Текст книги "Лингвориторическое образование как инновационная педагогическая система. Принципы проектирования и опыт реализации"

Выше говорилось о специфике речеповеденческого фрейма авторитарной языковой личности, важности данного аспекта с точки зрения коммуникативной культуры. Он оказался актуальным в этнолингвокультурном плане, выступая своего рода «лакмусовой бумажкой» специфики национального характера: если англичанам свойственна тенденция к использованию неимперативных, некатегоричных, «вежливых» форм, в частности модальных конструкций и условного наклонения, часто – наличие объективной (или псевдообъективной) мотивации действия в тексте, то директивы на русском языке отличают категоричность и авторитарность значительного количества текстов, большая эмоциональность высказываний, частое использование императивных конструкций и др. [Еремеев, 2002, с. 20–21]. Контрастивное исследование английских и русских директивных высказываний показало значительную степень влияния на их построение и функционирование тех языковых и национально-культурных особенностей сред, к которым принадлежат коммуниканты; в частности, в их построении отражаются такие особенности исследуемых национально-культурных сред, как индивидуализм, прагматизм, рационализм и формализм англичан и соборность, искренность, эмоциональность, неупорядоченность русских. Значительное влияние на построение директивных высказываний оказывают также типологические особенности английского и русского языков [Там же, с. 22–23].

В связи с анализом коммуникативной сущности директивных высказываний исследованы типологические отличия английского и русского языков и особенности национально-культурных сред Великобритании и России, на основе обобщения ряда работ дана сопоставительная характеристика соответствующих этнопсихотипов. Исследуя национально-культурные и языковые особенности британских и российских директивных высказываний, Я. Н. Еремеев, проанализировав типологические отличия английского и русского языков в общих чертах суммирует особенности национально-культурных сред Великобритании и России, которые неизбежно проявляются в коммуникативных актах носителей языков. Так, согласно многочисленным исследованиям (Т. Карлейль, М. Бэринг, В. С. Соловьев, Г. Начев, Ю. Таранцей, Т. Ф. Ухина), основное в английском характере – сила, воля, стремление к очевидности, к упорядоченности, формализм, материализм, консерватизм, свободолюбие, парадоксальность, соревновательность, непременное соблюдение этикетных норм, фатичность, принцип невмешательства в личную жизнь собеседника, подчеркнутая вежливость. В английском общении доминируют этикетно-традиционные формулы обращения и приветствия, наличествует большое количество формальных условностей и правил светского поведения, есть традиционные, этикетные контактоустанавливающие вопросы и фразы.

Основные антонимические пары характеристик русского народа, по Н. О. Лосскому: религиозность – атеизм, страстность – леность, свободолюбие – деспотизм, доброта – жестокость, а также неорганизованность, отсутствие интереса к форме, а для определенных слоев народа – нигилизм и хулиганство. И. А. Стернин, описывая русское коммуникативное поведение, отмечает следующие характерные черты: общительность, искренность в общении, эмоциональность общения, приоритетность «разговора по душам» перед другими видами общения, приоритетность неофициального общения, нелюбовь к светскому общению, стремление к паритетности и простоте в общении, тематическое разнообразие, проблемность общения, свобода подключения к общению других, дискуссионность общения, бескомпромиссность в споре, отсутствие традиции «сохранения лица» побежденного в споре собеседника.

Следуя тезису В. фон Гумбольдта о взаимовлиянии народа и его языка, Я. Н. Еремеев не считает случайным совпадением такие черты народа и характера, как рационализм англичан, их стремление к упорядоченности и систематизации и соответствующая этому высокая степень формальной упорядоченности, четкая структура, стандартизация в языке[11]11
  Отметим в связи с этим, что существует традиционное мнение: русский язык, как правило, «не обременяет себя соображениями гуманности и чуткости по отношению к отдельному человеку», английский же язык будто бы и добрее, и гуманнее, и вежливее к человеку. Однако эти характеристики скорее исходная психологическая позиция в выборе языковых средств, так как язык отлично может выразить все [См.: Тер-Минасова, 2000, с. 223].


[Закрыть]. Русские проявляют меньший интерес к форме, к систематизации, они более свободны в выражении, соответственно и формы выражения в языке менее упорядочены и более разнообразны.

