Текст книги "Исповедь Призрака. Confession of a Ghost. Премия им. Ф.М. Достоевского / F.M. Dostoevsky award(Билингва: Rus/Eng)"

18 До/23 После. Маяк надежды

Где-то во Вселенной

Я стояла по колено в воде у двери в Дом №10.

– А там океан буйный, как море в Доме №1, или он – тихий?

– Даже Тихий Океан иногда бушует, но мы с тобой пойдём по воде, не забывай, что ты – ещё на Небе, а не на Земле!

Открыв дверь, я увидела очередную Звезду.

– Привет, Рух! – радостно воскликнула она и обняла меня.

– Пугливая душа! – Хранитель засмеялся, заметив мой подозрительный взгляд. – Здесь тебе несказанно повезло! Редко у кого в точном соединении с МС находится королевская Звезда!

– А что такое МС? И как тебя зовут? – спросила я у Звезды, и мы втроём пошли по волнам вдаль.

– МС – это дверь в Дом №10, Зенит, Середина Неба, наивысшая точка в Небе на момент воплощения, а я – Фомальгаут, кульминирующая на твоём МС. МС меняет своё положение на 1 градус каждые 4 минуты, поэтому наше точное совпадение – редкость.

– МС указывает на предназначение личности и степень успеха в реализации предназначения, – прокомментировал Хранитель. – Символизирует изначальную цель воплощения в смысле призвания, осознание человеком своей роли, того, ради чего он живёт, стремления его души. На Земле это понятие подменяют «карьерой» в профессии, что далеко не всегда совпадает с призванием. Чем ярче МС и сам Дом №10, тем сильнее человек выделяется из общей массы. Если IC, дверь в Дом №4, – это полночь, МС – полдень. Вместе они составляют ось, как и ASC, дверь в Дом №1, и DSC, дверь в Дом №7. Обе оси пересекаются в центре круга Жизни и образуют крест. IC – «подвал», а МС – Зенит, наивысшая точка, которой достигнет человек в ходе воплощения.

– Похоже на Раху? – вспомнила я.

– Раху не показывает того, чего ты достигнешь, – уточнил Хранитель. – Он говорит, в какой Сфере необходимо работать над собой. В твоём случае – речь о творчестве. И заметь, что Раху попадает прямиком в Королевский Градус, а МС соединяется с королевской Звездой! Необычайная редкость!

– Раху, Восходящий Северный Лунный Узел, – это голова Дракона, – улыбнулась Звезда. – Она указывает, в каком направлении двигаться. А дойдёт ли Дракон до вершины Горы, и чем его восхождение закончится, – это МС. А на МС у тебя – я, королевская звезда, одна из четырёх Стражей, альфа Южной Рыбы. Меня знали ещё в Древней Персии за 3 000 лет до Рождества Христова. Моя светимость в 16 раз выше Солнца, а продолжительность жизни – миллиард лет. Я приношу бессмертие и неувядаемую славу. Царственность, блеск, сильная харизма, удача, почести, имя, которое переживёт века… Такие люди достигают заветных вершин даже при жизни. Незамеченной не останешься!

– Но слава бывает разной, – уточнил Хранитель. – Фомальгаут даёт множество искушений и испытаний. На МС в Рыбах, управителем которого является Нептун, а помощником – Юпитер, Фомальгаут предоставляет мощных духовных покровителей, открывает доступ к Тайным Знаниям, сама она – Учитель и любит Учеников, но оступиться легко. Человек может стать убийцей, а слава обернётся позором и приведёт к саморазрушению. Например, у Адольфа Гитлера было соединение с Марсом, символом агрессии и войны.

– Дорога к вершине Горы Славы, – вздохнула Фомальгаут, – узкая тропа, с обеих сторон – бездонная пропасть, а на самой тропе Князем Тьмы установлено множество ловушек. Я люблю высокодуховных существ, которые служат миру и сохраняют чистоту помыслов, чьи идеалы и мечты находятся вне земных и материальных сфер. И Рыбы – терминальный, самый сакральный знак Круга, символизирующий завершение или отказ от земного и переход на уровень Духа.

– Англичане называют Фомальгаут «Одинокой осенней звездой», – вспомнил Хранитель. – А древние арабы называли её «Рот Рыбы», приписывая качества Венеры и Меркурия, властелина Слова, с влиянием Нептуна. Как сказал один звездочёт: «горьковато-сладостное сумасшествие поэтического ума». Здесь же, в Доме №10, у тебя находится Венера, которая заведует твоим Домом №5, в том числе Творчеством. Успех в области искусства тебе гарантирован, особенно в том, что будет связано с Голосом.

