Текст книги "Башня континуума. Владетель. Том 1"

2

Хотя из сэйнтистских бункеров Кит вернулся совершенно другим человеком, совсем не тем, каким был прежде, некоторые вещи донимали его по-прежнему. Нет, правда, он понимал, до чего нелепо, абсурдно и абсурдно заводиться из-за чепухи вроде тюбика зубной пасты. У него имелись по-настоящему важные проблемы. Многомиллиардные долгосрочные контракты на возведение Би-портов, которые Корпорация должна была в ближайшее время заключить с администрациями Второго имперского Кольца и Особых Территорий. Или самый честолюбивый и грандиозный проект «Ланкастер Индастриз» – серия Девятьсот Двадцать. А также через край тягостной ежедневной рутины…

И все же, все померкло и отошло на задний план, когда, вернувшись с утренней пробежки, Кит зашел в ванную и увидел злосчастный тюбик. Зубная паста. Освежающая дыхание. Обогащенная минералами. С мятным вкусом. Производства фармацевтической компании Эймса.

– Тереза! Вот глупейшая курица!

Десять лет они с Терезой состояли в законном перед Богом и людьми браке. Десять лет он просил жену не выдавливать зубную пасту с середины тюбика. Упрашивал, уговаривал, улещивал, угрожал, разве не опустился до рукоприкладства. Впустую. Все равно, что биться головой о неприступную каменную стену.

Кипя от безмолвного и беспомощного бешенства, Кит, как мог, прихорошился, побрился, оделся и направился в столовую в надежде, что чашка кофе хоть немного взбодрит его. Пока он, угрюмый, как филин, шел по коридорам фамильного особняка, прислуга почтительно раскланивалась перед хозяином, желая доброго утра. Когда он уселся за необъятный обеденный стол, сервированный бронзовыми канделябрами и столовым серебром, услужливые лакеи в алых ливреях и напудренных париках расторопно подали завтрак, кофе и прессу. Тереза уже была здесь.

– Кит…

– В чем дело?

– А… что-то случилось?

Он поглядел через стол на жену и собрался хорошенько отчитать ее, но прикусил язык. Терри была такая маленькая, кареглазая, светловолосая, нежная, встревоженная, пугливая, будто затравленный злыми охотниками олененок. К тому же, она поднялась в несусветную рань, сама приготовила сиятельному мужу завтрак и позаботилась, чтобы обожаемый супруг получил к пышному омлету с ветчиной самый горячий кофе и самый свежий выпуск солидного и респектабельного журнала «Финансист».

– Нет, маленькая, ничего.

– Я хотела спросить, заедешь ли ты сегодня домой пообедать?

– Нет.

– А когда ты придешь домой?

– Не знаю.

– Может быть, пораньше?

Кит никак не собирался домой пораньше сегодня, а собирался встретиться с Шарлоттой, сводить ее поужинать в ресторан. И остаться у нее на ночь. Вот какие он строил планы на вечер. К сожалению, у Терри имелись на мужа какие-то виды.

– Дорогой, но ты ведь обещал.

Дорогой поморщился. Он много кому и чего обещал, всего не упомнишь.

– Дорогая, я слегка запамятовал, напомни, о чем речь.

– Ты обещал, что вечером мы с тобой сходим на поэтические чтения в Музей Изящных Искусств. Твой брат будет выступать там, читать стихи.

– Дэниэл? – переспросил Кит по-дурацки.

Можно подумать, у него имелась толпа младших братьев. Ничего подобного, один-единственный, но хватало с головой. Неуправляемый, злобный громила двадцати четырех чудесных лет от роду. По неведомым причинам Тереза считала Дэниэла славным парнишкой, невзирая на его привычку ночами бродить по коридорам особняка без сна и бормотать под нос: «Смерть диктатуре! Смерть диктатуре!». – Умоляю, дорогая…

– Дорогой, ты обещал. И потом, Дэнни будет так приятно, если мы придем.

– Послушать, как Дэниэл будет читать стихи?!

