Текст книги "Глобус Билла. Четвёртая книга. Дракон"

Тот уже валялся от безмолвного смеха. Осушённая первой бутылка крутилась на песке, войдя в роль стрелки главных часов Эриду.

– Нагрел на костре. И когда успел. – Посетовал Ас.

Энкиду негромко и вполне литературно выругался.

– Ты видел?

– За кого ты меня принимаешь? – Возмутился Ас. – Я тебе что, дядя Мардук?

– Горячий поцелуй… – Еле выговорил откатавшийся и севший, отряхивая сосновые иголки, Билл.

Ас запустил руку за мундир. Билл, выдержав взгляд обиженного Энкиду, показал ему на Аса.

– У него что-то расстегнулось.

Энкиду принял извинение, выраженное таким неоригинальным, принятым в тесном кругу друзей звездолётчиков, способом. Он погасил глазами, смигнул свой взгляд, и Ас, что-то вытащивший из мундира, заметил, как они смотрят друг на друга.

– Девятый калибр, вероятно. – Окончательно затёр ссору Билл.

Энкиду отвернулся от него, улыбаясь уголком рта, таким трогательно изогнутым над грубой тяжестью подбородка, что, пожалуй, даже мохнатое сердце дяди дрогнуло бы.

Ах, если духи деревьев, переживших потоп и войну, огрубевшие и приученные к лишениям, видят…

Ас тем временем придирчиво занимался предметом, извлечённым из кармашка на сердце. Солнце исчезло, сразу стало темно, и предусмотрительный костерок оказался так к месту, что сердца троих – качество неизвестно – возрадовались едино.

– Эге. Да посмотри, что у него.

Ас вертел в пальцах коробочку, старинную, некогда одетую в полиэтиленовую плёнку, ныне почти сгоревшую. Вдарив по донышку, он извлёк этим вымеренным толчком двуцветную палочку и показал её присутствующим.

– Сигарет! – Неграмотно употребляя грамматическое число, вскричал Билл.

Энкиду неожиданно заинтересовался.

– Сроду не пробовал… говорят, это страшно вредно?

Билл ревниво потянулся, но Ас отдёрнул сигарету.

– Э.

– Где взял?

Ас пробормотал, что там уже нет, следовательно, интерес Билла неоправдан логикой.

– Ну, понятно. Не один я посетил музей дяди.

Ас, поморщась на такую пошлость, покачал серыми волосами и, выглядя ужасно соблазнительно, с потупленными короткими ресницами, легко вкинул сигарету на угол рта, зажал, приподнял губами сигарету… посмотрел на них. Ах, ты. Билл не выдержал:

– Дай.

– Волшебное слово.

– Дай, сказал.

– Иди ты к чёрту, принц.

Билл полез чуть не на карачках над костром. Энкиду, тихо смеясь широким ртом, так что тень прорезала подбородок, и вдруг откровенно и счастливо захохотав, оттолкнул Билла.

– Пожалуйста. – Крикнул он.

Ас выгнул губы.

– Слыхал, как дикий разговаривает?

Он протянул Энкиду, качая во рту сигарету, пачку над струями огня. Тот бережно принял и сел, охраняя приобретение от посягательств Билла.

– Здесь половины не хватает. – Он с почтением, не иначе, рассматривал пачку.

Ас отрезал:

– Невиновен.

– Кто-то из космолетчиков великого поколения курил очень основательно. – Размышлял Энкиду. – Вот, видно, что сигарету от сигареты поджигал. Поджёг и погасил, сунул в пачку. Любил, берёг. – Он протянул пачку Биллу, который сразу отвернулся.

– Не буду я дыханье царское с ядом смешивать.

– Тебе никто и не предлагает. Верно, дикарь?

Энкиду без улыбки ровно проговорил:

– Не смей так обращаться ко мне, плебей.

Ас удовлетворённо кивнул.

– Теперь я вижу, что ты Баст. Можешь не показывать мне родинку на интимном месте.

Он нагнулся к костру и, зашмалив прутик, прикурил. Оба визави застыли и притаили дыхание, наблюдая за событием.

Ас, не сминая сигарету губами, твёрдыми и прямыми, в которых всегда было что-то значительное и трагическое, сделал сильное движение мышцами лица, чуть не закашлялся опять и выпустил струю едкого и ужасного дыма через нос. Этот строгий прямой нос приковал внимание присутствующих, и может, даже дриад.