Исследование тактик модификации поведения собеседника с помощью регулятивных речевых актов (регулятивов) в русской и американской культурах демонстрирует существенные различия. Во второй не только гораздо реже используются такие регулятивы, как замечания, но даже отсутствует лексема, точно отражающая понятие замечание, – таковы традиции и нормы речевого поведения. Если русский прибегает к замечаниям, то американец использует речевой акт просьбы. Практически отсутствует сниженная лексика, оскорбляющая достоинство адресата. Для модификации поведения собеседника (побуждение адресата к действию, к общению, коррекция эмоций собеседника и др.) американцы предпочитают использовать речевые акты просьбы, совета, приглашения, так как они наименее конфликтны. Не принято открыто выражать недовольство собеседником, так как это может обидеть адресата или затронуть его личные интересы. Если в российской коммуникативной культуре выделено четыре контекста, в которых наиболее частотны замечания (школа, вуз, семья, общественные места), причем возможны замечания в адрес лиц с равным социальным статусом, в том числе в оскорбительной форме, то выделение коммуникативных контекстов второго и четвертого для американской культуры нерелевантно [Шилихина, 1987]. Американцы не делают замечаний равным по социальному статусу лицам, а также незнакомым детям. (О цикле исследований воронежских ученых в области этнокультурной специфики коммуникативного поведения см.: [Стернин, 2001]).

С сожалением констатируем, что подобные заключения позволяют трактовать коллективную русскую языковую личность как авторитарную, вследствие чего представленные в параграфе 1.2. характеристики демократического типа языковой личности являются весьма актуальными для системы образования.

На основе материала, изложенного в данном подразделе, сформулируем следующие выводы:

1. Языковая личность предстает в современной науке как многокомпонентный набор языковых способностей, умений, готовностей к осуществлению речевых поступков разной степе ни сложности, классифицируемых по ряду оснований. Утверждение антропоцентрической лингвистики как гуманистического направления современного языкознания, генетически восходящего к лингводидактике – «первичной теории языка», создает теоретическую основу реализации личностно-ориентированного подхода к языку в обучении.

2. Анализ соотношения методики преподавания русского языка, лингводидактики как ее теоретического ядра и антропоцентрической лингвистики свидетельствует, что антропоцентризм на данный момент не является ведущим принципом преподавания языка: отправной пункт лингводидактических построений – «образ языка» системно-структурной лингвистики, препарируемый в соответствии с представлениями о психологических особенностях личности, но не сама языковая личность. Концепция ЛР образования нацелена на преодоление этого противоречия.

В данном подразделе решаются следующие задачи:

– проанализировать феномен «риторического Ренессанса», характеризующего развитие речеведческих дисциплин во второй половине ХХ в. (в России – с 90-х гг.);

– проследить процесс возрождения риторического образования в России, обусловленный эпохой перестройки, демократизации и гласности;

– обосновать закономерность формирования интегративного ЛР подхода на базе трактовки неориторики как «функционального языка культуры» и признания паритетности и взаимодополняющего характера лингвистики и риторики.

В лингвистических кругах зачастую бытует узко прикладное понимание риторики как учения об ораторском искусстве. Однако в этом вопросе, безусловно, следует ориентироваться на словарные трактовки 90-х гг. (Формулируя базовые понятия в параграфе 1.2, мы посвятили два абзаца риторике, однако в специальном разделе необходимо более подробное рассмотрение.) По словарю-справочнику «Педагогическое речеведение» под ред. Т. А. Ладыженской и А. К. Михальской (М., 1993, 1998) риторика (греч. rhetorike techne от rhetor – оратор) – теория и практическое мастерство целесообразной, воздействующей, гармонизирующей речи. Особо подчеркнем, что возникшая в античности (середина первого тыс. до н. э.) теория риторики синкретически заключала в себе все основные дисциплины гуманитарного круга. Именно в связи с завершением их выделения и специализации к середине XIX в. риторика утратила методологический статус фундаментальной теоретической области знаний.

Как известно, в начале XX в. предмет «Риторика» был исключен из школьного преподавания в России, так как к концу XIX в. наиболее массовым, самым влиятельным видом текстов стала художественная литература, филологическая мысль перенесла фокус исследований в область поэтики, активно развивались науки о художественной литературе [Рождественский, 1986, с. 9]. Попытки обновить риторику применительно к новой социокультурной ситуации 20-х гг. имели место: под эгидой А. В. Луначарского был создан Институт живого слова, создавались методические пособия для советских агитаторов и пропагандистов. Однако восстановления риторики в статусе «философии филологии» в рассматриваемый период не произошло, и ее функции стали брать на себя «дочерние» дисциплины. Прежде всего это культура речи, получившая сильный нормализаторский уклон (вместо коммуникативно-прагматического) в связи с необходимостью обеспечить элементарную грамотность огромных масс населения.

