Текст книги "Продавец фокусов"

Она сдула с фотографии клок кошачьей шерсти и продемонстрировала ее нам.

– Мадам Ренар! – воскликнул Скелет.

– Моя бывшая жена! – воскликнул Илья.

– Дама из «Мерседеса»! – воскликнула я.

Причем наши возгласы слились воедино.

Глава 16

Дама неземной красоты стояла на фоне шикарного автомобиля в хорошо знакомой мне позе: ее рука с длинным мундштуком между пальцами была отведена в сторону, гордую осанку и королевский поворот головы подчеркивала длиннополая норковая шуба с высоким воротником. На заднем фоне проглядывали фонарный столб, голое дерево и человечек в кепочке. Контуры фигур на черно-белой фотографии выглядели немного размыто, создавая волшебное ощущение туманной дымки сновидения.

– Ты был женат на иностранке? – обиделась я и отняла у Ильи свои пальцы.

– Какая же она иностранка? – удивился он. – Она родом из-под Тулы.

– Как из-под Тулы? – ахнул Скелет. – Она же мадам Ренар!

– Так она теперь вдова Куприяна? Ловко! – хмыкнул разведенный оптовый поставщик. – Мы развелись три года назад. Может быть, с тех пор она успела побывать замужем еще несколько раз. Не знаю, мне ее жизнь не интересна. А в девичестве она звалась Ларисой Лисициной. А ты ее откуда знаешь? – наклонил он голову набок и с лукавым любопытством уставился на меня.

– Э-э, – скромно потупила я глаза. – Видела ее недалеко от нашего дома.

Она из «Мерседеса» выходила возле фотоателье.

– "Ренар" по-французски означает «лиса», – блеснула Любаша знанием иностранных языков. – Она взяла псевдоним… Так это та Дама, которую ты видела после убийства фотографа? – глубокомысленно сдвинула она брови, а я чуть не вздернула ее на рее.

Илья всплеснул руками, а Скелет удрученно пробурчал:

– Сидела бы ты, Маша, дома.

– Вот и я говорю, – набросилась на меня баба Вера. – Замуж ее надо выдавать, чтоб не ходила по трупам. А то стоит выйти за порог, как тут же неприятности! Хорошо хоть никаких улик в фотомастерской не осталось, а то доказывай потом милиции, что ты не верблюд!

Я задрожала подбородком и зашмыгала носом, чтоб жалостливее было. Ну, что они все на меня налетели, как стая ворон! Можно подумать, я специально охочусь на покойников! Это просто черная полоса в моей жизни, когда-нибудь она кончится, и трупы перестанут преследовать меня.

– Так ты не убивала фотографа? – пожалел меня Илья, сочувственно сжал пальцы и приложился к ним губами.

– Нет, конечно, – всхлипнула я от понимания своей невезучести. – Я сфотографироваться хотела. Захожу в мастерскую, а он сидит с простреленной головой. Я испугалась и выбежала, а тут «Мерседес» и Дама с медовыми волосами. Мне пришлось спрятаться за водосточную трубу. Там еще подростки шли по улице, чью-то машину чуть не покурочили… За что ж мне фотографа убивать? Я его даже ни разу живьем не видела.

Илья почему-то облегченно выдохнул, а меня посетила какая-то смутная мысль насчет машины, но ухватить ее за хвост мне не удалось. Мысль канула в глубины подсознания.

– Какая она все-таки красивая… – повертела Любаша фотографию.

– У Куприяна губа не дура была, – самодовольно улыбнулся Виктор. – Он мадам Ренар не только за красоту ценил, но и за мозги. Она и Доктора нашла, вот он в кепочке на фотографии, в первых советниках у Куприяна ходил. Хитер, как змей! Зря только она с ним… эти, как их… шуры-муры.

– Почему же ты развелся с ней? – подозрительно поинтересовалась я у Ильи, и опять отняла у него свои пальцы. – Разве можно с такими красавицами разводиться? С них же пылинки надо сдувать!

– Не всякому под силу день и ночь сдувать пылинки с амбициозной красавицы. К тому же это не я с ней развелся, а она со мной. Ей нужна была московская прописка и квартира. Она своего добилась, и устремилась дальше, на поиски следующих жертв. Банальная история… – пожал он плечами. – Но откуда у тебя ее фотография?

