Текст книги "Константы русской политической культуры"

Модернизация

В конце 1990-х годов российская экономика находилась в очень тяжелом состоянии. Власти не могли отыскать достойного выхода из сложившейся ситуации и решились на такой неоднозначный шаг, как дефолт 1998 года.

Откровенно говоря, я не думаю, что на земле есть еще хотя бы одно правительство, которое смогло бы совершить подобный шаг и добиться при этом таких огромных результатов. Вразрез с многовековой российской традицией «отрубать хвост у кошки в три приема» все было сделано очень быстро и четко. Миллионы людей, сотни и тысячи предприятий были разорены, правительство потеряло всякое доверие внутри страны и за рубежом, над страной повисло физически ощутимое отчаяние, но ценой всего этого власть получила время и возможность экономического маневра. Теперь все зависело от того, как она сможет этой возможностью воспользоваться.

Дефолт 1998 года привел к модернизации бизнес-элиты. В новых условиях выживали те предприниматели, которые не доверяли никому, и прежде всего не ожидали от государства помощи и защиты. В результате вместо патерналистских отношений между государством и бизнесом стали складываться партнерские, что привело к быстрому росту производства. Спор между либеральной и автократической моделями развития экономики был решен в традиционном для России ключе: государство не вмешивается в бизнес, но жестко контролирует соблюдение своих интересов вне всякой зависимости от «рамки» закона.

В этом отношении чрезвычайно характерно «дело Михаила Ходорковского». Совершенно понятно, что бывший олигарх был арестован не за свои налоговые нарушения. Даже не за ту прямую уголовщину, о которой шепотом говорили люди, осведомленные о деятельности банка «Менатеп» в первой половине 1990-х.

Преступление Ходорковского заключалось в попытке рыночным способом предоставить международным монополиям контроль над российскими энергоносителями.

В свое время Николай II, самодержец всероссийский, получив информацию о примерно столь же неблаговидной деятельности главы Путиловского завода, просто позвонил в правление и произнес одно только слово: «Цыц!». Путилов все понял, отменил заключенные сделки и принес извинения. Ходорковский оказался не столь понятливым. Зато на его примере государство четко продемонстрировало границы, за которые бизнесу заходить не следует. И это был второй важнейший шаг на пути экономической стабилизации после дефолта.

Консолидировать разрушенную стратегическую позицию после тяжелых поражений и длительного отступления очень трудно, однако по крайней мере ясно, что именно надо делать. Владимир Путин, российское правительство, бизнес, даже Государственная дума (по мере возможностей) поставили перед собой значительно более сложную задачу, нежели стабилизация. Современная Россия встала на путь модернизации.[18]18
  Переслегин Сергей. Россия сосредоточилась. Русский Журнал. 1 февраля 2007 г.


[Закрыть]

Сергей Переслегин

Национал-изоляционизм

Национал-изоляционисты исходят из того, что русским-де пришла пора «пожить для себя» и «сбросить с плеч» кавказцев, татар и другую «нерусь». То есть отколоть от России некую «Русь» или даже несколько «русей» («Поморию», «Казакию» и т. д.), не пускать туда мигрантов и жить долго и счастливо. Не скрывая ненависти ко всей имперской истории России и русских, изоляционисты «теоретически» обосновывают свои прожекты необходимостью перезагрузки «авторитарной» московской «матрицы» государственности на «демократическую» новгородскую (либо «русско-литовскую»), расписывают прелести «многополярной Гардарики».

Довольно показательно, что некоторые изоляционисты пытаются реабилитировать организаторов «Локотской республики» и РОНА. Эта публика легко сомкнется, уже смыкается с нерусскими национал-экстремистами, жалеющими, что Россия не разделила судьбу СССР, и живущими ожиданием нового шанса. До кучи сюда добавляются всякие безумные (но вовсе не безвредные) фантазеры, вроде тех, кто изобретает «сибирский язык», создавая тем самым базу нового «украинства» на радость Бжезинскому со товарищи.

