Текст книги "Зачет по убийству"

И тут мне стало неудержимо смешно. Два процента окончательно меня доконали. Нет, наверное, орудуй я миллионами, предложение воспринималось бы иначе. Но, например, двух процентов от моей доцентской зарплаты не хватит даже на полбилета в Мариинку, причем речь идет не о партере, а о последнем ряде последнего яруса. Если же еще добавить, что сумма, полученная мною от Надирова, составляет ноль рублей ноль копеек, меня смело можно было искушать и более серьезным процентом – я бы устояла.

Короче, я отвернулась и принялась сдавленно хихикать. Пыталась взять себя в руки, да где тут! Смешливость вообще нередко меня подводит, даже в присутствии студентов. Они выдадут очередной перл, а я ржу – между прочим, жестоко ущемляя их мужское самолюбие. Вот, например, недавняя история. Одно из основных понятий математического анализа – понятие предела. Оно красной нитью проходит через весь курс, и я требую, чтобы все заучили его еще в первом семестре. Так на днях студент-второкурсник потрясенно спросил: «А правду говорят, что определение предела все еще надо знать?» «Все еще» так меня развеселило, что двоечник даже нажаловался на меня в деканат.

Однако сейчас я с удивлением убедилась, что олигархи, в отличие от моих учеников, привыкли пользоваться мозгами, причем делают это конструктивно. А также поняла, от кого Алина Алова унаследовала свой ум. Павел Иванченко обезоруживающе улыбнулся и сказал:

– Простите. Зря я о деньгах, вы совершенно правы. – И, помрачнев, добавил: – Аня была хорошая девочка, а тот, кто ее убил, – сволочь. Ей еще бы жить да жить.

– Да, – согласилась я. – Но, к сожалению, я вряд ли чем могу помочь. Могла бы – обязательно б помогла.

– Вопрос не в том, чтобы найти убийцу. Я и без того прекрасно знаю, кто он. Я имею в виду не исполнителя, а заказчика. Но знать – это одно, а иметь весомые доказательства – совсем другое. А у меня связаны руки, понимаете?

– Нет. Почему связаны?

– Конечно, денег у меня больше, чем у Надирова, но не все в наши дни решают деньги, – с горечью сообщил мой собеседник. Однако не успела я порадоваться столь оптимистичному заявлению, как он продолжил: – Политический вес – тоже своего рода капитал. Будь на его месте кто рангом пониже, проблем бы не было, а тут… Сколько бы я ни заплатил, менты побоятся его тронуть без неопровержимых улик. Более того – случись с ним в ближайшее время несчастный случай, меня сразу заподозрят. А у меня как раз сейчас намечаются важные сделки, я не имею права собой рисковать. Я несу ответственность не только за себя, от меня зависят судьбы тысяч моих подчиненных.

«А то кто будет дважды в месяц щедро отдавать им собственные деньги?» – вспомнив перл Анны Сергеевны, ехидно подумала я. Вслух же поинтересовалась другим.

– Почему вы так уверены, что за убийством стоит Надиров?

– А то кто же? Поверьте, Екатерина Игоревна, это беспринципный, жестокий и ограниченный человек. Вы не должны его покрывать, и даже если он вам чтонибудь пообещал, можете не сомневаться – обманет. Вы же развитая женщина, неужели вы верите обещаниям политиков? В политику идут пустозвоны, ничего не умеющие, кроме того, как пустословить. Верить можно только людям дела, вроде меня. Именно мы подымаем страну из руин, отдаем ей все свои силы и талант – а что в благодарность? Обвинение в неуплате налогов? Да я в любом случае плачу налогов больше, чем целый заштатный городишко!

Иванченко разгорячился, очевидно, затронув больную тему. Я огляделась. Судя по обстановке, непохоже, чтобы налоги окончательно беднягу разорили. Складывалось впечатление, что благородное дело подъема страны из руин он начал с любимого офиса. Стоит подождать немного – очередь дойдет до скверика под окном, а там, глядишь, даже до моего нищего института. Отремонтирует лекционную аудиторию, повесит там новую доску, выплатит нам зарплату из своего кармана, а на сдачу купит мне билеты в Мариинку и путевку в Египет.

