Текст книги "Воронка"

– Что нужно делать, чтобы помочь ему?

– Проникающее ранение. Пощупай его живот, он мягкий или твердый?

– Твердый.

– Согни ему немного ноги в коленях, подложи какую-нибудь опору. Следи за моментами, если его будет рвать, и поворачивай голову в сторону, чтобы не захлебнулся. Найди бинты и перевяжи его, из бинта сделай прокладку, прислони ее к ране и замотай бинтом, пусть кровь в нее впитывается.

Раненый начал истошно кричать, как только до его живота дотронулись. Руки были ослабшими, и через них обильно сочилась кровь, кисти чуть тряслись, закрывая брюшную полость, дыхание ослабевало. Он лежал, от бессилия смирившись со своими муками, и смотрел вокруг, осознавая, что осталось жить считанные минуты. Оказывающий ему помощь сослуживец убрал руки мученика с живота, чтобы приступить к перевязке. Солдат с другого конца воронки переместился ближе к двум немцам и стал участвовать в оказании помощи. Окружающая обстановка успокаивалась с каждой минутой, в округе и за горизонтом стоял приглушенный гул, а на месте недавнего боя все стало утихать. Были слышны лишь отдельные выстрелы, которыми стороны периодически обменивались.

– Я все сделаю. А ты старайся с ним разговаривать, но так, чтобы он отвечал односложно, иначе его живот будет слишком напрягаться. Он не должен потерять сознание. – Сказал неизвестный, подкладывая под ноги раненого шинель из солдатского снаряжения, которая валялась неподалеку среди всякого хлама.

– К-к-как тебя зовут? – заикаясь, спросил мальчишка у раненого товарища.

– Руди, Руди Байер.

– Откуда ты, Руди Байер?

– Из Германии, – шуткой ответил Руди. По одной улыбке этого парня можно было сказать о его добродушии и житейской простоте.

– А из какого города?

– Из Оффенбаха.

– А семья, у тебя есть семья? Они ждут тебя?

– Сын, у меня недавно родился сын. – Ответил Руди.

Неожиданно он вскрикнул, когда незнакомец прижал бинт к его животу и стал оборачивать вокруг тела. Постанывая, он все равно продолжал слегка улыбаться. Маленькая искра надежды обрела жизнь в его измотанных глазах. Надежда на то, что возможно он останется жить.

– Все, повязка готова, кровь будет впитываться в нее. Мы здесь надолго застряли. Твоему другу срочно нужно в госпиталь, иначе он умрет, – сказал незнакомец и отполз на другой конец воронки, чтобы обработать раненное плечо.

Шли минуты!

Неожиданно раненый запаниковал и стал стонать, выпучив глаза на солдата. Сидевший тут же немец, в непонимании стал расспрашивать о его беспокойстве, и тот, еле подняв руку, указал пальцем на незнакомца, еще сильнее выкатив глаза. На полностью вымазанной грязью форме был маленький участок голубого цвета. Таинственный солдат, грассирующий «р» в этот момент обрабатывал свое плечо и отвернулся.

– Француз, француз, – шепотом проговорил Руди. Оба в страхе переглянулись и перевели глаза на третьего. Услышав шептание тот повернулся и понял причину их боязни, но даже не подал виду. Перед ним были двое мальчишек, которых он мог в один миг отправить на тот свет, но по своим личным причинам он этого не сделал, а просто сидел и смотрел с абсолютно безучастным взглядом.

Французская форма времен первой мировой войны сильно бросалась в глаза противнику на поле боя – от всех других униформ ее отличал сине-голубой цвет, который сразу выдавал в солдатах бойцов французской армии. Двое молоденьких немцев поначалу и не узнали в сидящем рядом с ними солдате врага. Находясь первый день на фронте, они лишь в теории представляли себе французскую униформу, а все разговоры в учебке о «голубых мундирах» вылетели из головы. Неожиданно француз произнес:

– Да, я французский сержант и в данной ситуации считаю бессмысленным лить кровь друг друга. Мы сегодня уже изрядно повоевали, хватит. Убив друг друга, мы ничего не добьемся этим. От вашей или моей смерти не зависит исход войны.