– Да, именно. Стихи.

Кит не представлял худшего способа убить вечер, чем выслушать массу скверных стихов. Он был скучным, приземленным, донельзя прагматичным дельцом, не понимал поэзии и терпеть не мог вечеринки. Когда ему хотелось поразвлечься, он шел подстригать зеленые изгороди в саду, рыхлил клумбы и выращивал в теплицах свежие овощи. Но он знал, что должен быть помягче с женой, быть тактичным и деликатным. Всего-то месяц назад она потеряла дочь. Это была и его дочь тоже, но право страдать из них двоих заслужила одна Тереза. Он не знал, почему. Так получилось.

– Дорогой, я знаю, что ты терпеть не можешь подобные мероприятия, но деньги, вырученные за билеты, пойдут на благотворительность. Мы поможем сиротам… детям.

Кит решительно не понимал, отчего он, взрослый, серьезный, чрезвычайно занятый человек тридцати двух лет от роду должен сидеть здесь и обреченно выслушивать всякую ахинею, но он не мог выносить взгляда ее грустных, исполненных кроткого укора, карих глаз. После завтрака и кофе он привычно потянулся за портсигаром, но с отчаяньем припомнил, что бросил курить. Эта вредная привычка убивала его. Возможно, но эта смерть была такой приятной…

– Дорогая, если тебе хочется пойти…

– Да, дорогой.

– Когда начало? В половину десятого? Хорошо, я приеду домой к девяти. Все, мне пора.

– Дорогой? Ты не поцелуешь меня?

– О? Нет. Может быть, вечером.

И он отправился на работу.

Восемьсот пятьдесят высококвалифицированных сотрудников штаб-квартиры Корпорации «Ланкастер Индастриз» знали назубок, как «Отче Наш», что хозяин прибывает в офис стабильно без четверти восемь утра, запирает двери кабинета на ключ и молится, прося у Господа прощения за каждодневное служение Мамоне. Потом хозяин выпивает чашку кофе, заглядывает в оранжерею, проверяя сохранность цветущих рощ апельсинных и лимонных деревьев, и кормит золотых рыбок в искусственном пруду. Ровно в восемь утра согласно тщательно спланированному расписанию хозяин приступает к работе.

Тот день ровным счетом не отличался от прочих дней, в том числе, и тем, что в восемь ноль одну его расписание полетело к чертям из-за череды несанкционированных вторжений, хотя день у Кита был не приемный, а совсем наоборот. Первым до их сиятельной милости добрался председатель правления Ланкастеровского Делового Центра, неприятный тип неопределенных лет со сказочной фамилией Гофман.

– Доброе утро, лорд Ланкастер.

Начало беседы не сулило хорошего, определенно.

– И? – откликнулся Кит неприветливо.

– У нас проблема.

– У нас? У кого это, у нас? У меня нет ровным счетом никаких проблем, – холодно проронил Кит. Бессовестная ложь, зато подействовала на Гофмана словно ушат кипятку.

– Вы ведь вчера обещали подписать и не подписали, – проблеял Гофман, заискивающе, упитанным бочком придвигаясь к монументальному письменному столу красного дерева, – это по поводу наших новых панорамных лифтов.

– Понятно. Что вы хотите от меня?

– Подпишите приемный акт. Все остальные подписи у меня имеются, только вашей не имеется, а без вашей подписи мы не можем пустить лифты в эксплуатацию.

Кит неохотно кивнул Гофману на кресло для посетителей и погрузился во внимательное изучение заключения экспертной комиссии касательно лифтов. Изготовленные по эксклюзивному проекту с использованием золота, платины, драгоценных камней и горного хрусталя вместо стекол, лифты представляли собой настоящее произведение искусства и вершину инженерной мысли. Одна подсветка обошлась в целое состояние. Лифты установили внутри здания и смонтировали таким образом, что казалось, будто они самым чудесным образом парят в воздухе, неторопливо поднимаясь ввысь, и по мере подъема пассажирам открывались самые живописные виды на магазины, рестораны, сады, оранжереи, фонтаны, мозаики и прочие потрясающие архитектурные, культурные и торговые достопримечательности Копилки… то есть Ланкастеровского Делового Центра.

