Текст книги "Франция. Большой исторический путеводитель"

Европа накануне великих дел

Франция – начало династии

Первые Капетинги, правившие после основателя династии Гуго Капета, особо выдающихся деяний не совершили. Но стоит обратить внимание на некоторые интересные моменты их царствований и их судеб, чтобы лучше почувствовать, к чему стремились короли, каковы были пределы их могущества и кто пытался эти пределы положить.

Роберт II Благочестивый (971—1031 гг., правил в 996—1031 гг.) оправдывал свое прозвище. Он был не только набожен, но еще и глубоко разбирался в вопросах веры, так что даже на соборах епископов был не лишним. А еще был образованным человеком, поклонником свободных искусств. В военных делах тоже кое-чего стоил. И слыл человеком незлобивым и милостивым: прощал преступников, даже заговорщиков против собственной особы. Когда наглый вор сорвал золотое украшение прямо с королевской мантии – это сошло ему с рук. Король умел дружить с виднейшими своими вассалами, даже с герцогами Аквитанским и Нормандским – которые вассалами себя по большому счету и не считали.

Но при всем своем благочестии, в 998 г. он был отлучен папой Григорием V от церкви: государь в порыве чувств развелся со своей законной супругой Сусанной, дочерью итальянского короля, ради Берты Бургундской. А та к тому же состояла с ним в близком родстве, и брак по церковным установлениям был попросту недопустим. Но влюбленный король угрозу отлучения проигнорировал и сделал так, как хотел. Что там было дальше между молодоженами – Бог весть, мы же знаем только то, что детей у них не было. Но вскоре Роберт неожиданно расстается с Бертой и женится на Констанции, дочери графа Тулузского.

Это, надо думать, был династический брак по расчету: посредством него объединялись север и юг королевства. В личном же плане третья по счету королева была так своенравна, что государь, хоть на какое-то время и поддался ее напору, потом стал в открытую жить одновременно и с ней, и с ее предшественницей по опочивальне. И постоянно добивался от папы, чтобы тот все же признал его брак с Бертой законным, а от этой его бы избавил.

Но Констанция оставалась при исполнении до самой смерти короля (она пережила его на год) и родила ему четырех сыновей. Любимчиком ее был младший, Роберт. Его и хотела она видеть наследником престола, и стала восстанавливать короля против двух старших, Гуго и Генриха – полностью задействовав при этом все свойства своей натуры. В результате нелюбимые принцы долгое время вынуждены были вести жизнь странствующих рыцарей, лишенные почти всякого содержания. Гуго так и умер в опале в молодых летах, но Генрих в конце концов примирился с отцом и был объявлен законным наследником.

* * *

Генриху I (1008–1061 гг., правил в 1031–1061 гг.) пришлось еще хлебнуть от материнских щедрот: Констанция после смерти мужа предприняла еще одну попытку усадить на трон Роберта. Подняла на наследника могущественных сеньоров, и те было разбили его. Но на защиту Генриха встал нормандский герцог Роберт Дьявол, а с человеком с таким прозвищем дела лучше не иметь (о нем разговор еще будет, и довольно скоро). Младший брат оставил свои притязания и удовольствовался герцогством Бургундским.

Генрих был смелым воином, а воевать ему приходилось много. Но отцовского ума он, видно, не унаследовал, и авторитет королевской власти при нем существенно упал. К тому же его угораздило рассориться с новым герцогом Нормандии Вильгельмом (о нем разговор и предстоит подавно – это Вильгельм Завоеватель), от которого потерпел жестокое поражение.

Нам же, русским людям, этот король особенно интересен тем, что его второй супругой была героиня известного фильма Анна Ярославна, дочь великого князя Киевского Ярослава Владимировича Мудрого.

Анна Ярославна, королева Франции

Фильм получился занимательный. Отчасти, может быть, потому, что поле для свободного сценарного творчества было необъятным – о французской королеве с берегов Днепра на самом деле известно очень мало.

Но все же след на новой родине она оставила приметный. Ее сын, будущий король, по желанию матери был наречен Филиппом – именем, довольно распространенным на Руси. Во Франции же до нее детей так называли редко, а вот после Филиппа I в разное время королевством правили целых пять его тезок – не считая Луи Филиппа, предпоследнего французского монарха (правил в 1830–1848 гг.).

