Текст книги "Константы русской политической культуры"

Русский язык

Есть реликтовый русский эмигрантов первой волны. Есть сомнительный русский эмигрантов второй. Есть чудовищный русский эмигрантов третьей (колбасной) и четвертой (предпогромной). Именно их – третьей-четвертой – сейчас в основном и печатают. А в толстых журналах – практически только их, потому что у них есть пособие и на исторической родине они ищут исключительно лавры.

Есть язык литературных «негров», опознавательная черта которого – кукиш в кармане, хоть разок, но непременно показанный подлинным автором титульному. Так, в одном из романов Марининой несравненная Каменская, рассуждая о кошечках, каламбурит на тему фелинизма и феллацио. Вы можете представить себе такую шутку в устах женщины – майора милиции? Да хоть подполковника!

Есть литературный язык сексуальных меньшинств с ключевыми словами для посвященных: «верхний», «нижний», «тема», «система» и т. д. Ну и, понятно, никого сегодня не удивят ни «дорожка», ни «герыч», ни сами по себе «наркоши» – и в роли персонажей, и на правах авторов. Хотя как раз здесь издатель может угодить «под статью».

Есть особый язык гламура – и гламура для бедных, более или менее восходящий к гумилевскому: «Мы в ресторане молча пили кьянти». Бедность тут как абсолютная, так и относительная: взгляд на богатых глазами интеллигентной прислуги («Мочалкин блюз», «Девушки Достоевского» и т. п.) или зависть «телок на миллион долларов» к «телкам на миллиард» у Оксаны Робски и иже с ней.

Есть язык страсти, который, как известно, получается по-русски либо медицинским справочником, либо матерщиной. Либо, добавлю я от себя, пародией. Среди немногих счастливых исключений – проза Эргали Гера и Сергея Болмата (пяти – десятилетней давности, но более свежих примеров привести не могу).

Есть – и набирает силу – сетевой язык: причудливое сочетание всех вышеупомянутых в произвольных пропорциях плюс всякие там «имхо», «преведы» и «смайлики». Есть романы, написанные наполовину (или только) на нем – у Сони Адлер, Дмитрия Бавильского, Виктора Пелевина. А недавний однотомник писательницы в третьем поколении (и литературной скандалистки в первом) Анны Козловой называется «Превед победителю».[8]8
  Торопов Виктор. Языки живые и мертвые. Русский Журнал. 14 февраля 2007 г.


[Закрыть]

Виктор Торопов

Русская нация

Если нация не решится признать себя нацией, то она не будет существовать, и ничто, никакая «аппаратура» не поможет ей защититься от чего бы то ни было. Она всю эту аппаратуру просто сдаст и съест, оптом и в розницу.

Мы постоянно повторяем, как заклятье: «нужна политическая воля». Какая? Чья? Если это политическая воля, а не личная, то у нее должен быть политический субъект. А политическим субъектом может быть только нация. Заметьте, что Путин то вспоминает слово «нация», то снова забывает, выравнивает его – начинает говорить о «многонациональном народе» и т. д. А сегодня он опять «вспомнил» это слово,[9]9
  Обращение Президента России Владимира Путина от 4 сентября 2004 года. – Прим. ред.


[Закрыть] и в довольно жестком контексте: «мобилизация нации перед общей опасностью». Правильно понятая «мобилизация нации» и есть, собственно, предъявление субъектности, следующий шаг уточнения, политической систематизации национального субъекта, агента государственного действия от имени государства Россия.

Возникновение нации у нас, если брать предысторию, имело только два такта. Первый, довольно слабый – это учреждение Российской Федерации, 1990–1991 годы. Второй, куда более сильный и страстный – Чечня и борьба сперва армии, а затем и всей России с «независимой Ичкерией». Хорошо это или плохо, я даже не обсуждаю. Так вышло – идентичность России сформировалась фактически по ходу войны на Кавказе. И сегодня, очевидно, выявляется необходимость третьего такта суверенизации. Оказывается, первые два были недостаточными: в сумме они не дают нам необходимого уровня прочной идентичности.

Если мы не хотим, чтобы это превращалось в вопрос воли – воли, которую бы нам диктовал тот или иной политический самозванец, – надо ускорить процесс формирования политической системы, в которой участвовали бы реальные группы интересов. Либо надо вообще отказываться от модели демократии – как языка, как дискурса. Но как раз это и грозит возвратом в казни египетские.