Я подперла голову рукой и задумалась.

– Днем заходил Николай Михайлович, поздравить с праздником. Возможно, фотография выпала у него из кармана.

– Кто такой Николай Михайлович? – побарабанил пальцами по столу Скелет.

– Откуда у него эта фотография?

– Э-э, – промямлила я. – Он из органов, а откуда у него снимок, я не знаю.

– Та-ак, – протянул Любашин любовник и посмотрел на меня с таким прищуром, что я сжалась в комочек. – Значит, у нас появился знакомый из органов! Очень интересно… И что хотел этот товарищ, помимо праздничных поздравлений?

– Э-э, – совсем стушевалась я. – Он просил познакомить его с Продавцом фокусов.

Баба Вера ахнула и с жалостью взглянула на Илью, как будто он уже был не жилец. Тот залпом допил свой чай и обвел нас растерянным взглядом.

– Как он узнал о Продавце? – изумилась Любаша. – Почему пришел к тебе?

– Товарищи из органов тоже объявления в газете читают, – сердито буркнула я, вспомнив, с чего все началось. – А, кроме того, в сплоченных рядах Куприянового войска имеются предатели! – ехидно сообщила я Скелету, отыгрываясь за те неприятные минуты, которые мне пришлось пережить по его милости. – Николаю Михайловичу известно, что ты купил у меня дерево. И кто-то из твоих болтливых бойцов шепнул ему, что ты хвастался, будто собираешься выкупить любовницу у Продавца фокусов!

Виктор покраснел и сердито засопел. Подергивающаяся щека не предвещала ничего хорошего для затесавшегося в ряды братвы шпиона. Илья сидел с вытянутым лицом и машинально помешивал чайной ложкой в пустой чашке.

Я почувствовала перед ним серьезные угрызения совести. Действительно, так все мило начиналось, такое было душевное застолье с элементами забавного розыгрыша. Эдакий безобидный семейный спектакль с экспромтами, неожиданными поворотами сюжета, познавательными экскурсами в историю и литературу раннего средневековья Англии. И что из этого получилось?! Чудовищные обвинения, предвзятые суждения и несправедливые подозрения! Вот так, пришел человек в гости, сидел чинно, культурно отдыхал, в скатерть не сморкался, и на тебе!

Ни с того, ни с сего, внезапно выясняется, что им интересуются люди из одного широко известного ведомства. Что делать? Как жить дальше? Вот и поздравляй после этого знакомых девушек с праздником…

– Зачем товарищ из органов хотел познакомиться с Продавцом фокусов? – обвела Любаша нас широко открытыми глазами.

– Я думаю, – веско ответила баба Вера. – Что государственным людям тоже требуется широкий ассортимент фокусов для решения внутри-и внешнеполитических задач. Боюсь, Оптовому поставщику чудес грозят крупные неприятности. Догадываюсь, что для осуществления своих планов, они не остановятся ни перед чем. Что там может быть: шантаж, угрозы, подкуп, похищение… Вы, Илья, находитесь в серьезной опасности.

Тот дернул себя за ухо, тряхнул головой и воспрял духом.

– Ерунда! – весело отмахнулся он от мрачных тетушкиных предсказаний. – Разве могут они справиться с Продавцом фокусов?! Он не уловим. Применит на практике свои фокусы, разные, там, кепки-невидимки, стреляющие яблоки и летающие веники, и обведет товарищей из органов вокруг пальца. И потом, я надеюсь на Машу. Ведь ты не предашь меня? – просительно заглянул он мне в глаза, и столько в них было мольбы и надежды, что я чуть не кинулась ему на шею, уверяя, что никогда и никому не отдам его по собственной воле.

Мой душевный порыв прервали трели мобильного телефона. Виктор приложил аппарат к уху, несколько раз солидно ответил в трубку: "Ну!", и встал.

– Служба, – развел он руками в ответ на наши уговоры отведать кофе. – И ты собирайся, – велел он Любаше. – Со мной поедешь, мне так спокойней будет.