Море снова принялось бормотать. Темнота густела, кончик сигареты двигался – космический шатун в маленькой, только что открытой галактике. Ветка тяжёлая, богатая тенями прикрывала чистое лицо Аса. Венец короля ночи ему пристал.

Белый и сизый дым возбудил покашливание и зависть.

Билл взялся воровски вытаскивать сигарету из пачки, которую Энкиду держал на груди. Кто-то прошёлся в ветвях, и они услышали недовольный шелест. Прилетела большая первая ночная бабочка, чьи крылья издавали негромкий шкворчащий звук.

Её глаза отразили два кончика сигареты. Билл бездарно размял сигарету под страдальческим взглядом Энкиду, который не любил, когда с вещами обращаются кое-как.

Помощь отверг.

Вскоре к верхним веткам поднялся второй столб дыма.

«Этак нас дракон найдёт». – Мелькнуло у Энкиду, но делиться мыслью он не стал, жадно вдыхая неприятный и тревожный дым.

Впрочем, ту же мысль немедленно обнародовал Бил.

– Скоро нас летунчик, тово… вычислит

Говорил он, как поедатель больших липких конфет. И глаза слипались. Ас отверг и перечеркнул обе мысли одним движением белого дыма. Бабочка, испугавшись дыма, улетела.

– Вот… не курит. – Сварливо заметил Билл и внезапно упавшим голосом пролепетал. – Ребята… мне жутко не нравится… сейчас меня как…

– Но, но. – Ас отодвинул колено. – Только не здесь. Найди приличный повод и удались в лес.

Билл осоловевшими глазами пободал чёрный мрак.

– Меня там съедят. Там что-то ходит…

В лесу и, правда, что-то двигалось. Один раз проплыла тень совсем рядом, и у добрых молодцев между лопаток морозцем потянуло. Никто и вида не подал – табачок притупил чувство самосохранения. Страх ощущался отдельно – за стеклянной дверью разума, если столь пышным словом дозволительно именовать остатки рассудительности в этих трёх набитых мыслями, мыслишками и вообще неуловимой мелочью, головах.

Билл мужественно взбодрил себя. Дым проник в глубину, где уж и мыслей не имелось, одни инстинкты. Иголочка сосновая ткнулась в мозг: он вспоминал… и не мог вспомнить.

Поэтому он заговорил о костях, оставленных в долине – светятся ли они в темноте, вот сейчас. Энкиду считал, что – да.

– Он же светился. Ты говорил – он светился.

– Только когда летел. – Возразил Билл и даже показал, как это дракон делал, к счастью, не стремясь к доскональности.

Он подумал о новом ощущении в своей крови, которую видел со стороны. В воздухе вился-крутился пульсирующий серпантин, имеющий очертания биллова тела. Сердце, усыпанное блёстками, как дешёвый сувенир, опять показалось ему похожим на гнездо ремеза в конце аллеи.

Энкиду поиграл пачкой в квадратной ладони. Короткие жёсткие пальцы с широкими ногтями с виду не предназначались для тонкой работы. Но вытянули сигаретку для жертвоприношения хирургически точно. Приметив, что слабак Билл оставил свою на камешке, где уже высился сталагмитик пепла, экономный обитатель первого этажа снова затолкал получившую отсрочку сигарету в пачку.

– Я возьму твою?

Билл кивнул. Бледность и гаснущий блеск в страдальчески прикрытых глазах свидетельствовали – он придумывает повод тот самый приличный. Энкиду под надзором Аса и вернувшейся бабочки прикурил от протянутой над пламенем руки Аса.

Сел и без осторожности щедро втянул дым. Не закашлявшись, он прислушался к себе. Глаза его, яркие, как у брата, потемнели.

Ас небрежно узнал:

– Завещание-то где лежит? А то, кому штаны твои достанутся.

– Цветам и травам. – Ответил смутным голосом Билл. И показал дрожащим пальцем. – Они у него… ха… ха… одни… – (Билл глухо задумался.) – Правда, штанин-то две.

Ас хотел ответить, но они услышали шаги, и тут же, раздвигая ветви, вышла тонкая фигура. Мысль о жительницах деревьев, несомненно, посещала всех троих на протяжении сидения у костерка и приобщения ко злу цивилизации, потому что некоторое время они дико смотрели на золотые блики, одевшие голову подошедшей лёгким шлемом. Синь глаз на узком белом лице с алыми, начертанными неровной кистью губами, показалась им неземной, не эридианской.