– Д-да, – опять заикаясь от страха, пролепетал наш герой.

– Все мы когда-то умрем, это только вопрос времени, – слабо протянул Руди.

– А ты молчи лучше, не разговаривай, а то живот напрягаешь. Возможности отправить тебя в госпиталь нету, поэтому лучше не усугубляй свое положение лишний раз. – Приказал француз и продолжил залечивать плечо.

– Сколько я протяну? – спросил Руди.

Беседу прервала пулеметная очередь со стороны немецких окопов. Туман к этому времени постепенно рассеивался. На другом конце поля разыгралась целая драма. Французский солдат, во время атаки прыгнувший в одну из сотен воронок, пытался вернуться на свои позиции. Со стороны французской линии обороны ему кричали, подбадривая возгласами, и время от времени прикрывали винтовочным огнем, прицельно стреляя в щиток пулемета. Каждый такой прикрывающий выстрел давал возможность бойцу перебежать из одной воронки в другую, но очередная пуля настигла его.

– Отсюда невозможно выбраться, – проговорил француз, – следят за каждым движением.

Прошло около получаса. Состояние Руди заметно ухудшилось. Он смотрел перед собой неподвижно. Со лба стекал холодный пот. Он желал что-то сказать, но губы только искривлялись от бессилия.

– Что с ним?

– Умирает. – Ответил француз.

Глаза Руди были уже неживыми. Они закатились кверху и вместо зрачков были видны только пугающие глазные белки. Он глубоко дышал, жадно вбирая воздух широко раскрытым ртом, губы дрожали. Каждая мышца в его теле была полностью расслаблена.

– Он уже мертв. – Цинично произнес француз.

– Но он же еще дышит. Сделайте что-нибудь.

– Это предсмертная минута. Ему уже ничем не поможешь. Дай ему спокойно уйти.

– Руди, семья, слышишь? Вспомни, у тебя родился сын. – Вымолвил мальчишка, склонившись над умирающим. Шепча ему на ухо слова о родных, он старался вернуть того в сознание.

– Он тебя уже не слышит.

Руди действительно уже не реагировал ни на прикосновения, ни на слова. Было ясно видно, как смерть медленно забирает его. Дыхание замедлилось. Глаза вернулись в исходное положение. Вновь можно было видеть его взгляд, в котором уже ничего нельзя было прочесть. Через мгновение его зрачки резко расширились, он перестал дышать. Это был конец.

– Господи. – Прерывисто произнес мальчишка. От увиденного глаза наполнились слезами. К горлу стала подступать тошнота, и его вырвало тут же.

– Первый бой, да? – спросил француз.

– Что? Да… – испуганно пробормотал наш герой.

– Промочи горло. Как тебя зовут, солдат? – француз улыбнулся и протянул флягу с водой.

– Гольц, рядовой Гольц.

– А имя?

– Вернер, Вернер Гольц. А вас как зовут? – переспросил Вернер, пытаясь нащупать контакт.

– Сержант Франсуа Дюфур, – расстегивая верхнюю пуговицу кителя, ответил француз.

– Наш взвод прибыл сюда только ночью.

– И с утра сразу в атаку? Ты же совсем еще ребенок.

– Мне 18, мсье, – ответил Вернер, вспомнив книгу «Три мушкетера» и как надо обращаться к французам.

– Понятно, что не 40. Много я насмотрелся на молодых новобранцев, как ты, пули их очень любят.

– А почему вы так хорошо знаете немецкий язык?

– Знаю и все. Значит, были на то причины, чтобы выучить его, – ответил француз с абсолютным спокойствием. Его состояние можно было описать только так – будто он сидел с другом у себя на заднем дворе. Его не волновало, что с минуту назад перед ним умер человек, что он находится в воронке, и выхода отсюда нет. Вернера пугало это, и он не понимал подобного поведения. Он не знал, что делать.