– Однако вернемся к теме, – строго заявил Павел Петрович, словно именно я, а не он, завела речь о тяжкой судьбине олигархов. – Надиров давно под меня подкапывается, да руки коротки. На что б он там ни намекал, ничего у него против меня нет. А у меня против него – есть!

Иванченко ожидающе посмотрел на меня, но я как раз в тот момент несколько отвлеклась, поскольку мысль о бесплатных театральных билетах плавно перетекла в идею составить список утраченных записей и предъявить его завтра друзьям-балетоманам, дабы они в порядке добровольной помощи поскорее мне их восстановили.

Лицо Павла Петровича внезапно сверкнуло торжеством, и он неделикатно ткнул указательным пальцем прямо мне в грудь.

– Вот видите, вы даже не спрашиваете меня, о чем речь! Попались! Я сразу не сомневался, что Анька все вам рассказала, а не только ту чепуху, которой вы морочили голову идиоту Андрею.

Господи, ну за что мне такие напасти! Хотя сама виновата. Надо не витать в облаках, а внимательно слушать собеседника, вставляя в паузах междометия. Ладно, пускай не слушать, но междометия вставлять могла бы! Совсем недавно, общаясь с Андреем Аловым, убедилась в эффективности этого метода – а в такой важной ситуации начисто о нем забыла.

– Не спрашиваю, потому что мне это не интересно, – холодно пояснила я. – Меня совершенно не волнуют ваши отношения с Надировым. А если книга племянницы кажется вам чепухой, советую не тратить на нее время. До свидания!

Я встала, собираясь уходить. Вот и с Анной Сергеевной было так же! Все-таки они с дядей одной крови, это сразу чувствуется.

– Лучше десять мужиков, чем одна баба, – сообщил Иванченко, горестно вздохнув. Заявление прозвучало столь странно, что я невольно остановилась. – Если б я еще мог понять, на что вы все обижаетесь? Ничего плохого вроде не сказал. А Анька, та вообще была порох. Я так ее и звал – Анка-пулеметчица. Заденешь – мало не покажется. Если бы меня прикончили, уверен, она бы убийцу засадила. А я что, хуже? Костьми лягу, но этого типа достану. Тем более, убили-то ее из-за меня. Она узнала про Надирова что-то такое, чего не сказала даже мне. Для своей книжки приберегала, дура! Говорил я ей – не доведет тебя эта книжка до добра. На экране мелькаешь, в журналах о тебе пишут – что тебе, мало? Да это ста книжек стоит! Ну, что за охота вываливать людям свою подноготную? Не понимаю. Но вас, баб, не переспоришь. Ладно, думаю, пусть побесится. А она стала собирать материал и, похоже, нарыла что-то горячее. У нее всегда было чутье. Надиров испугался и нанял киллера. Вот такая история.

Я села.

– Вы уверены, что дело обстоит именно так? Мне показалось, компромат на Надирова мало ее интересовал – так, только для привлечения читателей к книге. Неужели она стала бы рисковать, сообщая в ней о Надирове что-то действительно важное и опасное для себя? В любом случае, ему, наверное, легче было как-нибудь помешать выходу книги, чем убивать.

– Значит, не легче, раз убил, – весомо ответил Иванченко. – Он давно меня ненавидит, вот и нанес свой удар. Ну, ничего, следующий ход за мной.

– А вы исключаете убийство по личным мотивам?

– Каким еще личным? – удивился Павел Петрович. – Вы о чем?

– Ну, мало ли. Например, она любила молодых накачанных парней и часто их меняла. Кто-нибудь мог приревновать.

– У нее были мужики? – удивился Иванченко. – Вы серьезно? Я думал, как бросила Андрюху, вся ушла в карьеру.

– Судя по всему, были. Например, ее шофер или тренер из фитнес-центра.

– Ну, это не считается, – махнул рукой Павел Петрович. – Это она для здоровья.

– Не всякому мужчине приятно узнать, что он был нужен женщине исключительно для здоровья, – заметила я. – Ваш пол, знаете ли, тоже бывает обидчив.

– Всех ее мужиков за последний год я обязательно пробью, – кивнул собеседник. – Тут мой недосмотр, вы правы.