– Мальчики учатся курить. – Шанни следила за тем, как они пытаются приподняться и жестом учительницы усадила их, сев сама на ту ветку, с которой взлетела бабочка. (Куртку Билла обе отвергли.)

– Где-то я это читала, причём помню точно, что было интереснее.

Она зорко оглядела их, оценив ситуацию. Указала на Билла.

– Придумайте ему причину, чтобы он мог пойти в лес.

Билл от раздражения протрезвел.

– Девочки не курят. Так что можешь спокойно…

Шанни вытащила что-то из рукава.

– Они зажигают.

Энкиду как раз скромно сунулся за второй сигаретой. Шанни положила трофей ему на коленку.

Билл ревниво вгляделся.

– Чувствую, все тут, кроме меня, пошарились в музее дяди Мардука.

– Зажигалка… тут почти ничего не осталось. – Энкиду щёлкнул затворчиком. Трое курильщиков вздрогнули при виде подпрыгнувшего огонька. – Спасибо.

Получалось, что Шанни подарила игрушку леснику и тот подтвердил право собственности этой сдержанной благодарностью. Ас это впечатление разрушил – руку простёр ладонью, узкой длинной, вверх и пальцами пошевелил.

Энкиду зашвырнул предмет в импровизированную колыбель для зажигалок. Ас на мгновение сжал пальцы в кулак, потом поднял исторический реквизит на свет.

– На один запал тут хватит, чтобы в последний раз почувствовать себя нибирийцем.

Билл промолчал. Ему кажется, стало легче, и он переводил взгляд попеременно на каждого и на Шанни.

Затем они продолжали разговаривать, как ни в чём не бывало.

Шанни посмотрела на его пальцы и отвернулась, вскользь оценив поделённое тенью лицо командира. Тот оставил курение и сидел молча, почти незаметно поменяв позу. Его лицо больше не было освещено костром, воображение коего разыгралось вместе с последними ветками, подброшенными тонкой фигурой с синими глазами. Энкиду заметил, что Ас продолжает держать в пальцах сигарету, а с нею прижатую к ладони двумя пальцами зажигалку. У многих есть такая привычка.

Пора возвращаться…

Четыре фигуры выросли в мечущихся языках костра.

Шанни, переступая ствол дерева, поваленного и опалённого – не билловым ли новым знакомцем? – спросила – если это был вопрос:

– Как ты думаешь, то, что он сказал…

Она опиралась в этот момент на запястье Энкиду.

– Кто? и что сказал?

Лицо Энкиду находилось в темноте, самой настоящей темноте и даже далёкий огонь в верхней башне Дома не освещал его. Шанни ничего не ответила, и Энкиду в свою очередь показалось, что она тихо вздохнула, собираясь продолжить игру «остров на озере, а на озере остров».

Шанни отступила и канула. В лесу треск и шаги, тень – и Энкиду понял, что она столкнулась с Биллом.

– Он в чём-то меня подозревает…

– А ты не понимаешь, в чём.

В темноте кто-то прошёл, наверное, драконарий. Они слышали тихие голоса. Лягушки заквакали? Но лягушки разговаривают о любви.

Билл, повинуясь лунному, проявляющему тайные желания свету, стал рассказывать Шанни, пару раз споткнувшись на кочке…

– …о моём гербе.

Шанни, озабоченная более своим равновесием, разговор поддержала в совсем необязательном ироническом варианте:

– Ты любишь финтифлюшки?

Билл обрадовался, что она отозвалась.

– Конечно, я люблю. А кто не любит? Мой герб с животными, воплощающими внутреннюю свободу, мне бы не помешал. Всякие глазастые совы… волки со шпагами… леану, крылатый и гордый… скажем, с клювом орла.

– То есть, целая лаборатория мутантов. И они разбежались, Билл. В твоей большой голове.

Они подходили к светящейся парадной двери. Брусчатка выглядела рекой. Шанни обернулась возле крыльца, заинтересовавшись.

– Дракон?..

Билл покачал головой и улыбнулся.

– Он так одинок… а леану живут всей семьёй. Лижутся, сердятся на детей… целуются, как все млекопитающие.

Его шатнуло, и он был подтолкнут ночью к Шанни, нащупавшей кончиком туфельки ступеньку. Она со смешком отстранилась.

– Верю на слово. Скажи своим млекопитающим, чтобы освоили новейшие методы ухаживания.