И единственный путь – укреплять способность жителей Земли Русской быть российской политической нацией.[10]10
  Павловский Глеб. Интервью «Русскому Журналу» «Судороги рождения нации». 6 сентября 2004 г.


[Закрыть]

Глеб Павловский

II. РУССКИЙ МИР

Россия – Запад

Формирование политической мысли в России проходило в контексте оппозиции Россия – Запад. И сегодня не следует забывать, что мы – восточные европейцы, так как Европа всегда делилась и до сих пор делится на восточную и западную сферы влияния. И если мы посмотрим на историю России, то увидим, что борьба между Западом и Востоком, между Византией и Римом шла всегда и не прекращается до сих пор.

Западная Европа всегда пыталась вовлечь Россию в сферу своего влияния, не только политического, но и идейного. Когда-то Западу это удавалось в большей степени, когда-то – в меньшей. Но противостояние латинской и византийской идей никогда не прекращалось. Именно в силу того, что наша история была связана с православием и византийской религией, мы находились и находимся по другую сторону этого водораздела. Железный занавес лежал не между капитализмом и социализмом, он лежал и лежит между западным и восточным образом мышления. Между поляками и русскими этот занавес гораздо сильнее, несмотря на то, что у нас общая граница, чем например, между русскими и сербами. В силу того, что культура наша, как и сербская, является византийской.

Византийской культурой заложен метод русского мышления. Кстати, либеральные идеи для Запада то же, что для России матрешка: мы матрешками торгуем, а они – либеральными идеями. Приезжают и начинают поучать, как надо строить наше государство.

Запад до сих пор не понял, что русская нация хоть и белая по цвету кожи, но совсем другая. Как писал один англичанин: «Проблема русских в том, что они белые. Если бы они были в какую-нибудь полоску, крапинку, то мы бы не думали о том, что они точно такие же, как мы».

А мы действительно не такие, как они. Однако проблема заключается в том, что мы и сами не можем понять, что мы – не как они. Так же как нельзя понять по матрешкам, что такое Россия, невозможно понять Запад, видя в нем только либеральное начало.

Наше представление о Западе как о рае на земле до сих пор сохраняется. И поскольку при советской власти он нам действительно казался раем, прежде всего потребительским раем, мы не оставляем попыток создать у себя некий западный рай.

Русская политическая мысль очень сильно преклоняется перед так называемым западным миром. Между тем, уже сегодня разговоры о золотом миллиарде перестают быть актуальными. Запад начинает понимать, что нельзя либерализировать все рынки. И можно понять слова Туркмен-баши, который говорил: «Какой капитализм? У меня люди на верблюдах ездят, это невозможно, зачем людей мучить».

Мы должны отдавать себе отчет в том, что немедленно открыть рынок и построить западный рай в России невозможно. Да и сам Запад находится на пороге колоссального кризиса – кризиса индивидуализма, – от которого нас уберегает до сих пор свойственная русскому человеку восточная общинная традиция.[11]11
  Кончаловский Андрей. Из лекции, прочитанной в рамках Дней русской политической культуры в РГГУ 3 июня 2006 г.


[Закрыть]

Андрей Кончаловский

Патриотизм

Сложно представить, что люди, сидя у себя дома за водкой, или за зеленым чаем, или еще за чем-нибудь, говорят о Родине и выпивают за это стоя, исполненные патриотизма. Наверное, это и не нужно. Потому что любовь к Родине не проявляется в каких-то громких лозунгах или в чтении гимна по утрам и вечерам. И в прочей атрибутике не проявляется.

Любовь к Родине проявляется, если тебе хорошо в той стране, в которой ты живешь, если ты гордишься своими олимпийскими медалями, если ты гордишься людьми, которые живут в твоей стране, если когда ты куда-то уезжаешь, то уезжаешь не с чувством того, что как у нас все плохо, а у них все хорошо, а с тем, что тебе тоже есть чем гордиться, что есть некая самобытность культуры, есть некие ценности, которые настолько дороги и незаменимы для каждого человека, что он не может мыслить себя вне этой страны и вне этой культуры.[12]12
  Собчак Ксения. Из выступления в рамках дней Русской политической культуры 27 октября 2006 г.


[Закрыть]

Ксения Собчак

Консерватизм

Что такое традиция на языке философии и на языке политического мышления? Это консерватизм. Консервация сохранения.

