Текст книги "Aeternum bellum (бесконечная война). Инквиетум. Артефакт. Апокалипсис"

Глава V

Пока мучимый ужасными воспоминаниями опекун метался в кресле у камина, его воспитанник развлекался у Эммы Шнайдер. Волшебницы – девочка и её тётя жили в одном из районов Майнца – Бретценхайме в небольшом доме, надёжно скрытом от глаз людей заклинаниями чудаковатой, но рациональной тётушки Урсулы – старой девы, опекающей племянницу после гибели своего брата Стефана и его жены.

Для любопытных глаз строение выглядело обычным пустырём, что приводило к разным, иногда забавным, казусам. Сначала администрацией района долго разыскивались владельцы пустоши, которую хотели выкупить, чтобы построить там гостиницу. Потом, когда хозяев не нашли, была сделана попытка проверить проплешину на соответствие планам, ибо мэр Бретценхайма всё ещё лелеял надежду на заселение необитаемого места парой сотен приносящих доход приезжих.

Но каждый раз, когда исследователи пытались пройти вглубь простирающегося на триста метров пространства, они натыкались на твёрдую преграду, на ощупь похожую на дверь, окно или стену. Наиболее суеверные вскоре зареклись даже появляться на «проклятой» земле, и, в конце концов, законопослушные и мистически настроенные горожане оставили измученное жилище в покое.

Виттельсбах не узнал бы этот дом. В ту страшную ночь, когда он спас Эмму ценой жизни брата, девочку доставили сюда другие. Но Теодорих хорошо знал, как выглядит приветливое строение. Со Шнайдерами он познакомился у родственников по матери – Арнольда и Ольги Рогге, которых, не встречая возражений со стороны опекуна, время от времени навещал. У дяди с тётей росли двое детей – Хельмут и Ирма. Мальчики были ровесниками, а Ирма моложе обоих на шесть лет. И сейчас все четверо отмечали день рождения Эммы.

Несомненно, стоит потратить несколько слов, чтобы описать, как выглядит девочка, вырванная Конрадом из лап смерти. Губы бантиком и вздёрнутый нос придают её лицу детски-наивное выражение, одевается темноволосая и сероглазая Эмма в какие-то жуткие, на взгляд Теодориха, лохмотья, а волосы закручивает в дреды. Но за этим пёстрым фасадом скрываются мощнейший интеллект, острый ум, наблюдательность и огромная сила волшебницы. Эмма пользуется всеми видами изобретений человеческого разума, она самостоятельно освоила компьютер и без проблем выходит в мировую паутину, а в голове держит столько информации о магах и людях, что любой учёный позавидовал бы её эрудиции.

Черноволосый, долговязый и худой Хельмут, в отличие от подруги, едва одолевает азы магического образования. Если в его голубых глазах его порой и светится мысль, то недолго. Обычное наивное их выражение придаёт лицу мальчика с несколько размытыми чертами глуповатый вид.

В этот момент старший Рогге дразнил сестрёнку, а та плакала и дерзила брату. Эмма хихикала над ней вместе с Хельмутом, но Теодориху не нравилось, как друзья обращаются с ребёнком, и он пытался успокоить обе стороны. Ребята поддразнивали и приятеля, обещая парочке скорую свадьбу, но тот оставался серьёзен.

В конце концов, Тео резко сказал, что не одобряет такое отношение к девочке и немедленно заберёт её и уйдёт, если насмешки не прекратятся. После этого заявления товарищи притихли, Ирма забралась к защитнику на колени, а тётя Урсула внесла в комнату огромный торт. Женщина никогда не создавала еду из молекул воздуха, а готовила своими руками, что делало пищу особенно вкусной. Заждавшиеся дети, даже сдержанный Теодорих, жадно набросились на лакомство.

– Эмма, не облизывай руки, – одёрнул мальчик подругу, – это неприлично.

Сам он аккуратно отламывал ложкой небольшие кусочки и клал в рот.

– Так вкуснее, – отозвалась та, обсасывая пальцы, – быстрее и… больше достанется.

Договаривая, она засунула за щеку ещё один огромный кусок с кремом.

– Беба́ фами даянами…

– Что? – не понял подросток.