– Рыбы же молчат, – удивилась я.

– Твой земной Голос станет проводником молчаливых небесных Рыб, – улыбнулся Хранитель, похлопав меня по плечу крылом.

– А у кого-то ещё из известных людей, помимо убийц, Фомальгаут присутствовала в небесном паспорте?

– У президента США Авраама Линкольна кульминировала с Меркурием, у астронома и физика Галилео Галилея – с Солнцем, у музыканта, певца и композитора Джона Леннона – на Асценденте, у многих актёров театра и кино – с Меркурием или Юпитером, у Патриарха Всея Руси Алексия II, с которым ты познакомишься, когда Старец-Сатурн отдаст тебя в церковно-приходскую школу, – с Солнцем.

– Мне пора, Рух! – улыбнулась Звезда. – Постарайся вспомнить обо мне на Земле и не сорваться в пропасть!

… – Прежде чем ты прочитаешь маленькую зарисовку, написанную тобой в 12 лет, – начал Хранитель, когда мы расположились в Читальном Зале, но я перебила его:

– Вот шли мы, шли, обошли целых 9 из 12 Домов, и всё – сплошная жесть. В 10-ый зашли – ну хоть какая радость появилась, и сейчас ты скажешь мне, что, на самом-то деле…

– Я не могу не говорить тебе правды, – вздохнул Хранитель. – Потерпи ещё немножечко, всего-то 3 Домика осталось!

– Да-да, легко тебе тут размышлять. А у меня – 3 Домика и – здравствуй, Земля! Где все эти Сатурны-Ураны-Плутоны-Виндемиатриксы кааак накинутся на меня, кааак набросятся! Все и сразу! И вот тогда мне надо будет уже совсем не немножечко терпеть-то! Лучше уж пусть последние 3 Домика длятся подольше! Чем дольше, тем и лучше! Оно, знаешь, здесь, на Небе, всё как-то проще воспринимается!

– Твоя дверь в Дом №10 расположена в одном из самых худших критических градусов, несущих разрушение, – спокойно продолжил Хранитель, не споря со мной. – 4-ый градус Рыб – градус Луны, Козерога-Сатурна и Нептуна. Они, как ты помнишь, у тебя не дружат. В лучшем случае, после преодоления тяжёлых ситуаций, которые начнут сыпаться на тебя уже в детстве, и после жестоких разочарований, последние годы твоей жизни окажутся достаточно спокойными и тихими – в уединении или аскезе, в качестве компенсации за стойкость Духа и самопожертвование в экстремальных ситуациях. Тогда этот градус приравнивается к градусу «спасателей» и означает «победу над…».

– Давай сразу про худший вариант, – мрачно произнесла я.

– Алкоголизм, наркомания, фобии, сумасшествие, самоубийство.

– Всё вместе, или что-то на выбор? – едко спросила я.

– Душа моя… Один из звездочётов описал этот градус такой вот картиной. На отвесной скале, прямо над бездной бушующего моря, стоит одинокий Маяк Надежды. Создатель построил его, чтобы тот светил всем вокруг и дарил Надежду. Вокруг тебя всё будет клокотать и рушиться, а хаос – множиться, но, если ты пересилишь свой страх и не перестанешь светить, спасая плывущие по морю корабли, маяк станет спасением и для тебя самой. Ты будешь пребывать в нём в абсолютной безопасности. Никто, кроме Создателя, не посмеет его разрушить. Другой вопрос, что никто из земных людей и не сможет к тебе подобраться. Ты – одинокий маяк под огромным куполом Неба.

– Похоже на то, что мы видели в гостях у Сатурна… Только там Башня была, многоэтажная, во внутреннем дворике фиалки цвели, в подземелье Сад Камней благоухал. А здесь – просто Маяк… Ни дворика тебе, ни цветочков, ни камней… Какая тоска!

– Зато ты сможешь аккумулировать в себе такую магическую силу, что горы двинутся от твоего взгляда! Вариантами сценариев внутри Матрицы жонглировать будешь. Спасать людей даже Словом – ответственная миссия, – погладил меня по спине Хранитель. – К тому же ты не в Тёмной Башне и не на Маяке в реальности поселишься. Всё, что видишь здесь, до воплощения, – символические образы.