– Выглядит неплохо.

– Да, сэр.

– Меня смущает лишь один момент. Не торопитесь ли вы. Мы ведь закупили лифты только перед Рождеством, менее месяца назад, а здесь чертовски сложные конструкции и масса сложной электроники. Не подождать ли нам еще неделю-другую, чтобы хорошенько все проверить.

– Сэр, работу приняла в высшей степени заслуживающая доверия комиссия. Никаких недоделок не обнаружено, вам ведь известно, как у нас строго с этим.

Невзирая на его сладкие заверения, Кита что-то терзало изнутри, а за долгие годы он научился доверять своим ощущениям. Нет, не зыбкой интуиции, а печальному опыту, который подсказывал, что, если что-то может сломаться, то оно непременно сломается, и дай Бог, чтобы обошлось без жертв и крупномасштабных разрушений.

– Милорд…

– Помолчите минутку, голубчик, я читаю.

Гофману не молчалось. Пока Кит мучительно ломал голову, где его пытаются обвести вокруг пальца, председатель правления Делового Центра трещал трещоткой и заливался соловьем, рассказывая, какая знатная истерия разгорелась в прессе касательно необыкновенных лифтов, и пылко выражал надежды, что благодаря мудрому рекламному ходу поток туристов, последнее время чуть поиссякший, вновь разольется полноводной рекой.

– В самом деле? – холодно осведомился Кит.

Гофман стушевался. Кит превосходно разглядел, как в его льстивой физиономии промелькнула давнишняя затаенная злоба.

– У нашего великолепного здания, милорд, у Копил… я имею в виду, у Ланкастеровского Делового Центра… долгая, славная история… громкое имя… и своеобразная аура.

– Хоть тресни, не пойму, к чему вы ведете.

– К тому, что в прошлом году вашим специальным распоряжением здесь установили антигравитационные генераторы, и туристы…

Кит так и знал, что этим закончится.

– Господин Гофман, я до смерти устал объяснять всем и каждому, что мои генераторы решили проблему самоубийств в нашем прекрасном здании. Нелепую, невозможную, необъяснимую проблему, которая существовала здесь, черт возьми, долгими столетиями! Не хотите ли вы сказать, что безмозглые туристы валили сюда толпой, потому что другие безмозглые туристы толпами выпрыгивали из окон Копилки? А когда это прекратилось, они утратили интерес. Нелепость. Полный абсурд!

– Нелепость, милорд, и абсурд, но такова человеческая психология. Людей притягивает трагическое, и они готовы платить за это, и платить щедро.

Копилка была самым высоким зданием Империи, главной достопримечательностью столицы и сердцем делового мира. В Копилке находились самые престижные офисы, самые лучшие магазины и рестораны, здесь заключались многомиллиардные сделки, в одночасье тратились состояния, здесь развлекались и отдыхали самые Богатые и Знаменитые, настоящие Сливки Общества! И все же, в первую очередь Копилка была уникальным, непревзойденным архитектурным шедевром, достоянием и гордостью всего человечества. Здесь имелось на что посмотреть, кроме как на трупы незадачливых самоубийц, которые использовали Копилку в качестве трамплина для прыжков в вечность.

– Вам известна моя точка зрения по данному вопросу. Не вижу смысла переливать из пустого в порожнее. Вы сами катались в ваших хваленых лифтах? – прибавил Кит, виртуозно сменив тему. – Нет? Почему? Значит, ступайте и катайтесь. Заодно на себе проверите ваши бравурные заявления касательно недоделок и брака.

– Сэр…

– А иначе я не подпишу акт приемки. Не подпишу. Понятно? Не подпишу.

Гофман не ожидал подобного поворота. Он взбесился, разве пена не полилась у него изо рта.