Билл, извиняясь и прикладывая растопыренные пальцы к груди, замер. Он спросил у её тоненького силуэта, исчезающего за массивными вратами в домашний рай:

– Я слушаю?

– Пусть не забудут прополоскать рот… – Сказала Шанни кому-то в темноте. Прищурясь, он разглядел, что это Ас. – Ясно, Билл?

Он неуверенно улыбнулся. Тщетно! Слишком сумрачно, чтобы его улыбку увидели.

Билл помедлил… И вдруг указал, бросив застонавшую дверь и сбегая по ступеням:

– Смотрите… НЛО! Вот, всегда мечтал увидать… хоть глазком. А ты, куряка, ты, – покусился кулаком на асово предплечье, – ты мечтал, сухарик космический, островок ты мой затерянный, военный вулканчик!

В чёрном небе кружилась, меняя траекторию, сияющая точка. Метнувшись к луне, предмет на её фоне на мгновение сделался чёрным.

Ас вяло посмотрел, послушно задрав железную бородку. Энкиду молвил:

– НЛО… ДНК… и УК. Вот формула цивилизации. Все заблуждения в одном флаконе.

– Надеюсь, – мрачно изрёк Ас, окончательно теряя интерес к небу, – на этом сосуде обозначено не менее сорока.

– Нет, вы побачьте, какова манёвренность. – Шумно радовался Билл, танцуя и топая на вспученной брусчатке. – Ишь, забирает… крутится.

Едва не полетев без помощи крыльев, он с упрёком оглядел отвернувшегося лётчика, будто это Ас виноват.

– А ты вот не смотришь. – Пожурил Энкиду. – У тебя манёвренность ухудшилась. К дождю?

Двор с фонарём над крыльцом теперь был им знаком, как знакома собственная ладонь – то есть, никак. Кто знает всё насчёт своей линии жизни? Хиромантия – трудная наука. Всякий раз открывалось что-то новое, хотя даже запах дома – высушенного духа южных башен и проветренного холла, дыма и винограда, подпола с его загадочным тысячелетним смрадом, разных домашних засолок и маринадов, реки неподалёку и запах девушек, их свежей розовой и белой кожи, шампуня, вечный дух кофия – хоть его и перестали давать, – вся эта обонятельная симфония срабатывала, как нажим клавиши на узнавание.

А что им тут узнавать? Что у них общего с этим, очевидно, таящим многое «не к ночи» домом? С его хозяином…

Ас ни разу не споткнулся в темноте, хотя его внимание было поглощено чем-то, что он нёс в ковшечке ладони.

Любопытный Билл исхитрился привальсировать к командиру, но только он сунул нос, куда не надо, крепкие измазанные пеплом пальцы сомкнулись.

– Осторожно, – бестрепетно молвил комр, – пальцы закрываются.

Он показал Биллу кулак. Билл сильно потянул обиженным носом.

– А, понятно. У тебя там окурок. И зачем?

Энкиду притопал к ним из тьмы.

– Билл, тебя многое удивляет в этой жизни. Нибириец не хочет сорить в девственном лесу.

– Понятно. Чтобы какая-нибудь белочка не пристрастилась.

Ас отрезал, суя сокровище на грудь себе за покровы:

– Лишний след, лишняя проблема.

Билл назидательно обратился к Энкиду:

– Видал? Нравственность не по его части.

– Верно. – В темноте показались в улыбке белые зубы. – Безопасность по моей части. Ты бы, когда мимо драконариев проходишь, принюхался бы… а то платком прикрываешься.

Билл содрогнулся.

– Зачем это мне их нюхать?

– А ты слыхал, что такое селитра с золой смешанная?

Энкиду пояснил:

– Да у него платок такой, что я бы лучше селитру нюхал.

– Те, те. Начались грубости всякие. Как девочки, честное слово.

Билл сказал – и оглянулся: от пояса, как всадник, и на свету возник монумент в три четверти, с громадой плеч и узким станом, в точности, как на Стене Канона.

– А чего ты озираешься?

Билл не ответил, расслабился. Он ревниво следил за движениями сильной руки Аса, поглаживающего машинально окурок на груди.

– Ты же себе так дыру прожжёшь.

– Вот пустяки. Это же не от пули дырка.

Вот на этой красивой фразе – ну, разве нет? Красивая же… – и закончить беседу в полутьме после курения. Но нет. Ведь тут был Билл.