Книжка про призраков раскрылась на очередной миниатюре: «А Голос шептал: „Тебе вовсе не нужно искать меня где-то, но в себе – в душе, в том кусочке Неба, который находится внутри каждого человека, и никто не сможет разлучить нас, потому что мы – едины“. Но ты так и не смог разобрать Её слов и уходил всё дальше и дальше от Истины».

Москва

– На Суд вчера приходила Раиса Ахметовна с семинаристами. Рассказывали, как ты многим помогла, в том числе книжками, – сказал Рэй. – Ты встречалась с ней в аэропорту, вы подключились к сценарию Будущего, в котором тебя хоронят в Венеции, и меняли цепочку событий. Помнишь?

– Нет, – призналась я. – В дневнике был фрагмент о сломанной цепочке, поездка из Венеции переигралась на Бари.

– Если бы всё этим и ограничилось, – вздохнул Рэй. – А здесь ордена-медали?

– Высшие Силы позволили мне побеждать с ещё кривыми стихами, чтобы засветить моё имя, а затем дали время на правки – оставить достойный этих побед след. Однажды кто-то начнёт изучать наше время, поднимут документы по конкурсам, фамилии лауреатов, и нас найдут, прочитают и оценят.

– Безусловно, Небо оценит тех, кто с завидным упорством работал над собой. Но это ж как надо верить в то, что случится с твоим именем, когда тебя самой уже не будет, чтобы променять отпущенное земное время и радости на инвестиции в виртуальное Будущее!

– Вот поэтому ты и в Аду. Ты не думал о том, что будет после.

Урануполи

Пока Лия готовила кофе, я сидела рядом с собой в Прошлом на улице и внезапно заметила на тротуаре черепашку, переползающую дорогу прямо перед устремлённой на неё машиной. Силой мысли я мгновенно подняла её в воздух и отправила на берег моря.

– Пап, ты видел? Летающая черепаха! – закричал малыш в машине.

– У черепах нет крыльев, фантазёр! – усмехнулся его отец, смотревший в другую сторону.

Лия принесла кофе нам с Янисом, и «я в Прошлом» сказала:

– Сегодня была на могиле Святого Паисия в Суроти, в женском Иоанно-Богословском монастыре. Как произошло, что Афонский Святой похоронен не на Горе?

– Паисий основал тот монастырь, помогал монахиням и умер в нём, – ответила Лия. – Паисий хотел вернуться на Гору, но врачи не разрешали. Говорят, к нему на Афон приезжали просить за девочку, у которой обнаружили рак. Паисий молился, чтобы забрать болезнь на себя. У него обнаружили 4-ую стадию, и он плясал от радости – мол, Бог наконец-то заберёт его к себе, а боль и испытания при жизни – не крест человека, а сама Лестница в Небо.

– Последние дни он провёл в том монастыре, общаясь со всеми желающими, на Гору же всем не попасть, – добавил Янис. – Люди приносили вещи, чтобы Паисий подержал их в руках и вернул со своим благословением. Его очень любили в Греции, почти все считали Святым ещё до его смерти. Многие из Урануполи ходили к нему на Афон. Паисий умер в 1994-м, в 70 лет, в день Святых Апостолов Петра и Павла. Его лик сразу же стали писать, оставляя место на иконе для слова «Святой», а канонизировали лишь в 2015-м.

– Вы читали его многотомник? – поинтересовалась Лия. – Кладезь Духа! Простыми словами, а как глубоко и обо всём.

– Простым человеком был, – сказал Янис, – добрым, открытым. Со всеми общался без высокомерия. Говорил, что главное – нести Свет миру, неважно: быть фонарём в городе или маяком на отвесной скале. Он же и сам стал одиноким Маяком Надежды и светил всем без исключения. Церковь часто ругал за молчание. Многие на Афоне завидовали, что к Паисию люди шли толпами не только из Греции. Он не знал иностранных языков и не заканчивал институтов, но разговаривал с каждым пришедшим на его языке, а это один из даров Апостолов. Паисий всех насквозь видел, подходил к толпе ожидающих и произносил каждому то, чего никто, кроме именно того человека, знать не мог. Пророчествовал Паисий, и откровения ему Свыше давались, и ангелы, и Богородица, и Христос с ним общались, и бесы его искушали. А спал он на каменных плитах, мог зимой без тёплой одежды обойтись и без печки. Когда келью снегом заносило и еда заканчивалась, Паисий молился, и птица прилетала и сбрасывала ему рыбку. А как он с иконами общался! Он их, как живых людей, обнимал и говорил с Богородицей, как с матерью.