Прожевав и снова облизав ладони, девчонка повторила:

– Беда, говорю, с вами дворянами и аристократами. Там не сиди, так не ешь, то не носи…

Хельмут рассердился:

– Бестолочь ты, Эмма! Причём тут дворяне? Это общепринятые правила. На тебя смотреть противно.

– И не смотри, – хладнокровно парировала она, – подумаешь, очень нужно.

Теодорих, с минуту понаблюдав за препирающимися друзьями, сообщил девочке:

– Иногда мне хочется дать тебе подзатыльник, как маленькому ребёнку. За непослушание.

– Только попробуй! – окрысилась та.

– Не стану, – вздохнул мальчик. – На женщину я руки не подниму.

– Ну, и правильно, – засмеялась строптивица. – Пошли танцевать.

Но ребята так набили себе животы, что чувствовали себя сонными мухами. Подёргавшись под музыку в одиночку, девочка рассерженно сказала:

– Да ну вас, прямо старички какие-то!

И, сев рядом с мальчиками, завела разговор.

Эмма рассказывала о знакомых ей одногодках из человеческого мира, сравнивая два общества и радуясь, что им – магам не приходится ходить в школы, как людям, и они углублённо изучают лишь то, что может пригодиться в жизни. Постепенно ребята перешли к тонкостям образования магического.

– Вот скажите мне, – спросила Эмма, – зачем нужна эта латынь?

– Как зачем? – растерялся Хельмут. – Для заклинаний.

– Ерунда! – сердито отрезала Эмма. – Смотрите-ка.

Она развела ладони и, направив их на стол, произнесла:

– Brot mit Wurst!3131
  Brot mit Wurst (нем.) — хлеб с колбасой.


[Закрыть]

На столешнице появились бутерброды без тарелки.

– Оп, не учла, – засмеялась девчонка.

Хельмут стоял, разинув рот.

– Но ведь это немецкий, – промямлил он.

– Само собой, – отозвалась подруга. – Вот и скажите, зачем учить латынь, если можно колдовать, используя родной язык?

Теодорих спокойно ответил:

– Я давно знаю, что заклинать можно и на немецком, но латынь нужна, чтобы творить магию в мировом масштабе. Думаю, ты догадываешься, что на земном шаре, помимо Германии, есть и другие страны.

Брюнет хихикнул.

– Нечего скалиться! – напустилась на него Эмма. – А как вам вот это?

Прижав руки к бокам, девочка молча уставилась на бутерброды, а те взлетели вверх и шлёпнулись на появившееся под ними блюдо, раскидав колбасу по столу.

– Вот так штука!

Теодорих с любопытством посмотрел на подругу.

– Как ты это сделала?

– Очень просто, дружок. Представила все действия поочерёдно – одно за другим.

Мальчик сосредоточил взгляд на кровати в дальнем углу. В воздух взмыла подушка и, пролетев через комнату, врезалась Хельмуту в живот.

– Ой-ёй! – завопил тот.

– Не притворяйся, – буркнула девочка, восхищённо взглянув на Теодориха. – А ты молодец, сразу справился! Мне пришлось тренироваться гораздо дольше.

Подросток довольно улыбнулся.

– Пожалуй, покажу это опекуну.

И добавил негромко:

– Может, мне удастся заслужить его похвалу.

Эмма скривилась.

– Твой опекун типичный аристократишка-консерватор. Такие никогда не придумывают ничего нового, мало того, запрещают любые эксперименты.

– Не говори так, ты его совсем не знаешь, – по-прежнему не повышая голоса, произнёс мальчик. – И, кстати, вспомни, если бы не он, тебя давно не было бы в живых.

От тёти Урсулы он слышал, что именно Виттельсбах спас когда-то подругу, а позже узнал, какую цену тот заплатил. Хотя племянница выжила лишь благодаря Конраду, тётушка не слишком хорошо отзывалась о братоубийце, что заставляло Теодориха мучиться сомнениями.

Его слова не смутили девочку, и она продолжила развивать свою мысль:

– По вине таких, как он, магический мир не может сдвинуться с мёртвой точки из-за старых методов и дурацких предрассудков. Вот скажи, твой… эээ… герр опекун злой человек?