– У твоего друга должна быть в рюкзаке еда или вода, достань, – попросил Франсуа.

– Но ведь это его рюкзак, нельзя брать чужое.

– Эй, парень, ты не в суде, ты на войне, и нужно к этому привыкнуть. С таким настроем ты здесь подохнешь завтра же с голоду. Давай снимем его рюкзак, пока окоченение не наступило.

Они вдвоем перевернули мертвого Руди и сняли с него ранец, после чего оставили его лежать в том самом положении, в котором он умер. Его глаза были по-прежнему открыты и, казалось, что он еще живой и продолжает смотреть перед собой. Франсуа провел ладонью по умершему лицу и глаза Руди закрылись.

– Нам повезет, если мы тут пробудем всего ночь, а иначе, через некоторое время твой друг и остальные начнут гнить и вонять, – снова цинично сказал француз.

Вернер смотрел на Франсуа и не находил слов, чтобы сказать что-то. Он никогда не был в такой ситуации и даже не мог представить себе, как ведут себя люди в подобной обстановке. Его психика не могла переварить все случившееся. Вернер перетасовывал в голове десятки фраз и словесных связок, которые он мог сказать, чтобы не вызвать гнев противника.

– Как мы отсюда будем выбираться? – спросил он с небольшой дрожью в голосе.

– Есть только два варианта, наиболее правильные. Когда будет немецкая атака, я притворяюсь мертвым, а ты вливаешься в свою толпу и атакуешь с ними, а дальше все в твоих руках. После чего во время нашей атаки я сделаю то же самое. Или наоборот, в зависимости от того, чья атака будет первой, – быстро и чуть задыхаясь сказал Франсуа, заряжая винтовку. – Или второй вариант, – шмыгая носом, добавил он, – когда будет перемирие, чтобы убрать трупы, и обе стороны выйдут из окопов, стрельбы не будет, и мы сможем встать и разойтись, каждый в свою сторону. Посмотрим, какой из этих вариантов случится быстрее.

– А… а если ни один из этих вариантов не наступит?

– Тогда твоя мама получит повестку о том, что ее сын пал смертью храбрых.

– Разве здесь бывают перемирия?

– Даже война имеет свои маленькие прелести.

Глаза Вернера погрустнели. Он взглянул на бездыханное тело Руди Байера, прокручивая в памяти момент, когда их глаза впервые встретились около часа назад. Пытаясь сопоставить былую картинку еще живого и улыбающегося товарища с тем, что теперь лежало рядом, юношу переполняли глубокие мыслительные процессы о ничтожности человеческого бытия. И лишь узрев в глаза чужую смерть, задумываешься о мизерности собственной жизни. Какова твоя сущность на самом деле. Она ничем не отличается от миллионов других людей – в этом ее прелесть и изъян.

Вернер склонил вниз голову, осознавая всю трагичность ситуации, в которую он попал. Он совершенно не знал, что ему делать и эта безысходность холодным трепетом проникала в каждую клеточку его тела.

Глава 2
Под сенью мира

Кажется, что университетская жизнь билась в сердце еще только вчера. Он до сих пор отчетливо помнит запах свежей краски в отремонтированном крыле экономического факультета. Как наяву перед глазами до сих пор всплывают яркие краски мирной жизни и свежесть весеннего дождя. А ведь прошло уже два долгих месяца с тех пор, как Вернер Гольц покинул родной город и отправился навстречу своей судьбе.

Но совсем еще недавно Вернер был таким же студентом, как и многие миллионы тех, кому страна напомнила о своем патриотическом долге. Он учился в университете в Йене, маленьком городишке, который нашел свое прибежище на реке Зала в Германии. Жизнь Вернера протекала с отцом и матерью в тесной квартире недалеко от центра города. Мать Вернера преподавала в частной школе, а отец работал в автомастерской и не редко после работы задерживался с друзьями в случайном кабаке, отмечая успешный ремонт машины высокого класса, за которую водитель выкладывал немалую сумму. Однако работа в мастерской не приносила постоянного дохода. Бывали времена, когда мастерская пустела, и семье приходилось потуже затягивать пояса.