В итоговой таблице «Исторические изменения предмета риторики в России» учебного пособия А. К. Михальской находим: XX в., первая половина. Риторика как наука окончательно уступает место ряду дисциплин, возникших на ее основе: стилистике и поэтике, герменевтике и теории литературы, культуре речи и методикам преподавания языков, лингвистике текста, лингвистической прагматике (науке о языковом воздействии) и ее области – неориторике. XX в., вторая половина. Синтез всех этих дисциплин и классической риторики приводит к становлению современной риторики [Михальская, 1996 а, с. 27–28]. Эти процессы конкретизируются в словарной статье:

«Развитие гуманитар ной культуры с середины XX в. отмечено т. н. «риторическим Ренессансом», или «возрождением риторики». Это касается, в первую очередь, теории риторики: лингвистика и литературоведение вновь обращаются к классическому риторическому наследию, переосмысливая его на новом уровне…

Со второй половины XX в. за рубежом отмечается интерес к риторической практике, возникают специальные методики и курсы совершен ствования речевого общения, слушания и понимания, быстрого чтения и пр. В последние годы проявления «риторического Ренессанса» заметны и у нас. Однако современная отечественная теория общей риторики, предметом ко торой являются общие закономерности речевого поведения, действующие в различных ситуациях общения, и пути оптимизации речевого общения, в отечественной филологии только начинает разрабатываться. То же касается и современных частных риторик, на основании которых возможно совершенствование речевого общения в так называемых «сферах повышенной речевой ответственности» (таких как дипломатия и медицина, педагогика и юриспруденция, административная и организаторская деятельность, социальная помощь, журналистика, торговля, услуги и пр.)» [Педагогическое речеведение, 1998, с. 203–204. – Курсив наш. – А.В.].

Отметим в связи с этим, что в системе американсокого образования традиция преподавания риторики фактически не прерывалась, осуществляясь в рамках курса «Речь» («Speech»). Американцы взяли на вооружение аристотелевскую трактовку риторики – как науки о средствах убеждения относительно каждого данного предмета – и успешно развивали идеи «топики» Аристотеля в многочисленных эвристиках. Популярные после перестройки руководства Д. Карнеги, П. Сопера, воспринятые как откровение, были типичными для американской коммуникативной культуры. (Отечественные пособия – Ножин Е. А. «Основы советского ораторского искусства» (М., 1973), Апресян Г. З. «Ораторское искусство» (М., 1978) и подобные, очевидно, вследствие своего академизма, были мало известны, тем более что не только в школах, но и в вузах предмет риторики отсутствовал). Так как риторическая культура является прежде всего речемыслительной, и, повторим, овладеть риторическим классическим каноном означает приобщиться к европейской мыслеречевой культуре (А. К. Михальская), вполне правомерно, на наш взгляд, связать факт непрерывности риторического образования в США и исчезновения риторики как учебной дисциплины в России в ХХ в. с экономическим и политическим процветанием первого и кризисным состоянием второго государства в настоящий момент[12]12
  В дискуссионном порядке выскажем гипотезу о том, что за основу в них были приняты разные трактовки риторики. Как известно, первое направление в ее истории – наука и искусство «говорить убедительно» (Аристотель) не было единственным, варьируясь в древнеримских интерпретациях Цицерона и Квинтилиана в пределах не только «говорить хорошо», но и «говорить красиво», вплоть до малосодержательного витийства. И если американцы довели до компьютерного воплощения аристотелевскую концепцию (эвристики Пайка, Ларсона и др., см.: [Сычев, 1991], то в трактовке русифицировавшего римскую риторику М. В. Ломоносова это наука о всякой вещи красно (т. е. красиво! – А.В.) говорить и тем преклонять к своему об оной мнению. Риторическое изобретение как «размножение идей», по М. В. Ломоносову, разумеется, разрабатывалось во всех русских риториках (Кошанского, Зеленецкого и др.; полный библиграфический список см. в специализированном журнале «Риторика» (М., 1995). Однако, очевидно, упор в обучении делался больше на вызывавшие критику за «схоластику» таксономии тропов и фигур, натаскивание в области выражения, изоморфной столь плодотворно развившейся поэтики как рецептивной параллели риторики (та же элокуция, но в готовом тексте, т. е. словесное искусство, стиль художника слова).