Овдовев, Анна Ярославна основала монастырь. Но аббатисой его не стала, а предпочла выйти замуж за Рауля де Крепи, графа Валуа, который ради неутешной славянки бросил свою жену. Око церкви опять не дремало: супругов отлучили, Анна была лишена права появляться при дворе. Лишь после смерти Рауля в 1074 г. она получила туда доступ.

Но это будет потом. Первой же заботой Анны Ярославны после смерти мужа-короля был унаследовавший престол семилетний русский полукровка Филипп I (1053–1108 гг., король в 1061–1108 гг.). Она назначила ему опекуна – графа Фландрского, и тот был фактическим правителем до своей смерти в 1067 г.

* * *

Воцарившемуся отроку Филиппу было всего четырнадцать. Из него мог бы получиться дельный король – голову имел ясную, был склонен к острой шутке и насмешке. Но, видно, в его характере органически сочетались славянская лень и французская страстность. Современники рисуют его как толстого обжору и развратника. Хотя политическое чутье имел неплохое, и на его счету несколько успешных походов во Фландрию и Бретань.

Но никуда не денешься – лень-матушка. Распустились не только сеньоры, еще увереннее почувствовавшие себя ни от кого не зависящими господами. В собственном королевском домене склонные к разбою рыцари строили замки у больших дорог и грабили конного и пешего. Такие разбойничьи гнезда появились у самых ворот Парижа, и король не мог выехать из своей столицы без некоторой опаски.

Когда стала утрачивать обаяние первой молодости его супруга Берта Фландрская, Филипп упек ее в один из своих замков, а сам стал оказывать усиленные знаки внимания красавице Бертраде, жене графа Анжуйского. Та бросила своего мужа – и был заключен союз, по церковным меркам ни в какие ворота не проходящий. В 1095 г. французское духовенство отлучило голубчиков от церкви, на следующий год это сделал папа Урбан II. Король вроде бы обещал покориться воле первосвященника и даже развелся со своей милой, но жил с ней по-прежнему, будто ничего и не произошло.

Папа отлучал их еще несколько раз, но, видно, сам не очень настаивал на полном выполнении своих санкций – ведь король Филипп хоть и не отправился лично в крестовый поход, но помощь крестоносному движению оказывал немалую. И вообще он был хорошим католиком.

Так что все шло своим чередом, пока не настал день Бертраде оплакать своего супруга, невероятно располневшего в последние годы жизни.

* * *

Грехи отца своего, при котором феодалы распоясались дальше некуда, пришлось смывать с лица страны его сыну Людовику VI Толстому (1081–1137 гг., правил в 1108–1137 гг.).

Да, он унаследовал от отца склонность к полноте, зато во многом другом был полной его противоположностью. При всей своей доброте и приветливости по отношению к любому человеку, он был отважным и энергичным борцом за восстановление порядка в стране. Но сначала ему надо было отстоять собственные права.

Сын отвергнутой законной королевы, он подвергся атаке своего единокровного брата и его сторонников-сеньоров, науськиваемых экспансивной Бертрадой. Было жестокое поражение, но была и конечная победа.

Тогда настало время искоренить беспредел рыцарей-разбойников: не было числа жалобам пострадавших епископов, аббатов, городов, купцов. А экземпляры отморозков из рядов благородного воинского сословия выдвинулись уникальные.

Гюг де Пюизье – плевать хотел на все церковные отлучения и проклятья. Грабежи, насилия, убийства следовали одно за другим. Когда подступали королевские войска – «он кусался и бросался на всех, как разъяренный бешеный пес на цепи».

Сам король во главе своих отрядов трижды штурмовал и сжигал его замок. В конце концов схваченный, Гюг был отпущен великодушным государем под страшную клятву прекратить свои злодейства. Куда там! Тут же принялся отстраивать и укреплять свое логово. Но даже пленив разбойника снова, Людовик не вздернул его, как следовало бы, на первом суку. Он лишил его имения и всего достояния, и тут – кто бы поверил: то ли совесть заговорила в громиле, то ли почувствовал страх Божий, но Гюг отправился замаливать грехи в Палестину, ко Гробу Господню.

Вошел в историю и некий Тома де Марль, сир де Куси. Этот мало того что бандит, еще и садист, изувер. В подвалах замка он измышлял все новые мучения для своих пленников. Но пришел и его черед – Тома закончил свою черную жизнь в королевской тюрьме. При этом и в смертный час не сознался, куда упрятал награбленные сокровища (быть может, до сих пор ожидают какого-то счастливца).