Учеба Вернера в университете скорее была для него тяжким бременем, чем билетом в счастливое будущее. Молодой человек не видел себя экономистом и не представлял, как ему придется всю жизнь просиживать мягкое кресло в банке и считать чужие деньги. Хотя никаких иных альтернатив своего будущего он не видел, да и не хотел видеть. Помимо учебы его разум заполняли только мечты и туманные представления о великом будущем. Практически каждый день юноша предавался своим мечтаниям, в которых сладкая иллюзия вытеснила всякое представление реального мира. До нервных вздрагиваний он хотел стать великим, богатым, покорить всевозможные мировые вершины. День и ночь он воображал как взбирается на Эверест, выступает на мировой сцене, принимая истерические овации от публики, проектирует здания, сравнимые с чудесами света, командует армиями, выигрывая каждое сражение, ласкает самых красивых женщин в мире. Каждую из этих фантазий он смаковал особенно тщательно. Когда у семьи Гольцов была ферма за городом, отец учил Вернера кататься на лошади и Вернер обожал галопом выводить лошадь в бескрайние поля. Выезжая на широкую равнину, фантазия Вернера разыгрывала целое сражение времен 19 века. Восседая на бравом коне, юноша видел себя бесстрашным кавалеристом, которому предстоит сразиться с противником. На другом конце пустого поля воображение рисовало пехотные полки врага, приближавшиеся с каждой секундой. Буйство выдуманных событий не мешало Вернеру по-настоящему ощущать напускной адреналин, от которого внутри все сжималось и разлеталось на тысячи осколков. Словно наркотик, призрачные грезы приносили моральное удовлетворение на короткий срок. Надуманное чувство достижения успокаивало мальчишку и помогало ему уйти из той никчемной действительности, в которой он пребывал на самом деле. Будучи королем в собственном воздушном замке, Вернер медленно начинал негативно относиться к себе и своей жизни. Он впадал в отчаяние, понимая, что настоящая жизнь противоречит его мечтаниям. Это злило его. Сам того не замечая, молодой человек превратился в отъявленного пессимиста, каких свет не видывал. Возможно, читатель уже представил себе этого запертого в своих стереотипах и мечтах молодого человека, но все же набросаем его портрет.

Внешность Вернера Гольца была с виду очень проста и непримечательна. С первого взгляда ему сложно дать на вид восемнадцать лет. Если бы вы увидели его, перед вами бы стоял совсем юный подросток лет пятнадцати. В походке, движениях и жестикуляции проглядывала вечная замкнутость, которая приводила его в замешательство при общении с людьми. Но особенно Вернер замыкался при виде девушек, не зная, как перед ними ходить, как общаться и вовсе терялся, отчего всегда в итоге выглядел полным идиотом. По его лицу можно было сказать, что он нерешительный и растерянный; уголки тонких острых губ устремлялись вниз, придавая лицу загримированную театральную грусть. Но основной характеристикой Вернера Гольца были его глаза, которые всегда дышали тоской и отображали потерянность в этом бренном мире. Даже когда он улыбался и надевал веселую, смеющуюся маску, его глаза вот-вот готовы были заплакать. Улыбка Вернера вызывала у окружающих добрую и заботливую жалость к нему, хоть и улыбался он очень редко. У однокурсников же он вызывал только насмешки, а у некоторых даже раздражение.

В институте Вернер был, можно сказать, изгоем, которого многие дразнили «микробом» из-за его маленького роста и хилого телосложения. Это прозвище к нему прицепилось после одного эпизода в коридоре в прошлом году.

