Текст книги "Дневник maccolit'a. Онлайн-дневники 2001–2012 гг."

Александр Матвеевич Шарымов (1936–2003)
21 марта

Сегодня хоронили Александра Матвеевича Шарымова, моего старого друга, с которым я знаком приблизительно с 1966 года.

Он окончил филфак, отделение журналистики (тогда отдельного факультета журналистики еще не было), его однокашниками были такие известные впоследствии люди, как чемпион мира по шахматам Борис Спасский и поэт Лев Лосев. Когда мы познакомились, он работал на Ленинградском радио и вел передачу «Пестрая шкала», во многом предвосхитившую современные форматы радиопередач. Он обладал совершенно уникальным голосом, который я могу сравнить по глубине, тембру и наличию обертонов лишь с голосом певца Леонарда Коэна – густой красивый баритон, благодаря которому Шарымова часто приглашали озвучивать дикторские тексты к научно-популярным и документальным фильмам.

Читал он тексты и к фильмам, снятым по моим сценариям.

С самого возникновения журнала «Аврора» Шарымов работает в нем ответственным секретарем и тянет на своих плечах журнал при самых разных главных редакторах.

Человек, энциклопедически образованный, историк и поэт, он был из того круга «незнаменитой» петербургской интеллигенции, который тем не менее оставил и оставляет наследие не менее значимое для культуры, чем творения прославленных мастеров, если брать достаточно широкую историческую перспективу.

Таков был поэт, прозаик, художник и архитектор Геннадий Алексеев (1932–1988), таким останется и Александр Шарымов. Его единственная книга стихов вышла за 2 года до его смерти незначительным тиражом (друзья настояли), называется она «Стихи и комментарии», и в ней можно найти и лирические стихотворения, и поэтический дневник, и переводы из Байрона, Эдгара По, Блейка, и блестящий перевод англоязычной поэмы Набокова «Бледный огонь» (по свидетельству специалистов – лучший из имеющихся). Его огромный труд по истории Приневья допетровской поры еще ждет своего издателя.

Жаль, что вы не были с ним знакомы. Это был замечательный, редкий человек.

Я надеюсь, что мне удастся создать его страницу в Сети и выложить туда главные труды его жизни.

Времени нет
25 марта

Мне интересно, насколько я сам националист, насколько интернационалист, насколько русофил или русофоб, юдофил или антисемит – и что это такое.

Мне интересно, что такое «народ». У меня накопилось несколько крамольных мыслей относительно этой священной коровы – «народа». И я их попытаюсь изложить, раз уж начал.

Возможно, это один из главных вопросов. И те, кто читал все тот же роман «Потерянный дом», знают, что там это одна из главных тем – национальная. Она проявилась уже в выборе героя, его имени, фамилии и происхождения.

Мне кажется, что это стихотворение, написанное мною Бог знает когда, имеет отношение к разговорам последних дней. Оно также показывает, вне зависимости от его достоинств и недостатков, что и в 24 года меня занимали эти проблемы.

 

НАРЕКАЦИ

По белому свету шатался
Один пожилой армянин.
Он грамоты где-то набрался
И жил совершенно один.
 
 
Жены не имел он и дочки,
Жилья не имел и стола,
Лишь книга на желтых листочках
При нем постоянно была.
 
 
Читал он старинную книгу
В гостиничном чахлом дыму,
И гор обнаженные сдвиги
В душе рисовались ему.
 
 
Потом он вставал на колени,
Вздыхая от старости лет,
И Бога просил избавленья
От внешних и внутренних бед.
 
 
В конце прибавлял он привычно,
Одними губами шепча:
«Пошли землякам горемычным
Покой от огня и меча».
 
 
И вновь у подножия храма
В какой-то сторонке глухой
Твердил он в молитве упрямо:
«Пошли горемычным покой».
 
 
Он умер, а книга осталась.
Ее под рубахой нашли.
Она армянину досталась,
Не знавшему отчей земли.
 
 
И слово родное по буквам
С трудом разобрал армянин,
И горло наполнилось звуком
Гортанных высот и низин.
 
 
Тем словом старинным согретый,
Он бросил свой угол и стол
И с книгой по белому свету
Искать свое счастье пошел.
 

1965

Профессиональные мученики
4 апреля

Вообще-то они хорошие люди, но уж больно мрачные.