– «Держись за юбку Богородицы», – процитировала я.

– Вот именно, как ребёнок он был! – согласилась Лия, кивая головой. – И другим того же желал.

– При этом родился он в Каппадокии, в Турции, – продолжил Янис. – Его сам Святой Арсений Каппадокийский крестил и предрёк монашество. Из-за войны между Турцией и Грецией, семья Паисия оказалась в Греции, сначала на Корфу, потом в Конице. Паисий учился на плотника, а во время гражданской войны был радистом. И лишь после войны пошёл на Афон: сначала в монастырь Эсфигмен, потом уединился в скиту, затем в монастырь Филофей.

– А на Синае когда он жил? До Афона? – спросила я.

– Нет, после, – ответил Янис. – Паисий всегда мечтал о пустыне. Даже пытался уйти на Катунаки, поближе к Святой Горе. Это между Карули, самым гиблым местом, где пещеры в отвесных скалах, и скитом Святой Анны. Но ему было видение, чтобы вместо Катунаки он поехал в сгоревший монастырь Стомион, не на Афоне, и возродил его. И только после этого ему дали благословение на Синай.

– На Синае он в засуху вызывал дождь, – добавила Лия. – И жил в пустыне, общаясь с животными и птицами на их языке.

– Через два года Паисий вернулся на Афон, жил в Иверском скиту, – продолжил Янис. – После операции на лёгких уединился на Катунаки, а затем поселился в монастыре Ставроникита, потом в каливе Честного Креста и последние годы провёл в Панагуде, келье при Кутлумуше. Ему отдыхать было некогда – потоком люди шли, ночевали в очереди.

– Да и сейчас к его могиле – очередь, непрекращающийся поток, – согласилась я. – А почему его мощи не перенесли на Афон?

– Именно поэтому. Он людям нужен здесь, а не на закрытом Афоне. Он всё слышит, Алиса, – задумчиво произнёс Янис. – Помогать обещал нам всем и после ухода на Небо. Только, как он говорил: пожертвуй чем-то, принеси в жертву Богу нечто любимое. Не ешь сладкого, например, и Бог поможет тебе. Но люди не хотят ничем жертвовать. А Вы обратили внимание, что написано на его могиле? Там стихи.

– Чьи стихи? – удивилась я.

– Его…

Башня в Урануполи

– У тебя здесь медали, под стеклом, в нише, Джойс. Признайся: они тебе сейчас важны? – спросила я, допивая астральный чай.

– Нет, но это – кусочек моей истории. И мне за них не стыдно.

– Я видела сегодня свои. Многие выходили в свет в пиджаках, усеянных орденами и медалями. А я только два раза – у Мансуровой на семинаре, чтобы люди поверили: если идёшь по своему Пути, Небо поможет даже в невозможном. А второй раз – мы на работе в День Всех Влюблённых играли небольшую пьеску, с сюжетом на основе книги моих стихов «Не отдавай меня другим», и там… Джойс! Боже! Там была та Женщина! Среди зрителей!

– И о чём была пьеска?

– О любви… небывшей… У поэтов всегда так: или любовь, или творчество? Я говорила на сцене исключительно стихами, а остальные – прозой. Сюжет с рефренами. Сцена на балу повторялась трижды, как крещендо, и фразы. Вначале я вышла на сцену в чёрной простыне, символизирующей паранджу. Каждую ночь из зеркала ко мне приходил призрак Рэя в белой простыне. И мы были вдвоём – белое в чёрном и чёрное в белом. В итоге я стала призраком, и мы вышли к зрителям уже оба в белых простынях, я прочитала заключительный стих «Всё позади», и мы шагнули в зеркало: «Ни зла на праздные тирады, ни яда ноющих обид, – Смешны посмертные награды тому, кто ими же убит! Нас ждёт деление владений в долине вечного огня и шлейф неласковых видений, напрасно ранящих меня». Джойс, Рэй сейчас появился, чтобы забрать меня в Ад?

– Ещё не «Всё позади», Алиса, у тебя в наличии – целых 16 дней!