С вопиющим произволом было покончено, но с дежурными грабежами, творимыми рыцарской беднотой на большой дороге, особенно в местах безлюдных, вряд ли что можно было поделать. Здесь установились даже какие-то нормы: «пыльные ноги» смотрели на такие наезды как на неизбежный рэкет и были готовы раскошелиться в разумных пределах. Но бывало и хуже – когда взбесившиеся псы (вернее, волки) предпочитали не оставлять свидетелей.

* * *

Именно этому королю, человеку высокой души, выпало встать во главе первого в истории Франции национального порыва – если не всей страны, то северных ее областей. Внешнеполитическая конъюнктура сложилась так, что на Людовика готовы были двинуться сообща английский король Генрих I и германский император Генрих V. Народ, все сословия сплотились вокруг своего короля, вокруг орифламмы – боевого королевского знамени, вырезанного, по преданию, из покрова святого Дионисия Ареопагита (I в.) и переданного Людовику монастырем Сен-Дени.

Вряд ли в бою была бы одержана победа, силы были не равны – но судьба оказалась благосклонна, а может, и Бог миловал. Император скоропостижно скончался, а без него и англичанин поостыл.

Случай такого патриотического сплочения долгое время оставался единичным – но важно, что он был.

Теперь надо вернуться немного назад и подняться повыше, чтобы окинуть взглядом окрестную Европу. А там творилось такое, что только пока не очень затрагивало Францию – но еще как затронет.

Норманнский дух

Полностью офранцузившиеся по языку и культуре – нормандцы, тем не менее, уберегли в хорошей сохранности те повадки, что достались им по наследству от отцов и дедов – викингов. И нет-нет, да беспокоили берега окрестных морей. Впрочем, теперь их манила под парус не только страсть к наживе и битве. Они стали ревностными христианами, поэтому часто большими группами отправлялись в паломничество ко Гробу Господню в Палестину.

В 1015 г. сорок возвращавшихся из Святой Земли нормандских рыцарей помогли жителям южно-итальянского Салерно отстоять свой город от нападения сарацин. Очевидно, это навело их на какие-то мысли. И не только их, но и их слушателей на родине, которые жадно внимали рассказам вернувшихся пилигримов о славных приключениях, о тех дарах природы, которыми щедры благословенные земли Средиземноморья, о чудесах Востока, которые прибывают в итальянские гавани в трюмах перегруженных кораблей. Нам уже знакомы подобные рассказы – им внимали прирожденные скандинавы среди своих серых скал. Теперь нормандцы решили тряхнуть сравнительно недавней стариной.

С места стронулось немало неприкаянных душ, не находивших себе покоя в полумирной феодальной жизни с ее смехотворными межзамковыми разборками. Высаживаясь на побережье южной Италии, они возводили опорные твердыни, а оттуда совершали нападения на города. Многие здешние приморские земли находились под властью Византии, и пришельцам на руку оказалась ненависть населения к грекам. Нормандцам повсюду сопутствовал успех.

Особенно отличились двенадцать сыновей небогатого рыцаря Танкреда Отвиля. Старший, Гильом Железная Рука, провозгласил себя графом Апулии. А его братец Роберт превосходил всех хитростью, за что получил прозвище Гискар (Лукавый). Однажды страже итальянского городка предстало такое зрелище: небольшая группа горько рыдающих паломников несла на плечах гроб с телом скончавшегося в дороге товарища. Они горячо умоляли допустить их в город, чтобы по-христиански предать тело освященной земле. Лопухи открыли ворота, из гроба сразу же выскочил воскресший Роберт Гискар, рассовал по жадно тянущимся рукам мечи – а все остальное было делом веками отработанной техники.

Однажды Роберту удалось взять в плен самого папу Льва IX. Но кому бы еще, а уж ему-то хватило ума после такой удачи не куражиться над пленником и не требовать за него огромный выкуп. Совсем напротив – Гискар проявил смиренную почтительность, а римский первосвященник в благодарность утвердил за ним все завоеванное. Лев IX вскоре скончался, но союз святого престола с норманнами просуществовал многие десятилетия.