Мы все столпились в прихожей. Мужчины крепко жали друг другу руки, баба Вера еще раз расцеловала нашего спасителя, и торжественно поклялась, что никогда не забудет его благородного поступка. Любаша выглядывала из-за спины своего милого и корчила мне какие-то смешные рожицы, рисовала пальцем в воздухе прямоугольник и беззвучно артикулировала непонятные слова. Я ей кивала головой и желала счастливого пути. Наконец, влюбленные покинули наш дом. Тут и Илья засобирался. Мы топтались возле вешалки и смущенно обменивались незначительными фразами.

– Сходи, Маша, проводи гостя, – не выдержала тетушка, сунула мне в руки дубленку и вытолкала нас за дверь.

Снег прекратился. Подморозило. Город укрыла белая шкура Большой медведицы. Под ногами хрустело снежное стекло. Магниевые искры вспыхивали каскадом фейерверка, отражая свет одинокого фонаря. Дыхание нежным облачком срывалось с губ и растворялось ангелом в холодном воздухе.

Мы, не спеша, обогнули двор, и подошли к трансформаторной будке, возле которой Илья оставил свою машину. Пикап сладко спал в берлоге под снежной периной. Жаль было его будить. Мы сделали еще один круг по двору и остановились возле детских качелей. Мне показалось, что количество машин в нашем дворе увеличилось. То ли благосостояние соседей возросло, то ли многочисленная родня посетила жильцов нашего дома, чтобы встретить День независимости в тесном семейном кругу.

Двор выглядел сценической площадкой к какой-то очень знакомой пьесе.

Невидимый режиссер взмахнул рукой, и софит луны вынырнул из-за туч, осветив нас ярким лучом. Мы были одни на сцене. Статисты скрывались где-то за кулисами, даже собачников не было видно. Ночную тишину прерывали лишь редкие звуки проносящихся по далекой улице машин и трамваев.

– Ты все еще ее любишь? – самым безразличным тоном, на какой была способна, спросила я.

– Кого ты имеешь в виду? – прекрасно понял он, о ком я говорю.

– Твою бывшую жену, – все также безразлично уточнила я.

– Разве можно любить ураган, извержение вулкана или какое-нибудь другое стихийное бедствие? – удивился он, взял мою ладонь и приложил к своей щеке.

– Давай больше не будем затрагивать эту тему… У меня такое чувство, что все, что было со мной раньше, теперь не имеет никакого значения.

– Что же теперь имеет значение? – тихо спросила я, ощущая, как бешено колотится мое сердце.

– Некая девушка с глазами лесной нимфы, – наклонился Илья к моим губам.

– Которая околдовала меня с первого взгляда.

– Так ты не будешь распиливать меня на две половинки? – потянулась я ему навстречу.

– Нет, конечно, – поцеловал он меня в уголок губ.

– И ты не Продавец фокусов? – таяла я сосулькой в его руках.

– Нет… – выдохнул он.

– Так кто же ты? – прикрыла я в истоме глаза лесной нимфы.

– Я – фотограф… – чуть слышно откликнулся он.

– Как?! – отшатнулась я в ужасе. – Так это ты подсматривал за мной и фотографировал для шантажа? Извращенец! Ненавижу!!!

Я залепила ему хорошую пощечину и опрометью бросилась домой, совершенно не понимая, что случилось с моими глазами, почему все декорации вокруг преломляются как в искривленном зеркале, отчего моим щекам мокро, и откуда на губах появилась соль морского прибоя. Илья так и остался стоять возле детских качелей, потирая щеку и растерянно глядя мне вслед. Луч лунного прожектора освещал его одинокую фигуру. Символом боли и отчаяния казались на снегу резкие тени… Занавес…

Именно горячие слезы и были виноваты в том, что приключилось дальше. Я влетела в подъезд и не обратила внимания на то, что что-то изменилось на площадке первого этажа. Нечто большое и громоздкое заслонило свет лампочки.

Какая-то мохнатая лапа опустилась на мое лицо и прикрыла рот и нос. В доме начались сейсмические подвижки, потолок полетел вниз, а стены ринулись навстречу друг другу. Вязкий туман окутал мое тело, и наступила Вселенская тьма. Время закрутилось спиралью и ухнуло в Черную дыру.