– Нет.

– Так какого же шута он с рождения принадлежит «Серви ноктис»? Он же не виноват, что предки его были тёмными?

– Но, Эмма, ты не понимаешь, всё гораздо сложнее! – воскликнул Теодорих. – Тёмными не рождаются, ими становятся.

– Как?

– Отняв жизнь у живого существа.

– Бред, бред, бред! – закричала девчонка, топнув ногой. – Если я прихлопну муху, лезущую в мою еду, я же не превращусь в злодейку!

– Перестань кричать! Муха – паразит. Её смерть не разрушит твою душу. Под живым существом я подразумевал человека.

В комнате повисла тишина. Даже Эмма закрыла рот.

– Ты хо-хочешь с-сказать, – неожиданно начал заикаться Хельмут, – что твой нас-наставник кого-то у-убил?

Теодорих развёл руками.

– Увы! На его совести смерть родного брата.

– Аа, – в ужасе застонал друг, – как же ты можешь уважать его после этого?

– «Око за око» – таков закон нашего мира, – отстранённо произнёс подросток. – Карл Виттельсбах погубил родителей Эммы и умер от руки их защитника и мстителя.

В голосе его звучала неуверенность, но девочка, подойдя, обняла Теодориха за шею, прижавшись щекой к щеке, и тот почувствовал, что лицо его стало мокрым. Эмма плакала.

– Я начинаю любить твоего опекуна, Тео, – всхлипывая, сказала она, – он – человек. А про запятнанную душу… ерунда всё это!

И мальчик почувствовал, как у него отлегло от сердца.

Разговор затянулся надолго. Ребята спорили до хрипоты, а Хельмут хлопал глазами, с трудом понимая, о чём идёт речь.

Девочка продолжала утверждать, что их сообщество застыло в своём развитии. Она поддерживала негласный кодекс, не позволяющий магам развязать ядерную войну, но во всём остальном, по её мнению, волшебникам стоило изменить отношение к человеческому миру.

Взять хотя бы эти развалины – замки, как в них можно жить? Не лучше ли поселиться в уютном коттедже со всеми удобствами? Теодорих же утверждал, что крепости – это защитные артефакты, не зря над их стенами колдовали самые могущественные филии и сервиноктисы. Они непроницаемы ни для людей, ни для волшебников и ограждают своих хозяев от любых ударов извне. Он с горечью напомнил, что если бы его мать воспользовалась советом Конрада и укрылась в стенах Зоонэка3232
  Замок Зоонэк находится недалеко от городка-коммуны Трехтингсхаузен на среднем Рейне.


[Закрыть] или Либенштайна, то осталась бы жива.

Эмма не нашла возражений и заговорила о другом. На сей раз темой стало близкородственное кровосмешение. Неугомонная провела исследование и выявила закономерности притока свежей крови в волшебный мир от немагического населения планеты. Если бы не это, уверяла она, маги давно вымерли бы или добрая половина страдала бы слабоумием. Теодорих со вниманием слушал девочку, рассказывающую им о теории наследственности. Рейнштайна всегда интересовало, чем обусловлена характерная, яркая внешность опекуна, и почему он сам так похож на своего отца.

Но, в конце концов, когда Хельмут, не обладающий научным складом ума, принялся откровенно зевать, а Ирма, свернувшись калачиком на кровати, задремала, друзья решили, что на сегодня с них достаточно. Попрощавшись с Эммой и её тётей, ребята субвертировали домой, причём Теодориху пришлось проводить Рогге, иначе те обязательно затерялись бы в пространстве.

У стен Фюрстенберга, как всегда, царила тишина. Теодорих поднялся по лестнице и вошёл в комнату. Опекун находился там, по обыкновению, сидя у камина. Он не заметил прихода воспитанника, а тот вглядывался в лицо мужчины, подмечая произошедшие с тем страшные изменения.

– Герр Виттельсбах! – наконец окликнул он Конрада.

С трудом сфокусировав взгляд на лице мальчика, маг кивнул и махнул рукой на место перед огнём. Подросток опустился на колени у очага.

– Герр Виттельсбах, я должен вам кое-что показать, – неуверенно произнёс он.