– Еще могли убить по служебным мотивам, – поспешно добавила я, испугавшись сомнительного термина «пробью». Раз настучала на бедных альфонсов, надо хоть немного отвести от них угрозу. – Насколько я понимаю, работать с Анной Сергеевной было нелегко. Кстати, она ни с кем на телевидении последнее время не ссорилась?

– Ну… – Иванченко помолчал, – с Таней у них последнее время были серьезные разногласия. Анька предлагала новую концепцию, а Татьяна была против.

– Это Татьяна Цапова, руководительница телеканала? Анна Сергеевна в своей книге собиралась писать о каких-то ее финансовых аферах.

– Каких? – заинтересовался олигарх.

– Она не уточняла, – наврала я, побоявшись признаться, что элементарным образом не слушала.

– Может быть. Кто сейчас работает без откатов? Но мне она слишком обязана, чтобы обманывать, а тем более, тронуть мою племянницу. Я же поднял ее буквально из грязи. Она меня не просто любит – боготворит!

Я невольно усмехнулась. Все-таки мужчины, даже самые практичные, – неисправимые романтики. Зато женщины прекрасно знают, что тех, кому слишком обязаны, люди обычно терпеть не могут. Вслух же, щадя самолюбие наивного олигарха, я предпочла выразиться деликатнее:

– Возможно, именно из уважения к вам она особенно боялась, что вы прочтете про нее в книге не слишком приятные вещи.

Мой собеседник почесал затылок.

– Это я обдумаю. Вообще-то Татьяна сейчас просто расцвела, я еще удивлялся. Но о книге ей Аня не говорила, я уверен! Не те у них отношения.

– Кто-нибудь мог донести. Например, Олеся, секретарша.

– Эта дура? – удивился Иванченко. – Где ей! Анька, кстати, хотела ее сменить. Особенно после встречи с вами.

У меня отвисла челюсть. Анна Сергеевна, с ее умением разбираться в психологии, собиралась предложить мне место секретарши? Да мы бы смертельно поцапались в первые же пять минут!

– При чем тут я, Павел Петрович?

– Анька мне сказала, что окончательно убедилась: в мужиках ей важны физические данные, а в женщине – ум. Что она давно не получала такого удовольствия, как пообщавшись с вами, и не хочет больше держать в доме дуру, а заведет лучше умную.

Поскольку завести и держать в доме, слава богу, собирались не меня, я не стала привередничать по поводу странной, несколько собачьей терминологии и молча покачала головой.

– Вот именно! – обрадовался олигарх. – Я и сам ей говорю: где ты найдешь умную моложе тридцати? А секретарша должна быть молодая, длинноногая, а то перед людьми стыдно. Но Анька же упрямая, как черт! Мне, говорит, на людей плевать, моя секретарша, сама ее и выберу. Захочу, так даже толстую, лишь бы умная была. А ведь на самом деле умная – это опасно. С дурой-то спокойнее.

– Ничего подобного! – возмутилась я, почувствовав профессиональную солидарность с неизвестной мне тридцатилетней толстой и умной кандидаткой. – Умная будет хорошо выполнять свою работу и освободит шефу массу времени. Разве это плохо? К тому же посетители будут не глазеть на ее голый живот, а заниматься тем, ради чего пришли. А конкурентам станет сливать информацию скорее уж дура.

– Почему это? Дура не сообразит.

– Дура не сообразит только одного: что, предавая работодателя, рубит сук, на котором сидит, и рано или поздно лишится хорошего места. А чтобы захотеть по-легкому обогатиться, большого ума не надо. Тем более, Олеся не так проста, как это кажется. Ради денег она способна на многое.

– В чем-то вы, наверное, правы, – согласился Павел Петрович. – Я зациклился на мысли, что в смерти Аньки косвенно повинен я, поэтому, кроме Надирова, никого не принимал в расчет. А есть и другие варианты, причем их отработать будет легче. Но, Екатерина Игоревна, все-таки скажите мне честно… Надиров предлагал вам деньги?