Допустим, у вас случилась какая-нибудь маленькая радость жизни. Влюбились вы, дочь родилась, диплом защитили… Да мало ли. Душа поет и играет на фоне, как водится, свинцовых мерзостей жизни.

Но тут появляется Мученик, сводит брови и говорит:

– Разруха, бля.

Или:

– Чечня.

Или:

– Либеральный террор.

И возразить-то нечего, потому что разруха, Чечня и либеральный террор. А ты со своими маленькими и сугубо эгоистическими радостями – просто мелкий подлец и негодяй, плюнувший в душу народу. Отщепенец и хорошо если не жыд.

Потому что Народ Страдает, видите ли.

И зубы вечно у них стиснуты, и взгляд горит, и пепел бьется в сердце.

Народ, между прочим, клал на них с прибором. Народ-то как раз веселится. Но они подходят и говорят:

– Пир во время чумы.

И уже не хочется не то что пира, а даже по сто грамм на посошок.

Жаль мне их, если честно. Они сами кузнецы собственного несчастья.

Еще о советских фильмах
21 апреля

Хочу немного уточнить мою мысль о «вечности» советских фильмов.

То, что они пробуждают воспоминания у людей поживших, что на них воспитаны поколения, – это очевидно, и это для меня не главное.

Главное вот что.

Через 30, 40, 50 лет не останется практически никого, кто жил при советской власти. Даже в несознательном возрасте. Между тем эпоха в 70 лет никуда не денется из истории. О ней как-то будут говорить, как-то себе представлять…

По каким источникам?

Я не про историков говорю – про обычных людей.

Они будут учить в школе, что советский период истории России – это то-то и то-то. В зависимости от будущей власти в учебнике будут более или менее жесткие слова. Но ведь представление об эпохе создается не учебниками, а литературой и кино.

Мы представляем XIX век по сочинениям наших классиков – Толстого, Достоевского, Гоголя и других помельче. Одни были реалистами, другие критическими реалистами, потому быт России того времени предстает перед нами чаще всего в некоем критическом освещении – вплоть до «свинцовых мерзостей жизни».

Тогда не было кино.

Но советский период истории России люди будут знать по кино. Именно таким, как в фильмах Александрова, и будет вставать перед ними социализм.

Социализм ведь очень привлекательная идея, она гораздо приятнее капитализма. В книгах Солженицына и др. сохранятся свидетельства о лагерях и зверствах. Но позитивное всегда побеждает. Потому фильмы Александрова необходимо победят «Архипелаг Гулаг» – и в глазах будущих поколений предстанет героическая, романтическая и веселая эпоха, когда деньги, богатство, карьера ничего не значили, а все решали коллективизм, идея, преданность ей и проч.

К тому времени победивший в России капитализм окончательно заебет русскую душу, стремящуюся к идеалу. И эта душа спросит: «А на хера вы стерли с лица земли такой замечательный строй, где всем было весело и дружно маршировать с прекрасными песнями по Красной площади?»

Уже спрашивает. Уже родившиеся в восьмидесятых спрашивают. Те, которые не хотят тупо идти в менеджеры среднего звена и получать свою штуку баксов.

И это серьезно. Потому как история развивается по спирали, Гегеля никто не отменял.

Именно это я и имел в виду, а не собственную ностальгию.

Наши дети и внуки будут смотреть эти фильмы иными глазами. И боюсь, эти глаза будут восторженными.

Боюсь, действительно. Потому как вторая сторона медали стушуется. И желаю этого все равно, потому что все равно без идеи нам жить нельзя.

Дурак с интеллектом
4 мая

Давно было замечено, что «интеллектуальные», образованные дураки – самые смешные из многочисленного отряда дураков. Видимо, догадываясь слегка о своей глупости, они всю жизнь ограждают ее частоколом дипломов, званий, учебных заведений и просто разнообразных сведений, которые они впихивают в себя, как тряпки в сундук, «шоб було».

При случае – а такие случаи у дурака каждый день – эти тряпки интеллекта вытаскиваются и демонстрируются миру. Беда в том, что вытаскивается, как правило, совсем не то. И если разговор идет про Фому, то дурак цитирует сведения о Ереме, а обсуждение проблем бузины в огороде влечет за собою рассказ о киевском дядьке. При этом весьма забавно смотреть, как дурак жестом фокусника вытягивает свой «интеллектуальный» аргумент, победно оглядывает собравшихся: «Ну что, съели? – и, сделав паузу, грустно констатирует: – Дебилы…»

Ибо признание оппонентов дебилами и есть главная цель дискуссии для дурака «с интеллектом». Ни в коем случае не истина, не убеждение оппонента, а публичное объявление его дебилом, потому что он не знает, что такое бином Ньютона, а смеет рассуждать о погоде.