Если «нацисты» практически всегда «имперцы», то национал-изоляционисты проклинают империю. Опять же «нацисты», как правило, отвергают демократию как идею и тем более как политическую практику и ненавидят Запад, зато некоторые изоляционисты подхватывают либеральные и западнические лозунги, рядясь в национал-демократов. Мол, уничтожим «эрэфию» и тогда появится шанс построить «нормальную цивилизованную страну» по европейскому стандарту. Некую «русскую Данию» или «русскую Австрию». Поэтому еще одни потенциальные контрагенты изоляционистов – западные националистические и национал-экстремистские организации и деятели, не имеющие «пунктиков» по поводу славян и непосредственно русских, «признающие» наш народ частью «цивилизованного мира». Общая повестка понятна: «борьба Севера с Югом», противостояние миграции из неевропейских стран и регионов, воинственный антиисламизм и т. п.

Впрочем, основная масса национал-изоляционистов все же настроена отгородиться и от «неруси», и от Запада.

Обычно говорят, что «нацисты» более опасны, а национал-изоляционисты, соответственно, менее, поскольку-де идеи последних из-за своей экзотичности никогда не получат широкого распространения. Русские люди слишком любят и ценят державность, а изоляционизм (любой) и саморазделение ее полностью отменяют. Следовательно на идиотов, рассуждающих о реставрации Гардарики или пишущих тексты на «сибирском языке», можно не обращать внимания. В общем, это так и есть, но?

Надо учитывать, что товарищи, ищущие пути дестабилизации ситуации в России, и в контексте приближающихся федеральных выборов, и в стратегической перспективе пытаются и будут дальше пытаться играть на национальном вопросе. Им интересны все, кто так или иначе способен генерировать недовольство, протест, «смущать умы». Как «паладины русской империи», так и пропагандисты «компактного национального государства». Как те, кто способен организовать многолюдный митинг, так и те, кто всего лишь строчит статейки для маргинальных сайтов и морочит головы сотне-другой праздных чудаков.[19]19
  Иванов Виталий. Империя и национализм. Русский Журнал. 1 ноября 2006 г.


[Закрыть]

Виталий Иванов

III. РУССКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА

Русские партии

Партии в их современном понимании возникли в России достаточно поздно и по отношению к нашей тысячелетней истории сравнительно недавно.

Первая тройка партий возникает в конце XIX века – это народнические организации «Земля и воля», «Народная воля», «Черный предел». Все эти партии нельзя назвать партиями русской политической традиции, потому что ядром их программы и являлась как раз ломка политической традиции, ее ликвидация, уничтожение сложившейся общественной системы.

В 1905 году партии легализуются, и доминируют те, что противостоят русской политической традиции. На левом фланге это в первую очередь марксисты, большевики, меньшевики, для которых Россия – отсталая страна, слабое звено в системе империализма, а образцом для подражания является Социал-демократическая партия Германии, ее вожди и идейные вдохновители – Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Чуть правее – конституционные демократы, которые относят себя к либерально-западнической традиции.

Очень размытая, скорее даже протопартия, которая могла бы стать партией русской политической традиции, но не стала партией как таковой, – это октябристы. И еще правее – «Союз русского народа» и прочие структуры, которые в чем-то традиционны для России, если бы не одно «но»: они не являются партиями, их программа – ликвидация политики и партий как они есть, возврат к нормальному самодержавному устройству России.

Таким образом, возникшие тогда партии изначально противопоставляли себя русской политической традиции. И именно на этом фоне одна из них, сначала самая маленькая, большевистская, побеждает, превращается в доминирующую, захватывает власть и начинает кромсать и уничтожать ненавистную ей русскую политическую традицию. Но вскоре выясняется, что мировая революция невозможна, что страной придется править всерьез и надолго, и Коммунистическая партия начинает обрусевать, то есть приобретать некоторые черты, свойственные для русских традиционных представлений о политике. Но и компартия перестает существовать как партия – она превращается в институт государственного управления.

Возрождение партий начинается в 1990-е годы прошлого века, и этот процесс во многом схож со становлением многопартийности в начале ХХ века. Однако сегодня в России формируется такая политическая система, которая вызрела в недрах русской политической традиции. Мы, с одной стороны, больше не хотим слепо копировать западный опыт, а с другой – осознаем значимость отечественной политической культуры. Последнее обстоятельство вселяет уверенность, что русская политическая традиция наконец сумеет выразить себя в форме демократической многопартийной политсистемы.[20]20
  Исаев Андрей. Из выступления на дебатах «Русская политическая традиция. Преемственность и преемничество» 30 октября 2006 г.


