Текст книги "Башня континуума. Владетель. Том 1"

Хотя он опаздывал всего на четыре минуты, Шарлотта начала нервничать и даже думать, что он вовсе не придет. Она всегда подозревала, что их связь однажды закончится именно так – он не придет.

И не потому, что у него наладятся отношения с женой. Хотя, возможно, поэтому тоже. Но, скорей всего, с ним случится что-то ужасное.

Ужасное представлялось Шарлотте чем-то неясным, аморфным, но оттого не становилось менее ужасным. Ожидая его в ресторане, она думала об этих мужчинах. Об этих сильных, умных, деятельных, преуспевающих мужчинах, которые задыхались и умирали от смертельной тоски в своих шикарно обставленных кабинетах без солнечного света и свежего воздуха. Она думала о финансовых кризисах и политических дрязгах, об алкоголе и маленьких таблетках, несущих радость и покой, и о том, как легко покончить со всем этим одним-единственным выстрелом.

Как это сделал его отец.

Шарлотта ощутила, как под воротник жакета пробирается мертвенный холод и поспешно сделала бодрящий глоток крепкого горячего кофе. Непонятно, зачем она выдумывала разные ужасы. Наверняка обойдется без шекспировских трагедий, просто однажды он поймет, что насытился ее телом и бросит ее. Она попалась в самую банальную ловушку на свете, заведя роман с женатым мужчиной. И не просто с женатым мужчиной, а с мужчиной, который находился столь выше ее на социальной лестнице, что не существовало слов, способных описать глубину разделяющей их пропасти.

– Шарлотта?

Как всегда, увидев лорда Ланкастера, Шарлотта слегка обомлела. Было отчего млеть. Он был несусветно богат. И невозможно знаменит. А еще он был потрясающе хорош собой. Высокий. Широкоплечий. Светловолосый. Его холодное, суровое лицо говорило об уме и недюжинной силе характера. Глаза его цветом обыкновенно напоминали ненастные осенние сумерки, но чудесным образом менялись и делались как серый шелк, когда он улыбался. Вот и сейчас…

– О-о!

– Радость моя, куда же вы?

Без всяких причин Шарлотта свалилась со стула, произведя грохот и небольшие разрушения. Он помог ей подняться.

– Вы не ушиблись?

– Нет.

Обалденный. Обалденный мужик. Он поцеловал ее и деликатно удостоверился, что некоторые чувствительные части ее тела не пострадали при падении. Помог ей сесть, сделал заказ и досадливо поморщился, когда официанты станцевали кругом сиятельного лорда Ланкастера подобострастную джигу.

– Простите за опоздание, Шарлотта, мне нет никаких оправданий, позвольте в качестве компенсации преподнести вам мой скромный дар.

– Вы опоздали… на… четыре минуты. Четыре минуты! Неужели вы всерьез думаете, что бриллиантовые серьги могут… Могут.

– Вопрос исчерпан? – спросил их милость беззлобно. – Ешьте.

– А вы?

– У меня в два часа важный ленч, лучше мне быть в форме. Попробуйте салат.

Вот уже год они встречались, и все это время обалденный мужик заботился о том, чтобы она хорошо питалась и достаточно времени проводила на свежем воздухе. Заваливал дорогостоящими презентами. Водил по ресторанам, музеям, выставкам, пикникам и в оперу. Нежно держал за руку, когда они любовались догорающими закатами и пламенеющими восходами. Заставлял задыхаться от блаженства и таять от страсти в полуночных капканах шелковых простыней. Все это было восхитительно, невероятно, запутанно и сложно, плохо, неправильно, жалко, беспомощно, никчемно, а еще грустно, грустно и печально…

– Вы не курите?

– Нет, пока держусь.

Наверное, бросить курить его заставила жена. Судя по обрывочным репликам, которые он время от времени бросал в ее адрес, миледи была железобетонной женщиной со стальной силой воли, способной кого угодно заставить делать абсолютно, что угодно. Шарлотта в этом отношении не годилась ей и в подметки.

– Вы здоровы? – нежно спросил их милость, наблюдая, как Шарлотта уплетает за обе щеки сочный бифштекс.

– Да. Все прекрасно. Ммм, как вкусно. Обалденно.

– Как вам на новом месте?

