Текст книги "Воронка"

– Из-за папы?

– Да! Она слишком сильно его любит, чтобы потерять вот так.

– Ведь и он вас любит не меньше. И эта духовная связь поможет ему вернуться. Помнишь, твой отец рассказывал, как долго он добивался твою мать?

– Да. Он добивался ее больше года. А ведь сначала она его даже возненавидела за чрезмерное внимание, от которого у мамы началось раздражение.

– И что же заставило ее сделать свой выбор?

– Когда отец ушел на войну, мама рассказывала мне о начале их отношений. Он был чересчур настойчив. Каждый день дарил цветы, делал всевозможные комплименты, писал прекрасные стихи о любви. И, в конце концов, этого внимания оказалось настолько много, что от него стало тошнить. Внимание отца превратилось в непрерывное навязывание себя. Мама никогда не давала отцу надежду, а всегда говорила, что они друзья и ничего большего она дать ему не сможет. Но он не сдавался и по-прежнему продолжал осыпать ее лаской, надеясь, что в скором времени это сломает ее. Однажды ей пришлось на него накричать, дабы он прекратил ее преследовать. В грубой форме она высказала ему все, что накопилось. Начиная от того, что он ей не подходит, заканчивая тем, что он слишком молодой и глупый для нее и нисколько не привлекает.

– Ха. Интересный сюжет у любви твоих родителей. Глядя на них вместе и не скажешь, что любовь началась с легкой войны. И как же он поступил?

– Ты слушай. Она говорила, что в тот момент, когда она резко ему все высказала, он продолжал глядеть на нее влюбленными глазами. «Ты упертый и непослушный», – сказала она ему. После этой встречи они не общались очень долго, потому что мать попросила избавить ее от настойчивости, а иначе она сообщит своим родителям. Отец послушался и держа в душе обиду, ушел. Он перестал писать, перестал ждать ее после учебы и вовсе исчез из ее жизни. Страдал он без нее очень сильно – сам мне рассказывал.

– Жалко твоего отца. Он ведь старался для нее, хотел принести счастье, но сказка обернулась разочарованием.

– Ты попал в точку, Верн. Мама сильно задумалась о сказанных ею словах. Все последующие недели она переживала тот разговор в кафе, вспоминала каждое брошенное в отца обвинение, грубость и насмешку. Она хотела встретиться с ним, поговорить и попросить прощение, но отец оказался хитрым и игнорировал ее несколько недель.

– Ха-ха, накладывал на нее чувство вины, чтобы она себя корила и начала тянуться к нему?

– Да-да, именно так. Он избегал ее несколько месяцев, и лишь когда в ее жизни произошла беда, она поняла, что любовь не в искре, что зажигает сердце, а в мужчине, которому ты нужна и кто способен взять ответственность, поддержать и быть рядом в трудную минуту. Отец и был рядом. Он – настоящий мужчина.

– И с тех пор они неразлучны?

– С тех самых.

– Я так надеюсь, что твой отец вернется к вам, ведь совсем скоро у них двадцатилетие семейной жизни.

– Да, Вернер. Двадцать лет вместе. Когда папа вернется, я обязательно расспрошу его обо всем.

– Только без меня, чур, ничего не спрашивай. Мне хочется узнать, что там было. Надеюсь, он нам расскажет.

– Расскажет, куда он денется.

С конца улицы послышались крики, которые усиливались с каждым шагом. Звук представлял собой перекличку сотен голосов, которые сливались в один единый гул. Люди на улице стали оборачиваться, и многие быстрым шагом направились в ту сторону, откуда доносились крики.

– Что это такое, Герх?

– Не знаю, но, похоже, это из университета.

Ребята резко сорвались с места и побежали по улице, задевая прохожих плечами. Добежав до университета, они увидели картину, которую можно было сопоставить с какой-то демонстрацией: Хайнц стоял на длинной возвышающейся лестнице перед дверьми университета и держал в руках газету – ту самую, которой торговал мальчик. В другой руке он крепко сжимал английскую листовку, на которой был изображен Гораций Китченер[2]2
  Английский военный деятель.