[Закрыть]

Андрей Исаев

Русское государство

Народы сберегают и сохраняют себя разными способами. Еврейский народ прошел через тысячелетия, не имея единого государства и постоянно налаженных связей. Он сохранился благодаря иудейской религии, которая его объединяла. Польский народ, разделенный на протяжении нескольких столетий на три государства, тем не менее сохранил единство благодаря своеобразной польской вариации католичества. Немецкий народ, раздробленный столетиями на триста государств, был объединен особой немецкой духовностью, немецкой культурой и немецкой философией.

Самым важным объединяющим фактором для русского народа на протяжении веков было государство. Наверное потому, что русский народ пережил монголо-татарское иго – он чуть было не утратил национальную идентификацию, не растворился именно потому, что утратил государственность, – и он восстановился как народ, восстановив свою государственность.

Поэтому государство, независимое и сильное, всегда было главной формулой собирания и сбережения народа. По этой же причине русские, оторванные и живущие в других странах, редко образуют диаспоры и очень быстро ассимилируются или растворяются. Уже второе поколение русских эмигрантов не чувствуют себя русскими: они оторвались от главного, что объединяет русский народ – русского государства. Именно поэтому угроза государству, угроза государственному суверенитету воспринимается как важнейшая национальная угроза.

Любой режим может быть поддержан русскими при условии, что он сохранит государство от внешней экспансии. И наоборот, каким бы прекрасным ни был режим, какая бы великолепная программа ни предлагалась, если она воспринимается как угроза национальному суверенитету, она отторгается. Наполеон, который пришел с идеалами свободы и освобождения крестьянства, был угрозой государству, и потому встретил дубину народной войны.

Красная армия в 1941 году рухнула под первыми же ударами фашистских войск, и фашисты вступили на земли, где только что бушевали крестьянские восстания против коллективизации. Несмотря на это, немцы встретили ожесточенное сопротивление, столкнулись с народной войной. И Сталин, которого еще недавно в созданных советской властью колхозах проклинали, оказался героем войны, потому что он стал символом борьбы за национальный суверенитет, за национальное самосохранение.[21]21
  Исаев Андрей. Из выступления на дебатах «Русская политическая традиция. Преемственность и преемничество» 30 октября 2006 г.


[Закрыть]

Андрей Исаев

Права и свободы

Корпус идей, связанных с правами и достоинством человеческой личности, как известно, сформировался в западной культуре. И православный Восток, и мусульманский, и иудейский, и буддийский, и индуистский, и так далее к этого рода деятельности не имеют никакого отношения. Творческого столкновения идей, то есть выработки ценностей, обеспечивающих права и свободы человека, никогда не было.

При создании Организации Объединенных Наций были приняты те кодексы и те идеи, которые вызрели в недрах западной цивилизации. К сожалению, советская дипломатия в то время совсем не интересовалась мировоззренческими вопросами, она просто блефовала, подписывая все эти всеобщие декларации. Тогда не верили, что эти вопросы со временем станут актуальным для Советского Союза. Теперь, когда мы живем в едином мире, когда рухнули все стены, разделяющие Восток и Запад, все нормы, на которых основывается западное законодательство, стали и для нашего законодательства обязательными. Поэтому начался процесс их переосмысления.

Но не можем же мы в очередной раз принять очередной – изм так же бездумно, как мы в свое время приняли марксизм! Не может же русский народ, великая Россия быть постоянно ведомыми! Постоянно брать под козырек перед чужими идеями! Поэтому, не отвергая эти идеи, мы сказали: слушайте, давайте посмотрим на них с точки зрения нашей традиции. Может быть, что-то полезное получится из этого… И, на мой взгляд, получилось.

Идея заключается в следующем: если мы настаиваем только на правах и на свободах человека, если мы подчеркиваем приоритет права и свобод человека, то мы ставим под вопрос нечто очень важное, присущее человеку и человеческой природе.

Мы ставим под вопрос систему нравственных ценностей. Вы спросите: а почему? А вот почему. Потому что человек, реализуя свою свободу, может совершать поступки добрые или злые. И что происходит, когда, реализуя свободу, человек совершает злые поступки? Он умножает зло, он совершает нечто опасное для самой жизни человеческой цивилизации.