Зал Суда во Вселенной

Здесь по-прежнему звучит Лунная Соната, но сквозь Туман я вижу у Весов мужчину с чёрным котом. Он называет своё имя – Арон, но я не помню ни его, ни кота! На экране мелькают кадры: заросший плющом старинный замок, огромный камень, похожий на могильный, на котором выгравированы чьи-то имена, чёрное пианино, не издающее ни звука при нажатии на его клавиши… Может, Арон – чёрный маг, с которым я заключила сделку в Аду?

Библиотека Вселенной

«Меня выдвинули представлять поэзию России на международном фестивале в Венгрии. Проявление Высших Сил 100%… Гамлет – это кот. Чёрный, без единого белого пятнышка. Поэты всех стран, которые приезжали на фестиваль, посвящали ему стихи. Арон (организатор фестиваля) написал, что Гамлет с тех пор, как узнал, что Алиса приедет, всё время мяучит: „Ну когда же?“»

***14 сентября 2011, среда

Рано утром самолёт. В Москве холодно. Прилетаю – встречают Арон с Магдой, с улыбкой смотрят на мою одежду: в Будапеште +32С. Мы гуляем по центру (потом вернёмся за Швейцарией и отправимся в замок Арона). Умираю от жары в чёрном платье. Арон показывает красивые здания. Запомнила только самое дорогое кафе Будапешта, потрясающие уличные фонари с подвесными цветочными корзинками, Елизаветин мост, статую танцующей девушки при входе в еврейский квартал и рыжие весёлые трамвайчики.

– Арон, какой традиционный сувенир обычно привозят из Венгрии? Боссу подарить…

– А он какой, твой босс?

– Не знаю. Денег нет, но ему надо, он же меня отпустил.

– Будем в Сентэндре (город Св. Андрея), там посмотрим…

Швейцария говорит по-итальянски. Он известный журналист по Балканам и Италии, выходит, здоровается. В тёплой чёрной куртке и каком-то шарфике. Спрашивает, откуда я знаю итальянский.

Мы живём в замке Арона, потомственного графа. В последний день он покажет мне замок полностью, все комнаты, часовню, редкие фамильные фото и герб. Он – бывший мэр города, известный в Венгрии поэт, профессиональный переводчик, президент международного фонда, организатор фестиваля. Его стихи переведены на многие языки мира.