– Вы не имеете права так обращаться со мной! Я не мальчик у вас на побегушках! Я уже пятнадцать лет возглавляю Правление Делового Центра! Я буду на вас жаловаться!

Последнюю фразу Гофман договорил в коридоре, куда Кит выставил его хорошеньким пинком. Пинок был вовсе не фигуральным, а вполне осязаемым и довольно увесистым. Кит вернулся обратно, сел, скрежетнул зубами и потянулся к внушительной стопке документов по текущим вопросам, но его решил навестить начальник службы безопасности. У Кита сердце ушло в пятки, когда перед письменным столом буквально из ниоткуда материализовалась высокая, темная, зловещая фигура.

– Утречко доброе, князь светлейший, отец вы наш родной, заступник, радетель и благодетель.

– Вы все меня до инфаркта доведете!

– Прошу простить, князь, но нам поступило распоряжение из Мэрии благословенной столицы нашей Империи, Форта Сибирь.

– Да? И что там?

– Прошу ознакомиться.

– В связи с возможностью враждебных акций со стороны экстремистских организаций… в местах массового скопления граждан, а также для дополнительной охраны объектов, представляющих особую культурную и историческую ценность, в категорию которых попадает и Ланкастеровский Бизнес-Центр, согласно распоряжению Мэрии №… от 23 января 511 г. Освобождения…, – прочел Кит. – Когда мы получили это распоряжения?

– Сегодня утром.

В довесок к распоряжению прилагались письма из Министерства обороны, Священного Трибунала и Отдела Благонадежности с обычными скользкими, но одновременно безжалостными бюрократическими формулировками. Рекомендуем принять меры по содействию сотрудникам органов государственной власти и прочее тра-ля-ля. Якобы рекомендательный характер официальных писем Кита нисколько не обманул, ибо за неоказание содействия властям ему персонально грозил пожизненный тюремный срок.

– Гайки завинчивают.

– Завинчивают, князь светлейший, Никита Геннадьевич, ох, завинчивают.

Лицо начальника службы безопасности выражало полнейшее удовлетворение завинчиванием гаек, а также болтов, винтиков и шурупов. Жаль, Кит не мог сказать того же самого о себе. В данном случае завинчивание грозило обернуться крупными денежными расходами. Однако, по видимости, это было дешевле анархии. Кое-как утешив себя этой мыслью, Кит подписал необходимые документы и приступил, наконец, к своим непосредственным обязанностям. Почти целый час он проработал в прекрасной тишине, твердой рукой штампуя резолюции ПРИНЯТЬ, ОТКАЗАТЬ, ОТПРАВИТЬ НА ДОП. РАССМОТРЕНИЕ и свою самую любимую, всеобъемлющую, но на диво лаконичную – НРЗБРЧ!!!

Неожиданно и совсем некстати среди зимы пришла весна, расцвели сады, зазвенела мартовская капель, запрыгали солнечные зайчики. В гости нагрянули юные леди из Секретариата.

О, какие обворожительные девушки служили в Корпоративном Секретариате! Умницы, красавицы, как на подбор. И все же, непонятно, почему милые создания нахально и без тени пиетета вторгались в кабинет президента Корпорации, самого лорда Ланкастера!

– Вот документы из бухгалтерии, вы просили, сэр.

– А почему вы сегодня такой сердитый, хи-хи?

– Да не сердитый, устали, наверное?

От девичьего щебетанья хотелось петь и танцевать, а надо было работать, много и тяжело работать.

– Кыш! Кыш! Нет, не надо меня обнимать и целовать, я этого не люблю. Распродажа? Шляпки и перчатки? Юбочки? Хорошо, только быстренько.

Сами по себе женщины существа бесполезные, но применительно к мужчинам становятся мощнейшим двигателем торговли, промышленности, науки и прогресса. Удрученно подумав об этом неприглядном факте, Кит собрался закурить, но с отвращением вспомнил, что бросил.

– НРЗБРЧ. НРЗБРЧ. НРЗБРЧ, – проскрежетал он, давясь канцелярским тетраграмматоном, и накликал на свою голову. Из приемной донеслось рычание, какое издает голодный лев при виде грациозной антилопы.