Кривые буквы плясали лезгинку, строчки лихо отплясывали гопака. С большим трудом мне удалось утихомирить их, выровнять в прямую линию и понять, что там написано: "… перестанет быть нарицательным.

Я подхожу к самому напряженному моменту повествования. Ночь в Гефсимании… Христос велел Иуде привести стражу в глухой сад за Кедроном, где Учитель часто уединялся с Апостолами. До назначенного часа еще было немного времени. Ученики, осоловевшие после сытного Пасхального ужина, быстро уснули. Иисус позвал Петра, Иакова и Иоанна и отошел с ними в глубь сада. "Душа Моя скорбит смертельно, – сказал Он. – Побудьте здесь и бодрствуйте". Однако тех одолела дремота.

Отойдя "на расстояние брошенного камня", Назарянин принялся молиться.

Но молился ли Он? Слова, которые долетали до учеников, были полны смертной муки. "Авва, Отче, все возможно Тебе! Пронеси эту чашу мимо Меня! Но не чего Я хочу, а чего Ты… Не Моя воля, но Твоя да будет". Отчего так страдал Иисус? Был ли то естественный страх перед физической болью и смертью? Но ведь его побеждали и более слабые. Почему так мучился Человек, все уже давно решивший для Себя? Что-то было такое, отчего Он плакал, въезжая на ослице в Иерусалим, отчего душа Его "была смущена" и отчего ночь в Гефсимании стала для Него настоящей пыткой!

И я знаю, что это было: любовь к женщине! Да! Огромная, всепоглощающая, внезапная, как лавина, она обрушилась на Него, сметая все на своем пути.

Сердце и разум рвали Его душу на части. Первая любовь почти сорокалетнего Мужчины, Который никогда ничего не чувствовал и не делал вполнакала – это, я вам скажу, серьезная вещь!

Он отчаянно не хотел умирать! Он хотел жить, любить и быть любимым, как бы это не звучало банально. Тот, Который говорил: "Я и Отец – одно", хотел земного счастья! Недаром важнейшая Заповедь, которую Он щедрой рукой подарил миру в последние дни Своей жизни, говорит о любви: "Возлюби ближнего своего, как самого себя". Сейчас мы понимаем эту Заповедь в широком смысле слова, но тогда, я уверен, перед Его мысленным взором стоял конкретный человек, которого Он возлюбил. Невозможно представить, каких титанических усилий Ему стоило принять окончательное решение! Вот почему Он сказал Петру, разбудив того под оливковым деревом Гефсиманского сада: "Дух бодр, но плоть слаба".

Дальше все пошло по плану…".

Буквы стали съеживаться, терять четкость и взрываться маленькими бомбочками. На месте взрывов появлялись неоновые цветы. Маленький кусочек времени вынырнул из космической воронки, и Вселенская тьма немного расступилась. В поле моего зрения оказалось пухлое белое облако. На нем, как на лежаке курортного побережья Черного моря, уютно устроился Лаврентий Палыч. Он лежал на спине, заложив передние лапы за голову. Одна задняя лапа была согнута в колене, и на ней покоилась другая конечность. Полосатый хвост свешивался с облака, покачиваясь из стороны в сторону вялым маятником.

Лаврентий мечтательно глядел куда-то ввысь, явно наслаждаясь негой и покоем.

– Товарищ Берия, – позвала я его. – Я вижу, Вы самоустранились от решения важных стратегических задач. Мы не можем предаваться ленивому созерцанию темноты в период резкого обострения внутрипартийной борьбы. Наша задача – мобилизовать внутренние ресурсы для достойного отпора неведомым врагам. Каковы будут Ваши предложения?

Лаврентий вынул лапу из-под головы, поковырял когтем между зубами, цыкнул языком и скосил глаза в мою сторону.

– Вся жизнь – борьба, покой нам только снится, – процитировал он. – Вот и нежный мотылек, трепеща в нетерпении крылышками, порхает в сторону лампы накаливания. Не ведая сомнений, он стремится в Геенну Огненную. И ждут его там протуберанцы боли и бесславный конец карбонизированного белкового соединения. Стоит ли ускорять процесс круговорота жизни и смерти? Кому нужен бездумный героизм?.. Не слышу ответа! Ага, Вам нечем крыть, милая Мария Сергеевна! Так послушайте, что я Вам скажу… Рациональный подход к решению многоходовой задачи – вот гарантия победы в рыцарском турнире, где нет правил боя, где коварство и обман – главные добродетели, а подлость возведена в ранг доблести. Более того, скажу я Вам, уважаемая Мария Сергеевна, все так усложнилось, что черное кажется белым, а белое – черным.