Израиль и Эстония приехали до нас. Израильский поэт – глава поэтического союза Иерусалима. Эстонский поэт – король пантомимы, победитель Берлинского конкурса в жанре импровизации. Мы сидим в «глубоком Средневековье» (в саду) и пытаемся общаться. Темнеет. Арон уезжает за Канадой. Ещё позже приедет Румыния и Австрия. Развлекаем друг друга своим творчеством. Я с Эстонией могу говорить по-русски. Со Швейцарией – по-итальянски. С Израилем – по-английски. Как потом скажет Швейцария, у каждого из нас есть свой «тайный язык», на котором мы можем общаться тет-а-тет: Швейцария с Австрией – по-немецки. Венгрия с Румынией – по-румынски, и так далее. Уже темно. Зажигаем фонарь на стене замка. Беру гитару. Пою. Акустика – жуть, не слышу саму себя, звук исчезает. Спела «Здесь холодно», объяснила смысл. Израиль кивает: «Да-да, знакомо…» и рассказывает аналогичную историю. «Назначь мне встречу на Серебряном мосту», «Солнце над Пьемонтом», «Вальс с Осенью». Пытаюсь перевести им на английский с листа – вешалка: «Под ноты дождей и крещендо ветров в руках задрожал календарь»… Всё, что они поняли, – слово «crescendo». Израиль курит трубку. Кот забирается к нему на плечи, и хвост кота становится усами Израиля. Хохочем. Фоткаю усы. Израиль просит прислать усы по почте. Швейцария смотрит на меня сверху вниз. Израиль берёт свою книжку: «Не знаю ни одного стиха наизусть. Чужие знаю, свои – нет!» Вау! Не у одной у меня глюк! Все радуются, как и я, – та же хрень… Очередь Швейцарии. Открывает книжку на первой попавшейся странице, удивлённо смотрит в текст, потом на меня и произносит название стиха – CRESCENDO… Переглядываемся с улыбкой: валяй, Швейцария, про crescendo! Читает на немецком. Никто не понимает. Он переводит на английский, как он провёл линию, отрезая Прошлое для начала Будущего. Эстония импровизирует – диалог из звуков, мимики и жестов. Звуки пещерные, но эмоции захлёстывают. Хохочем. Эстония просит, чтобы я прочитала стиш. «Во мне, или 1м и 58см». Объясняю вкратце, о чём, и читаю. Швейцария смотрит на меня сверху вниз, сидя в кресле, – я читаю стоя. Потом вяло спрашивает Эстонию: «Скажи нам, как оно, ты хоть что-то должен был понять…» Эстония смотрит на меня снизу вверх: «Ахматаева! Ахматова плюс Цветаева!» Израиль восклицает, что знает Ахматову. Швейцария уныло смотрит на меня сверху вниз и произносит: «И зачем?» Типа, зачем я пишу, как они, – стыдно, так писали – и машет рукой – в Средневековье, и что это – не поэзия. Вся Европа, в отличие от России, пишет стихи белые, а Россия всё упирается. Обсуждаем: можно ли жить в наших странах на творчестве или нет. Нигде нельзя. Эстония говорит, что можно. Очень холодно. Хочется кофе. Эстония с Израилем обшаривают замок на предмет нахождения чайника и кофе. Приносят мне вниз. Ближе к ночи приезжает Канада – профессор Университета в Торонто, оптимистичный, вечно улыбающийся афро-канадец, не замолкающий ни на минуту и говорящий ну очень-очень громко. Магда, которая не говорит ни на одном языке, кроме венгерского, кормит нас ужином и укрывает меня пледом – замёрзла. Спрашиваю, а Гамлета кто-нибудь видел? Нет, отвечают, это – призрак. Арон зовёт меня в сад, показывает Гамлета: «Пришёл, чтобы с тобой познакомиться, а так он всё время работает в полях с женщинами», – шутит Арон. Начинают выть собаки. Смотрю на часы – полночь, а Швейцария – в небо: «Луна взошла…» Поднимаюсь в своё крыло замка на 3-й этаж в комнату с камином рядом с Библиотекой. Дарю Арону «Марину, Анну, Александру», «Крик в Безответное» и последний (ура!) экземпляр «По дороге в Небо». Арон дарит мне свои книги. В комнате гитара. Спонсор сказал: «Я хочу, чтобы эта русская пела!» Включаю моб. тел. Приходит смс-ка – звонила Мансурова. Но в Москве уже 2 ночи. Выключаю телефон. На внутреннем экране – лицо человека в Москве.

*** 15 сентября 2011, четверг

Встаём ни свет ни заря. Завтракаем. Едем на нескольких машинах с гитарой в город Св. Андрея (Sentendre) – культурный центр Венгрии. Романтика: крошечный город с красными крышами и очень красивыми домиками, узкими улочками – всё, как я люблю. Швейцария опять в чёрной тёплой куртке и с шарфиком. Я оставляю куртку в машине Магды. Солнце во всю. Подхожу к Швейцарии:

– Тебе холодно?

– Да мне всегда холодно! – смеётся.

Идём на старое кладбище, потом по улочкам – единственное место, где мы не спешим, успевая заглянуть в сувенирные лавки.

– Арон, что подарить боссу?

Перечисляет варианты – всё не то. Покупаю сыну карандаш в форме деревянного местного жителя в национальной одежде, а Канада – шаль. Останавливаюсь у витрины, где сплошные ведьмы на метлах. Показываю Румынии на ведьму и на себя: «Я». Румыния понимает только по-румынски. Пытаюсь объяснить на всех доступных мне языках, что каждая женщина – немножечко ведьма. Румыния смеётся, тычет в меня пальцем и произносит: «Прынцесса!»

Арон находит самые узкие улочки и фотографирует меня. Я вижу белый дом с синими узорами. Над дверью надпись: «NOSTALGIA». Рядом – Швейцария, прошу сфоткать на их фоне.

– Тебе, что, нравится ТАРКОВСКИЙ?!

Радостно киваю. 1:0 в мою пользу. Швейцария смотрит на меня почти на равных. Спускаемся к набережной Дуная. Наконец-то вижу, что купить боссу, показываю Арону.

– Скажи, что я этот мёд для него лично в своём саду выращивал!