– Деньги мне предлагали исключительно вы и Анна Сергеевна, – ехидно сообщила я. – Такое у вас щедрое семейство. Надиров всего-навсего дважды подсылал ко мне шпиона. Впрочем, вы тоже подсылали, правильно?

– Андрюху-то? Это я, конечно, зря. Он неплохой парень, но мозгов у него маловато. Надо было сразу поговорить с вами самому, да надеялся сэкономить время. И потом, не умею я с бабами разговаривать. С вами еще ничего. С вами можно говорить почти как с человеком.

Польщенная поразительным комплиментом, я милостиво заметила:

– Что вы, Андрея я шпионом не считаю. Я имела в виду других.

– Не понял, – вздрогнул Павел Петрович. – Я подсылал к вам других шпионов? Кого? Когда?

– На следующий день после того, как я беседовала с Анной Сергеевной о ее книге. Сперва ко мне под видом журналиста пришел парень от Уралова, а сразу после этого позвонила дама якобы из журнала «Лиза». Оба спрашивали, над чем я сейчас работаю, но я никому не ответила.

– Наверное, из «Лизы» тоже звонили по поручению Надирова-Уралова.

– Вряд ли. Уралов в тот момент еще не знал, что его первый шпион провалился. Ладно, а съемочную группу, по-вашему, тоже посылал Надиров? Телеканал-то был ваш.

– Съемочную группу? Какую, когда?

– На следующий день после убийства, к отделению милиции.

Лицо Иванченко побагровело.

– Мне ничего не доложили, – сквозь зубы процедил он. – Это кто-то орудует за моей спиной. Найду – вышвырну с канала. Пользуются тем, что я не могу лично за всем следить… сегодня же вызову Татьяну!

Ярость его показалась мне столь непритворной, что я побоялась спрашивать, не он ли похитил мои балетные диски и сломал смывной бачок. А также – не его ли лощеный агент постоянно бегает от меня задом наперед. Похоже, олигарх – работа нервная, бедняг лучше не раздражать.

– Впрочем, я ни одному шпиону ничего не сказала, – успокаивающе произнесла я. – По той простой причине, что сама ничего не знаю. Самая страшная тайна, которую Анна Сергеевна поведала мне о Надирове, – это обустройство им собственной дачи на казенные средства, а про Уралова – кража им идей ваших рейтинговых передач.

– Ну, этим никого не удивишь, – отмахнулся Павел Петрович. – Но Анька говорила, что раскрыла вам что-то очень серьезное. Она даже сказала – «самое сокровенное».

До меня, наконец, дошло.

– Самое сокровенное для женщины – это то, что касается ее чувств, а не чужих тайн, – пояснила я простодушному олигарху. – Ей, видимо, чего-то важного не хватало в жизни, вот она и выдумала идеальную героиню, которая прячет интеллектуальные книги в сумках от Прада.

Я запнулась, поскольку перед глазами моими неожиданно предстало странное зрелище. Возможно, именно это именуется в известной песне «то ли девушка, а то ли виденье». Ибо до того момента я была уверена, что в реальной жизни подобного не существует. Вот помните кордебалет утопленниц из кинофильма «Лев Гурыч Синичкин»? Именно на такую утопленницу больше всего походило впорхнувшее в кабинет создание.

Ростом красавица была существенно выше не только меня, но и Иванченко. Что не мешало ей балансировать на огромнейших каблуках. Неправдоподобно тонкая фигура, состоящая, казалось, лишь из обтянутых кожей костей, неожиданно увенчивалась столь мощными грудями, что даже я уставилась на них, словно завороженная. Тем более, мне наконец стал полностью ясен смысл выражения «декольте на двенадцать персон».

Разумеется, имелись еще и плечи с головой, хоть мне и трудно было снизу вверх их рассмотреть. Обращали на себя внимание распущенные платиновые волосы длиной не менее метра и боевая раскраска лица, удовлетворившая бы самого привередливого индейца.

Одежда вполне соответствовала образу. Так уж принято у них, утопленниц – обернуться большим количеством ткани, при этом оставшись почти голой.

– Поль, – мурлыкающим голосом пропела Утопленница, наклонившись так, что ее силиконовое богатство фактически вывалилось на стол. – Поль, я хочу умный лифт.