Бросок за Ла-Манш

Основной свой удар нормандцы нанесли не за тридевять земель, не в Италии. Главный приз ожидал их за узким проливом, в Англии. На сцену мировой истории выходит Вильгельм Завоеватель (1027–1087 гг.).

Отцом Вильгельма был герцог Нормандии, за исключительные свойства души прозванный Робертом Дьяволом. Тот, который, как мы помним, помог Генриху I утвердиться на французском престоле. А еще вспомним, что есть такое выражение: «дьявольски привлекателен».

Предание гласит, что однажды нормандский герцог возвращался с охоты и увидел у ручья стайку девушек, полощущих белье. Красота одной из них буквально сразила его, но он поступил не так, как мог бы позволить себе сеньор такого ранга. Роберт послал к отцу Гарлевы (так звали девицу), простому кожевнику, своих приближенных если не с предложением руки и сердца (герцог был женат), то чего-то около того. Кожевник было вознегодовал, но его уговорил сменить гнев на милость обитавший поблизости мудрый отшельник – очевидно, старику дано было заглянуть в будущее. Гарлева стала подругой Роберта Дьявола. Вскоре у них родился мальчик, которого назвали Вильгельмом. Отец души в нем не чаял и воспитывал без всякой поправки на незаконнорожденность.

Через семь лет герцог собрался в Иерусалим, поклониться Святым местам. Из такого трудного путешествия не все возвращались, и он перед уходом объявил сына Вильгельма своим наследником. Неизвестно, были ли у него мрачные предчувствия, но все произошло по наихудшему варианту: во время паломничества Роберт скончался.

Многие нормандские бароны взметнулись: побочный сын не должен встать во главе государства, основанного скандинавскими викингами. Но были и другие, что рассудили: им выгоднее сплотиться вокруг плода нежной любви, который сам пока мало что смыслит в происходящем. Началась буйная усобица.

Смута закончилась в 1042 г., когда сторонники Вильгельма захватили важный замок Арк. С облегчением вздохнула вся страна – вне зависимости от того, кто кого когда-то поддерживал. Это казалось уже пустяком по сравнению с военными бедствиями, которые пришлось вынести. В том же году пятнадцатилетний герцог был посвящен в рыцари.

Не все сразу улеглось: были еще и мятежи, и заговор, во главе которого стоял друг детства. Сердце Вильгельма ожесточилось. Он приказал сровнять с землей замки неверных сеньоров. Во время войны с графом Анжуйским проявил крайнюю жестокость. Когда шла осада Алансона, его защитники однажды высыпали на стену и стали размахивать бычьими шкурами, выкрикивая: «Кожа! Кожа!» – явно намекая на профессию деда герцога по матери. Пришедший в ярость Вильгельм приказал отрубить руки и ноги всем захваченным ранее в плен алансонцам, после чего окровавленные конечности были заброшены в город метательными машинами.

Когда наступило некоторое замирение, герцог задумался о женитьбе и продлении рода. Ему приглянулась Матильда, дочь графа Фландрского Балдуина. Сватовство было такое, что не верится, было ли подобное возможно даже в те, малопонятные нам времена. Получив сначала отказ, Вильгельм тайно проник в Брюгге, где пребывал Балдуин со всем своим семейством. Подкараулил девушку на паперти, и когда та выходили из собора – грубо схватил, бросил в грязь, нанес несколько сильных ударов кулаком – после чего вскочил на коня и умчался.

И что же? Девушка долгое время была тяжело больна, но отцу объявила о своем непреклонном решении: ее мужем будет только герцог Нормандский. О, женщины… И – о, мужчины. Граф – отец согласился, и в 1056 г. в замке О (так и назывался) сыграли свадьбу. Не знаю, счастливо ли, но они прожили вместе 27 лет (до кончины Матильды в 1083 г.).

* * *

Через несколько лет подошла пора одного из величайших событий мировой истории – завоевания Британии.

Англия жила тогда очень неспокойной жизнью. Постоянные набеги датчан сменились их целенаправленной и упорной экспансией – они вознамерились подчинить себе страну.

На какое-то время это им удалось. В 1019 г. Кнут Великий объединил под своей властью Данию и Англию, а потом и Норвегию, фактически превратив Северное море в свое внутреннее море.

Последнему представителю англосаксонской династии Эдуарду удалось бежать в Нормандию, где он получил убежище у своего дальнего родственника Роберта Дьявола.