– Доброе утро, Ричард, – поздоровался Кит, когда рычание из приемной проследовало в его кабинет и облеклось в похмельного викинга, отличавшегося от своих диких и свирепых скандинавских предков лишь манерой носить дорогой костюм и поливаться парфюмом.

– Добрый день, Кристофер, добрый день, милый мальчик. Как дела?

– Замечательно, мой сахарный. На восьмом этаже сезонная распродажа. Бешеные скидки. Доставка на дом. Если возьмем ноги в руки и поспешим, еще успеем прикупить такие дивные юбочки и блузочки.

Ричард не улыбнулся. Пять кошмарных браков, каждый последующий хуже предыдущего, настроили его по отношению к женщинам на минорный лад.

– Никогда не понимал, что у этих созданий на уме…

– Женское поведение не имеет отношения к разуму или здравому смыслу, Ричард. Ими руководит могучий и слепой инстинкт гнездования.

Ричард сел и, приподняв бровь, поглядел на Кита очень приязненно и заинтересованно.

– Гнездование? Ммм. Это связано с глупыми курицами?

– Да. Глупые курицы. Ты по делу? Что случилось?

– Я по поводу этой… как ее… Программы.

Официально великий документ назывался Программой Глобальной Реорганизации и Модернизации Корпорации. В течение целого десятка лет над основными постулатами проекта в поте лица корпела целая команда системных и финансовых аналитиков, юристов, специалистов по планированию и так далее. Проект включал тотальное переоснащение заводов Корпорации, введение новых, усовершенствованных стандартов качества, повышение эффективности управленческой работы, минимизацию бюрократической волокиты, в частности, введение принципиально новой системы учета и делопроизводства. Титанический труд, учитывая широчайший спектр деятельности Корпорации, разветвленную систему ее филиалов, подразделений и дочерних предприятий, тысячи заводов фабрик, научных комплексов и лабораторий по всей Империи. Да, титанический труд, но необходимый, ибо за пять столетий с момента основания «Ланкастер Индастриз» превратилась в колоссального монстра, в неповоротливое, разжиревшее, забронзовевшее чудовище, способное самое себя раздавить собственной железобетонной тяжестью. Основательную и крупномасштабную перестройку затеял еще Кеннет Ланкастер, а после смерти отца дело продолжил Кит.

– Итак. Программа. И что тебя не устраивает, мой сахарный.

– А то, что ты в пятнадцатый раз завернул эту долбаную Программу и отправил на доработку. Тысяча двести сорок семь листов убористого шрифта. Две тысячи пятьсот поправок. Четырнадцать редакций. Триста семьдесят восемь часов совещаний и заседаний. Ты пять раз менял главного куратора Программы. Ты уволил директора отдела стратегического планирования, а нового через неделю довел до инсульта…

Верно, Кит проделал все это и гораздо больше, а теперь собирался размозжить многоуважаемому лорду Торнтону голову. Рука его вкрадчивыми шажками потянулась к массивному малахитовому пресс-папье, но замерла на полпути. Все же порой Ричард был поразительно неплохим первым исполнительным вице-президентом. Да и тридцать лет дружбы обязывали.

– Мой сахарный, меньше слов, больше дела.

– Растолкуй, что тебе опять не понравилось, – прорычал Торнтон.

– Неужто прямо сейчас?

– Именно, – прорычал Торнтон, – а то я тебе врежу! Не шучу, врежу!

Кит выдвинул ящик письменного стола, извлек толстенный фолиант Программы и грохнул на стол.

– Сам посмотри. Финальный этап модернизации и реорганизации. Мы не укладываемся в два года. Только в четыре. А должны в два. А не в четыре. Вот.

Голубые глаза Ричарда стали делаться большими и круглыми, как блюдечки, полные до краев снятого молока.

– Кристофер, милый мой мальчик, это невозможно. Предложения наших специалистов…

– Предложения, скажем так, удовлетворительные.