[Закрыть]. Перестройка, первые публичные речи на съездах обнажили неумение говорить публично как оборотную сторону недостаточного умения мыслить, невладения политической культурой[13]13
  Специального риторического анализа заслуживает феномен «захлопывания» академика Сахарова, который, с одной стороны, связан со спецификой культуры слушания аудитории; с другой стороны, при оптимальном владении письменной речью возможна беспомощность в жанре устного выступления на сцене.


[Закрыть].

Стремительное осознание в России конца ХХ в. значимости риторики в системе гуманитарного знания потребовало обращения к классическому риторическому наследию. Если в прошлые десятилетия такие издания были единичными [Ломоносов, 1952; Цицерон, 1972; Аристотель, 1978 и некоторые др.], то в конце 80-х – в 90-х гг. восполнению этой образовательной лакуны способствовал целый ряд научных и учебных изда ний [Грималь, 1991; Исаева, 1994; Минеева, 1994 б; Логика и риторика 1997 и многие др.]. Активизируется интерес к истории риторики в России [Красноречие Древней Руси, 1987; Вомперский, 1988; Граудина, Миськевич, 1989; Елеонская, 1989; Поварнин, 1993; Минеева, 1994; Русская риторика, 1996; Аннушкин, 1999 и др.]. Так, В. И. Аннушкин скрупулезно анализировал в своих работах редакции риторики XVII века, старообрядческую риторику, риторики петровского времени, включая руководства М. В. Ломоносова. В итоге исследователем была издана книга «Ис тория русской риторики. Хрестоматия» (М., 1998). Рассматриваются достижения отечественной риторики, представляемой теорией и практикой таких ключевых фигур российской словесности XVIII в., как М. В. Ломоносов, Г. Р. Державин (наш опыт анализа риторическим фигур в поэтическом языке последнего см.: [Ворожбитова, 1993]), А. С. Пушкин [Михайлова, 1988] и др.

Античная риторика разработала фундаментальные основы искусства красноречия, не утратившие своего значения до наших дней. Стержнем классической риторики является риторический канон, который состоит из пяти частей, соответствующих этапам подготовки публичного выступления. Напомним, что «античный (классический) риторический канон есть опробованная тысячелетиями и соответствующая общим закономерностям человеческого мышления и речи парадигма (образец) мыслительной и речевой деятельности» [Михальская, 1996 а, с. 128]. Приведем его краткую характеристику, опираясь также на др. источники.

1. Инвенция (нахождение, изобретение мысли) – разработка содержания высказывания, т. е. подразделение темы на составляющие ее подтемы. Античный образец предлагает понятийную решетку, или систему топосов (общих мест) как «способов мысли» о любом предмете. Совокупность общих мест – смысловых моделей, называется топикой. Топика отражает общие законы человеческого мышления. В старых риторических руководствах приводилось от 15 до 40 топов. Для современного ритора признаются наиболее актуальными следующие смысловые модели: род и вид; 2) определение; 3) целое – части; 4) свойства; 5) сопоставление; 6) причина и следствие; 7) обстоятельства; 8) пример; 9) свидетельства; 10) имя [Там же, с. 132–159].

Инвентивный этап мыслеречевой деятельности ставит также задачи отбора общих мест в соответствии с ситуацией общения и сознательного выбора способов убеждения слушателей. Согласно Аристотелю, изобретая содержание конкретной речи, говорящий должен думать сразу в трех измерениях: о собственном ораторском образе, т. е. о своей нравственной позиции, честности и искренности, ответственности за свои слова; о доказательности самой речи; о слушателях и их эмоциях. Соответственно, тремя идейно-смысловыми компонентами речи, организующими деятельность ритора на этапе конструирования содержания высказывания, выступают этос, логос и пафос. Этос (от греч. «нравы») – этическое, нравственно-философское начало речи; логос (от греч. «аргументы») – словесно-мыслительное, логическое ее начало; пафос (от греч. «страсти») – эмоциональное начало речи [Львов, 1995, с. 220, 223, 232].