Тот снова открыл глаза, в которых светился вопрос. Повернувшись к камину, Теодорих сосредоточился. Маленький язычок пламени оторвался от места, где родился, и, проплыв по воздуху, опустился на ладонь мальчика. Впервые за много дней лицо Конрада выразило интерес.

– Повтори! – потребовал он.

Под взглядом воспитанника угол ковра поднялся вверх, и тяжёлое покрытие стало само собой сворачиваться.

– Как ты это делаешь? – оживился опекун.

– Эмма объяснила, что маги, обладающие большой силой, могут действовать без заклинаний, в уме рисуя действия, приводящие к нужному результату. Конечно, для этого надо внутренне собраться…

– Эта девчонка Шнайдер чертовски умна! – пробормотал маг.

Устремив взгляд на частично скатанный рулон, Виттельсбах завершил процесс. Хмыкнув, он раскрутил ковёр снова.

– Надо же, – задумчиво произнёс колдун, – и почему же никто не додумался до этого раньше? У твоей подруги большое будущее.

– Но ей пришлось тренироваться, а мне это удалось с первого раза.

– Что ж, значит, как практик, ты сильнее. Её интеллект и твоя мощь…

Мужчина снова опустился в кресло и договорил:

– Вам стоит подумать о браке. И о сильных, умных детях.

Теодорих прыснул.

– Но нам обоим лишь тринадцать.

– В средние века женились и раньше.

– Я знаю, что так поступали в королевских семьях, – задумчиво сказал мальчик, – когда того требовали политические интересы. Но зачем такая спешка сейчас?

– Уведут, – коротко ответил опекун.

Закрыв глаза, он откинулся на спинку, добавив:

– Ты гораздо умнее и даровитее, чем я считал.

И погрузился в молчание. А с губ Теодориха не сходила улыбка. Редчайшее словесное одобрение сурового Виттельсбаха песней звучало в душе. И мальчик, как все дети, способный быстро забывать о невзгодах, ненадолго поверил в лучшее.

Глава VI

На следующий день Конрад проснулся от ощущения, что ему не хватает воздуха. Ломило грудь и онемело левое плечо. Осторожно заглянув внутрь себя, чародей увидел, что сердце, до сих пор не дававшее перебоев, раздулось и трепещет. Попытка стабилизации результатов не дала.

Виттельсбах не был знаком с природой сердечных болезней, но догадывался, что любое движение усилит нагрузку, поэтому лежал тихо, а в голове его снова начали кружить воспоминания. Прогнать их он не смог.

Семнадцатилетние Вольф и Конрад сидели на лугу в высокой траве, прислушиваясь к звонкому голоску перекликающейся с Хорстом Гизелы, по чьему капризу их и занесло сегодня в эти диковатые места. Стрекотали кузнечики, головы палил зной…

– И ни деревца, чтобы укрыться, – недовольно бормотал Майдель, вытирая пот. – Что за фантазия в такую жару развлекаться на открытом месте?

– Не ворчи, – с улыбкой сказал ему Виттельсбах, – посмотри, как здесь красиво.

– Тебе бы всё лютики-цветочки-бабочки, романтик ты наш, – фыркнул собеседник. – А о будущем ты задумывался?

– Да что о нём думать? – удивлённо спросил Конрад. – Нам в университеты не поступать и на службу не устраиваться. Как сложится, так сложится.

– Э, нет….

Вольф сорвал травинку, задумчиво пожевал её и выплюнул.

– Ты – потомок королевской династии. Как ты собираешься сие использовать?

Юноша поморщился.

– Никак. Меня угнетает уже то, что отец отказался от своего отшельничества и пытается приучить сыновей к светской жизни. Эти приёмы, рауты, где на нас смотрят, как на живые реликты…. Бог мой! Неуёмное восхищение в лицо и косые взгляды за спиной. Не пожелаешь и врагу.

Виттельсбах передёрнул плечами.

– А самое неприятное, что мне постоянно навязывают «блестящие» партии из семейств Габсбургов, Гогенцоллернов и прочих благородных родов.

Майдель оживился.

– Ну, и как?