Всемирный русский народный собор предложил маленькую поправку к существующим Декларациям о правах человека. Было сказано, что человек должен реализовывать свою свободу в системе нравственных координат, человек должен реализовывать свою свободу в системе нравственной ответственности. А если будет так, что произойдет на практике?

А на практике произойдет следующее. Люди, прикрываясь идеей свободы, не будут раскрепощать свой инстинкт, не будут разрушать нравственность, не будут осквернять святыни, не будут разрушать национального начала, не будут сталкивать лбами народы и цивилизации. Ведь только грех, который господствует в условиях как бы свободы, и приводит людей к некоему коллапсу.[22]22
  Лукьяненко Сергей. Из выступления в рамках дней Русской политической культуры.


[Закрыть]

Митрополит Кирилл

Рунет

Интернет породил очень интересную ситуацию. Пять-десять лет назад электронные сети объединяли не очень большое количество людей – это были скорее энтузиасты, профессиональные программисты, люди, так или иначе имеющие отношение к компьютерам. Примером может служить сеть «Федо», которая в каком-то виде существует и сейчас, хотя уже утратила свое значение. За последние годы Интернет стал доступным абсолютно для всех, и уже не вызывает удивления встреча в Интернете с парнишкой из какого-нибудь глухого сибирского или алтайского села, находящегося в сотнях километров от ближайшей цивилизации. У него есть Интернет, он туда пишет, ведет какой-то «Живой журнал», ведет блоги, спорит и так далее. С началом компьютеризации всей страны сложилось на порядок более интенсивное, чем в обычной жизни, общение, споры и взаимопроникновение мнений.

Никакая газета, никакое телевидение не могут дать такого эффекта сопричастности и такого разнообразия людей и мнений, которые есть в Интернете. В Сети большей частью молодые, активные люди, то есть те, кто будет делать политику, жизнь общества, культуру завтра, кто придет на смену нынешнему поколению активно работающих людей. И это делает Интернет очень интересной средой, где можно замечать тенденции, происходящие в обществе, и можно пытаться на них влиять. Однако Интернет в принципе не приемлет каких-то волевых, силовых решений. И любая попытка что-то навязывать авторитарными методами заранее обречена на провал.[23]23
  Митрополит Кирилл. Из выступления в рамках дней Русской политической культуры.


[Закрыть]

Сергей Лукьяненко

Правое-левое в русской политике

Надо отказаться от привычного определения векторов главных политических сил как правых и левых. Эти слова принесены к нам давно и издалека, уже на наших глазах их смысл не раз сменился. Вернуться к истокам смысла – тоже мало проку. Исторически левые те, кто подрывает порядок и сеет хаос (с целью установить свой, «новый» порядок). Правые, напротив, партия порядка. Когда левые за социальную справедливость, а когда за свободу наживы, зависит от порядка, который они ломают. Если на дворе капитализм – они за трудящихся, если советский строй – они за буржуа. Совсем людей запутали. Коммунисты даже говорят, что «они левые, но дело их правое».

От путаницы в понятиях много бед. Как понять, что в Гражданской войне социалисты-революционеры и марксисты-меньшевики воевали против большевиков, которым помогали генералы-монархисты Брусилов и Куропаткин? Все дело в том, что либералы-кадеты, эсеры и меньшевики были в России левыми. А широкий фронт правых включал в себя всех, кто стоял за российский порядок – с его патернализмом, самодержавным государством и семьей народов. И ядром мировоззренческой матрицы части правых был общинный крестьянский коммунизм, к которому после 1907 года примкнули и большевики. Монархия не устояла – дальновидные правые стали поддерживать большевиков. Поэт крупной буржуазии Брюсов воскликнул: «И вас, кто меня уничтожит, встречаю приветственным гимном».

Так большевики восстановили империю (и еще много чего). А для тогдашних левых что Российская империя, что советская – «империи зла». Так и сейчас левые и правые – это характеристики момента, а не отношения к главным ценностям. Революционер, сокрушивший тирана и установивший справедливый порядок, обязан превратиться в правого, защищающего этот порядок. Если он остается левым, «перманентным» революционером, то будет отторгнут. Обществу надо жить, а революция – это крайняя мера, спасение через катастрофу.