– Эй, смотрите, микроб идет. – Крикнул как-то один из студентов старших курсов. Он оттеснил руками толпу от Вернера, будто уводя зевак с места происшествия, и устроил из шутки грандиозное шоу. – Осторожно, не раздавите нашего микроба. Граждане студенты, проходим по краю коридора. Просим прощения за предоставленные вам неудобства, но Флора и Фауна нашего университета должны оберегаться нами самими. – Студент кричал это на весь коридор, вызывая у прохожих смех и поддержку. В эту секунду мысли Вернера наполнялись желанием получить право на заслуженную месть. Где-то глубоко на дне подсознания Вернер желал растерзать каждого, кто улыбнулся и бросил в него презрительный взгляд. Он воображал, как будет расправляться с ними, с каждым по отдельности. Но его трусливый дух был способен ответить обидчикам, лишь глядя в зеркало на самого себя, угрожая своему отражению, представляя, что он говорит это своим недоброжелателям, но прекрасно осознавал, что зеркало не даст сдачи.

Часто Вернер беседовал с матерью на эти темы и искал у нее совета. Мать, в свою очередь, всегда старалась, чтобы всякий конфликт заканчивался мирно. Пока можно договориться с кем-то, кулаки необязательны.

– Ты – мужчина, а мужчины не обращают внимания на невоспитанных людей. Будь выше тех, кто бросает в тебя камни и прощай их за содеянное, ведь они не ведают, что творят. – Говорила Вернеру его мать.

– Да-да, – сын лишь качал головой, – я помню историю Христа. И чаще всего я задумываюсь над тем, что не он один покорно шел к собственному распятию. Сегодня мы ходим в церковь, молимся его именем, но тысячи лет назад подобные нам казнили его. Живущие сегодня проповедники, художники, политики и артисты тоже вынуждены укрываться от камней тех, кто после будет любить их самой преданной любовью. Не является ли это лицемерием?

– Люди – это самые противоречивые существа, милый. – Отвечала мать. – Сегодня они боготворят, а завтра пустят кровь. Те, кого ты любишь, способны принести самую гнетущую боль. Те, кому доверяешь – предают и не чувствуют никакой вины. Вернер, никогда не пытайся найти ответы на вопросы, связанные с человеческими отношениями друг к другу. На них никто и никогда тебе не ответит.

– Но ведь ответы всегда есть.

– Есть, Вернер. Возможно, ты найдешь их через много лет, когда вновь встретишься со своими обидчиками. Жизнь расставит все на свои места. И те, кто сегодня учат, завтра окажутся учениками, и вытаскивать их из проблем будут все, кого они когда-то поучали.

– Это все общая философия, мам. Нас всегда учат быть терпеливыми, добрыми и отзывчивыми, но лишь агрессия, жестокость и циничная подлость помогают добиться успеха.

Любовь! Как и у любого молодого человека этого возраста, у Вернера тоже была дама сердца, его возлюбленная. Только она об этом ничего не знала. Ее звали Агнет. На весь университет она славилась своей красотой, отзывчивостью в характере, а особенно поражала всех своими энциклопедическими знаниями в литературе. Она очень любила читать и часто оставалась в учебной библиотеке за очередной книгой. Вернер нередко проходил мимо, видя, как она одиноко сидит над книгой и внимательно вчитывается в каждую страницу. Ему так хотелось всегда войти в читальный зал и сесть неподалеку, чтобы наблюдать за ней.

Однажды Вернер встретил Агнет в коридоре после окончания занятий. Он как раз забирал вещи из своего шкафчика, как вдруг увидел ее, идущую со своими подругами, с которыми практически никогда не расставалась. Девушки остановились возле своих шкафчиков и бурно, смеясь, что-то обсуждали, собираясь домой. Услышав смех Агнет, Вернер позабыл о существовании всего мира и растворился в этой девушке, которая находилась в нескольких метрах от него, но совсем его не замечала.

– Нет, друг, лбом расшибешься, но она с тобой даже не заговорит никогда. – Сказал Герхард, друг Вернера.

– Да что ты понимаешь во всем этом. Подойду и спрошу что-нибудь, она и заговорит.

– Струхнешь, старик.

– Нет, не струхну.

– Тогда возьми на себя ответственность мужчины и подойди к ней прямо сейчас. Пересиль свой страх. В данный момент у тебя есть отличная возможность заявить о себе.