– Что, как? Большинство кандидаток – фальшивые, жеманные, не блистающие умом девицы. Да, что ум, красота – и та наносная. И все гораздо старше. Последний раз, например, нам с намёками представили некую Андреа, которой недавно исполнилось двадцать девять.

– Ого-го, – заржал Вольф, повалившись на спину. – Связать жизнь с древней старухой – это слишком! А колдуны среди них есть?

– Ну, да, – неохотно ответил Конрад, – я же говорил, что среди отпрысков аристократов много волшебников. И что?

– Как, что?

Молодой маг вскочил.

– Ты понимаешь, какие перспективы это перед тобой открывает. К совершеннолетию твоя магическая мощь достигнет апогея, и те, кто танцует сейчас на балах, придут именно к тебе.

Виттельсбах нахмурился.

– Это ещё зачем?

Майдель забегал вокруг приятеля, а потом снова кинулся на траву. Лёжа на животе и глядя в лицо Конраду, он развивал свою мысль:

– Теперешнему русскому дуксу «Серви ноктис» сто шесть лет. Я слышал, старик сильно сдал. Ещё год-другой, и его не станет. Тогда всё магическое сообщество обратится к сильнейшему. К тебе. А ты имеешь ещё и то преимущество, что являешься потомком королей, а не простым дворянином. Власть может перейти к… кому? Понимаешь?

Собеседник помрачнел ещё больше.

– Вольфи, я не хочу никакой власти! В свете последних событий даже упоминания о моём происхождении стали меня раздражать. Кроме того, «Серви ноктис» меня не привлекает. Я не хочу входить туда, ясно?

Майдель разинул рот.

– Ты хочешь связаться с филиями – этими слюнтяями, которые не могут поднять руку на человека даже когда их убивают? Вот уж выбор так выбор, ничего не скажешь!

Конрад поймал прыгнувшего ему на руку зелёного кузнечика и осторожно посадил того на травинку, любуясь изящным созданием.

– Я, вообще, не желаю ввязываться в политику, Вольф, мне равно претят как жестокость, так и пацифизм. Лучше уж стать инквиетумом. Я хочу жить обычной жизнью: жениться на Гизеле, воспитывать и учить детей, любоваться вот этой красотой….

Он развёл руки в стороны, словно пытаясь заключить в объятия всё, что их окружало.

– А оградить себя и семью от опасности я сумею всегда.

Взгляд Майделя похолодел. Кулак его опустился на замершего кузнечика, превратив несчастное существо в липкое месиво.

– Вот как надо бороться за своё место в мире! – заорал он так, что близ юношей полегла трава. – Ты никого не сможешь защитить, если у тебя не будет желания ударить! Имея возможность стать великим, ты хочешь отказаться от исторической миссии ради романтических бредней.

И язвительно подчеркнул:

– Твоя светлость….

Взвившись, Конрад что-то пробормотал сквозь зубы, и Вольф почувствовал, что не может шевельнуть ни одним членом: приятель наложил на него заклятие обездвиживания.

– Не смей делать такого при мне, – угрожающе процедил тот, показывая на останки насекомого. – И возвращаться к этому разговору тоже не вздумай. Я поделился с тобой своими планами, всё будет так, как я сказал, и даже не пытайся меня переубедить. Обтурацио!3333
  Обтурацио (лат. obturatio) – остановить. Прекратить действие какого-либо заклинания.


[Закрыть]

Майдель рухнул в траву, со страхом и изумлением глядя на друга, выпрямившегося во весь свой двухметровый рост и взирающего на него сверху вниз. Внезапно он почувствовал себя тем самым кузнечиком, над которым навис огромный кулак. Поёжившись от непривычного ощущения, маг примирительно сказал:

– Ну, прости меня, Кон! Я перегнул палку. Не хочешь, как хочешь, дело твоё.

Виттельсбах расслабился и сел рядом.

– Я люблю тебя, Вольфи, и меня тревожит твоя нередко неоправданная жестокость. Детство у тебя было несладким, я понимаю, но, поверь, и моё меня не баловало. Оставь ты мысли о власти и наслаждайся жизнью.

Визави покачал головой.

– Каждому своё, Конрад.