Шарлотта до сих пор не понимала, что нашло на их милость, но недели три тому назад он решил, что ей, точнее, ее цветочному магазину, следует перебраться в Копилку. Шарлотта пыталась спорить, но какое там. Устроил он дело с переездом буквально за считанные дни, подготовил необходимые бумаги, подыскал помещение, распорядился, чтобы там провели ремонт и обустроили магазин согласно пожеланиям миссис Лэнгдон. Теперь у нее был свой цветочный магазин. В Копилке! Роскошный. С потрясающими витринами и вывеской. И, главное, собственным кабинетом, разительно отличающимся от унылого закутка, где ей приходилось ютиться, согнувшись в три погибели, намертво зажатой в тиски между пыльной гроссбухами и кофеваркой.

– Спасибо, все прекрасно.

– Обалденно? – спросил он, улыбаясь.

Шарлотта понимала, что ее словарный запас оставляет желать много лучшего, но было невероятно трудно сосредоточиться и перестать мямлить, когда он держал ее за руку, и их обоих соединяли трепетно пульсирующие электрические токи.

– Дело в том, что… не щекотите, пожалуйста, мне щекотно… арендная плата.

– Арендная плата? – неприятно поразился он. – Дражайшая миссис Лэнгдон, я ведь уже говорил вам, арендная плата – последнее в этом мире, о чем вам следует беспокоиться.

– Но это очень дорого, и я подумала, что вполне могла бы оплачивать хотя бы половину.

Тотчас холодный страх пронизал ее. Шарлотта размышляла на эту тему все предыдущие недели и оттого понимала, что даже при самом строжайшем режиме экономии ей ни за что не потянуть и половины астрономической, неподъемной арендной платы.

– Может быть, треть…

Обалденный лорд Ланкастер обалденно язвительно хмыкнул.

– Умница моя. Разные чертовски важные люди выстраиваются в очереди и ждут долгими годами, чтобы арендовать хоть закуток в нашем здании. Без тени сомнения согласны переплачивать не то что вдвое, а в десятки раз. Дело доходит до взяток в особо крупных размерах, угроз и шантажа. Я лично раз в полгода визирую списки арендаторов. Скажите, вам нравится ваш магазин?

– Да, нравится, правда, нравится, но я вас ни о чем не просила…

– Знаю, не просили. Вы никогда ни о чем меня не просите. А ведь могли бы и попросить. Поймите, если вы не попросите или хотя бы не спросите, откуда люди узнают, что вы в чем-либо нуждаетесь. В том числе, и я. Посмотрите, я похож на ясновидящего? Я гадаю на кофейной гуще или костях мертвых животных? У меня во лбу горит третий глаз?

– Н-нет.

– И умоляю, прекратите заводить нелепые разговоры о деньгах.

– Но ведь я…

– Тсс.

– Но ведь мне…

– Тсс.

Шарлотта покорно замолчала. Хорошо. Ей было о чем поразмыслить и кроме ужасной арендной платы. Через четверть часа она встречалась с леди Милфорд, пятой законной супругой лорда Торнтона. В субботу Серафина устраивала в картинной галерее очередной перфоманс, и хотела обсудить с Шарлоттой цветочное оформление грядущего светского события.

С самим лордом Торнтоном Шарлотта была знакома весьма поверхностно, но, в целом, он был симпатичен ей, и она не переставала ломать голову, какая злая сила заставила его жениться на Серафине. Едва ли в целом свете могло найтись второе столь бессодержательное, мелочное, вздорное, глуповатое существо. Большую часть дня она проводила в галерее, продавая антиквариат и произведения абстрактного искусства, устраивала дорогостоящие вечеринки, воображая себя покровительницей искусств, и пичкала четырех своих злющих болонок устрицами и шампанским. Что самое плохое, она давно пристрастилась к Мыслераспылителю и страдала от безнадежной наркомании. От наркотика мозг Серафины, и без того выданный ей природой в качестве пластикового декора, дымился, плавился и напрочь отказывался функционировать.

Лорд Ланкастер тоже был неплохо знаком с Серафиной и оттого правильно истолковал кислое выражение, обозначившееся у Шарлотты на лице.

– Серафина?

– Да. В субботу она устраивает в галерее культурное мероприятие, и хочет, чтобы я зашла к ней, поговорить о цветах. И закусках.

– Вы стали заниматься закусками? – удивился лорд Ланкастер.

– Нет, но мне гораздо проще позвонить в ресторан и заказать закуски и напитки, и нанять официантов, чем объяснятся с Серафиной. Не хочу жаловаться, но в последнее время с ней не так уж легко общаться.