А. А. Волков рассматривает данные категории как «три аспекта проявления личности человека в слове» и «отношения ритора к аудитории», которые «проявляются в оценках образа ритора аудиторией». Этос есть знание уместности высказывания, которая определяется «правильным включением монологического высказывания в диалог, т. е. знанием того, кто, кому, когда, при каких обстоятельствах, с какой целью, каким образом, что может сказать». Логос – владение интеллектуальными ресурсами аргументации: «риторическая аргументация – совокупность словесно оформленных ходов мысли, содержащихся во взаимосвязанных высказываниях, приводящих к согласию и присоединению аудитории». Пафос есть эмоциональная техника аргументации; в общей риторике изучаются технические приемы создания литературного пафоса и риторических эмоций – гнева, сострадания, патриотизма, солидарности и т. д.). Как подчеркивает автор, «современная русская техника аргументации имеет глубокие исторические корни: она восходит к византийской и античной культуре публичной речи и восприняла методы и формы аргументации западноевропейских обществ. Строй и терминология риторики отражают и нормируют технику аргументации. Преемственность риторической терминологии, как и грамматической, позволяет понимать аргументацию как культуру мышления и слова» [Волков, 1996 а, с. 17–18. – Курсив наш. – А.В.].

2. Диспозиция (расположение изобретенного) – выстраивание имеющейся совокупности идей в необходимом порядке в соответствии с коммуникативным замыслом. Античный риторический канон предлагает шесть важнейших «частей речи», определяющих ее линейную структуру: 1) введение; 2) предложение, или теорема; 3) повествование; 4) подтверждение; 5) опровержение; 6) заключение. Современное построение речи может заметно отличаться от классической традиции, однако основные этапы – введение, развитие темы и заключение — до сих пор остаются главными «частями» речевого произведения. В старых риториках содержатся подробные рекомендации по расположению содержания в зависимости от типа речи: описания, повествования, рассуждения.

3. Элокуция (языковое оформление) – этап облечения мыслей в слова, на котором происходит тщательный отбор слов и их сочетаний (смысловой, стилистический, даже звуковой), выбор ритма, общей структуры фразы, выбор тропов и фигур речи, специальных риторических приемов, которые призваны пробудить чувства слушателей, вызвать эстетическое наслаждение.

К важнейшим тропам относятся метафора, метонимия, эпитет, сравнение, олицетворение, ирония, парадокс, намек и др. К фигурам речи относятся антитеза, градация, повтор, период, единоначатие, риторический вопрос (обращение, восклицание), создающие эмоциональный контакт с адресатом фигуры одобрения, умаления, уступки и др.

4. Меморио (запоминание) – это этап подготовки к произнесению речи, в том числе – с использованием специальных мнемонических приемов. Мнемоника, или мнемотехника (от греч. «искусство запоминания») – совокупность приемов, имеющих целью облегчить запоминание возможно большего числа сведений, фактов.

5. Акцио (произнесение) – выступление перед аудиторией, в котором содержание речи и образ оратора сливаются воедино, причем важную роль для достижения коммуникативного эффекта играют техника речи (фонационное дыхание, голосообразование, дикция) и кинетика (движения, жесты, мимика) говорящего.

Обобщенную характеристику риторического канона как алгоритма мыслеречевой деятельности находим у Цицерона: «Все силы и способности оратора служат выполнению следующих пяти задач: во-первых, он должен приискать содержание для своей речи; во-вторых, расположить найденное по порядку, взвесив и оценив каждый довод; в-третьих, облечь и украсить все это словами; в-четвертых, укрепить речь в памяти; в-пятых, произнести ее с достоин ством и приятностью» [Цицерон, 1972, с. 102]. Современные исследователи подчеркивают триединство риторики, которая «была искусством убеждать с помощью слов, наукой об искусстве убеждать с помощью слов и процессом убеждения, основанным на моральных принципах» [Хазагеров, Ширина, 1994, с. 4].

Актуализация классического риторического канона на новом витке гносеологической спирали, представление его частей в свете достижений теории коммуникации и психолингвистики как этапов универсального идеоречевого цикла «от мысли к слову» в сб. обзоров ИНИОН «Неориторика: генезис, проблемы, перспективы» (М., 1987), прежде всего во вступительной статье Н. А. Безменовой, имело важнейшее значение для формирования «риторического взгляда» на современную речевую практику. Как известно, ос новоположник неориторики X. Перельман, выстроив свою теорию аргумен тации на основе обобщения эффективных приемов современной речевой практики, неожиданно для себя обнаружил, что заново открыл каноны Ари стотеля [Неориторика, 1987]. Важной в методологическом отношении является монография Н. А. Безменовой «Очерки по теории и истории риторики» (М., 1991). Инвенция трактуется автором как анализ темы с последующей ее субкатегоризацией на основе селективной решетки данных – на бора «общих мест»; диспозиция – как линейная экспо зиция референта, его синтагматическое развертывание; элокуция – этап вербализации референта, или собственно текстообразование [Безменова, 1991, с. 43]. Авторы публиковавшихся позднее научных работ и учебных пособий по риторике, как правило, ссылаются на эти издания (Ю. В. Рождественский, А. К. Михальская, М. Р. Львов и др.).