Пройдя после показа кулака до крыльца и взгромоздясь на единственное неплохо освещённое местечко, Билл, мигая от попавшего в глаза света, проговорил:

– Вы чо же это? Сговорились?

Энкиду, ступая на крыльцо, мирно удивился:

– Нет. А что?

– Ну, вы же друг друга ненавидите. Но, как я погляжу, вы оба готовы встать спина к спине в позе военной любви.

– Зачем бы? – Поинтересовался Ас.

– Потому что я – законный ребёнок, а вас обоих завидки дерут… особенно тебя, подкидыш в мундире. Бе-е!

Билл говорил, как всегда – не поймёшь, шуткует… но что-то мелькнуло в его простодушном голосе, и на миг он сделался совершенно чужим и грозным.

Ас, привычный ко многому и обученный в своей военной шкурне не удивляться, так и встал. Билл угодил в него, и не по-настоящему благородным оружием, а так – рогаткой в какое-нибудь место, которое такой воспитанный командир не назвал бы вслух даже экивоками.

Он не знал, что и сказать. Билл, пустив эту струйку яда, развернул ко двору тыл нетронутый, и прошагал в дверь, не позаботившись придержать её для братана.

Энкиду за спиной утешительно молвил:

– Кому и нужен герб, так это особисту-аристократу… у него же владения…

Но широкое, как степь, лицо Энкиду, стоявшего в медленно освещающемся проёме двери, светлое – со всхолмием подбородка и нежными, как песочные холмы на солнце, губами было насмешливым откровенно. Вид невыносимый.

Ас отнёсся к издёвке терпимо – прошёл первым, сильно толкнув Энкиду плечом. Шанни ушла в дом своей какой-то тропкой в сдвоенной цепи фонариков. Неизвестно, слышала она распрю или просто подслушала.

Энкиду в похожем на ящик под гильотиной простенке у прихожей опять столкнулся с братом. И только улыбнулся. Билл, поворачиваясь, задумчиво спросил:

– Что было в твоём предсказании?

Энкиду мог бы усомниться, с ним ли говорит Билл, так как взгляд брата был направлен за плечо Энкиду в густую тень виноградника.

Но сомнения не появились.

– Зачем тебе?

– Или скажешь, что ты не помнишь?

Энкиду повернулся так, что луна покрыла его лицо светом.

– Билл, ты бы меня пропустил в дом. Я кушать хочу.

2. Билл и снег

– Что у тебя с лицом, красавчик?

Билл как будто не услышал, но принимая у доместикуса ложку и вбрасывая в свою тарелку много чего, попробовал затоптать тему:

– Дядя, ну, до чего вы неделикатны. Я же стесняюсь.

Он повёл широкой грудью и прикрыл половину лица, глядя почему-то на Аса. И тут же повернулся к доместикусу, цапнул за ускользающий фрак:

– Любезный, давно хотел сказать – вот это красное, горячее… Решпект.

Бледная немочь устроила на страшном лице такое выражение, что они все явственно услышали насекомый стрёкот – «с-спасибо…»

Шанни передёрнуло, и Мардук, заметив, огнём глаз изгнал дворецкого.

– Ну, всё, замолчи, Билл. Трещотка, ей-Абу-Решит. Ему слово – он в ответ целую декларацию сочинит.

Они ужинали. Портрет над плечами хозяина среди старых фресок постоянно привлекал то целый взгляд, то взглядец – мимо не проходите. Портрет нашла в музее Шанни и пожелала повесить в Гостиной. Она уверяла, что это замечательное произведение, кисти кого-то там.

Потом по поводу этой «кисти» было изрядно неумных шуток, отдающих духом предвечерней казармы, пока Мардук не поймал одну и сказал, что каждый из них рискует своей кистью, если не умолкнет.

Что за произведение? Ну, раз такая образованная барышня сказала, куда уж мужикам неотёсанным лезть. Билл неизвестно чему учился и где, не считать же кое-как завершённый университет… Энкиду – уличный кот. Ас, тот, пожалуй, мог бы влезть с суждениями – производил впечатление кой-чего нахватавшегося офицера, – но опять же: хорошо воспитан, чтобы в художественные споры с женщиной вступать.

Для Мардука же слово леди было законом – во всяком случае, в таких нетрудных проблемах, как меблировка и всякие повешенные на стенах – не примите дурно – господа.