В самой большой гимназии нас кормят обедом. Фруктовый суп на первое – обычное блюдо. Сладкий компот-пюре розового цвета с плавающими в нём фруктами. Мы сначала морщимся, потом кушаем. На второе – рыба. На третье – экскурсия. Во внутреннем дворе – The Universe, постоянно вращающийся в одну и ту же сторону каменный шар в фонтане. Перпетум мобиле. На сцене огромного зале с витражами в готическом стиле – флаги разных стран, микрофоны и рояль, на котором перед началом концерта потрясающе сыграла Швейцария. Море студентов в белых кофтах и синих юбках с галстуками наводняют зал. Нас сажают в первых рядах, и, после официальных приветствий, сразу объявляют меня как русскую Ахматову и Цветаеву. Поднимаюсь на сцену, читаю стихи. Следом студентки зачитывают мою биографию и стихи на венгерском в переводе Арона, который сказал, что меня переводить ужас как сложно. После нас выступают местные поэты, а нам выдали переводы их стихов на английский. В завершении объявляют меня с гитарой. Извиняюсь, что не профессиональный я певец и не музыкант, просто иногда стихи приходят с музыкой, попробую give you an idea, как это может быть. На английском объясняю суть текста, меня переводят на венгерский. Пою «Здесь холодно», в середине забываю слова, но выкручиваюсь, в целом спела очень хорошо. Из зала кричат «браво». Кланяюсь. Каждому вручают памятную открытку с гербом города и подписями тех, кто читал наши стихи и биографии. Все – на сцену! Нас фотографируют, Канада восклицает: «No paparazzi!» Смеёмся. За время фестиваля отснимут 5 000 кадров, для сравнения – я сделала 590. Оставляем автографы в «Памятной Гостевой Книге». Ко мне подходит учительница, говорит по-английски, что муж – русский, она понимает по-русски. Ей очень понравились и стихи, и песня, обнимает, чуть ли не плача, ведёт меня к роялю, просит сыграть что-нибудь. Я уже лет 20 не играла. С ужасом думаю: а что играть? Но руки сами вспоминают. Она фотографирует меня с флагами у рояля и просит почитать в микрофон ещё. Не знаю наизусть своих стихов! Читаю на латыни «Я памятник себе воздвиг не рукотворный». Думаете, Пушкин написал? Нет, он перевёл. Учила перед экзаменом в Академии на 2-м курсе. До сих пор помню… Пока все собираются внизу, пою под гитару. Уже темно. Мы на 2 часа опаздываем на «заложение мемориальных плит с нашими именами». Арон нервничает. Прошу Израиль сфотографировать меня на фоне входа в гимназию с гитарой.

– А сколько заплатишь?

Фоткает. Идём «на плиты». Спрашиваю Израиль:

– Не на кладбище ли, где мы были утром?

– Я выяснил у Гамлета, что у кошек 9 жизней. В случае чего своими с нами поделится!

Нас догоняет Австрия. Он – архитектор. Обращает моё внимание почти на каждый дом, рассказывая, где что в каком стиле и какого века.

– Слушай, говорят, ты – русская Ахматова?

– А ты знаешь Ахматову?

– Да, а Цветаева – с трагической судьбой? Тебе платят?

Вздыхаем. Он говорит, что тоже вот… архитектор…

Приходим в парк. Ночь. Собаки воют. Деревья, тьма тьмущая. Нас останавливают у мраморных плит на холме. Ну… как я и думала… Прямо могильные! Пытаемся разобрать свои имена. Швейцария говорит, в его имени букву R пропустили. Я забираюсь на холм и зависаю прямо над плитой на фоне зловещей тьмы под деревом, меня фоткает Австрия. Сразу после этого кадра зарядка сдохла. Вообще, это – парк. Здесь Аллея звёзд или славы. В центре планируется стела и фонтан. Арон говорит: «Ты же понимаешь, что это – не для нас. А для тех, кто потом…» Ужинаем на берегу Дуная местным «гуляшом» – суп с мясом и очень острыми специями. Вылавливаю мясо, но попадается острая хрень, весь рот горит. Я дрожу от холода. Моя куртка осталась в машине Магды ещё утром. Эстония снимает свой свитер и молча протягивает мне. Я говорю «спасибо» и напяливаю свитер, но всё равно холодно. Эстония остаётся в майке с короткими рукавами. Подходит Швейцария в тёплой чёрной куртке и с каким-то там типа шарфиком. Садится рядом и оценивает моё дрожащее тело (вспоминаем мой вопрос «Тебе холодно?»).

– Тебе жарко? – спрашивает ехидно, и я смеюсь – заценила, а он обращается к Эстонии: – Замёрз?

– Я не могу сказать «да», – Эстония кивает на меня головой.