– Удовлетворительные?! Черт возьми, лучшие специалисты…

– Именно. Удовлетворительные. Для отвлеченных математических абстракций. А мне нужны четкие, деловые и конкретные предложения. И, что немаловажно, экономически эффективные.

– Цифры…

– Вижу. Прекрасные цифры, сложенные аккуратными столбиками, но все равно экономически неэффективные. На самом деле тебе ведь это тоже абсолютно понятно.

– Какого дьявола? Что ты вообще понимаешь под эффективностью? – спросил Ричард, искренне потрясенный.

Кит понимал под эффективностью вещь в высшей степени простую, незатейливую и незамысловатую: стопроцентный коэффициент полезного действия при нулевых затратах. Да, разумеется, такое счастье недостижимо, но вот возвышенный идеал, к которому надо стремиться.

– Послушать тебя, так нам следует взять и заменить всех наших рабочих и служащих машинами, – съязвил Торнтон.

– Вот язвишь ты напрасно, клоун ты. Я не сторонник крайностей, но заменить людей безотказными, бессловесными машинами – извечная мечта самых прогрессивных умов человечества, разве нет?

Торнтон был так ошеломлен, что не нашелся, что ответить. Кит постучал кулаком по столу.

– Эффективность! Наш девиз – эффективность! Мы должны быть эффективными, а также бодрыми и позитивными, сплотиться в едином трудовом порыве, и тогда, я уверен, для нас не останется невозможного. Не так ли, Ричард? Приму твое молчание за знак согласия. И еще. Раз уж здесь никто ни до чего не в состоянии додуматься самостоятельно, я сам все написал и подсчитал.

– Эээ… можно взглянуть?

– Да Бога ради.

Ричард забрал папку, куда Кит любовно поместил свою собственную версию Программы, и погрузился в чтение. Поначалу он сердито сопел и вздыхал, ерошил золотисто-рыжие волосы и с выражением крайнего скептицизма теребил мочку уха, где красовался бриллиант в три карата. По мере чтения он становился все тише и тише, и Кит покосился на него через стол, чтобы проверить, не уснул ли друг сердечный за столь скучным чтением.

– Иисусе Сладчайший! – воскликнул Ричард, захлопнув папку. – Это… прекрасно! Твою мать!

Кит и сам знал, что прекрасно. Он всегда и все делал прекрасно. Как же он устал. Невыносимо.

– Ты ненормальный.

– Знаю…

– Полоумный психопат, – проговорил Ричард благоговейно.

Кита нередко называли психопатом. Его вообще мало любили, зачастую откровенно ненавидели. Ибо считали, и далеко не без оснований, лютым врагом всего доброго и гуманного, дремучим ретроградом и средневековым обскурантом. Иногда ему хотелось стать другим человеком, тихим, обходительным, уживчивым, удобным, как мягкое кресло. По счастью, редкие моменты слабости быстро проходили.

Он потянулся, чтобы забрать у Торнтона драгоценную папку, но схлопотал по пальцам.

– Нет! И думать забудь! Я сам займусь этим. Мне надоело оказывать первую помощь при инфарктах, инсультах, сотрясениях мозга и переломах.

Кит чуточку смутился.

– Признаю, немного увлекся…

– Немного?

– Спасибо, Ричард, но я могу и сам…

Торнтон не дослушал, а вскочил, и, кровожадно рыча, умчался. Доблестный его путь, по обыкновению, отмечали взвизги и крики, мольбы о пощаде, стоны, плач и скрежет зубовный. Кит вздохнул с облегчением, поняв, что передал дело в надежные, ответственные руки. Все-таки, каждому свое, а в том, что касалось инфарктов, инсультов, сотрясения мозга и переломов, он по сравнению с Ричардом был лишь жалким дилетантом, никчемным любителем.

Кит потянулся к стопке бумаг, но робкие надежды вернуться к работе разлетелись в пух и прах. Дверь кабинета снова отворилась.