В общем, сегодня, под влиянием наркотика из заначки великого поколения или злых слов, трое мужчин были слегка под шофе и возбуждены, как биллов конь после своего бегства. Возможно, по одной из этих причин портрет – это не очень яркое пятно в тусклом окоёме света – сделался полноправным приглашённым, почти одним из них.

Старые фрески казались вызывающе сочными и слегка двигались в густом слое превосходной штукатурки. Мардук проговорился, что собирается подновить «картинки» усилиями крепостных художников.

Шанни так возмутилась, употребив слова «святотатство» и другие, что старый джентльмен только крякал и смущённо озирался. Наконец, он был отпущен, дав предварительно заклятие, что не совершит глупости и не возьмётся доморощенными средствами реставрировать музейную ценность, достояние двух планет, духовное наследие Космической Расы и тары-бары.

Сегодня вопреки древности контуры планет на стенах обозначились отчётливее обычного. Казалось, что не минуло почти семь тысяч лет с того мгновения, когда беличий хвостик в последний раз коснулся стены и провёл финальную кривую вокруг мощного бока Кишара.

Пылающий синим и багровым царь Клетки выглядел живым до ужаса. Мастерство художника, болтавшегося вверх ногами в опасной зыбке под потолком с кистью пресловутой и палитрою, на которой дивно смешались краски творения, устроило так, что в определённом освещении Кишар начинал движение – неотвратимо и спокойно. Вместе с ним рыцарь Привал в своих латаных доспехах и пригожая Незнакомка летели в пространстве над головами сидящих и пирующих богов Нибиру.

– В самом деле, – Шанни поддержала хозяина, – рискуя прослыть грубиянкой… что означает эта боевая раскраска?

Напомню, что речь шла о синеватой печати, оставленной языком присягнувшего Биллу дракона.

– Он упал. – Уронил Ас.

Ответил вместо царского сына? Взял на себя обязанность – уже позабытую – телохранителя сюзерена и соответчика за его глупости.

– А выглядит так, будто сражался.

Мардук в упор рассматривал Билла. Тот лопал, изредка приподнимая моську и отвечая дяде почтительным взглядом, непонятно – обращённым к венценосному родственнику или к содержимому тарелки.

Шанни развлекала свою персону тем, что бросала в Энкиду зубочистками. Ас внезапно тоже попал в кадр, но радости от первой роли в дядином кино не испытал.

– Ты видел, помещик?

– Простите?

– Не прощу, ты же знаешь. – Добродушно отозвался Мардук, вдруг, как это с ним всегда в опасные моменты происходило, теряя интерес к жертве. – Да Бог с вами. Хотел просто разнообразить беседу, чтобы заглушить ваше чавканье, а вы сразу надуваетесь и перемигиваться начинаете.

Дядя опять принялся накаляться, как хорошо прогретая старинная сковорода, которой запросто можно убить нибирийца. Вдобавок, он раздул ноздри, и Биллу со страху показалось, что Мардук учуял ароматическую лесную добавку из музея.

– Будто я вам враг какой.

Едва они зашевелились, а Шанни метнула тревожный взгляд на Энкиду, а зубочистка, ударившись в щёку гиганта возле губ, рухнула копьём лилипутов на скатерть, как Мардук остыл. Он рассмеялся.

– Ну, вот… опять за рыбу деньги. Расслабьтесь, мордовороты. Извини, леди…

Он протянул руку и, задумчиво подняв зубочистку, вертел её – улыбаясь. Шанни не позволила себе перевести дух, но поняла – гроза пронеслась под самыми сводами потолка между росписей с планетами и улетела, как воющее привидение в окно.

Дядя Мардук сгрёб со скатерти ломоть хлеба и погрузил его в красную подливку. Затем, отодвигаясь, чтобы доместикус мог забрать блюдо с тремя торчащими костями, сказал мимо фрака:

– Чем-то пахнет…

И ноздри его великолепного носа шевельнулись, подчёркивая твердость плоти. Шанни в который раз подивилась размеренности и красоте этого старого лица, изготовленного из крепких на диво материалов с чужих планет.

Мальчики скромно промолчали, и командир, как и положено, увёл огонь на себя.

– Сир, я весь день провёл на пастбище. Беседовал с местным жителем, курящим свою длинную трубочку…

Дядя усмехнулся совсем почти незаметно.

– Надеюсь, ты хотя бы пометил свою территорию древним способом?

Билл прыснул. Энкиду с трудом удержал улыбку. Ас всем видом показывал, что ни слова не понял – вот так с ходу утратил знание родного языка, бывает, граждане. Мардук быстро глянул на Шанни.