– Это все из-за наркотиков. Эта дрянь разрушает мозг, – сказал лорд Ланкастер нравоучительно.

– Понимаю, но, знаете ли, в последнее время я всерьез начинаю беспокоиться о ее душевном здоровье. Помните, в галерее есть зеркальный зал? Белые стены, белый потолок, белый дощатый пол, и повсюду – зеркала…

– Помню. Ужасное место.

Да, место ужасное, попросту пугающее, хотя задумка создателей зала заключалась совершенно в другом. В этом огромном зале, полном тысячами зеркал, зритель должен был в молчаливом созерцании и сосредоточении изучать самое абстрактное на свете произведение искусства – а, именно, самое себя, неразумное, порочное, безбожное животное. Что тут скажешь. Самый совершенный, идеальный и законченный перфоманс.

– Ну, вот, Серафина часами сидит в зеркальном зале и бормочет, бормочет. Серафина сказала мне, понимаете, сэр, что видит их в зеркалах и разговаривает с ними.

– С кем, с ними? – спросил лорд Ланкастер слегка ошеломленно.

Шарлотта отодвинула тарелку с бифштексом, взяла бокал вина и проглотила одним глотком. Обычно она так не поступала, но сегодня —

– С духами.

– Духами?

– Да, милорд. С духами людей, которые покончили с собой в этом здании.

***

Кит не переставал поражаться, как усложнились вещи с тех пор, как люди перевели простые человеческие отношения на финансовые рельсы. В былые времена чарующая миссис Лэнгдон уколола бы палец заколдованным веретеном и проспала сотню лет в зачарованной башне, а он бы пустился на ее поиски, пробиваясь через непролазные чащобы, дремучие леса, палящий зной пустынь и необитаемые арктические пустоши, сокрушая врагов на кровавых полях брани и отрубая головы огнедышащим драконам. И в конце своих странствий он бы пришел, разыскал ее и разбудил поцелуем. А она бы открыла глаза, улыбнулась и сказала бы нежно и просто:

– Как хорошо, что вы пришли. Я так долго ждала.

Времена огнедышащих драконов и зачарованных башен, видимо, канули в Лету, но ведь он пришел! Пусть не битвы и не сражения, зато миллион дьявольски важных деловых звонков, отчетов и докладных записок. Пусть не адские чудовища, зато банкиры, юристы, адвокаты и скользкие политиканы. Пусть принц был из него никудышный, зато он являл собой опору монархического престола, титана индустрии, промышленного могула и, как обожал писать о нем журнал «Финансист», известного филантропа. Конечно, это уже жалкие, никчемные частности, главное, что он пришел и опоздал всего на четыре минуты. И то лишь оттого, что пришлось наблюдать за операцией по вызволению из лифта злополучного Гофмана.

О, как страстно он мечтал уволить скопом этих смехотворных недоумков, но он никого не уволил и даже ни на кого не накричал, потому что страсть как не хотелось представать перед Шарлоттой кипящим от ярости, бешеным и взмыленным. Так она просто самим прекрасным фактом своего прекрасного существования сохранила работу минимум двум десяткам людей и спасла от верной погибели миллиарды его нервных клеток. Вот что Шарлотта делала для него, делала независимо от того, была рядом или где-то далеко, делала каждую минуту, каждую секунду, каждый вдох, и причем тут деньги?

С такими мыслями он провел остаток дня, и с этими мыслями же поехал домой, к жене, застав Терезу за решением извечного женского вопроса.

– Как ты думаешь, дорогой, что мне больше подойдет – шафранное или лиловое?

– Ой…

– Желтое или фиолетовое? – уточнила Терри, милосердно снизойдя к его отнюдь не выдающимся умственным способностям.

Мда. Так сделалось лучше. Немного. Совсем чуть-чуть.

– Я уверен, дорогая, в любом наряде ты будешь чудо как хороша, на загляденье, – выпалил он одним духом и умчался в ванную, прежде чем Терри успела оправиться от тяжкого удара.

За десять минут он успел принять душ, переодеться, побриться, побрызгаться одеколоном, проглотить две таблетки аспирина Эймса и выпить чашку кофе, а Терри все еще тосковала в гардеробной. Кит наугад велел ей надеть желтое, а сам присел на край постели, забросив ногу на ногу, нетерпеливо покачивая носком лощеного ботинка прочной тончайшей телячьей кожи и поглядывая на наручные часы.

– Маленькая, не хочу понукать тебя, но мы опаздываем.