Не спорьте с дураками, дебилы…

Футбольные новости
10 мая

Футболисты «Зенита» приняли решение проиграть следующий календарный матч со счетом

30:0

и посвятить этот результат юбилею города.

Еще проблема
12 мая

Проблема в том, что все люди разные. А хотелось бы, чтобы они были одинаковые. Причем такие, как мы.

Хотя бы в пределах ЖЖ.

В самом деле, как было бы славно, если бы все были такие, как я. Или такие, как Лукас. Или даже такие, как Горчев. Хотя тут я, кажется, переборщил.

Несколько тысяч Горчевых в одном ЖЖ – это, пожалуй, многовато.

Пускай всё же все будут такие, как я. И в Ленте значительная экономия – один френд, знакомый до слез. Ты ему: «А?» – он тебе: «Бэ!» И так далее по алфавиту, ни разу не ошибется.

А то сейчас скажешь, допустим, «А», тут же вынырнет в комментах какой-нибудь хмырь и ехидно так, свысока, скривившись, губы трубочкой: «Юююю!»

А что ему ответить?

Но чтобы все были такие, как я, необходима большая работа меня, убеждение, пропаганда, иногда насилие и подкуп. Правительство на это денег не дает, хотя правительству прямая выгода – я законопослушен, в меру пофигист, аполитичен, не выпендриваюсь, если надо, могу даже пойти на демонстрацию. И главное, не только правительство, но и сами френды не совсем понимают выгоды превращения себя в меня.

Хотя они очевидны.

Я их даже приводить не буду, настолько это ясно даже женщинам, живущим в далеких странах без мужа, детей и родителей.

Потому что свободомыслие, которое мы все здесь развели, более недопустимо и бредущий к власти Ольшанский наверняка уменьшит его разнообразие с помощью подручных средств, если мы не поймем этого сами.

Швеция на горизонте
15 мая

Вчера подали документы на шведские визы: Лена, Горчев и я.

23 мая на острове Готланд в городе Висбю будет торжественно отпразднована 10-я годовщина открытия Балтийского центра писателей и переводчиков. Его создание явилось следствием знаменитого круиза «Волны Балтики», в котором принимали участие более 300 писателей из всех балтийских стран. Тогда в течение 17 дней на теплоходе «Константин Симонов» мы обошли все море, задерживаясь в пунктах остановки на 1–2 дня.

В начале марта 1992 года на приеме у губернатора острова была подана идея создания такого Центра, а через год мы его уже открывали. Это что-то типа Дома творчества для писателей стран Балтики.

Поскольку я был одним из организаторов этого круиза и директором его на борту теплохода, меня и пригласили с женой в составе питерской делегации (там еще Валерий Попов как новый председатель и Илья Фоняков как и.о. председателя до него). Под обещание сваять панно на тему круиза удалось получить приглашение на Горчева. Сейчас он этот плакат ваяет размерами 1 × 2 м.

Ожидается присутствие шведских короля и королевы. Так, по крайней мере, обещал мой друг Петер Курман, тогдашний президент Шведского союза писателей и организатор круиза с шведской стороны. (Слева внизу карты два лого – Арс Балтика, международная организация, которая спонсировала круиз, отвалив 150 тысяч долларов, и Балтийский Путь (Baltic Way) – акционерное общество, занимавшееся фрахтом теплохода, его я создал тогда и возглавил.:-)

Мы на Готланде!
24 мая

Не забуду выражения лица капитана пограничной службы, когда он читал аннотацию Фрая к книжке Горчева «Сволочи». Книжка была выдана для дополнительной идентификации автора, потому что голубой казахстанский паспорт Горчева, принявший форму его жопы от долгого ношения в заднем кармане брюк, имел к тому же вполне оторванную фотку. Погранцам это не нравилось.

– Мда, – сказал капитан, прочитав аннотацию. – От мании величия не умрете.

И унес паспорт подполковнику.

А в аннотации, напомню, написано, что Горчев – самый Лучший на Земле Человек, что, конечно, является чудовищным преувеличением.