Правда и ложь переплелись в таком замысловатом узоре, что даже по внешнему виду, Вы не сможете определить своего противника. Доспехи скрывают фигуру, забрало прячет черты лица. Геральдические знаки на щите покрылись патиной от времени. Тридцать три рыцаря твердой рукой в железной перчатке сдерживают своих закованных в латы коней. Тридцать три рыцаря держат по тяжелому копью, и уперты те копья в надежную опору. Кто из них враг? Стоит ли идти напролом и ломать копья в неравном бою? Не лучше ли отступить, дождаться арьергарда, обойти противника с фланга и ударить в тыл, используя преимущества внезапной атаки? Что скажете, Мария Сергеевна?

Лаврентий перевернулся на живот, вытянул задние лапы и подпер голову передними. Хвост он задрал вверх восклицательным знаком.

– Хм… – растерялась я. – А Вы уверены, Лаврентий Палыч, что противник не выдаст себя неосторожным движением или голосом? Если внимательно присмотреться, то всегда можно отличить друга от врага.

– Ах, молодость, молодость… – покачал он головой. – Как все кажется просто и логично в Вашем возрасте! Вы забываете об иллюзорности трехмерного пространства. Тот, кто владеет тайной оптического обмана, кто подчинил себе мираж фокуса, тот и диктует правила турнирного боя. Позвольте проиллюстрировать мою мысль на примере одного стихотворения уже упоминавшегося однажды поэта, – Лаврентий взбил облако, как подушку, вальяжно развалился на нем в позе тучного этруска и, дирижируя себе передней лапой, начал:

– Гаснет свет. Окончен бал…

Человек ботинки снял.

Снял цилиндр, фрак, живот – Он ему немного жмет.

Отцепил свои часы, Уши, бороду, усы.

И улыбку до ушей Спрятал в ящик от мышей.

Снял копну густых волос.

Положил на полку нос.

И, вздыхая, лег в кровать…

Завтра снова надевать!

Кот подмигнул мне одним глазом, наклонился к краю облака и сделал лапой движение гребца. Белая подушка поплыла плоскодонкой по волнам невидимого потока. Течение подхватило воздушный плот и резво унесло его прочь из моего поля зрения.

– Куда же Вы, товарищ Берия? – растерянно промямлила я, наблюдая стремительное исчезновение плавсредства.

Тут Вселенская тьма опять окутала меня шелковым коконом, и маленький осколок времени засосало в космический пылесос.

Глава 17

– Где я? – поинтересовалась я у Тьмы, особо не рассчитывая на ответ.

– В гостях у покойного Куприяна, – ответила Тьма Любашиным голосом.

– Что, уже на кладбище? – ужаснулась я.

– Нет еще, но скоро там будем, – порадовал меня Голос.

Моя душа прислушалась к своим ощущениям и была вынуждена признать, что не чувствует давящей духоты могилы. Вокруг было просторно. Запахи процессов гниения не портили окружающую среду, и мерзкие черви не приступили к своему пиршеству. Видимо, телесную оболочку уже кремировали, а душа была еще не в курсе событий и беседовала с другими ангелами.

– Вот и верь после этого людям, – проворчала я. – Где обещанный туннель, яркий свет, музыка?

– Зачем тебе свет? Ты что, собираешься здесь книжки читать? – ехидно поинтересовался мой невидимый собеседник.

– Действительно, – согласилась я, ощущая грусть и неземную мудрость. – Теперь это не имеет никакого значения. Земные знания нам уже ни к чему.

Отныне наш удел – бороздить безбрежный океан Космоса и наблюдать людскую суету с философским спокойствием. Жаль, что здесь так пусто и темно. Я представляла себе это несколько иначе. Ну, скажем, комфортабельные облака, ровный климат, элегантное одеяние, сияние нимба над головой… Вот и крылья подсунули какие-то неудобные, третьесортные, – пожаловалась я, чувствуя в районе лопаток жесткую ребристость.

