет в сторону реформы.

Новый этап александровского реформаторства был связан с именем М.М. Сперанского (1772–1839), поповича, выпускника духовной семинарии, ставшего доверенным советником царя. Ему было поручено подготовить проект коренных, всеобъемлющих реформ. Показательно, что работа шла в глубокой тайне. Сперанский посылал в Зимний дворец свои бумаги на имя царского камердинера Мельникова, а тот уже передавал их царю. Впервые в истории России по воле ее правителя была разработана программа коренных реформ, подлинной «революции сверху», и С.В. Мироненко справедливо называет «план Сперанского» («Введение к Уложению государственных законов») – «произведением двух авторов – самого Сперанского и его августейшего покровителя», видевших общность исторических судеб России и Европы.

В главе «О разуме государственного уложения» Сперанский приходил к выводу, что «время есть первое начало и источник всех политических обновлений… настоящая система правления несвойственна уже более состоянию общественного духа и настало время переменить ее и основать новый порядок вещей». Фактически в параметрах конституционной монархии предусматривалось уравнение всех сословий и получение помещичьими крестьянами личной свободы – без земли. Начинать же реформы предполагалось с реорганизации системы власти. Сперанский намечал создать полностью выборное государственное управление: законодательная Государственная дума состоит из депутатов всех сословий, исполнительный орган власти – министерства, ответственные перед Думой, высшая судебная власть – Сенат. Венчал систему трех учреждений Государственный совет из представителей аристократии, выше которого стояла державная власть императора. Соответственно предусматривалось создание выборных (также на основе имущественного ценза, но для всех подданных) губернских и окружных дум, управлений и судов.

Однако задуманная реформа системы свелась преимущественно к административным реформам внутри системы. В 1810 г. был создан Государственный совет, в 1802 г. – министерства; в декабре 1801 г. обнародован указ, предоставлявший лицам всех свободных состояний приобретать недвижимое имущество (землю) без крестьян – так была нарушена дворянская монополия на приобретение земли, и это право предоставлено (не завоевано) купцам, мещанам, казенным крестьянам.

Однако разработанный закон о запрете покупать крестьян без земли не был подписан императором. Высшие сановники решительно отвергли указ, сочтя, что подобная «неосторожная мера» могла вывести из повиновения «простой народ, всегда жаждущий свободы» и «уничтожения прав помещичьих». Александр отступил и лишь запретил принимать в газету объявления о продаже людей (стали печатать «об отдаче людей в услужение»). Самодержавный государь был ограничен в своих действиях не только «удавкой», по выражению французской писательницы Ж. де Сталь, но и отношением российского помещичьего дворянства, а также бюрократии, без поддержки которых никакие законы не могли быть реализованы. В феврале 1803 г. был издан указ о «вольных хлебопашцах», позволявший помещикам освобождать своих крестьян с землею за выкуп. Результаты этого акта оказались ничтожными.

И в высочайшем манифесте об окончании Отечественной войны 1812 г., после перечисления льгот и милостей дворянству и купечеству, было сказано: «Крестьяне, верный наш народ, да получат мзду свою от Бога». Почему император не отменил тогда крепостное право? Да потому, что в проекте манифеста, подготовленном гуманным адмиралом А.С. Шишковым, содержалось восхваление патриархальных отношений помещиков с крестьянами: «Мы уверены, что забота наша об их благосостоянии предупредится попечением о них господ их. Существующая между ними на обоюдной пользе основанная, русским нравам и добродетелям свойственная связь… не оставляет в нас нималого сомнения, что, с одной стороны, помещики отеческою о них, яко о чадах своих, заботою, а с другой – они, яко усердные домочадцы, исполнением сыновних обязанностей и долга приведут себя в то счастливое состояние, в коем процветают добронравные и благополучные семейства». Император, искренне возмущенный демагогией крепостника, решился лишь вычеркнуть слова «на обоюдной пользе основанная». А сам Шишков впоследствии с сожалением писал, что у Александра I сложилось «несчастное предубеждение против крепостного в России права, против дворянства и против всего прежнего устройства и порядка». За Шишковым стояли десятки тысяч помещиков-душевладельцев, вполне довольных существующим «устройством и порядком».