Через десять минут Горчев был вызван к подполковнику. Меня не пустили. Еще через полчаса Горчев вышел, сжимая в руках паспорт. Штамп был поставлен. Горчева выпустили.

Его спрашивали обо всем, включая, что он пишет. Между прочим, питерская милиция тоже всегда этим интересуется.

Финские погранцы оказались неоригинальны. Они тоже отвели Горчева в специально обустроенное помещение и держали там минут двадцать, снимая копии со всех его документов, включая членский билет Союза писателей. Собственно, других и не было, водительских прав у Горчева нет.

Наконец и здесь впустили.

На радостях в магазине Дьюти фри были куплены 3 коробки пива «Лапин Культа» по 24 баночки в коробке, которые уже кончаются, ибо пиво перемещается из баночек в унитаз сквозь Горчева практически непрерывной струей.

А дальше гонка на машине до Хельсинки, паром «Силья Лайн», Стокгольм, еще один корабль – и в 21 час мы здесь практически с корабля на бал – на банкет, где присутствовало человек 200 из всех стран региона. Нашими соседями за столом оказались литовцы, которые во время перекуров ностальгически вспоминали с тем же Горчевым службу в «русской», как они ее называли, армии.

Приятная неожиданность – русифицированный комп в библиотеке и прекрасное поведение автомашинки «Вольво», за которое ей большое человеческое спасибо.

VIP (Александр Сокуров)
1 июня

В связи со вчерашним показом по ТВ «Русского ковчега», кусочек которого я застал, вернувшись из заграниц вечером, но досматривать все равно не стал, вспомнилась практически единственная встреча с моим двойным тезкой.

Она могла состояться значительно раньше – на студийном показе фильма «Скорбное бесчувствие», куда А. Н. сам меня пригласил, позвонив по телефону. Я пришел в просмотровый зальчик «Ленфильма», куда набилось человек 50–70, и посмотрел фильм, после чего незаметно скрылся, испытывая перед Сокуровым страшное неудобство, поскольку ничего восторженного и просто хорошего про фильм сказать не мог, а плохого не хотел.

После этого Сокуров больше меня на просмотры не приглашал.

Встреча же состоялась незапланированно. Однажды меня пригласили выступить перед читателями в ДК им. Ленсовета. Это было обычным в те времена, я выступал не реже одного раза в неделю, пока вообще не отказался, поскольку эти встречи уже не несли чего-то нового, а работе мешали.

В тот раз я пришел в ДК, явился к устроителям и только там узнал, что выступающих на самом деле будет двое – Сокуров и я. Это был такой сюрприз устроителей – для меня и Сокурова. Они почему-то посчитали, что так будет оригинальнее.

И совершенно не ошиблись.

Зал был полон (не тот, большой, конечно, а где-то на третьем этаже, мест на 200), нас с тезкой разместили на сцене за небольшим столиком, и мы начали общение с народом. Поначалу каждый рассказал о себе, а потом мы отвечали на вопросы. Их задавали то Сокурову, то мне, в то время рейтинги нашей питерской популярности не очень отличались.

И тут выяснилось, что невозможно установить общую атмосферу встречи, когда выступают два таких разных человека. Я обычно, выступая перед читателями, все же пытаюсь их немного развеселить. Иногда это даже получается. Но Сокуров был предельно серьезен, я бы сказал даже – мрачно-серьезен, поэтому мои шуточки выглядели чрезвычайно неуместно, будто вдруг клоуна выпустили на сцену в шекспировской трагедии. Я это сам почувствовал, и мне стало как-то жутко неудобно. Но рассказывать о своих книгах в сокуровском ключе чрезвычайной серьезности и всечеловеческого трагизма я просто не умею. Да и не выдерживают они испытания трагизмом.

Поэтому я мучался, а Сокуров, по-моему, нет. Он был углублен в себя.

И только когда в последней записке кто-то из слушателей задал вопрос: «А не хотели бы вы поработать вместе как сценарист и режиссер?» – я от души рассмеялся, представив себе эту картину. А. Н. и тут остался серьезен и сказал почему бы нет типа. Но это просто была дань вежливости.

Потом показали два документальных фильма Сокурова, которые мне понравились больше «Скорбного бесчуствия», а уже после вечера мы прошлись с ним по Каменноостровскому проспекту, нам было по пути, и, помнится, поговорили вполне по-человечески. Во всяком случае, маска трагика сошла с сокуровского лица, и он предстал более живым и простым.