В массовом сознании до недавнего времени консерватизм был почти ругательным словом: ну ты, консерватор. Консерватизму противопоставлялось нечто новое, прогрессивное, обращенное в будущее, и это было понятно, это тоже произрастало из нашей политической философии XX века, которая предполагала разрушение традиции как нормы бытия. Сейчас настало время переосмысления понятия консерватизма.

Русская политическая мысль всегда включала в себя идею консерватизма.

Что такое консервативное начало, можно показать на примере Церкви.

Церковь призвана сохранять традицию – мы в данном случае используем русское слово «Предание»: в переводе на латинский язык это и будет традиция. Церковь сохраняет Предание – Предание с большой буквы – и является источником вероучения: в него входит и Священное Писание как часть Предания, и весь тот поток жизни Церкви, который имеет нормативное значение для людей.

Что же и как она сохраняет? Она сохраняет апостольскую веру, то, чему она научена Христом через апостолов, она сохраняет ядро духовных и нравственных идей и ценностей. Это ядро является для верующих идеей, абсолютной истинной, потому что получено от Бога, через поколения.

А вот что нужно делать, чтобы эта истина усваивалась разными народами, в разные эпохи, в разных культурах, на разных языках? Как нужно передавать эту истину, как ее сохранять? Можно ее просто законсервировать, никак не менять, не двигать. Но в таком случае где гарантия, что каждое последующее поколение людей будет эту истину принимать? Где гарантия, что для каждого последующего поколения людей эта истина не будет отождествляться с неким плюсквамперфектом, потерявшим всякое значение для современной жизни?

Поэтому задача и миссия Церкви заключается в том, чтобы каждому последующему поколению людей передать незыблемый корпус идей, но передать его на языке, понятном для современного человека. Консерватизм же заключается в том, чтобы послание Церкви, несмотря на то что его содержанием являются истины, уходящие в глубочайшую древность, было актуальным для людей.

Консерватизм, если он желает быть актуальным, понятным, творческим и созидательным, должен всегда сохранять то ценное, что для людей является непреходящим, но сохранять таким образом, чтобы ценное и непреходящее всегда было понятно и актуально для каждого последующего поколения.[13]13
  Митрополит Кирилл. Из выступления в рамках дней Русской политической культуры.


[Закрыть]

Митрополит Кирилл

Идеальное измерение политики

Русская политическая мысль была не просто политической, а духовно-политической мыслью. Это значит, что духовные и религиозные задачи она предлагает решать политическими средствами. То есть для политических мыслителей, для правителей смыслом и целью их деятельности никогда не были какие-то реальные, практические, приземленные результаты. Всегда ставились высокие, и прежде всего духовные, цели, которых достигали политическими средствами.

Политическая система России на протяжении веков выстраивалась на фундаменте духовных целей и задач, которые стояли перед обществом. А политическая идеология и политическая практика направлялась на то, чтобы социально-политическое состояние общества в максимально возможной степени соответствовало духовным религиозным задачам. Следовательно, для политических мыслителей, политических деятелей России было характерно прежде всего религиозно-мистическое восприятие действительности. Реальные, практические, насущные проблемы политической жизни осмысливались прежде всего в религиозном контексте.

Именно поэтому для русского политического мышления имела и имеет огромное значение тема идеала как цели развития. И, конечно же, сами идеалы на протяжении столетий формулировались как нравственные христианские идеалы.

Например, если посмотреть тексты древнерусских мыслителей или тексты, так или иначе обращенные к правителям, князьям и впоследствии к царям, в XVIII–XIX столетиях к императорам, то можно заметить одну очень интересную вещь: в них редко встречаются конкретные политические рекомендации. Они есть, но это всего лишь частности, следствия. А чаще всего обращается внимание на нравственный облик того или иного правителя, на то, насколько он соответствует идеалу христианина.

Вообще тема соответствия социально-политического устройства России православному духовному идеалу наряду с темой сохранения истинной веры является важнейшей темой для политической мысли. Потому что вопросы о том, как избежать греха и как спастись, занимали самое серьезное место в размышлениях русских любомудров. И в этом отношении можно сказать, что тема святости, например, также являлась одной из основных в политическом мышлении и в русской политической традиции. Без этой темы вообще невозможно понять всю глубину русской духовно-политической мысли!