Неподалёку прозвучал девичий смех, и Майдель перевёл разговор на другое:

– Мне кажется, что Гизела с Хорстом уже собрали все ромашки на лугу и даже успели погадать на любовь, – хитро улыбнувшись, сказал он.

Друг встревожился.

– И верно, пожалуй, они слишком долго остаются наедине.

– Ревнуешь? – лукаво спросил Вольф.

– Не то чтобы, – смутился Виттельсбах, – но всё же как-то неспокойно.

– Ну, тогда пошли к ним.

И мальчики, вскочив, наперегонки побежали на звук весёлых голосов.

Память вырвала колдуна из этой грёзы и перенесла на два года вперёд в совершенно иное место. В столь болезненном состоянии чародею мог бы привидеться кошмар, но воспоминание оказалось не таким уж плохим – всего лишь отрывок из незначительного, давно прожитого дня.

Зал был залит светом и шумел, словно морские волны. Щебетали дамы, наряженные в вечерние платья от лучших кутюрье мира, беседовали о своём мужчины. Все ждали появления главной фигуры – хозяина сегодняшнего вечера, наследника Габсбургской ветви с супругой.

На приёме присутствовали отец и сын Виттельсбахи. Конрад мучился от дискомфорта, порождаемого классическим костюмом и прочими аксессуарами. Гораздо уютнее он чувствовал бы себя в обычном одеянии – рубашке, брюках и привычном уже плаще. Но светское сборище вряд ли по достоинству оценило бы такой наряд, поэтому приходилось терпеть. Неловкость усиливалась тем, что молодой маг-воин до сих пор не имел понятия, как себя вести, и боялся совершить промах.

Рихард же, напротив, свободно вступал в беседу то с одним, то с другим, обсуждая проблемы, о которых Конрад не имел понятия, и представлял собеседникам сына. Мужчины пожимали руку отпрыску дома Виттельсбахов, женщины умилённо смотрели на красивого юношу, а тот чувствовал себя породистой собакой на выгуле, которую каждый норовит погладить. С каким удовольствием восемнадцатилетний волшебник отправился бы сейчас с Гизелой на берег Рейна или на один из её любимых ромашковых лугов. Искусственные ароматы, фальшивые улыбки, бессмысленные словоизлияния – всё угнетало молодого чародея.

Но Конрад не привык сдаваться. Не желая выглядеть дикарём, стараясь приноровиться к обществу, он улыбался, склонял голову в приветствии и даже пытался поддерживать разговор под благосклонным взглядом отца, довольного его поведением. И всё же испытал огромное облегчение, когда в зале появилась долгожданная чета владельцев этого роскошного приюта для избранных, и на него перестали обращать внимание.

Вечер был в разгаре. Поцеловав руку даме, с которой оживлённо беседовал, Рихард вернулся туда, где его ждал сын, и взял с подноса бокал вина – третий за сегодня. Глаза его блестели, и чувствовал он себя вполне комфортно. И Конрад, несмотря ни на что, восхищался отцом. В пору юности старший Виттельсбах вёл светский образ жизни и сейчас вновь с наслаждением купался в том, что когда-то являлось его естественной средой обитания. Глядя на родителя, выросший на воле молодой человек слегка завидовал его свободе обращения в чуждом ему самому мире, который никогда не станет для него родным.

Благодаря редким откровениям Рихарда, сын знал, что женился тот рано, вступив в брак по воле родителей. Жена из испанской ветви Бурбонов тоже оказалась очень юна. Обоим повезло, молодые люди полюбили друг друга. Конрад помнил те времена. Эстефания стала хорошей матерью, и отец тогда вёл себя иначе. Эти счастливые воспоминания о мире и покое, как в семье, так и за стенами их дома, юноша бережно, словно драгоценный камень, хранил в укромном уголке сознания. О них не знал никто, даже Гизела.

А потом случилась беда. Когда родился Карл, что-то пошло не так, и мама умерла. С тех пор и посуровел Рихард, именно тогда он и отказался от светских развлечений, так нравившихся им с Эстефанией, посвятив себя воспитанию сыновей….