– Лорд Ланкастер, – жалобно проговорил его секретарь, закатывая глаза.

– Что еще.

– Вас просит зайти мистер Мерфи.

Покинув свое сумрачное логово, Кит выбрался наружу. Просторные коридоры Корпоративной штаб-квартиры пахли свежим кофе с корицей, в кадках цвели ухоженные пальмы, в позолоченных клетушках щебетали сытые, гладкие канарейки, подпевая бодрым ритмам Корпоративного музака. В уютных и со вкусом обставленных кабинетах служащие вдохновенно работали. Или старательно делали вид.

Чтобы попасть к Мерфи, ему пришлось миновать три поста охраны. После он в полном одиночестве очутился перед громадной двухстворчатой дверью без опознавательных знаков. Затылком он ощутил жжение от придирчивых взглядов мастерски замаскированных изысканной лепниной футур-камер. Его так долго изучали, разглядывали и сканировали, что на мгновение-другое он сам начал испытывать легкие сомнения по поводу своей личности.

– Входите, – наконец, позволил бесплотный механический голос.

Автоматические двери с легким щелчком растворились и тотчас сомкнулись за спиной, когда Кит вошел в подобие темного и холодного кладбищенского склепа. На ощупь он двинулся вперед, споткнулся и едва не растянулся во весь рост на полу, но его поспешно подхватили за локти помощники Мерфи.

– Какого дьявола у вас здесь такая темень?!

– Простите, милорд, мистер Мерфи немножечко неважно себя чувствует сегодня.

Киту пришлось ждать, пока его одежду обрызгают специальным дезинфицирующим раствором, помогут натянуть стерильные перчатки и марлевую повязку. Скорее всего, старику и впрямь нездоровилось, ибо обыкновенно к Мерфи можно было попасть без этих экзотических ухищрений. Сто пять лет все же не шуточки. Впрочем, циркулировали слухи, будто старик гораздо, гораздо старше заявленного возраста. Кит действительно не знал, так ли это. Ибо согласно заковыристым юридическим корпоративным нормам получить законный доступ к личному делу председателя совета директоров «Ланкастер Индастриз» мог лишь сам председатель совета директоров «Ланкастер Индастриз». Кит пару раз порывался добраться до этого, несомненно, в высшей степени любопытного, документа, но схлопотал по первое число и отказался от этой затеи.

– Пожалуйста, следуйте за мной, милорд.

Глаза его уже притерпелись к сумраку, и Кит разглядел старика. Мерфи сидел в инвалидной коляске, укутанный, будто коконом, толстым шерстяным пледом, и опутанный медицинскими трубками, поставляющими в дряхлое тело животворные соки. По неуловимому, но четкому сигналу, безымянные адъютанты Мерфи подняли старика в кресле повыше, подоткнули под спину подушки, вставили в морщинистый провал рта искусственную, немыслимо нарядную, фарфоровую челюсть.

– Здравствуйте, Кристофер. Извините за доставленные неудобства.

– Ничего.

Будь его воля, Кит бы ходил в маске, перчатках и поливался дезинфицирующим раствором днями напролет, но родня и знакомые и без того подозрительно косились, когда он яростно опрыскивал антисептиком дверные ручки. Мерфи клацнул фарфоровой челюстью, приглашая Кита вступить в беседу.

– Итак. Как продвигаются дела с Программой.

– Думаю, мы утвердим окончательный вариант на следующей неделе, – притворно бодро отчитался Кит.

– Чудесно, но мы должны были утвердить документ полгода тому назад. Помните?

Присесть Киту он не предложил, да и некуда было. Кабинет Мерфи не отличался разнообразием и красотой меблировки. Чудовищных размеров письменный стол, единственным украшением которого являлась чахлая роза в мутной пластиковой банке, плотно задернутые тяжелые бархатные шторы и погасший куб Три-Ви-бокса на подставке.

– Да, помню, только дело в том…

Мерфи клацнул челюстями, как голодный вурдалак.