Так зачем нам рассуждать в понятиях «правые-левые»? Больше пользы от «карты», полюса которой – фундаментальные ценности. Их иерархия – тоже предмет спора, но он проще. Тут люди собираются согласно своим представлениям о добре и зле, о том, как надо было бы устроить жизнь в России.[24]24
  Кара-Мурза Сергей. Россия: между правым и левым. Русский Журнал. 28 марта 2007 г.


[Закрыть]

Сергей Кара-Мурза

Бюрократия

Российская бюрократия как тип порождена реформами Петра. Как петровский офицер не вырос из стрельца, чиновник не вырос из подьячего. Поэтому достаточно рассмотреть эволюцию чиновника с XVIII века. При проектировании его была взята скорее прусская модель чиновника, а не либеральная английская. Это тип службиста и бюрократа, но не элитарного, а содержащегося в черном теле, с низким жалованьем.

Как образованное сословие чиновничество в России формировалось вместе с интеллигенцией и восприняло ее важные культурные особенности. Главная из них – расщепление мировоззрения. Русский чиновник и интеллигент – фигуры традиционного общества, переживающего стресс модернизации. Уставом и образованием чиновнику были навязаны ценности протестантской этики – представление о человеке как атоме (индивиде), к которому надо относиться беспристрастно, в соответствии с его правами, определенными Законом. Самому же при этом надлежит быть честным и аскетичным. Реальная же традиционная культура заставляла его «входить в положение» человека, то есть относиться к нему «по совести» (на современном языке – «по понятиям»), а не исходя из бездушной инструкции (Закона). Раз так, то и к себе, грешному, надо относиться «по совести», а людей не обижать отказом от их благодарного подношения. Как говорил просителю бюрократ в притче Кафки: «беру, чтобы ты не подумал, что упустил что-то». Но бюрократ Кафки бездушен: берет, но не сочувствует просителю и нисколько не отступает от инструкции. А русский бюрократ по возможности поможет давшему взятку просителю или хотя бы пожалеет его.

В советское время чиновников собрали в «орден меченосцев» и превратили в касту («номенклатуру»). Это было гениальное изобретение, которое на целый исторический период дало СССР эффективную бюрократию при низком уровне коррупции. Затем неизбежно произошла предсказанная теорией Вебера «институционализация харизмы», и красные командиры, ставшие чиновниками, уступили место своим детям. Те уже имели не кастовое орденское сознание, а сословное. Не меченосцы, а новые баре.

За 1960-1980-е годы произошло два культурных сдвига. Достойно реализовать привилегии оказалось возможным только в структурах обществ потребления («как за бугром»). Модернизация (как духовный вектор) уступила место вестернизации. Свое население стало обузой, и в мировоззренческое ядро номенклатуры был включен социальный расизм.

В 1990– е годы та номенклатура в основном перешла в бизнес, а в бюрократию была рекрутирована масса людей из советского «духовного дна», социальной базы реформ. Цивилизованный социал-дарвинизм стал простым хамством (более человечным, но нестерпимым), коррупция как «инструмент прогресса» стала тупым воровством. И при этом наш госаппарат – чиновники – остается единственной организованной силой, которая способна худо-бедно противостоять давлению еще более разрушительных сил. Ни рынок, ни многопартийность этой защиты обеспечить не могут. Если бы не миллионы наших чиновников, парализованная страна уже остыла бы и черви обглодали бы ее уже до костей.

Да, наш госаппарат изуродован, растрепан чередой чисток и реформ, озлоблен клеветой и издевательствами, сбит с толку идеологической чепухой и повязан коррупцией. Все мы страдаем от бюрократической машины, приведенной в такое состояние, все мы исполнены к ней злым чувством. Но если мы позволим ее добить – нам конец! Надо ее сберечь, а потом и вылечить. Ведь через всю грязь, налипшую на наш госаппарат, просвечивает и прорывается инстинкт и совесть государственного человека – надо помочь ему окрепнуть. Этого и боятся отщепенцы России.[25]25
  Кара-Мурза Сергей. Оплеванные и оболганные. Русский Журнал. 22 февраля 2007 г.


[Закрыть]

Сергей Кара-Мурза