Возрождение русской риторики как фундаментальной филологической дисциплины на современной теоретической основе имеет особое значение. В 90-е гг. этому способствовали демократические преобразования в обществе, открытость границ, возможность обращения к теории и практике риторики за рубежом. В последние годы становится все более очевидным, что отечественный «риторический Ренессанс» конца 80-х – начала 90-х гг. не есть только запоздалое подражание Западу. Как писал еще В. В. Виноградов, причина возрождения интереса к риторике в русской филологии лежит в принципиальном пересмотре теории слова и в изменении общего направления лингвистических интересов [Виноградов, 1980]. Это обусловлено тем, что риторика, вытесненная и видоизмененная, действующая в других условиях и под другими именами (О. Майнбергер) остается действенным и системообразующим ферментом филологического знания. Как пишет С. С. Аверинцев, конец длинного ряда эпох, когда идея нормы определенным образом формировала даже самые эксцентрические явления и ставила свои задачи рефлексии – это не «конец риторики»: мы оказываемся в постриторическом состоянии культуры. Риторика никуда не исчезла, никуда не делась, а просто «снята» (angehoben в гегелевском смысле слова), открытая еще софистами рефлексия «остается навсегда с нами, как наша судьба и наше достояние» [Аверинцев, 1996, с. 12]. Однако анализ современной филологической литературы свидетельствует, что постриторическое состояние культуры является, скорее, неориторическим. В основании риторики лежит триада Аристотеля «говорящий – предмет речи – слушающий» (ср. дидактический треугольник «учитель – предмет преподавания – обучающийся» [Начальное лингвориторическое образование, 1999, с. 4]), а согласно современным языковедческим исследованиям, «говорящий – слушающий» – центральные категории коммуникативной лингвистики. Если «углы» семантического треугольника соотнести с феноменом «говорящего» и «слушающего», то станет очевидным, что два из них – «мышление и язык» – оказываются онтологически связанными с деятельностью языкового сознания говорящего и слушающего» [Лисоченко, 1992, с. 4–5].

Рассмотрим некоторые представляющиеся особенно важными аспекты современных отечественных трудов по риторике, прежде всего отражающие ее методологический, интегрирующий и методический характер. Подобно тому, как «все пути ведут в Рим», все современные концепции и направления устремлены под купол интегративной риторической теории, которая отражает именно стремление к максимально возможной на сегодня целостности рассмотрения языка. В лингводидактическом аспекте эту мысль хорошо выразил М. Р. Львов, подчеркнувший, что неориторика XX в. носит интегративный характер, так как рассматривает «проблемы коммуникации, речевой деятельности, конструирования текста, полноценного восприятия речи, обратной связи»: «Современная риторика является вершиной языкового образования, соединяя его отрасли под единой «крышей» практического применения»; в неориторике и в классической риторике «интегрируются языковое знание и литературная теория, свой родной и интернациональный речевой опыт, грамматика и стилистика, структура языка и механизмы речи, мир социальных отношений и индивидуальный мир мыслей и чувств человека» [Львов, 1995, с. 104]. Статус риторики, вернувшейся на российскую авансцену с префиксом «нео», как и любой инновации, расценивается в настоящее время неоднозначно, о чем свидетельствуют многочисленные дискуссии. To, что риторика, как приходилось нам слышать в ходе дискуссий, якобы «понавыхватывала термины других дисциплин, о чем свидетельству ют даже словари риторических терминов», лишь подтверждает тот факт, что истоки стилистики, культуры речи, прагмалингвистики и других современных речеведческих дисциплин – в античной риторике. Это убедительно показано, например, Б. Н. Головиным [Головин, 1988, с. 6], Н. А. Безменовой [Безменова, 1991, с. 121], А. К. Михальской [Михальская, 1996 а, с. 27–28] и другими специалистами.