– Дело в том, Кристофер, что в последнее время вы ведете себя крайне несдержанно даже по вашим обычным меркам. Поймите. Когда вы врываетесь в отдел стратегического планирования, хватаете директора отдела и бьете головой о дверной косяк, подобное поведение не характеризует вас, как компетентного и грамотного руководителя. Как и ваша сумасбродная, параноидальная, утомительная привычка постоянно переделывать работу за подчиненных.

– Разве я виноват, что мои подчиненные – идиоты?

– Правда? А кто же в этом виноват? Может быть, я?

Кит не без труда заставил себя сбавить обороты. Он легко мог представить, как директора единогласно прокатывают его вариант Программы и принимают прежний, неисправленный, согласно которому финальный этап общей модернизации и реорганизации затянется не на два, а на четыре стандартных года. Это было слишком долго и просто невозможно по целому ряду веских причин. Кроме того, Киту страсть как надоело возиться с Программой. Он желал как можно скорей разделаться с этим и целиком посвятить себя главному делу – Проекту Девятьсот Двадцать.

– Если вернуться к Программе, – продолжил Мерфи, – я ничуть не сомневаюсь в том, что предложенный вами вариант – радикально наилучший из возможных.

– Вы еще не читали…

– Мне не нужно ничего читать. Достаточно того, что я вас знаю с тех пор, как вы были грудным младенцем. Однако с тех пор вы выросли и должны научиться понимать взрослые, серьезные вещи. Репрессии и подавление инакомыслия – самый простой способ руководства, но далеко не самый действенный, как многократно подтверждалось историей человечества. Поймите, мы работаем с живыми людьми, а не с винтиками бездушной Корпоративной машины.

Старый хрен откровенно издевался. Кит видел, как изуродованные стародавним артритом старческие руки сжимаются в смешные птичьи кулачки. Но этими обманчиво немощными руками Мерфи вот уже шесть десятков лет дирижировал советом, дергая директоров за ниточки, будто марионеток на деревенской ярмарке. За минувшие годы Мерфи загубил столько амбициозных, горячих, успешных и бесстрашных душ, что за глаза старика ласково прозвали Брадобреем.

– Значит, вы прокатите мой вариант Программы.

– Вот ответьте, высокомерный вы сопляк, что для меня важней – Программа, прямо касающаяся судеб сотен тысяч наших сотрудников и будущего Корпорации, или мое желание преподать вам урок?

– Преподать урок, – догадался Кит.

– Нет! Но я с определенностью заявляю, что еще случай рукоприкладства с вашей стороны, и я отстраню вас от работы. Сначала на две недели, а там посмотрим.

– Вы не можете…

– Неправда. Могу. Вы избили немолодого человека на глазах у многочисленных свидетелей, а следом он попал в госпиталь с тяжелейшим инсультом и крайне неясными перспективами на выздоровление. Если вы не забыли, по делу ведется закрытое служебное расследование. Или вы желаете, чтобы закрытое служебное расследование переросло в открытый судебный процесс?

– Ну… нет.

Мерфи слегка смягчился.

– Научитесь держать себя в руках, Кристофер. И поменьше придираться по пустякам. В конце концов, согласитесь, Проект был весьма неплох и в первоначальном варианте.

Кит не спорил. Неплох, чрезвычайно неплох. Все же над Проектом работали лучшие специалисты. Но ему было абсолютно не нужно, не важно и не интересно, чтобы неплохо. Ему было нужно, важно и интересно, чтобы превосходно! Великолепно! Идеально! Он был неисправимым, неизлечимым перфекционистом! Твою мать! Заливистая трель спин-трубки в нагрудном кармане пиджака помешала Киту объяснить свои простые взгляды на жизнь.

– Позволите?

– Пожалуйста.

Левой рукой в стерильной перчатке Кит прижал к уху серебристую спин-трубку с фирменным знаком «Ланкастер Индастриз».

– Ричард? Да, я зашел и уже ухожу. Что ты смеешься? Гофман? Что с ним? Застрял? Где застрял? В лифте?