Рядом послышалось непонятное хрюканье, всхлипы, тонкое повизгивание и возгласы: "Ой, мамочки, держите меня…". Потом все это переросло в гомерический хохот и закончилось икотой. Ну, надо же, какая у Любаши неунывающая душа! Даже после смерти она пребывала в хорошем настроении.

– Так ты думаешь, что мы в раю? – давился смехом Голос. – Что мы – ангелы?

– А-а! – окатило меня волной ужаса. – Ну, конечно, как я могла помыслить об этом! Грехи наши тяжки…

Я тяжело задумалась, припоминая все свои прегрешения, начиная с тайком съеденной конфеты в четырехлетнем возрасте, и заканчивая переходом улицы в неположенном месте на красный свет светофора в зрелые годы. И гореть мне отныне мотыльком в Геенне Огненной! Да, это заслуженная кара! Если бы не гордыня, я бы сразу поняла, где нахожусь. В темноте пахло сыростью, не полностью сгоревшим газом и нежилым помещением. С разных сторон доносились до меня булькающие и журчащие звуки. Что-то гудело с трансформаторной монотонностью и дышало влажным паром.

– Так-так, Круг первый – некрещеные младенцы. Нет, не подходит. Не та возрастная категория… Круг второй – сладострастники. Ну, это они хватанули!.. Круг третий – чревоугодники. Уже ближе, но только по праздникам… Круг четвертый – скупцы и расточители. Это вряд ли… Круг пятый – гневные. Тоже не похоже… Круг шестой – еретики. Совсем не в ту сторону…

– Что ты там бормочешь? – поинтересовался хихикающий Голос.

– Не мешай, – отмахнулась я. – Вспоминаю классификацию Адовых кругов по Данте… Круг седьмой – тираны, убийцы, разбойники – в первом поясе, самоубийцы и моты – второй пояс, богохульники и содомиты – в третьем поясе.

Фу, гадость какая!.. Круг восьмой – сводники и обольстители, льстецы и прорицатели, мздоимцы и лицемеры, воры и лукавые советчики, зачинщики раздора, поддельщики металлов, денег и слов… Ну, разве что поддельщиков слов нам можно инкриминировать, да и то с большим натягом… Круг девятый – предатели родных, предатели родины и единомышленников, предатели друзей и сотрапезников, предатели благодетелей, и, наконец, предатели величества божеского и человеческого. Это отметаю категорически… Ерунда какая-то!..

Мы не проходим ни по одной статье! Нас некуда приткнуть! И куда подевался Харон? Лодку латает? Прохудилась что ли? Черти что! И у Люцифера в доме уже нет никакого порядка!.. И где врата Ада?! Только не говори мне, что их поставили на капитальный ремонт!

– Прекрати сейчас же! – всхлипнул Голос и опять закатился смехом.

Минут пять я слушала стоны, всхрапы, вой и истерический хохот. Печально было сознавать, что несчастная Любашина душа лишилась последнего разума.

Видимо, страшные испытания выпали на ее долю в Преисподней. А может быть, мы с ней обе обезумели, и нас приняли в отряд молодых бесенят?! Ну, конечно, как еще объяснить отсутствие котлов, кипящей смолы и раскаленных сковородок!

Раз мы не грешницы, значит, мы черти на стажировке.

– Ты не знаешь, – поинтересовалась я. – Почему, когда отрастают рога и хвост, то в голове стоит звон, во рту противный привкус, ломота в теле и очень хочется пить?

– Ой, не могу больше!.. – простонал Голос и перешел на изможденные хрипы.

– Ты можешь мне по-человечески объяснить, – обиделась я. – Как мы сюда попали, куда подевались все черти, почему мы тут сидим в одиночестве и где мой трезубец?

– Отвечаю по порядку, – взял себя в руки веселый Голос. – Тебя сюда принес на плече какой-то бугай и сбросил на пол, как мешок с картошкой.