Конрад оторвался от размышлений, когда рядом остановились две юные, как ему сначала показалось, девушки. И изумился, поняв, что одна из них – ровесница отца. Та представила Виттельсбахам дочь – Габриэле. Рядом с высоким, широкоплечим атлетичным юношей все женщины казались маленькими и хрупкими, но Габи, как называла её мать, перекрывала все стандарты: макушка изящной головки находилась на уровне груди молодого мага, и чтобы поцеловать маленькую ручку, ему пришлось согнуться чуть ли не вдвое.

Несмотря на крохотный рост, Габриэле была такой хорошенькой, что в груди Конрада что-то ёкнуло. И, если бы не его романтическая влюблённость в Гизелу, кто знает, во что вылилось бы это знакомство. К тому же девушка оказалась очень неглупой, и молодые люди легко поддерживали разговор, находя предостаточно интересных тем. Конрад даже испытал чувство сожаления, когда старшая дама, окликнув дочь, повела её дальше – вглубь огромного зала.

Чародей вздохнул. С уходом единомышленницы вечер вновь потерял для него свою прелесть. Чувствуя, как в нём растёт раздражение, юноша, взяв с подноса бокал, залпом опорожнил его и немедленно пожалел об этом. Незнакомый с алкоголем организм отреагировал соответственно и мгновенно. Перед глазами всё закружилось, мысли спутались, гул толпы превратился в рёв огромного чудовища. Бросив случайный взгляд на белого, как полотно, сына, всё ещё державшего рюмку в руке, Рихард тоже побледнел и, аккуратно миновав человеческие преграды, подхватил того под локоть, удержав от падения.

Колдун осторожно вывел молодого мага на свежий воздух, предусмотрительно наложив заклинания «эванескунт»3434
  Эванескунт (лат. evanescunt – исчезнуть). Заклинание невидимости.


[Закрыть] и «силенциум».3535
  Силенциум (лат. silentium – тишина). Заклинание, заглушающее звук.


[Закрыть] И вовремя. Так плохо Конраду не было никогда, и с этого момента он навсегда зарёкся прикасаться спиртным напиткам. Но самое страшное ждало юношу впереди – гнев отца.

– Вы – принц крови изволили сегодня напиться, как сапожник! – ревел Рихард. – И, не подоспей я, какой конфуз, если не сказать – позор, ждал бы нашу семью! Невыдержанного потомка Виттельсбахов тошнит на паркет гостеприимных хозяев. Нонсенс!

– Я выпил всего один бокал, – защищался ещё не пришедший в себя Конрад. – И даже не подозревал, к чему это приведёт.

– Что?

Ходивший по комнате отец остановился.

– Всего один? Но почему такая реакция? Для вашего роста и веса бокал – это очень мало.

Сын угрюмо пожал плечами. Рихард долго смотрел на него, а потом сказал:

– Простите меня, Конрад, я не знал. Впредь вам стоит воздерживаться от вина, раз ваш организм его не принимает.

– После такого кошмара… даже не сомневайтесь, отец.

Взгляд того потеплел. Неожиданно он обратился к юноше на «ты».

– Ничего, к счастью, всё обошлось. Иди спать, сынок, отдохни.

Молодой человек послушно направился к двери, но на пороге остановился и спросил:

– А эта девушка – Габи…. С какой целью мать представила её нам?

– С матримониальной3636
  Матримониальный (от лат. matrimonium – брак) – относящийся к браку, супружеству.


[Закрыть]. Девице пора выходить замуж.

Отец вздохнул.

– Я заметил, она понравилась тебе, но…. Матушка когда-то связала свою жизнь с человеком ниже её по происхождению и потеряла все сословные привилегии. Теперь это обычная средняя дворянская фамилия. Такой брак не сделает тебе чести. Кроме того, она намного старше.

– Как старше? Габриэль показалась мне очень юной.

– Это из-за миниатюрности. Ей почти двадцать семь.

Приняв информацию к сведению, Конрад кивнул и, пожелав Рихарду спокойной ночи, отправился к себе. Его не слишком беспокоило происхождение крохотной Габи, и разница в возрасте не пугала тоже, но Гизела…. До мозга костей романтик, руководствующийся примером отца, сохранившего верность ушедшей Эстефании, юноша не допускал и мысли, что в жизни мужчины может быть не одна женщина.