Больше мы с ним не встречались. Фильмы его я совершенно не понимаю.

Кровожадное
4 июня

Лишние эпитеты (а эпитеты почти всегда – лишние) надо не просто выбрасывать, а скручивать жгутиком и ввинчивать в жопу эпитетолюба на манер иголочки с зубчиками, что вводят в зубной канал для извлечения нерва, а потом тянуть, чтобы любитель изящного стиля ощутил всю полноту впечатления от перегруженного эпитетами текста.

LJ-party. В чужом пиру похмелье
9 июня

Короче, я туда пошел. Точнее, поехал с женой на машине, чтобы снять проблему с выпивкой.

Я подрулил к подворотне напротив Мариинского дворца. Рядом стояла толпа жж-юзеров. Знакомых лиц не было. На всякий случай я приветствовал их:

– Здравствуйте, товарищи!

– Здра-жла-тварищ-генерал! – бодро отвечали они, взяв под козырек.

Пока все развивалось нормально. Ветеран революции приехал в гости к пионэрам.

Старый генерал приветствует новобранцев.

Все модели годились.

На входе всех обыскивал милиционер. Это мне резко не понравилось. Будто мы в каком-то Израиле, понимаешь.

– Расстегните куртку! – грубо скомандовал он.

Был бы на мне пояс шахида, я бы взорвал, ей-богу. Мент ощупал меня миноискателем и пропустил. Жену заставили открыть сумочку. Наркотиков и презервативов не обнаружили.

Этажом выше мне скомандовали:

– Раздевайтесь!

А куртка у меня совсем не типа уличной, а типа пиджака. Я поэтому огрызнулся:

– Это пиджак! – и прошел вверх.

Спустили собак, лай, вой, сирены. Убежал.

На самом верхнем этаже, в коридоре, в полу два застекленных окна. Сквозь них видны люди, стоящие у подъезда клуба. То есть метрах в пятнадцати внизу. Стекло, вероятно, прочное, но проверять его прочность своим весом я не стал.

Клуб «Порт» оформлен деталями затонувших кораблей. Их достали со дна моря, вычистили, покрасили и сделали из них столы, стойки, перегородки и разную непонятную фигню. В барах продают только выпивку, пожрать нечего. Зал со сценой совершенно пуст, этакое полутемное постсоветское пространство, где вскоре стали колбаситься жж-юзеры.

Народу было больше, чем я мог предположить, а знакомых лиц – меньше. Встретился Мирза, с которым мы сразу выпили текилы, поскольку я был за рулем.

Вскоре народ просочился в зал, впрочем, не заполнив его и на четверть, на сцене возникла группа и…

Последний раз я такой звук слышал в рок-клубе на Рубинштейна двадцать лет назад. То есть очень громко и при этом – совершеннейшая каша. Ни одного слова не разобрать. Что к лучшему, если вдуматься.

Но этим были сразу и навсегда пресечены все попытки общения.

Конечно, можно было найти небольшое помещение за баром, уставленном железками. Там было чуть потише. Но все железки были прочно заняты, народ там выпивал уже серьезно и вдумчиво.

Я взял пива, поскольку был все за тем же рулем, и стоял с бокалом в руках посреди зала. Иногда ко мне подходил кто-нибудь, тыкал в меня пальцем и орал на ухо:

– Массолит?

– Ага! – орал я.

И мы, довольные друг другом, расставались.

Тут прибежала красотка Вейманн в кожаном платье и продала меня телевидению, которому я быстро и ловко дал интервью в отдаленном коридоре. Похоже, это становится моей профессией – давать интервью про ЖЖ.

Кое-как удалось переждать первые две чумовые группы. Деловито бегали туда-сюда обалденные девушки, обитательницы чужих френд-лент. Ни на одной не было написано ника, что мешало познакомиться. Я был в полном игноре. Тогда я поднял над головой плакат с номером своей аськи, который у меня похож на номер телефона – 319–21–68, – но никто так ко мне и не постучал.

И я пошел наверх, к жене, к Мирзе, к пиву…

Журналист Губин и его статья
14 июня

Губина я знаю давно, с тех пор, как он приехал в Питер из Иванова и действительно какой-то период ночевал в «Авроре» на диване в кабинете главного редактора. Поскольку в соседней комнате я раза три в неделю ваял свои «Записки рок-дилетанта», получал со всей страны кассеты и бобины, то немудрено, что мы были в курсе дел друг друга.