– Прости, дорогой, я еще минуточку.

– Помочь с застежками?

– Нет, нет, я справлюсь сама. Как дела на работе?

– Обалденно, – вырвалось у Кита помимо воли.

– Извини, я не поняла.

– Да говорю, прекрасно, дорогая.

Терри выглянула из гардеробной и с упреком поглядела в его безукоризненно честное лицо.

– Я не люблю сплетничать, но, говорят, ты кого-то избил.

– Никого я не бил. Разве треснул разок головой о дверной косяк, но, поверь, это было вполне заслуженно.

Терри тихонечко вздохнула и удалилась обратно в гардеробную. Кит опять поглядел на часы.

– Дорогая, умоляю…

– Да, я уже готова.

Терри вышла из гардеробной и вопросительно посмотрела на обожаемого супруга. Кит немедля понял, что допустил роковую ошибку, и жене определенно следовало надеть лиловое.

– Что скажешь, дорогой?

– Выглядишь прекрасно, маленькая.

– Об… как ты это говоришь? Обалденно?

– Да, дорогая. Именно. Обалденно.

Поэтические чтения в Музее Изящных Искусств оказались неожиданно серьезным и масштабным светским мероприятием. По прибытии Кит с Терри немедля предстали перед испытующими взорами сотен футур-камер. Обычно Кит не общался с репортерами и тщательно избегал прессы, которая в лучшем случае могла заполучить отменные снимки крепких спин и могучих затылков шести или семи десятков его охранников. Но тут он остановился, прижав к себе Терезу. Футур-камеры застрекотали и защелкали, завертелись, подбирая самые удачные ракурсы и отсвечивая логотипами Три-Ви каналов, среди которых выделялся яркий логотип государственного медиа-конгломерата «ИСТИНА инк».

– Лорд Ланкастер, как поживаете?

– Улыбнитесь.

– Прокомментируйте слухи о перестановках в правительстве и рассмотрении в Парламенте так называемого Закона о Сочувствии, направленного на борьбу с сепаратизмом на Особых Территориях Империи.

Закон о Сочувствии? Перестановки в правительстве? Терри растерянно подумала, что ей стоило хотя бы иногда смотреть выпуски новостей. Кит, впрочем, был в курсе и отвечал на вопросы живо и толково, не забывая улыбаться и позировать, крепко держа Терри под руку и легонько подталкивая локтем, чтобы жена тоже не забывала улыбаться. Чуть позже Терри поняла подлинную цель общения Кита с репортерами. Он открыл рекламную кампанию Девятьсот Двадцатых, принципиально новой серии спин-передатчиков на основе многофункционального чипа Стандартного Дружелюбия.

– Без ложного преувеличения, Девятьсот Двадцатые станут величайшим прорывом в индустрии с момента собственно изобретения спин-связи. Принципиально новый формат коммуникаций. Прежде недостижимое качество связи равно на близкие и сверхдальние расстояния. В высшей степени доступные и демократичные цены. Превосходный дизайн. Удобство и многофункциональность. Ожидайте в наших фирменных магазинах к следующему Рождеству…

Держался Кит великолепно, вежливо, но напористо, объясняя миллионам зрителей, а, следовательно, потенциальным покупателям, почему они должны, затаив дыхание и отказывая себе в самом необходимым, копить денежки на новинку тысячелетия. Пока муж блистал своей аристократической статью, Терри думала, что лишь похвальное отсутствие тщеславия помешало Киту стать звездой экрана. Закончив речь, он чопорно раскланялся и потащил Терезу за собой в здание Музея, куда пресса уже не допускалась.

Когда они вошли, у Терри в глазах зарябило от бриллиантов, смокингов, напомаженных и завитых локонов, вечерних платьев, глубоких декольте, золота и мехов. Терри заметила многих знакомых из высшего общества и всяких напыщенных знаменитостей.

– Кит…

– Мне надо пропустить стаканчик. Или два. Ты со мной, дорогая?

– Нет, спасибо, я…

Кит, не слыша ее, развернулся и безжалостно и неумолимо устремился к бару. Он двигался непреклонно, рассекая толпу, будто гранитный волнорез морские волны. Там, где он прошел, образовался пустой коридор, выжженная полоса безвоздушного пространства. Внезапно его победоносное шествие прервало возникшее на пути препятствие. Когда Кит с размаху налетел на препятствие, препятствие охнуло, пошатнулось, но устояло.