Кнут Великий скончался в 1035 г., его преемник Хардакнут – через семь лет. И тогда графу Уэссекскому Годвину и его сыну Гарольду удалось изгнать скандинавов. Собрание английской знати, посовещавшись, призвало Эдуарда – беглец вернулся и стал королем, известным как Эдуард III Исповедник (его прозвали так за благочестие).

Прибыл он в сопровождении свиты из нормандцев и по доброй памяти постоянно поддерживал отношения с нормандским двором. Однажды, когда молодой герцог Вильгельм гостил у Эдуарда, тот вроде бы пообещал, что после себя передаст правление Англией ему. Чему были свидетели, хоть и немногочисленные.

Впоследствии Вильгельм приводил еще один довод в обоснование своих прав на английский престол. Довод серьезный. Наиболее перспективный английский претендент на наследование престола – Гарольд граф Уэссекский (сын Годвина) однажды сам поклялся нормандцу, что после смерти Эдуарда Исповедника признает Вильгельма законным королем. Но, похоже, клятва была вынужденной: Гарольд потерпел тогда кораблекрушение у берегов Нормандии и оказался в руках ее герцога. Вильгельм принял неожиданного гостя с большим радушием, но отпустил, только взяв с него помянутую клятву.

В начале 1066 г. король Эдуард III скончался, а перед смертью объявил своим наследником Гарольда – помимо близких личных отношений, тот был еще и братом его жены. Вильгельм сразу же отправил посланников напомнить о клятве, но Гарольд привел свои аргументы: во-первых, клятва вырвана у него насильно, во-вторых, она касалась того, чем он не имел тогда права распоряжаться.

Дальше события развиваются стремительно. Вильгельм во всеуслышание объявляет Гарольда клятвопреступником и грозится в этом же году лично явиться и восстановить свои законные права. Отправлена жалоба в Рим, папе: пусть тот всей силой своей духовной власти осудит самозванца, а Англию объявит принадлежащей тому, кто первым ее завоюет. Подобные же послания были отправлены ко всем влиятельным дворам – предусмотрительный нормандский герцог обеспечивал себе моральную поддержку. Своего он добился: папа объявил его дело правым. У первосвященника были для этого свои мотивы. Обвинение в клятвопреступлении действительно было очень серьезным, а Гарольд не счел нужным выступить с дальнейшими оправданиями, хоть папа того и требовал. К тому же английская церковь в то время стала вести себя слишком самостоятельно, даже богослужение происходило преимущественно на английском языке, а не на латыни. Да и сложившиеся теплые отношения между святым престолом и итальянскими норманнами много значили. Так что папа Александр II отправил Вильгельму в знак своего благословения священное знамя.

По всей Нормандии застучали топоры: строились большие корабли, способные принять на свои палубы многотысячный десант – воинов во всеоружии и боевых коней.

Не все нормандские феодалы изъявили желание встать под знамена своего герцога: многие отговорились тем, что предприятие дальнее и продолжительное и не попадает под разряд вассальных обязанностей. Но больше было тех, кто не прочь был разогнать застоявшуюся кровь. И еще стеклось много добровольцев со всей Франции: поискать своего счастья, то есть поместья, за проливом. Всего собралось около 60 000 человек.

* * *

27 сентября 1066 г. от нормандского берега отчалила армада в полторы тысячи судов. В Британии в это время Гарольду только что удалось отбить очередное скандинавское вторжение – и вот его усталому войску предстояло еще одно суровое испытание.

Решающая битва произошла 14 октября неподалеку от побережья – у Гастингса. Нормандцы намного превосходили англосаксов численностью, и у них была прекрасная рыцарская кавалерия. Британцы же бились в основном в пешем строю тяжелыми обоюдоострыми секирами. Причем только датская гвардия была в стальных доспехах, остальным воинам защитой служили лишь толстые шерстяные плащи.

Сражение начал известный нормандский певец и жонглер рыцарь Тайфер – он на всем скаку бросал вверх мечи и ловил их. Но несмотря на все превосходство захватчиков, в первые часы битва складывалась неудачно для них. Укрывшиеся за палисадом англосаксы успешно отбивали все атаки, а тут еще по нормандским рядам разнеслась ложная весть, что их герцог погиб. Дело близилось к панике и бегству. И тогда Вильгельм выказал всю свою доблесть: сорвал с себя шлем и бросился в самое пекло битвы с криком: «Я здесь, смотрите на меня, я жив – и Бог поможет нам победить!»