– Да уже смирись! – Швейцария смеётся. – Это история: Эстония всегда страдает из-за России.

Все пьют вовсю. Мы остаёмся со Швейцарией одни. Он спрашивает:

– Ты видела Красную Луну над Дунаем? Здесь из-за дома не видно, но Она – там. И она – Красная. Я подумал, хорошее начало для стихотворения. Нет?

Киваю. Подходит Румыния, обнимает меня и по-русски: «Красивая». Магда приносит нашу одежду из машины. Возвращаю свитер Эстонии. Возвращаемся в замок. Воют собаки. Полночь. Сидим в саду. Израиль дарит мне свои книжки. Я поднимаюсь к себе. Включаю телефон, смс-ка от крёстной: «Молюсь за тебя». Пишу вкратце, где были. Выключаю телефон. Не могу заснуть – на внутреннем экране лицо человека в Москве. Включаю телефон – пишу ему стиш.

*** 16 сентября 2011, пятница

06:00. Будильник. Завтракаем. Австрия и Канада дрыхнут. Арон нервничает: поезд в Будапешт не так часто ходит, нельзя опаздывать.

– Гитару брать? – спрашиваю Арона с надеждой на его «нет».

– Да, обязательно. Сегодня вечером будем у главного спонсора, это он хочет, чтобы ты пела.

Идём пешком на вокзал. Я с рюкзаком и гитарой. Швейцария окликает меня и молча протягивает руку к гитаре. Отдаю молча. Долго едем в поезде. Хочу спать, но Арон постоянно разговаривает со мной, неудобно не отвечать. Эстония предлагает спеть на весь вагон – не хочу.

– А что ты будешь петь сегодня? – спрашивает Арон, он ведёт все выступления, ему надо анонсировать, переводчику – переводить название.

– «Я научилась Вас любить издалека…»

Будапешт. В доме, где будем выступать вечером, оставляем гитару и гуляем по городу. В этнографическом музее напротив Парламента пьём кофе, а далее – почти бегом. Но ещё пока холодно. Я в куртке и с рюкзаком. По дороге – памятник Рейгану, он будто шагает по улице. Я подхожу, встаю рядом, беру его за руку, переводчик шутит: «Поставим сюда Горбачёва, а после – Алису». Становится жарко. Снимаю куртку и убираю в рюкзак. Швейцария подходит и смеётся.

– Да, теперь всё своё ношу с собой! – киваю я.

По набережной в сторону Елизаветиного моста и статуи Свободы на горе на другом берегу. По дороге попадается памятник Шекспиру. Все проходят мимо, мы с Эстонией останавливаемся. Он меня фоткает. Бегом догоняем наших.

– Приедешь ко мне в Эстонию, будем пить кофе в кафе «Шекспир»!

Обошли город, ноги уже совсем не хотят никуда идти. Вернулись к Парламенту. Без паспорта не пускают – забыла паспорт в замке! Нас встречает депутат. Арон просит меня пропустить. Депутат проводит нас туда, куда не пускают туристов, и разрешает фотографировать со вспышкой там, где не разрешают снимать вообще. Зал с красным ковром, зал с голубым ковром, зал заседаний, лифт, и для нас открывают балкон, который не открывают почти никому. Фотографируемся на балконе. Общаемся с депутатом. Он низко кланяется мне за то, что я с ним фотографируюсь, а я ему за то, что он – со мной. И снова – променад. Обедаем. Австрия спрашивает:

– Ты жива? Я – спортсмен, каждый день на велосипеде по Вене езжу, но этот марш-бросок сегодня – кошмар!

Заходим в лавку с фруктами, для нас всё – бесплатно. Мне выдают корзинку с отборной малиной. Идём в дом, в котором теперь наши стихи живут на стенах. Каждый находит свой.

– Здесь повесили твоего «Художника», Алиса, – улыбается Арон и показывает, где мой «Художник» на русском и на венгерском плюс моя биография. Сталкиваемся со Швейцарией. Его повесили с моим «Художником» в одном проёме между окнами.

– И опять мы вместе?! – обречённо произносит Швейцария.

Арон фоткает нас под нашими повешенными. Его «Офелия» – напротив, переведена чуть ли не на все языки мира. Здесь жилой гостевой дом для бизнесменов, у двери при входе на одном из почтовых ящиков читаю: «Попов Михаил». И опять – пешком, пешком, пешком.