Чем-то они тебя усыпили… Лично мы с Виктором приехали в загородный дом Куприяна по собственной воле. Тут-то нас и ждали! Мешок на голову, руки за спину и сюда, в подвал… Все черти наверху… А в одиночестве сидим, потому что Виктора в другую сторону поволокли и куда его кинули, мне не ведомо, – тут Голос шмыгнул носом и трубно высморкался. – Насчет трезубца ничего сказать не могу. Но, когда тебя сюда притащили, никакой вилки при тебе, точно, не было.

– А-а! – озарило меня. – Так мы живы?!

Я несмело пошарила рукой и удостоверилась, что дубленка с моим телом внутри – на месте. Рога на макушке и хвост в положенном месте – не прощупывались. Попутно выяснилось, что лежу я на бетонном полу, а под головой у меня что-то мягкое, похожее на Любашину куртку. Прилив храбрости позволил мне приоткрыть глаз и оглядеться.

Мы находились внутри полутемного бетонного куба. Под потолком имелось вентиляционное отверстие, забранное решеткой, через него в темницу проникал электрический свет. Любашина душа, облаченная в телесную оболочку, обнаружилась рядом. Она сидела на деревянном ящике из-под стеклотары. Нас окружали водонагревательные аппараты и цистерны, а вдоль бетонных стен тянулись трубы разнообразного калибра. Местом нашего заточения оказалась бойлерная. С каждым разом тюремные условия становились все более гуманными и комфортабельными. Мне было тепло и запахи не вызывали реакцию отторжения.

Если так пойдет и дальше, то, в конце концов, мы сможем рассчитывать на башню слоновой кости.

– Так мы опять в плену?! – обрадовалась я. – Вот счастье! И давно мы здесь?

– По мне, так сто лет, – разом погрустнела моя подруга. – А главное, неизвестно, чего хотят похитители. И сумку у меня конфисковали вместе с мобильником… Прошлый раз в Малаховке не в пример лучше было. Я уже прикидывала, выпиливать здесь нечего – дверь железная, и подкоп не получится – кругом бетон. Необходим принципиально новый подход к решению проблемы. Что будем делать?

– Песни петь, – буркнула я, понимая, что теперь мы попали к серьезным людям.

Любаша поняла меня буквально и затянула во всю мощь своих легких:

"Степь да степь кругом, путь далек лежит, в том краю глухом умирал ямщик".

Получалось красиво. Ее голос отражался от бетонных стен, резонировал от труб и приобретал мягкие полутона. Я подхватила слова, но, лежа, петь было неудобно. Пришлось сесть. В голове все еще гудел набат, и чувствовалась сухость во рту, однако, тошнота прекратилась. Песню мы закончили профессиональным дуэтом. Еще несколько репетиций, и мы смело можем давать концерты на тюремных подмостках.

Я немного приободрилась и грянула "Ах вы сени, мои сени". Любаша плавно влилась в мелодию. Наши голоса звучали на редкость слаженно и выразительно.

Танцевальный ритм плясовой управлял нашими плечами, руками и коленями. Мы так воодушевились, что вскочили на ноги и принялись выделывать коленца.

Любаша скользила павой вокруг меня в русском народном стиле, а я пошла вприсядку.

Дальше логично вытекала песня "Эх, полным полна моя коробушка, есть в ней ситец и парча". Любаша подхватила меня под руку, и мы закружились с ней в лихой пляске. Стало жарко, и я сбросила дубленку. Потом вспомнила, что в кармане джинсов имелся чистый носовой платок. Я выхватила его, закрутила над головой и засвистала казачьим свистом. Мы так увлеклись, что не сразу обратили внимание на то, что дверь подвала открыта, и двое бандитов с изумлением взирают на нашу кадриль.

– Мужики! – весело позвала Любаша. – Айда с нами танцевать!

Те посовещались вполголоса и вежливо отказались. Дверь закрылась, в замке повернулся ключ. Мы с Любашей пожали плечами, мол, "Не больно-то и хотелось!", и слаженно затянули "Виновата ли я", притоптывая в такт ногами, как девочки из подтанцовки. Под моей кроссовкой что-то хрустнуло.