– Врыл пару столбиков с телятами?

Билл замер с куском в зубах. Дядя решил, что виной упоминание недавнего приключения, но Билл смотрел выпученными глазами за его плечо.

Портрет был другой. Но в чём он изменился, осталось ребусом.

Мардук понял, что раскрыт, и повернулся, глянул за плечо.

Но вообще не зудел, не приставал, а даже развлёк всех очень к месту историческим рассказом про этот самый портрет.

Билла удивило, что все слушают и никто не замечает, что портрет изменился.

– Билл, ты что – привидение увидел?

Билл очухался – Мардук грозно смотрел на него в упор. Шанни погремела ложкой в чашке.

– Сир, но он ведь считается легендарной личностью, а не исторической?

Шанни удержала таким манером разговорчик за ниточку из подкладки и продолжала наматывать на пальчик, хорошенький и чуть чумазенький.

– Оно ведь, как, леди… сегодня историческая, а завтра ты уже в сборнике сказок с лягушкой по душам разговариваешь. Такова цена власти. Сначала всё твоё, а потом… – он махнул, – тебя по косточкам разберут.

– Это если вы не подписали указ по поводу ресурсов… тогда всё ваше останется.

Мардук изумлённо поднял одну, другую и разом обе красивые брови.

– Таки мне это дивно. Что, ещё и указ? Ну, дети, у вас же просто раскардаш… деспотия демократии.

– А… – Только и вякнул любитель НЛО, Билл. – У вас, дядя, я так понимаю…

Мардук повёл шестнадцатигранным, как на Нибиру, стаканчиком.

– Здесь всё моё, мальчик. Всё моё… без всяких указов. А как иначе? А папа твой… дебошир, впрочем. Взял бы, что надо да и не шумел зря. Мыслящих существ зря волнует. Демократ, цуценя. Указы он издает.

И хозяин всего издал губами сочный звук. Тут же извинился перед дамой.

Шанни тихонько спросила:

– Что у тебя с лицом?

– Ты же слы…

Она отвернулась.

Мардук вёл себя хорошо, только в конце проворчал:

– Уж коли грабите старика, могли бы и садик перекопать… с утра..

Вслед поспешно поднимавшимся по разным лестницам Асу и Биллу добавил:

– Может, чего ещё сыщете… стащить.

– Спасибо, сир, – пролепетала скромница Шанни, – за то, что разрешили нам тут повсюду шастать. Так много всего.

Мардук иронически покосился, показывая, что чует игру своей любимицы насквозь, и она это знает.

Спустя час, на тихой и тёмной лестнице показался Билл. Он обернулся и громко зашипел. Выросший за его плечом Ас упрекнул:

– Билл, ты змея, что ли, чего ты шипишь.

Они сговорились собраться по настроению после ужина. К ним могла присоединиться Иннан. В одну из комнатушек в глубине второго этажа все потихоньку натащили, кто что – Билл даже зачем-то целую длинную рыбу. Девочки посмотрели на рыбу, но никто ничего не сказал, чтобы не обидеть Билла.

В этот вечер ошибка Шанни, посеянная в полёте, дала всходы.

Они засиделись, и, когда Ас сказал: «ну, знаете» и, пожелав всем по обыкновению увидеть во сне дядю Мардука на выпускном балу, ушёл, а следом и Энкиду, сладко зевнув в карты всеми белыми клыками, извинился перед леди и также удалился, обещав проводить Иннан, Билл не поспешил за ними, хотя обычно первым начинал клевать большим носом.

Шанни отставила свою чашку.

– Ну, я пошла и постараюсь увидеть что-нибудь получше. Как хорошо, что не надо убирать со стола.

Но Билл вдруг сказал:

– Секундочку.

Она удивилась:

– Так говорят, когда во время разговора звонит мобила, притом только нибирийцы некультурные.

– Я и есть не культурный. Уж ты меня прими таким, как есть.

И подмигнул.

Шанни заинтересовалась:

– Ты это подмигнул или мне от усталости показалось?

– Ты устала? О, бедная… милая Шанни, ты устала?

Он вскочил.

– Сейчас постараюсь всё исправить.

Наступило молчание. Билл подсел к Шанни ближе. Минутой позже у неё округлились глаза. Шанни сначала просто изумилась.

– Билл… что это?

Спустя ещё минуту она вскочила.

– Билл?