– О, Дэниэл, я тебя не заметил.

Терри поморщилась. Дэниэлу, похоже, и впрямь было больно, он шипел и плевался сквозь зубы.

– Как ты мог меня не заметить? Придурок!

– Элементарно, ты для меня – пустое место.

– А ты для меня – редкостный придурок!

Терри зажмурилась, расслышав смачный звук оплеухи, которой Кит от души наградил младшего брата. О, как ей хотелось, чтобы они, наконец, поладили и вели себя, как полагается любящей родне. Ей действительно хотелось этого. Их бесконечные свары вгоняли ее в депрессию.

– Хватит все время бить меня по голове! У меня мозги вытекают через уши!

– Какие мозги, не сочиняй. У тебя мозгов, как у древесного дупла.

– Отвали! Придурок!

– Говорящее дупло.

– А ты – придурок!

Терри знала по печальному опыту, что они могут продолжать в том же духе очень долго, безобразно действуя ей на нервы.

– Кит, не надо бить брата по голове. И ты тоже прекрати, Дэнни. Ведь это благотворительное мероприятие, собранные деньги пойдут бедным маленьким детям, сиротам. Кит? Куда ты? Ну вот, он ушел.

– Пойдем, Терри, я тебя провожу до столика, – сказал Дэниэл.

– А твой брат?

– Ничего, думаю, твой припадочный муженек нас найдет.

Галантно взяв под руку, Дэниэл проводил Терезу в главный зал, украшенный гирляндами, и усадил за столик. На сцене в преддверии поэтических чтений оркестр играл нежную, лирическую мелодию. Официанты разносили шампанское и закуски: пряных устриц, жемчужно-серую икру, ломтики семги, атласно-розовую ветчину и желтые сыры. Дэниэл взял для них с Терезой по бокалу шампанского. К их столику стайкой потянулись нарядные, тоненькие, бледные, миловидные девушки, которые здоровались с Дэниэлом и восхищались его поэтическим даром. Через полчаса Терри стала всерьез опасаться, что обожаемый супруг остаток вечера проведет в баре, но он все же сумел выбраться оттуда. Пришел и одним холодным, как смерть, взглядом разогнал поклонниц младшего брата.

– Эх… ну куда же вы… славные девчушки. Я смотрю, ты у нас поэт, Дэнни. Настоящий поэт.

– Людям нравятся мои стихи, – сказал Дэниэл скромно.

– Женщинам?

– Да. Им тоже. Почему нет? Ведь они тоже люди, так?

– На самом деле, не тратя время на ерунду вроде стихосложения, можно добиться того же эффекта, помахав у них перед носом толстой пачкой денег, – сказал Кит с неприятной улыбкой.

– Я всегда думал, что это называется проституция.

– Лично я не вижу в проституции ничего зазорного, поросенок ты. Зазорно обманывать и выдавать проституцию за что-то другое, возвышенное и благородное. За любовь, к примеру.

Терри поняла, что на мужа уже начали действовать пять или шесть рюмок, наспех проглоченных в баре. Она осторожно потянула Кита за рукав пиджака, он сел, на мимолетное мгновение пошатнувшись. Терри разглядела в его серых глазах свое отражение и содрогнулась. Ах, почему она не надела лиловое. Глупая курица! Неудивительно, что муж бегает к любовнице. И, чтобы общаться с ней, ему наверняка не требуется спиртное.

– Дорогая, ты поела?

– Да, дорогой.

– А ты, Дэнни?

– Я буду антрекот.

Кит поманил официанта и велел принести два антрекота. В ожидании ужина он выпил еще рюмочку, потом взял салфетку и тщательно, будто хирург, готовящийся к операции, протер вилки, ножи и десертные ложки. Через три минуты официант, подобострастно изгибаясь, принес заказ и спин-трубку на серебряном подносе.

– Вас спрашивают, сэр. Лорд Торнтон, сэр.

Кит взял трубку и прижал к уху.

– Ричард, ты все еще на работе? Что с лифтами? Долго объяснять? Ну, попробуй вкратце.

Кит взял салфетку, достал ручку и, слушая Ричарда, нарисовал на салфетке нечто, напоминающее изумительной красоты распустившийся цветок, хотя в действительности это была сложная электрическая схема.

– Ясно. Искрит и перемыкает. Перемыкает и искрит. Да, я сам понял, это неопасно, разве туристы будут время от времени застревать в наших баснословно дорогостоящих лифтах, и нам придется вытаскивать их при помощи специальной техники и спасательных служб. Как думаешь, я смогу уволить Гофмана за саботаж?