В целях выяснения соотношения риторики и грамматики, что принципиально важно для концепции ЛР образования, обратимся к работе А. А. Волкова «Риторика в филологическом образовании», в которой подробно рассматривается, в частности, сущность средневекового понятия тривиум.

Систему тривиума как содержательную основу общего языкознания образуют грамматика, диалектика и риторика – взаимно дополнительные аспекты словесной деятельности и части науки о слове. Дисциплины тривиума объединены топикой – иерархически организованной системой общих мест, которая составляет ядро культуры и освоение которой является главной дидактической задачей тривиума. В отношении к иерархии ценностей культуры словесные искусства образуют систему взаимодополняющих отношений: 1) грамматика и риторика характеризуются опорой на прецедентную норму, мотивированностью языкового знака, ориентацией на словесность; 2) грамматика и диалектика характеризуются абстракцией от личности, общеобязательностью знания; 3) риторика и диалектика характеризуются абстракцией от конкретной системы языка, конвенциональностью языкового знака, содержат частные нормы.

Как пишет А. А. Волков, формирование сравнительно-исторического и типологического методов и введение в нормативный обиход идей сравнительной грамматики привели к вы членению лингвистики как отдельной науки и к разрушению структуры тривиума в университетском, а потом и в школьном преподавании словесности, так как грамматика, связывающая риторику и диалектику с системой языка, составляет основу тривиума. Упразднение тривиума в частном языкознании привело к тому, что риторика была исключена из преподавания в середине прошлого века, а диалектика, сведенная к формальной, а затем символической логике, не рассматривается как наука о словесности. Разветвленная система филологических дисциплин развивалась из грамматики и поэтики, пограничная проблематика которых во второй половине XVIII в. образовала стилистику [См.: Волков, 1996 б].

Данные процессы и привели к торжеству лингвоцентризма в обучении родному языку. На решение этой подробно рассмотренной в предыдущих параграфах проблемы направлено восстановление в средней и высшей школах курсов риторики и разработка их научно-методического обеспечения. Согласно А. А. Волкову, «как учебная дисциплина русская риторика предполагает специальное и литературное образование ритора: осознанную мировоззренческую позицию, компетентное владение предметом аргументации и использование уместной техники речи, вытекающее из изучения литературных норм ее построения» [Волков, 1996 а, с. 5]. С 90-х гг. публикуется целый ряд учебных пособий риторической ориентации [Сопер, 1992; Михальская, 1992, 1996 а, 1996 б; Михайличенко, 1993; Аннушкин, 1994; Кохтев, 1994; Введенская, Павлова, 1995; Львов, 1995, 2002; Волков, 1996 а; На подступах к риторике, 1996; Леммерман, 1997; Зарецкая, 1998; Анисимова, Гимпельсон, 1998; Бадмаев, Малышев, 1999; Тимонина, 1999; Александров, 2000; Ивин, 2002 и др.], в том числе профессионально ориентированные на педагогическую профессию [Маров и др., 1993; Юнина, 1995; Риторика. Культура речи учителя, 1998; Мурашов, 1999; Клюев, 1999 и многие др.]. Если в конце 80-х гг. едва ли не единственным учебником с термином «риторика» в заголовке было киевское издание [Гурвич, Погорелко, 1988], то прогресс несомненен.

Причину такого «риторико-педагогического Ренессанса» хорошо объяснил крупнейший методист в области русского языка М. Р. Львов. Анализируя факторы, которые подспудно начали созревать уже в 20-е – 50-е гг. XX в. и привели к возрождению риторики в конце 80-х гг., ученый указывает среди причин этого явления несколько, действовавших одновременно:

1) острый и быстро растущий интерес молодежи к «ретро», к старине, к классической культуре, и особенно к «гонимой» науке;

2) потребности демократического развития общества в 80–90-е гг., осознание роли речевых умений каждого члена общества, их роли в развитии полноценной личности. Парламентские баталии, транслируемые по телевидению, продемонстрировали всем низкий уровень ораторства даже среди образованных людей, народных избранников;

3) падение интереса к изучению сухих, далеких от потребностей жизни грамматико-орфографических курсов в общеобразовательной школе, не обеспечивающих насущных умений общения, необходимого каждому. Усилилась тяга к широким, многогранным курсам словесности, к общечеловеческой культуре, к обширным филологическим программам. Ожидается, что риторика способна заполнить возникший вакуум в этих областях;