Потом он как-то вошел в нашу банную компанию, о которой я уже рассказывал, и был там самым младшим. Мы над ним частенько издевались, и не всегда безобидно, поскольку Димочка, как многие self-made-man'ы из провинции, как-то очень уж стремился в верхи, коллекционируя важные знакомства и связи, потом появились деньги, он всегда был в курсе валютных изменений, престижность его чрезвычайно волновала, и мы над этим иронизировали.

Он огрызался, но в общем это можно было счесть дружеской пикировкой.

Звали мы его Губини.

Где-то лет шесть-семь назад, когда я был неофитом Интернета, Губин, делавший в то время на радио какую-то передачу, пригласил меня в эфир, чтобы «поговорить об Интернете». Я согласился. Однако за день до передачи он позвонил и попросил меня подготовить ответ на один вопрос, который и задал.

Я спросил: а почему один?

– Ну я вам задам его, и вы быстро ответите. У вас всего десять секунд будет, – объяснил Губини.

То есть мне нужно было специально ехать в студию, чтобы в течение 10 секунд обеспечить Губини нужным ответом на вопрос.

Естественно, Губини был в грубой форме послан нахуй, после чего несколько лет мы не общались.

Последний раз видел его недавно на похоронах Александра Матвеевича Шарымова. Губини приехал из Москвы. Мы немного поговорили, о том эпизоде не вспоминали.

Как видите, я достаточно трезво отношусь к Губину.

И тем не менее его статья не раздражила меня, со многими вещами я согласен.

Губин – пижон, это часто мешает ему. Журналист он способный, писать умеет. Но вот ведь нужно ввернуть, что ему ничего не стоит отвезти теще сотню баксов за навоз. Он вворачивает. Конечно, он эту свою тещу готов с этим навозом смешать, хотя и говорит, как он ее любит. И безумной любви ко всем старикам у него тоже нет, думаю.

И все же он во многом прав, да простят меня все обидевшиеся за стариков.

Ему не нужно бы противопоставлять МЫ и ОНИ. Всякое обобщение хромает. И МЫ не красавцы, и ОНИ не ангелы. Но возраст никогда не был тем главным признаком, который отделял злых от добрых, дураков от умных и богатых от бедных.

Он отделял только физически крепких от немощных. Да и то не всегда.

И тем не менее, есть такие «старики», о которых пишет Губин, мы с ними сталкиваемся каждый день. Они способны отравить жизнь любому, они лезут во все дыры, они полны злобы на все, они ходят по улицам и бормочут, бормочут свои проклятия, а собаки лают на них.

Наши «патриоты» набросились на Губина, мол, если бы у стариков все не отобрали, жили бы они счастливо и почти припеваючи. А вот я сомневаюсь.

Поэтому давайте оставим в стороне социальное и копнем их душу. И что увидим?

Не нашли они Бога ни в себе, ни в церкви. Некоторые спохватились и побежали в храм, да поздно. Ибо цель жизни, как мне кажется, – это примирение. Сначала с собой, потом с жизнью, а потом и со смертью. Примирение же это не рождается вдруг, его долго лелеешь.

Они непримиримы, как моджахеды. Их такими воспитывали. А сейчас возмездие наступило, как ни печально об этом говорить. Возмездие за то, что не думали, за то, что верили безоглядно, за то, что строили коммунизм вместо собственной души. Мне 62 года, меня это тоже задело, но, я верю, не слишком сильно, удалось или удается ускользнуть.

Не любили, не научились любить. И сейчас без любви – умирать скоро. Непорядок.

Не работать надо, а любить. А когда идти на пенсию – пустой вопрос. Будешь любить – найдешь работу.

Кстати, не обязательно только детей и внуков. Женщин тоже можно любить на старости лет. Есть примеры. Есть даже близкие примеры, но об этом я сейчас не буду. Жена мой ЖЖ читает.

Но возмездие наступает всегда. И возмездие для поколения Губина и социальной группы Губина – тоже наступит.

Я не пророк, предрекать не стану. Но может случиться тоже не очень красивая старость. Увы.

Хотя более богатая, наверное.

И призыв Губина – не станем ТАКИМИ – зряшный. Он ТАКИМ не станет. Он станет ДРУГИМ. Но тоже стариком. Тогда как стариком вовсе нет необходимости становиться.