То же можно сказать об идеалах правды и справедливости. С древнерусских времен шел спор: в чем правда и что такое справедливость. И, по мнению русских мыслителей, конкретное социально-политическое состояние русского общества могло оцениваться только в зависимости от того, насколько в социально-политической России воплощены христианские идеалы правды и справедли-вости.[14]14
  Переведенцев Сергей. Из выступления в рамках дней Русской политической культуры.


[Закрыть]

Сергей Переведенцев

Русский ислам

В православном и в русском сообществе к мусульманам, как правило, имеет место черно-белое отношение. Одни считают, что мы друзья до гроба, причем все, и на мусульман можно опереться в любой ситуации. Другие, наоборот, придерживаются мнения, что это враждебная религия, с которой нам никогда примириться не удастся. Истина, конечно, лежит посредине.

Ни одно исламское сообщество ни в одной стране в мире не является настолько разнообразным, как российское. У нас существует огромное количество мусульманских организаций, ни один мусульманский лидер не может выражать точку зрения более чем 20 процентов мусульман. Муфтий Равиль Гайнудин, который часто выступает от имени российских мусульман, в реальности контролирует только 2 процента общин и не пользуется поддержкой большинства прихожан даже своей собственной соборной мечети. Поэтому говорить, что российские мусульмане по каким-то вопросам имеют единую точку зрения, даже по элементарным вопросам внутри одной мусульманской организации, не приходится.

Одно время ислам был не очень дружественной религией для российского государства, затем он был интегрирован в его структуру. Традиционное мусульманское духовенство – интегрированное в государство, управляемое Советом по делам религий – пользовалось поддержкой и при Екатерине, и при советской власти. Естественно, имея поддержку, оно было оплотом российской государственности и дружественной силой православным и русским.

К сожалению, в последние двадцать лет традиционное мусульманское духовенство этой поддержки лишилось. То, что мы видим сейчас, это, по сути, его последние дни. Если ситуация кардинально не изменится в ближайшее время, то уже через два-три года последние оплоты традиционных мусульман в нашей стране будут уничтожены. Вопрос уже стоит не о том, какой из муфтиев победит, Равиль Гайнудин или Толгат Таджудин, а о том, чтобы институт муфтиятов вообще сохранился – сейчас уничтожается именно он.

Все сколько-нибудь заметные мусульманские средства массовой информации, и в первую очередь сетевые, контролируются экстремистами. Представьте ситуацию, что все православные газеты и сайты захвачены людьми, ненавидящими священноначалие русской православной церкви. Это был бы коллапс. Вот так и мусульмане: еще держатся, но запас прочности уже практически исчерпан.

Те мусульмане, которые еще поддерживают православных, просто недобитые люди, которых активно сейчас добивают. И добивают их потому, что в свое время государство им не оказало помощи. А в одиночку с этой атакой они справиться не смогли, так как привыкли полагаться на государство. Их, по сути, предали. Сейчас они сдают свои последние позиции, и вскоре от мусульман и их лидеров вместо привычных заявлений о том, что они за дружбу, за межрелигиозный диалог и уважают права христиан, последуют совершенно другие заявления.

К сожалению, также следует констатировать, что за последние двадцать лет у мусульман не возникло ни нормальных средств массовой информации, ни, что самое страшное, учебных заведений. Недавно практически закрыли самый известный мусульманский вуз – Российский исламский университет в Казани. Выяснилось, что уровень образования, которое там давали студентам, даже до ПТУ недотягивал, не говоря уже об университете. То есть ни одного ученого, ни одного человека с высшим образованием оттуда не вышло.

За последние пятнадцать лет людей, получивших нормальное высшее богословское мусульманское образование, 15–20 человек на пятнадцать миллионов мусульман. Практически потеряно целое поколение.[15]15
  Силантьев Роман. Из выступления в рамках дней Русской политической культуры.


[Закрыть]

Роман Силантьев

Национализм

В России в решающую фазу входит то, что мы называем демаргинализацией национализма. Рост националистических настроений фиксировался и в прошлые годы, но впервые национализм вышел за пределы маргинальных слоев (скинхедов, нацболов и прочих), впервые произошли столкновения на национальной почве российского масштаба (Кондопога). Темы национализма перестали стыдиться на телевидении, очень многие культурные деятели, артисты и прочие впервые не стесняясь(!) говорят о своем национализме.

Определенную легитимацию нашему национализму дают события в Америке и Европе (французские пожары). Социология также фиксирует, что лозунг «Россия для русских» поддерживают до15 процентов населения и около 30 процентов согласны с тем, что русские должны быть привилегированной нацией в России. Национализм стал модой!