Между тем экономическое положение страны после войны ухудшилось. Случаи произвола и жестокости помещиков переполняли чашу терпения крепостных, огромное число крестьян бежало от своих помещиков, превращаясь то в бродяг, то в разбойников; многие купцы обанкротились, фабрики вконец разорились. Купечество было разорено «подрядами, затяжкою в уплате денег казною, учетами и несправедливыми прижимками… Торговля уменьшилась на треть и перешла по большей части в руки иностранцев». «Ябедничество плодило дела, и масса народа, часто без вины, томилась многие годы в ужасных тюрьмах», которые «были в самом плохом состоянии и содействовали разврату, а не исправлению нравственности»; духовенство было «грубо, необразованно и развратно»; лихоимство судебных чиновников «дошло до неслыханной степени бесстыдства. Писаря заводили лошадей, повытчики получали деревни… Прибыльные места продавались по таксе и были обложены оброком». По выражению современника, «у нас нет закона, нет денег, нет торговли; у нас внутренние враги терзают государство; у нас тяжкие налоги и повсеместная бедность».

В то же время, писал император в своем указе от 2 января 1819 г. военному генерал-губернатору Петербурга графу С.К. Вязмитинову, «я узнаю, что полиция во время моих путешествий через места их ведомства воспрещает подавание прошений ко мне в собственные руки». После дозволения подачи прошений Александр I «отовсюду слышал ропот на правительство и правителей, им поставленных». Вероятно, он лично был добр и справедлив. В сентябре 1819 г. император отменил решение Новгородской уголовной палаты о судьбе 114 крестьян, повелев их освободить, а Новгородскую уголовную палату «за неправильное рассматривание сего дела оштрафовать чувствительною пенею в пользу человеколюбивых заведений». Но это было лишь одно из сотен дел, дошедших до суда, ведь большинство не доходило.

Император вознамерился начать «революцию сверху» с иного конца и постепенно. В ноябре 1815 г. он утвердил конституцию Царства Польского, видя это началом реформы политического строя во всей Российской империи. Тем не менее это не помешало министру народного просвещения графу А.К. Разумовскому сделать выговор попечителю Петербургского учебного округа графу С.С. Уварову за пропуск цензурой публикации в частном издании «Сын Отечества» информации о «польских делах».

В речи перед открытием первого польского сейма в марте 1818 г. им было публично на французском языке заявлено о намерении распространить действие «законно-свободных» (конституционных) учреждений на все население империи. Речь императора, спешно переведенная на русский язык, поразила современников, особенно слова, обращенные к полякам: «Таким образом, вы мне подали средство явить моему отечеству то, что я уже с давних лет ему приуготовляю и чем оно воспользуется, когда начала столь важного дела достигнут надлежащей зрелости».

Идеи свободы, любви к Отечеству, гражданских обязанностей и достоинства человека, широко понимаемые, укоренились в мировосприятии части русского дворянства. Близкий к царской семье В.А. Жуковский писал в 1816 г. в стихотворении на годовщину отречения Наполеона:

 
И все, что рушил он, природа
Своей красою облекла,
И по следам его свобода
С дарами жизни притекла.
 

Флигель-адъютант государя П.Д. Киселев в августе 1816 г. лично передал ему свою записку «О постепенном уничтожении рабства в России». «Гражданская свобода есть основание народного благосостояния, – писал Киселев. – Истина сия столь мало подвержена сомнению, что излишним считаю объяснять здесь, сколько желательно бы было распространение в государстве нашем законной независимости на крепостных земледельцев, неправильно лишенных оной. Сие тем более почитаю нужным, что успехи просвещения и политическое сближение наше с Европою, усиливая час от часу более брожение умов, указывают правительству необходимость предупредить те могущие последовать требования, которым отказать будет уже трудно или невозможно; кровью обагренная революция французская в том свидетельствует». В сжатых словах записки будущего государственного деятеля России содержалась формула упреждающих реформ, вполне понятная и самому императору.

Итак, впервые в истории нашего Отечества высшая власть определенно, хотя и осторожно заявила о готовности самоограничения ради расширения прав всего населения.