– Ты с ума сошел, она же с подругами, а подходить к девушке при ее подругах, это все равно, что прилюдно снять штаны в палате лордов.

– Да, от правды не уйдешь. – Качая головой и улыбаясь, подытожил Герхард.

– В другой раз, когда буду с ней наедине.

– Ха, все там будем…

– Да пошел ты.

Пока Вернер колебался, к девушкам, а именно к Агнет подбежал Хайнц, статный красавец со старших курсов. Он совсем легко обнял ее и что-то спросил, парадно улыбаясь. Веселый и задорный смех компании продолжался с минуту, после чего подруги Агнет ушли в одну сторону, а Хайнц и воображаемая пассия Вернера направились в другую, к выходу. Сам Хайнц взял у Агнет сумку и пытался ее приобнять.

– Вернер? – произнес Герхард, не сводя глаз с удалявшейся пары.

– Что?

– Помнишь, я говорил, что у тебя есть замечательная возможность?

– Не начинай, пока я не разозлился.

– Как скажешь… но все равно забудь про то, что я тебе говорил.

– Я не понимаю, что есть в нем, чего нет во мне.

– Она всего лишь пошла с ним, может они брат и сестра.

– Герхард, ты прекрасно знаешь, что это не так.

– А что, ей нужно было пригрозить ему обходить ее за километр? Может, они просто друзья.

– Но она ушла с ним, понимаешь? Вряд ли она пошла бы со мной так, да еще позволив обнять себя.

– Они знакомы, Верн, а про тебя она знать не знает. Познакомься с ней, и увидишь, что она тоже начнет с тобой здороваться при встрече, а при удобных случаях общаться.

– Ты прав, я должен попробовать с ней заговорить.

– И не думай о Хайнце. Он не должен быть для тебя преградой.

Но Вернер не мог не думать о главном противнике в его любви. Хайнц был знаменитостью университета. Его имя было самым громким из всех в этом месте. Самый мужественный, самый храбрый, бесстрашный мужчина – так думали практически все. Он был родом из уважаемой семьи. Высокий блондин, с красивыми и выразительными глазами зеленого цвета, с развитой мускулатурой, так как занимался спортом, он всегда носил красивые, модные рубашки с короткими рукавами. Аккуратно выбритый и каждый день одетый как с иголочки, Хайнц всегда умел привлечь к себе внимание и быть душой компании. Особенным вниманием он пользовался у девушек. Хайнц был знаменит и привлекателен не своим умом, талантами и интеллектом, а тем, что мог в любой момент сорвать лекцию, посмеяться над преподавателем, пошуметь и был отъявленным хулиганом. Вернер всегда хотел походить на него, старался перенимать с него привычки, жесты, но все это превращалось в слабо подготовленную пантомиму, чем на поведение мужчины. Хайнц часто здоровался с незнакомыми студентами, но Вернера он всегда обходил стороной, совершенно не замечая. Любовные похождения были не единственными заслугами Хайнца. Помимо всего он был главным спортсменом в университете и представлял его во всех возможных соревнованиях, в которых чаще приносил команде победу, чем поражение. Прирожденный лидер, он всегда мог сплотить вокруг себя сильную команду в любой ситуации.

Восемнадцать лет жизни Вернера пронеслись в одном потоке запутанных чувств. В них было все: безответная любовь, унижения, страсть, приобретения и разочарования. Но сам Вернер в будущем скажет, что его жизнь началась зимой 1916 года, когда вся Германия замерла в ожидании новостей из Вердена.

* * *

Вся эта история, полная драматических событий и серьезных решений началась в феврале 1916 года.