Мое потрясение, и без того немалое, резко увеличилось. Как уже упоминалось, я весьма ценю ум и хочу, просто жажду, чтобы окружающие меня люди, особенно друзья и ученики, обладали этим замечательным качеством. Более того – я приветствую его даже в животных. Однако мне как-то никогда не приходило в голову требовать ума от неодушевленных предметов. Какая замечательная идея! Хочу себе умный дом, умный шкаф, умное платье и умное ведро для мусора (пусть само выносится)!

– Что еще за умный лифт? – с подозрением осведомился Иванченко, недрогнувшей рукой отодвигая от своего носа нависшую грудь.

– В элитных домах так сейчас принято, Поль, – ничуть не смутившись, промурлыкала красавица. – Этот лифт помнит всех жильцов, опознает их и сам поднимается на нужный этаж. Вот, почитай! И на кнопку нажимать не нужно.

Она сунула Павлу Петровичу яркий проспект, но олигарх не поддался.

– Нажмешь на кнопку, руки не отвалятся. Ты хоть понимаешь, что это надо согласовывать с соседями? Один платить за всех я не намерен. Думаешь, Абрамовы дадут хоть копейку?

– А в нашем загородном особняке? – не сдавалась Утопленница. – Там соседей нет.

– Раз нет соседей, кого твой умный лифт будет опознавать? Сама б лучше ума понабралась, вот на это мне денег не жалко. Кстати, познакомься. Это Екатерина Игоревна Голицына, а это Валерия, моя супруга. Между прочим, ты прервала важный разговор. Екатерина Игоревна, не обращайте на эту дуру внимания. Вы закончили на том, что героиня прячет серьезные книжки в сумках от…

Он выжидающе замолк. Мне стало не по себе. Меньше всего люблю присутствовать при семейных разборках. Иванченко решил поставить жену на место и с присущим ему отсутствием такта занялся этим при посторонних. Вряд ли его действительно интересовало, что за сумки предпочитает Анна Сергеевна. Но он требовательно на меня смотрел, а название, как на зло, совершенно вылетело из головы. Неловкая пауза так затянулась, что я вынуждена была напрячь память.

– Какой-то известный художественный музей. Не Лувр, не Дарсе, не Уфиццы… Прадо! – обрадовалась я. – Точно, я еще там растянула ногу. Сумки от Прада.

– Музей? – удивился Павел Петрович. – Какой музей?

– Музей Прадо в Мадриде.

– У них там что, дыры в полу? Почему ногу растянули?

– Нет там никаких дыр, – вступилась за честь Испании я. – Просто у них замечательная коллекция Гойи и, в частности, его росписи из Дома Глухого. Я видела их на репродукциях и давно мечтала посмотреть оригиналы. А те оказались еще поразительнее, чем я думала. Завораживающие и запредельно страшные. От них исходит такая энергетика, что я как попала в зал, так и бродила там, словно шахтерская лошадь по кругу, не в силах уйти. И только когда споткнулась и растянула ногу, я, наконец, очнулась и убежала. Точнее, ускакала.

– Музей Прадо в Мадриде, – задумчиво пробормотал Иванченко. – Я правильно запомнил?

«Ох, – ужаснулась про себя я, – кто меня за язык тянул? Морочу бедному олигарху голову, а при отсутствии у него чувства юмора это небезопасно».

Я осторожно произнесла:

– Музей Прадо я вспомнила просто по созвучию, с Анной Сергеевной он никак не связан.

– Гойя, росписи из Дома Глухого, – не обратив на мой спич внимания, продолжил Павел Петрович и повернулся к жене: – Повтори!

– Сумки от Прада, – промурлыкала та. – Аня очень их ценила. Правда, у нас сейчас продается много подделок. Но отличить очень просто. Должны быть по-особенному прошиты швы, и каждая, самая маленькая металлическая деталь отмечена логотипом. Даже внутри.

– Да не то, дура! – рявкнул взбешенный олигарх. – Ты ведь недавно была в Мадриде, так? Что, неужели не можешь запомнить? Музей Прадо, Гойя. Тебе понравилось, потому что в этих картинах энергетика. К вечеру чтобы выучила назубок, поняла? Для начала расскажешь Абрамову, потом посмотрим.