Вильгельм Завоеватель среди своих воинов

Клич был услышан, войско снова пошло на приступ. Однако удачи опять долгое время не было. И только к вечеру произошел перелом. Вильгельм удумал хитрость. Один из его отрядов изобразил повальное бегство после захлебнувшейся атаки, англосаксы бросились преследовать, высыпали в чистое поле – и там подверглись страшному удару конницы. Нормандцы ворвались наконец за палисад.

Там рукопашная схватка продолжалась до глубокой ночи. Под Вильгельмом убили лошадь, он пересел на другую. Защитники окончательно дрогнули, только когда пали их король и все его братья. Преследование ищущих спасения было безжалостным. А многие из побежденных, по свидетельству летописца, погибли не под ударами вражеских мечей, а от нечеловеческого изнурения.

Вильгельм двинулся на север, жестоко подавляя любое сопротивление и все предавая огню. Потом повернул на Лондон, но штурмовать большой город с мощными укреплениями не спешил. И оказался прав: нагнанного им страха оказалось достаточно, чтобы между горожанами начались раздоры. Столица сдалась, и Вильгельм был провозглашен королем Англии и коронован в Вестминстерском аббатстве архиепископом Йоркским. Выстроенная на берегу Темзы крепость Тауэр стала резиденцией первого английского короля нормандской династии – Вильгельма I Завоевателя (1027–1087 гг., король в 1066–1087 гг.).

Он довольно быстро покорил остальную часть страны – действуя то с крайней жестокостью (в Йорке были истреблены все жители, от младенцев до стариков), то обещаниями, то подкупом (так, за большую сумму ему удалось спровадить восвояси высадившуюся большую армию датчан).

* * *

Вильгельм занялся обустройством завоеванной страны. У феодалов была конфискована значительная часть их владений, у тех, кто бился при Гастингсе – все. За их счет король щедро наградил своих соратников.

Одна его мера заслуживает просто восхищения: он восстановил на острове культ (в смысле восхваление) доблестного короля Артура, возглавившего в VI в. сопротивление кельтов – бриттов англосаксонскому завоеванию. И наделял потомков этих древних обитателей Британии всевозможными привилегиями – их оставалось еще немало, тех, кто не утратил свою национальную идентичность.

Вильгельм вообще оказался правителем хоть и суровым, но мудрым. И хотя последующий этап его деятельности относится уже к истории Англии, кое-что надо отметить.

Последовательно и жестко проводился принцип централизации власти. Вся территория страны была разделена на графства, во главе каждого из которых стоял назначенный королем шериф. Шериф выполнял полицейские функции, возглавлял суд над свободными людьми, собирал полагающиеся королю подати и управлял королевскими имениями. Он же был военным организатором и командиром: собирал войско своего графства и вел его в поход.

Все вассалы, крупные и мелкие, находились в прямой зависимости от короля. Только ему давали присягу на верность и только ему были обязаны службой. Никакой системы подвассалов король не допустил. Как не допустил и крупных удельных владений: хотя было немало знатных людей, получивших огромное количество земли, королевская власть следила за тем, чтобы их угодья не образовывали единую компактную территорию, а были бы достаточно отдалены друг от друга.

В случае смерти вассала верховным распорядителем его землею выступал король: если у покойного был наследник, передавал поместье ему за плату; если наследника не было – передавал его, опять же за плату, другому лицу, а жену и дочерей умершего старался выдать замуж – но и за это взимал подобающую сумму.

Была произведена подробнейшая перепись населения и всего принадлежащего ему имущества – чтобы располагать предельно достоверной информацией при взимании налогов. В народе итоговые материалы этой акции назвали «Книгой Страшного Суда».

Богослужения стали совершаться только на латинском языке. При дворе же говорили исключительно по-французски, что еще больше оттесняло на второй план англосаксонскую знать. Правда, под конец своего царствования король обложил в равной мере податью всех владельцев земли, не различая ни завоевателей, ни коренных жителей.

Централизация власти, осуществленная Вильгельмом, стройность и продуманность управления послужили основой грядущего могущества Англии. У нее были существенные преимущества перед континентальными державами, которые из-за феодальных амбиций сеньоров в случае необходимости не могли должным образом сосредоточить усилия.