– Ну, я… – Промямлил он, тоже поднимаясь.

– Билл, мне пощёчину – тебе? – Спросила она, снова садясь – подальше.

– Ах, прости, ты же – леди. Дядя всё же втолковал мне кое-что.

Он вытащил из кармана коробочку и поднёс.

– Загляни.

Она испуганно поправила волосы.

– Что это, Билл? Что там? Чей-то загнутый кривой зуб?

– Открой. Ну, ладно…

– То, что там – это, действительно, то, что я подумала? Я на случай, если я всё же подцепила в космосе какое-то отклонение?

– Да, это…

– И зачем, позволь спросить?

– Ну.

Опустившись на колено:

– Леди Шанни, я предлагаю вам… – И замолчал.

– Но Билл, это же какая-то чушь. – Отчаянно воскликнула она. – Ты что хочешь этим сказать? Ты вообще хочешь что-то мне сказать?

Билл как-то странно молчал… На сей раз Шанни просто его отпихнула мазиком, поспешно схваченным с биллиардного стола.

– Не двигайся… сумасшедший. Встань, пожалуйста. Чёрт, моя туфля… нет, я сама подберу. Билл, не двигайся с места. Позвать, что ли, дядю или его призрак?

– Но…

Он выглядел не оскорблённым, а озадаченным.

– Разве ты? Не?

– Нет, Билл.

– Совсем?

– То есть, Билл, я, конечно, люблю тебя… я даже не знала, что произнесу это.

– Вот видишь.

– Как, ну, чёрт возьми, брата. А братьев, знаешь, как любят? Чтоб он провалился – вот как.

– Брата? И…и всё?

– Ну, да. Причём у меня такое чувство, что тебя целых сорок штук.

– Сколько?

– Сорок. По меньшей мере.

И вот тут Шанни с чувством удивления и даже неожиданной досады убедилась, что он обрадован. Он поднялся, улыбнулся очень глупо, но стыда или смущения её радар не засёк. Она сказала, сообразив, что сейчас её ждёт нечто потрясающее, в стиле Билла – строго организованное безумие:

– Ты собирался …жениться… на мне?

– Ну, да.

– А почему?

– Я думал… ты… в общем, я думал, Шанни, что ты… Что ты… Ну, да – так я и думал.

– Но откуда…

Тут и всплыла ошибка.

– Ты сказала… однажды…

Билл спутано принялся объяснять, и цветные клубки завертелись в его голове.

– Ах, Билл.

Она молчала.

– Даже не знаю, чем я больше ошарашена. Ты что же… – Её голос дрогнул. – Собирался жениться просто потому, что тебе показалось, что я?

– Ну, да.

– Сделать счастливой?

– В общем…

Билл выглядел, как если бы флаг свалился не дракону, а ему на голову. Даже его слегка проняло.

– Ах, Билл.

Она погладила его по руке.

– Так нельзя.

– Нет, я знал. Знал, конечно. – Он потёр затылок и сморщил нос. – Тогда мы ещё летели в Глобусе. Тебе снился кошмар, я кинулся оказать тебе первую помощь и ты, просыпаясь, произнесла имя. Мы знаем с тобой, какое это было имя.

– Зачем же ты? Если ты знаешь?

– Ну, мало ли…

– Билл!

– Ну, как это? В-третьих, ты могла передумать.

– Какое самомнение. Во-вторых…

– …мне могло показаться. Ну, и конечно, конечно – я всегда восхищался тобой, ну, ты же знаешь.

Шанни покачала головой, выдохнула.

– Билл, ты ведь очень неглупый… ты так весело и небрежно это сказал.

– А в чём дело?

Она помолчала.

– Билл, если бы ты проснулся и произнёс имя…

– Ну?

– Билл…

– Ты самая несчастная девушка на свете, так? Ну, признай? Ты это хотела сказать?

Шанни вместо ответа спросила:

– Ты по доброте душевной?

– Ты обижена?

– Нет… я в ужасе.

– Вот странно. Словом, извини.

– Да ничего. – Ответила она, недоумевая, почему же она, и вправду, не сердится.

Он склонился.

– Эй. – Она испуганно отскочила.

– Туфлю! Туфлю хотел поправить, о Абу-Решит.

– Знаешь, Билл…

Конечно, грозные слова Аса, сказанные небрежно и в то же время благодаря этой небрежности, особенно отчётливо, не были забыты ни Биллом, ни Энкиду.