– И растянула ногу, – подобострастно добавила испуганная Утопленница.

– Какую ногу? Думай головой! Все видят, что никакой ноги ты не растягивала! Даже врать надо уметь, понимаешь?

– Может, я пойду? – робко пролепетала я.

Иванченко махнул рукой, и я резво рванула к двери. Пусть дальше скандалят без меня!

Настя смело допивала третью чашку кофе, закусывая шоколадом. Никаких признаков отравления крысиным ядом на ней, слава богу, не наблюдалось. Мы с облегчением покинули особняк, и она рванула на работу, где ее ждала вечерняя группа, а я отправилась домой.

* * *

Дома я первым делом полезла в холодильник. А вы как думали? Я сегодня даже не завтракала, поскольку после бессонной ночи проснулась почти в два и сразу принялась за обед. С тех пор у меня во рту не было маковой росинки, а времени уже девятый час.

В отсутствие мамы разносолами я себя не балую. Масло, сыр, бекон и ржаные сухарики вместо хлеба. Черт возьми, ну как на столь скудном пайке я могла потолстеть? Сухарики вообще диетический продукт. В ста граммах всего-то – я изучила упаковку – триста двадцать килокалорий… гм… я почему-то была уверена, что существенно меньше. Интересно, а в сыре? Двести девяносто. Хотя жирность сорок процентов. Это что получается, лучше есть голый сыр?

Тут бы мне остановиться, но неведомая враждебная сила заставила меня потянуться к пакету с беконом. Пятьсот шестьдесят килокалорий на сто граммов! А масло – все семьсот! И я еще удивляюсь, что толстею!

Я открыла буфет. Овощи – это диетическое, тут никто не станет спорить. В кукурузе всего девяносто килокалорий на сто граммов. Съем баночку – это будет триста шестьдесят. Или тогда уж лучше на ту же сумму налопаться сыру? Сто двадцать пять граммов – почти целый пакет. А то набьешь желудок кукурузой, а через час опять проголодаешься. Овощи и фрукты – это ведь так, баловство. Говорят, самую долговременную сытость дает шоколад. Причем желательно не молочный, а горький, в нем калорий меньше.

Я добросовестно обозрела шоколадку. Ничего себе меньше – пятьсот тридцать шесть! Почти бекон! А это что? На полке заманчиво белела коробка «Рафаэлы». Как там в рекламе? Балерина сладострастно сообщает: «Это я могу есть, потому что это от него, а он думает о моей фигуре!» Наверняка воздушные кокосовые конфетки пребывают где-нибудь на уровне ржаных сухариков. Я вгляделась – и оцепенела. Шестьсот двадцать три килокалории на сто грамм! Дальше этого – только лопать ложками сливочное масло. Что за подлость – обманывать бедных балерин! У них и без того жизнь нелегкая, а тут еще коварные мужики будут подбрасывать тебе под нос сласти…

Настроение мое резко испортилось. Где-то я читала, что желающие похудеть должны ограничиваться тысячей килокалорий в сутки. Я ела в обед картошку, зажаренную с половиной пакета бекона, сыр и шоколадку. Тысячи две наверняка есть. Остается только решить, действительно ли я желаю похудеть.

Я подошла к зеркалу. Вполне приличное зрелище, но это лишь иллюзия. А вот если повернуться боком и совершить тщательный досмотр, обнаруживается страшная вещь. Вещь называется живот, и она выпирает. У сегодняшней Утопленницы, например, на этом месте была яма. Ладно, на яму я не претендую, но пусть хотя бы будет плоско! А еще, кажется, лифчик начал врезаться в тело. Или это мне мнится?

Я судорожно распихала продукты по местам, дабы не искушали, и глубоко вздохнула. Получается, надо считать потребляемые калории. Легко сказать! На упаковках сейчас, правда, эти мерзкие сведения пишут (специально, чтобы нервировать нас, несчастных женщин), но я же не все ем из упаковок. Та же картошка, или мясо, или вообще какая-нибудь гадость из студенческого буфета. Как быть с этим? Пусть даже удастся купить таблицу калорийности (кстати, где? В книжном я ее не видела, в магазине «Диета» тоже), вечно таскать ее с собой, что ли? А как узнать вес продукта? По-моему, в буфете ничего подобного не указано. Сколько наложат, столько и ешь. И вообще, если даже предположить, что я обойду эти препоны, получается, во время каждой трапезы придется заниматься арифметикой? Нет уж, лучше лопну с жира!