Очередное зимнее утро застало Вернера в хорошем настроении. Он с трудом проснулся и первое, что он увидел за окном, был снег, в изобилии падающий с неба. Утренний оттенок багрового заката дополнял прекрасную картину. Красота природы вызвала у Вернера широкую улыбку и он вдруг почувствовал себя бодрым. Недосыпание куда-то испарилось вместе с хворью, которую он ощущал последние дни. Радуясь встретившему его утру, он и не знал, что произойдет в сегодняшний день. Он вышел из своей комнаты и направился в кухню. Квартира пребывала в тишине и покое, а это означало, что дома кроме него никого нету. Родители ушли еще рано утром. Это утро было началом очередного учебного дня, и Вернер на скорую руку позавтракал ломтем ржаного хлеба с кусочком колбасы. По-быстрому собравшись, он надел зимнее пальто, которое они с матерью купили когда-то на распродаже в Лейпциге и стремглав выбежал на улицу.

Тихими и заснеженными улицами Йены Вернер шел в сторону университета, разметая ногами лежавший снег. Погода в этот день действительно была прекрасной. Несмотря на минусовую температуру, солнце светило ярко и немного согревало. Люди наводнили проспекты и бульвары, спеша по своим делам. Витрины магазинов встречали прохожих пестрой рекламой. На улице, возле перекрестка стоял мальчик лет двенадцати. Он видимо только что подошел сюда и начал вытаскивать из пузатой сумки кипу газет. Спустя минуту мальчишка превратился в человека-рекламу. Он продел себе через шею картон так, что оказался между двумя ломтиками этого картона. Спереди и сзади все было исписано последними новостями, в большинстве своем о войне, чуть меньше о промышленности и экономике. Но главная новость на сегодня ожидала горожан спустя секунду. Мальчишка поднял газету вверх и громко закричал: «Немецкая армия разгромила Францию под Верденом». Вдруг к нему подошел один покупатель, потом второй, потом мальчонку окружила оживленная группа людей, желавших узнать последние новости с фронта. Вокруг мальчика начался целый ажиотаж. Не замечая друг друга, люди тянулись руками, зажав монетку и стремились вырвать газету быстрее остальных.

Вернер же прошел мимо этой газетной лихорадки и не придал никакого значения услышанной сенсации. Ему были чужды реалии войны, ее психологическая сторона, ломающая личности даже самых сильных людей. Он понять и не имел, что происходило под Верденом, а тем более кто куда наступал. Его не волновало, что события, разворачивавшиеся вокруг него, являлись началом новой эры человечества.

Начавшаяся первая мировая война встретила радужные выкрики во всех уголках Европы. Молодежь в патриотическом порыве устремилась в армию, в желании стать свидетелями новой эпохи, доселе не виданной человеком – эпохи промышленности и тотальной военной модернизации. Каждый хотел стать частью этого нового мира, внести свой вклад в его создание. Никто и не подозревал, чем обернется приключенческое видение войны. Когда отгремели сражения во Фландрии, они унесли жизни десятков тысяч тех, кто еще недавно видел в войне легкую прогулку. Война протянула свои костяные руки до Африки, где смерть пахла так же омерзительно, как в Европе. По прошествии двух лет с начала войны, на улицах всех городов Европы уже нет того возбуждения, что царило ранее. Короткая и победоносная война превратилась в жестокую окопную бойню, изуверство и мерзость которой не могли описать даже те, кто возвращался домой. Вернер впервые увидел последствия войны, когда по городу разнесся слух, что прибывший поезд выгрузил в Йене две сотни раненных. Наблюдать за выгрузкой прибегали многие. Это был самый настоящий цирк уродов. Оторванные ноги, изувеченные лица и вырванные осколками куски плоти были далеко не самым страшным, что могли наблюдать зеваки. Контузия, когда человека сотрясал тремор, пугала намного сильнее. От одного вида контуженного кровь стыла в жилах.

Последних раненых привезли из Вердена, где творился сущий ад. Из газет можно было узнать только основную информацию, наполненную политическим пафосом и обещаниями от кайзера. По городу ползли различные слухи – то об успехах, то о полной победе, но они развенчивались, если в эти дискуссии вступали солдаты в увольнительных. Из разговоров с ними население узнавало подробности «Верденской мясорубки», когда немецкая армия с трудом захватила один из укрепленных фортов. В газетах много писалось о неприступном форте Дюомон, о его поверженных защитниках и героических сынах кайзера, выполнивших свой долг во имя великой победы. Но пресса умолчала о цене, которую заплатили солдаты обеих сторон, сражаясь за форт. От солдат в городах узнавали, что победа не так уж близка, как о ней величают газеты и правительство, и прислушиваться к пропаганде следует очень осторожно.