Дэниэл тем временем разделался с антрекотом и бросал голодные, завистливые взгляды на тарелку старшего брата, не иначе, мечтая об экспроприации экспроприаторов. Кит перехватил его алчущий взор и подтолкнул к брату свою тарелку. Утробно урча и яростно сверкая зелеными, рысьими, чуть раскосыми глазами, Дэниэл набросился на еду. Кит тем временем заканчивал разговор.

– Да, буду дома около полуночи. Зайдешь? Отлично. И я тебя тоже лю…

Дэниэл уже успел опустошить тарелку. Кажется, он был все еще голоден, потому что стал поглядывать на тарелки ближайших соседей, но выяснилось, что ему пора на сцену, выступать.

– Я уверен, он проделывает все это с целью позлить меня, – сказал Кит, наблюдая, как младший брат, молодой, злющий, весь в черном, будто демон смерти и разрушения, поднимается на сцену. – Как будто недостаточно ему работы в той дрянной желтой газетенке.

Строго говоря, «Вестник Республики» трудно было назвать типичной желтой газетенкой, поскольку он являлся официальным печатным органом Народного Трудового Альянса. Это был неимоверно левый, вздорный, скандальный, популистский, экстремистский боевой листок, куда Дэниэл строчил длинные и вдохновенные статьи о скорой Революции и Низвержении Диктатуры.

– Дэниэл хоть понимает, что при настоящей диктатуре он бы и рта раскрыть не смел, не то что печататься в газете и выступать по Три-Ви с идиотскими революционными воззваниями, – пробормотал Кит под нос.

Терри смолчала. Она аккуратно читала редакционные статьи, написанные Дэниэлом для «Вестника», и смотрела его передачу по Три-Ви, пятнадцать минут после вечерних новостей по понедельникам. Она бы ни за что на свете не призналась в том мужу, но иногда ей казалось, что Дэниэл пишет и говорит на редкость правильные, толковые вещи. Устроить революцию, свергнуть диктатуру, отнять деньги у богатых и раздать их бедным, маленьким детям, сиротам. Как просто и как прекрасно! Вот ей, например, деньги не принесли счастья. Нисколько не принесли.

Кит быстро глянул на нее, и Терри с ужасом осознала, что последнюю фразу проговорила вслух, вернее, громко прошептала.

– Глупая ты курица, Тереза, – проговорил обожаемый муж желчно.

– Я…

– Да. Ты, Тереза, глупая курица.

– Ведь я…

– Знаю. Я уже все сказал тебе. Пей шампанское. Я заплатил за входные билеты двадцать тысяч империалов! С ума свихнуться! А ведь наш революционно настроенный поросенок наверняка прошел задарма.

– У Дэниэла эксклюзивная журналистская аккредитация от «Вестника Республики»…

Кит хмыкнул, наблюдая, как брат готовится выступать. Для ангела смерти он держался на редкость непринужденно, махал хорошеньким девушкам и знакомым, раскланивался, мелодично откашливался, и картинно встряхивал головой, отбрасывая льняные кудри на лилейное чело.

– Мне не нравится, когда ты меня называешь глупой курицей, – сказала Терри обидчиво.

– Да что ты.

– Я серьезно, Кит, это очень неприятно.

– Прости, дорогая, но, когда я вижу нечто, что выглядит, как глупая курица, и кудахчет, как глупая курица, как мне прикажешь это называть?

Терри поняла, что ей все равно не подыскать достойного ответа и замолчала. А Дэниэл закончил развлекать светскую публику пижонскими ужимками и широко улыбнулся, демонстрируя сахарной белизны ровные, крепкие, молодые зубы.

– Сейчас я прочту вам мое самое новое и лучшее стихотворение. Вообще-то, это отрывок из моей будущей поэмы. А поэма моя называется…

– Пожалуйста, только не «Смерть диктатуре», – шепотом взмолился Кит, закрывая лицо руками.

– Смерть! – крикнул Дэниэл, глядя на смокинги и вечерние платья, изумруды и сапфиры, шелка и жемчуг, на устриц, утиный паштет, ликеры, шампанское, на лощеных джентльменов и холеных дам, которые с легкостью могли позволить себе выложить двадцать тысяч империалов за билет на пустейшее светское мероприятие. – Смерть! Смерть диктатуре!