Тех, кто не забыл, что я математик, подобная реакция, возможно, удивит. Для них напомню анекдот.

Отдыхают наши в Турции. Все женщины крутят романы с местными красавцами, лишь одна от них шарахается. «Почему?» – спрашивает ее приятельница. «А где вы работаете?» – интересуется та. «На заводе». – «Вот представьте себе – приехали вы на отдых, а кругом – станки, станки…» Примерно то же и со мной. Еда – это святое, и портить ее тем, чем я занимаюсь на работе, не хочу и не стану.

Я в задумчивости снова побрела к зеркалу. Дело, похоже, не только в калориях. Настя уверяет: главное – не есть на ночь. А я что? Целый день в бегах, зато после театра нажираюсь. И результат налицо. То есть… я внимательно изучила свое отражение… пока не налицо, а лишь на живот и на грудь. Нет, завтра начинаю новую жизнь. После семи вечера – ни-ни, даже после Мариинки. Вот я какая непреклонная!

Обрадованная простым, но радикальным решением, я открыла холодильник и вытащила бекон. От аппетитного запаха громко заурчало в животе. Слопать, что ли, все без остатка, раз сегодня у меня последняя возможность? А почему, интересно, она последняя? Что изменится за ночь? Почему сегодня можно, а завтра будет нельзя?

Никому не советую преподавать математику. Это непомерно развивает логическое мышление в ущерб нормальным человеческим качествам. Логическое мышление нагло заставило меня сунуть бекон обратно и взять вместо него маленькую-премаленькую сушку, оптимистично названную «Простая». Думаете, оно разрешило мне ее съесть? Если бы! Я прочла «триста семьдесят килокалорий» – и принялась подсчитывать, сколько сушек умещается в пакете, дабы вычислить калорийность каждого экземпляра. Задача оказалась не из легких, и вскоре я, обозленная, бросила пакет, вышла из кухни и, поплотнее закрыв туда дверь, отправилась в свою комнату. Я решила пораньше лечь спать, чтобы – раз! – и наступило утро, а утром я, наконец, налопаюсь всласть.

Есть такое выражение: «На душе скребут кошки». Мои кошки скребли в желудке. Они ползали по нему, гневно рыча и требуя пищи. Заснуть при этих условиях было совершенно невозможно – особенно учитывая, что в туалете все сильнее шумела вода, навевая горестные мысли о сантехнике.

Через час я сдалась и спустилась на первый этаж, где у нас располагается круглосуточный магазин. Там я купила пакет однопроцентного кефира – тридцать шесть килокалорий на сто граммов. Правда, если вылакать все пол-литра, получится сто восемьдесят, то есть шестьдесят граммов сыра, но сыр я люблю, а кефир ненавижу. Он жидкий и противный, его много не выпьешь. А этот и вовсе оказался с добавлением полезнейших бифидобактерий, одна мысль о которых вызывает у меня омерзение. Представляя шастающих по пищеводу бактерий, я влила в себя стакан кефира. «Ну? – спросила я скребущих кошек. – Хотите еще?»

Кошки не хотели. При этом я поняла, что сна у меня ни в одном глазу. Очевидно, бактерии быстро расползлись по организму и стали приносить ему обещанную пользу – если считать пользой состояние невиданной бодрости, охватившее меня в час ночи. Чем бы заняться? Пару дней назад ответ был бы очевиден – посмотреть балетные записи, но их похитил наглый взломщик, агент сантехников, злобный враг моего унитаза. Что же, сам виноват. Раз так, попытаюсь разобраться в том, что вокруг меня последнюю неделю происходит. Наверняка все события, включая кражу дисков, взаимосвязаны. Сейчас применю свое хваленое логическое мышление и вычислю сразу обоих – и убийцу, и вора. Или обнаружу, что это одно и то же лицо.