Именно такая информация гуляла вместе с ветром и снегом по улицам Йены в эти февральские дни. Но самое страшное, что Верден был не последним из ужасов этой войны.

– Вернер, Вернер Гольц! – послышался голос сзади.

Вернер обернулся и увидел Герхарда. Они жили в одном дворе, в домах по соседству. Герхард запыхался, но из последних сил догнал Вернера.

– Ты чего опаздываешь? – спросил Вернер. – Я ждал тебя дома, как и договаривались вчера, но ты так и не зашел.

– У меня были неотложные дела, дружище. Смотри, я купил газету, еле пробился через толпу. Ты в курсе последних новостей с фронта?

– Да, конечно, уже весь город знает.

– Германия наконец-то наступает. Возможно, конец войны уже совсем близок и отец скоро вернется домой.

– Когда война закончится, тогда и будешь радоваться. – Ворчливо отрезал Вернер.

– Смотри, тут написано, что одной из армий командует сам Фридрих Вильгельм.

Вернер взглянул на Герхарда, и в его глазах отображалось полное непонимание.

– Ты хоть знаешь кто это такой?

– Нет. – Ответил Вернер.

– Сын самого императора.

– И что с того, что он командует армией? Он ведь в одиночку не сможет закончить войну.

– Один – нет, но с ним целая армия. Он возьмет Верден, вот увидишь. Артиллерия у нас сильнее, чем у французов.

– Какие вести от твоего отца? – перевел тему Вернер.

– Последнее письмо он прислал неделю назад. Мать каждый день ждет от него новостей, а ведь письмам еще надо пройти через линию фронта. Это занимает так много времени. Я ее поддерживаю, как могу, но все же это расстояние с отцом для нас как на иголках. При каждом звонке в дверь мать вздрагивает, опасаясь почтальона с похоронкой.

Отец Герхарда Эбеля уже два года служил в Бельгии. Письма и посылки от него приходили настолько часто, насколько это было возможно. Война и тяжесть окопной жизни не позволяли делать это каждый день. В последнем письмо он сообщал об успешном продвижении немецких войск и написал о возможном скором возвращении.

Агата Эбель, мать Герхарда, держалась изо всех сил. Трудно передать те эмоции, когда она получала письмо. Глубоко вздохнув от счастья принесшего в дом надежду, она удалялась в свою комнату. Она садилась на диван, вскрывала полевой конверт и внимательно вчитывалась в каждое слово. Ей хотелось сохранить в памяти каждую букву. Прочитав все до конца, она начинала сначала. Она чувствовала и понимала, что пока она читает эти строки, сердце ее мужчины бьется, а значит, он жив.

– Он вернется. – Говорила мать Герхарду. – Вот увидишь. Он очень сильно нас любит и не позволит, чтобы с ним что-то случилось.

После этих слов, пожелав сыну спокойной ночи, миссис Эбель удалялась в свою комнату, садилась за рабочий стол мужа и писала ответное письмо в Бельгию. Она исписывала десяток страниц, рассказывая мужу обо всем, что сумела увидеть, услышать и понять за тот период, пока ждала письмо. Они прожили в браке почти двадцать лет, но пора юношеской романтики между ними все еще жива. Миссис Эбель с нежностью задавала мужу вопросы в письмах, на которые через две недели, а порой и дольше получала столь же ласковый и полный внимания ответ. Но порой от мужа приходили письма полные грусти, тоски и опустошенности. В последнем своем письме миссис Эбель вложила в конверт их с сыном фотокарточку. Так она делала каждые пару месяцев, чтобы муж мог видеть их и мысли о доме и семье грели его в холодных окопах.

– Мама последнее время стала слишком сильно нервничать. – Сказал Герхард.