Я собрала с бетонного пола осколки и с ужасом поняла, что раздавила бабочку-бипер. Господи, я совсем забыла, что сунула ее в карман джинсов, когда выпроваживала из квартиры товарища из органов. Что я наделала?! Бипер выпал из кармана, в тот момент, когда я доставала платок. Теперь Николай Михайлович не сможет определить наше местоположение в любой точке земного шара, не явится, как долгожданный сюрприз, и не возьмет ситуацию в свои ведомственные руки! Я совсем расстроилась, а Любаша гладила меня по голове и приговаривала:

– Ерунда, не переживай, отобьемся…

Однако ее оптимизма хватило ненадолго, и она разревелась вместе со мной в знак солидарности. Пореветь всласть нам не дали. Дверь подвала вновь отворилась, и один из сторожей пригласил:

– Эй, плясуньи, на выход!

Мы подхватили свои вещички и заторопились наверх, к свету, надеясь на все лучшее, что есть в людях. И совершенно напрасно… Как оказалось впоследствии, время, проведенное в подвале, было самым веселым и беспечным.

Наверху нас ожидала первая неприятность. Охранники, видимо, опасаясь нападения со стороны двух хрупких девушек, сковали наши руки наручниками за спиной. Ясное дело, у меня тут же зачесался нос, и я никак не могла так извернуться, чтобы справиться с этим неудобством. Все мое внимание было поглощено сложными эквилибрами плечевого сустава и шейных позвонков, поэтому маршрут нашего продвижения по замку покойного Куприяна не отложился в моей памяти. Когда мне, наконец, удалось почесать нос о Любашино плечо, мы уже стояли посреди тропического леса.

Клянусь своим красным дипломом технолога-хлебопека, это были настоящие джунгли! Пальмы, древовидные папоротники, лианы и какие-то другие растения с огромными мясистыми листьями окружали нас со всех сторон. Маленькие лампочки, прятавшиеся светлячками среди буйной растительности, мягко подсвечивали зеленый шатер. Бархатные тени сплелись в причудливых узорах, пряча сказочных существ от нескромных взоров российских обывателей.

Казалось, что в лепестках неестественно ярких цветов жили феи с крылышками, как у бабочек. А в самых темных зарослях мерцали жутким светом глаза гоблинов. Влажный тропический воздух окутывал нас невидимым туманом. Птички перекликались в кронах деревьев, а где-то вдалеке журчал водопад. Райские кущи!

Посреди джунглей находилась поляна, выложенная керамической плиткой.

Поляна была обставлена с европейским шиком. Ее украшали низкие плетеные кресла и журнальные столики из стали и стекла. В одном из кресел возлежала Дама с медовыми волосами. Как же она была хороша!

Воздушное кашемировое платье терракотового цвета без рукавов подчеркивало идеальные пропорции ее фигуры, изящные ножки в туфельках на шпильках покоились на пуфе. В одной руке Дама держала длинный мундштук. От тонкой сигареты поднималась струйка дыма. Другой рукой она небрежно покачивала бокалом с коктейлем. Лед в бокале чуть слышно звякал о стекло. На пуфе, в ногах красавицы меховым зверем примостилась шикарная шуба из чернобурки. Рядом с Дамой я почувствовала себя замарашкой, существом мелким и никчемным.

Пауза затягивалась. Мы с Любашей переминались с ноги на ногу, скромно потупившись. Рядом возвышались стражники. Вид у них был устрашающий. Хоть они и не бряцали алебардами или палашами, но созерцание дубинок на поясах и пистолетов в плечевых кобурах, ненавязчиво выглядывавших из-под олимпийских курток, настроения не улучшало. Один из охранников показался мне знакомым на вид. Кажется, это он самоотверженно проверял наличие дополнительного жмурика в подвале на даче в Малаховке и деликатно угощал меня водкой, когда я метала обугленный шашлык под звездами осеннего неба. В голове всплыло и имя доблестного спасителя – Колька.

– Присаживайтесь, девочки, – мелодичным голосом предложила красавица.

Стражники пихнули нас, и мы завалились в низкие кресла. К сожалению, европейский дизайн не предусматривает эргономичность мебели для людей, руки которых скованы сзади. Сидеть было неудобно. Мы с Любашей ерзали ящерицами, умащиваясь в плетеных корзинках. Хозяйка мило улыбалась, приглашая нас разделить ее хорошее настроение и оценить радушный прием. Экзотические браслеты на запястьях портили все впечатление от гостеприимства мадам Ренар.