Если честно, мне казалось, подозревать меня подполковник перестал, и моя подписка о невыезде уже не актуальна. Но меня это не остановило. Во-первых, было жаль бедную Анну Сергеевну. Во-вторых, терзало любопытство: кто же все-таки виноват в ее смерти? В-третьих, я злилась на мерзавца, сломавшего мой бачок. И, наконец, в-четвертых, страшно не люблю бросать начатое дело на полпути. Скорее всего, это из-за лени. Моя любимая поговорка: «Чем ленивее человек, тем больше его труд похож на подвиг». Так вот, вложить хоть немного труда впустую для меня трагедия. Нет уж, совершать подвиги надо с толком!

Подстегиваемая бифидобактериями, странным ощущением в желудке и тревожащими звуками из туалета, я принялась за дело. Все началось в прошлое воскресенье со встречи с Анной Сергеевной, она же Алина Алова. Хотя если смотреть в корень, начало было положено днем раньше, и кем же, как не коварной Настей! Именно она потребовала от меня выйти из стагнации, а точнее… я напрягла память и вздрогнула от изумления. Настя открыто и недвусмысленно посоветовала мне познакомиться с олигархом, добавив, что, если человек чего-то хочет, он обязательно это получит, хоть и не так, как предполагал. И что же? Вот он, олигарх, не далее как несколько часов назад я вела с ним светскую беседу. Более того! Моя прозорливая подруга умудрилась предсказать, что для меня лично из всего этого толку не будет. И правильно: где он, толк, за исключением того, что я сижу теперь голодная? Неужто Настя оказалась новым воплощением Кассандры, и ее скоро заберут работать в МЧС пророчицей? Несчастье еще не успеет свершиться, а она уже бодро направит в нужное место спасательную бригаду. Или Настя не пророчила, а просто невольно дала мне установку на олигарха… по-медицински это называется «закодировала»… и судьбе ничего не оставалось, кроме как мне его подсунуть? Одно непонятно – на кой черт он мне сдался? Хотя вспомнила. Мне не хватало денег на билеты в Мариинку, поскольку они подорожали.

Итак, виновный найден. Это Мариинский театр, все случилось из-за него. Я захотела разбогатеть, Настя навела на мысль о щедром и бескорыстном олигархе (триста тридцать три хе ей на это!), и события завертелись.

В тот же вечер мне позвонили сперва редактор из издательства, а потом секретарша Олеся. А уже на следующий день, в воскресенье, я встретилась с Анной Сергеевной. Она рассказала мне об идее детектива, где противопоставлены хороший олигарх и плохой политик, а также идеальная телеведущая и ее пустоголовая и беспринципная подруга, жена олигарха. Ясно, что речь идет об Иванченко, Надирове, Алине и Валерии.

Никаких особых тайн Анна Сергеевна мне не открыла. Тем не менее на следующий день, в понедельник, ко мне на работу явился посланный тележурналистом Ураловым (читай – политиком Надировым) шпион Миша. Ему велели поинтересоваться моими литературными планами. Сразу возникает вопрос: откуда Надиров узнал о нашей с Анной Сергеевной встрече? Установил в ее квартире подслушивающее устройство? Тогда он бы прекрасно понимал, что меня расспрашивать нечего, я ничего не знаю. Получается, он был в курсе факта разговора, но не содержания. Кто-то ему настучал. И, скорее всего, это секретарша Олеся или любовник Культурист. Есть небольшая вероятность, что Анна Сергеевна проболталась кому-то еще, однако эта парочка лидирует с огромным отрывом. Я бы поставила на Олесю. Как я уже упоминала, она очень походила на одну из моих учениц, про которую я знала, что всякие там угрызения совести ей не свойственны. Эта ученица, например, подменила мне карточку с контрольной работой и, пойманная с поличным (я с моим педагогическим опытом всегда делаю на карточках специальные пометки), залилась слезами, восклицая: «Как вы могли подумать, что я способна вас обмануть? Кого угодно, только не вас! Я вами так восхищаюсь!» После чего тут же нажаловалась на меня своим покровителям из ректората, и мне долго пришлось это расхлебывать.