Между тем очевидно, национализм – единственная опасность, которая реально может взорвать и уничтожить страну.

Никакие статьи о репрессиях Сталина сегодня уже не помогут. Народ России получил абсолютный иммунитет против демократической пропаганды. Натравливать бедных на богатых тоже уже бесполезно – это можно было делать десять лет назад. Сейчас подавляющее большинство экономически и политически активных людей, как говорится, вписалось в рынок. Есть только один способ взрыва ситуации, один способ применить старый принцип «Разделяй и властвуй!» – спекуляция на национальных, религиозных и культурных различиях.

Тот, кто желал бы уничтожать Россию, понимал бы, что ему нужно зажечь Кавказ, что ему нужно расшевелить Татарстан, ему нужно вызвать волнения в Тыве, Бурятии, Якутии, ему нужно спровоцировать беспорядки между несколькими десятками национальных диаспор в Москве. Достаточно поднести спичку, и последствия могут быть самыми чудовищными. Про политическую стабильность и экономический рост уже говорить не придется. Не случайно старейшие диссиденты и ненавистники России усиленно пытаются сейчас натравить русских на мусульман.

Если такая война разгорится, это спасет и Европу, и Америку. Они давно уже мечтают воевать с мусульманским миром нашими руками «до последнего русского».

В России полтора десятка миллионов мусульман, да еще на границах миллионов сто пятьдесят! Поссорь их с русскими – и нет никакой России. Всем спецслужбам мира это ясно. Это не ясно только «патриотам России», которые усиленно кричат про засилье «черных», про «Россию для русских», а заодно и про жидомасонский заговор.[16]16
  Мегрэ Александр. Империализм против национализма. Русский Журнал. 19 февраля 2007 г.


[Закрыть]

Александр Мегрэ

Империализм

Империя – это государство, сделавшее с момента создания или на определенном этапе развития целью и смыслом своего существования постоянную внешнюю экспансию (политическую, экономическую, военную, религиозную, культурную, идеологическую), сумевшее мобилизовать необходимые для нее ресурсы и основательно преуспевшее, то есть посредством войн, колонизации, договорных приобретений добившееся значительного территориального приращения, подчинившее своему влиянию другие страны.

Империя – всегда держава (или даже сверхдержава), но держава вовсе не всегда империя. Державой принято называть государство, обладающее достаточными ресурсами для претензий на суверенитет, то есть проведения самостоятельной внутренней и внешней политики, вмешательства в дела других государств и защиты от вторжения в дела собственные (сверхдержава может вмешиваться в дела других держав).

«Держава-неимперия» не концентрируется на внешней экспансии, не стремится к территориальному расширению, довольствуется признанием остальными своего державного статуса.

История практически любой империи начиналась с захватнических войн (в том числе США, вспомним Американо-мексиканскую войну 1846–1848 годов). Но опять же любая империя на определенном этапе прекращала завоевания и вела лишь войны оборонительные или призванные укрепить, восстановить либо продемонстрировать имперское влияние в том или ином регионе, подтвердить имперский статус (хотя иракская кампания вполне может считаться завоеванием).

Как только империя по тем или иным причинам утрачивает способность проводить эффективную экспансию, она начинает разрушаться, то есть в первую очередь терять территории, вначале зависимые, затем непосредственно входящие в состав государства. Империя также может рухнуть в результате военного поражения, восстаний или революции.

Важной составляющей большинства имперских проектов выступают мифы о порядке, мире, процветании, прогрессе, которые империи несут человечеству. Естественно, на практике все не столь однозначно.

Многие империи создавались в результате жестокого покорения пассионарными воинственными народами своих более культурных соседей, порой гораздо более культурных (хрестоматийные примеры – Ассирийская, Монгольская, Османская империи). Европейский колониализм и агрессивное прогрессорство прервали естественное самостоятельное развитие десятков стран. О Третьем рейхе можно даже не вспоминать. Так что империи, особенно в периоды своего создания и становления, могут принести все что угодно, в том числе хаос, войны, разруху и деградацию.

Из сказанного вовсе не следует, что империи есть зло. Империи, если угодно, неизбежны, а значит, необходимы. Они – главные локомотивы человеческой истории, которая сама по себе не зла и не добра.[17]17
  Иванов Виталий. Империя и национализм. Русский Журнал. 1 ноября 2006 г.


[Закрыть]

Виталий Иванов