[Закрыть], призывающий молодых британцев идти в армию. Подняв обе руки над головой, Хайнц, словно зверь, кричал:

– Вы только посмотрите, «Томми» нуждаются в новых силах. Мы уничтожили всю их армию, и теперь их правительство вынуждено спешно вербовать новых сосунков, что вновь полягут на полях сражений. Еще совсем чуть-чуть и мы раздавим этих слизняков. Мы – великая Германия, и никто с нами не сравнится. Мы защитим нашу страну от вражеской нечисти. Кто со мной?

После этих слов толпа, поглотившая всю университетскую площадь, словно дрессированная, взорвалась аплодисментами и бешеным криком. Это было похоже на войско перед древней битвой, солдаты которого во весь голос кричали, пугая армию, стоящую напротив. Звонкий свист кого-то в толпе растворился в общем ликовании. Вернер с Герхардом стояли в самом конце и видели совсем немногое.

– Вот он, наш Хайнц, прямо герой, – поговаривали преподаватели, стоявшие возле Вернера.

– Да, были бы все солдаты такими, мы бы давно уже выиграли, – раздавались голоса.

Хайнц продолжал что-то кричать, а в конце своей речи показательно разорвал портрет Китченера пополам, выбросив его на растерзание порывам ветра.

– Эх, ну почему я не он? – с досадой сказал Герхард, хлопая в ладоши.

– Что в нем такого-то? – удивился Вернер. – Человек, который пропагандирует войну и смерть за Родину, призывает к насилию, хотя даже не знает, как заряжается отцовская винтовка, висящая над камином, – со скрытой злобой высказался Вернер.

– Да ладно, Верн, признайся: ты просто ему завидуешь, – с улыбкой ответил Герхард.

Один из преподавателей услышал слова Вернера и повернулся к нему:

– Вам, молодой человек, следовало бы поучиться культуре и уважению к старшим, которые добились в этой жизни побольше вашего. На вашем месте я бы задумался над тем, как вы будете сдавать мне экзамен.

– Простите, мистер Ланге, – оправдался Вернер.

– Можешь считать, что экономику ты уже не сдал. – Сказал Герхард.

– Отвали. – Улыбнулся Вернер.

Продолжая вглядываться в Хайнца, Вернер никак не мог понять его. Тот был за тысячу километров от тех мест, где его братья отдавали свои жизни, делили одну лазейку, вырытую в окопе, чтобы не промокнуть, пока он здесь, причесанный и откормленный, кричал о войне и свержении режимов. Но студенты слушали Хайнца и действительно видели в нем самого смелого человека на всей планете, и по коридорам университета впоследствии перешептывались о том, что Хайнц – один из самых достойных мужчин в университете и не побоится встретиться с врагом лицом к лицу на полях сражений. Но университетская площадь была не тем местом, где вырастают истинные патриоты, осознающие цену жизни. Настоящий же героизм в эти зимние месяцы проявлялся там, в далекой Франции, возле города-крепости Верден.

Кровопролитные сражения в первые два года войны сильно ослабили Германию. Немецкий генеральный штаб более не располагал силами, способными начать наступление на широком фронте. Было решено наступать на узком участке – на Верден. Стратегия командования заключалась в том, чтобы освободить проход на Париж, с последующей капитуляцией Франции. Цель была более чем сложной – переломить хребет Франции и заставить ее выйти из войны, а Англия не сумеет самостоятельно вести войну против Германии. Цель была поставлена, и начальник генерального штаба Эрих Фон Фалькенхайн был готов действовать.

Итак, 21 февраля 1916 года тысячи немецких орудий обрушили на французские позиции ураганный огонь. Первые недели германское наступление под Верденом имело успех. Коммуникации французов были перерезаны, и войска попадали в окружения на своих позициях, а после оказывались в плену. Казалось, что Германская империя вот-вот выиграет битву. Но это был лишь временный успех. Со временем противостояние стало только набирать силу и упорство. Колоссальной заслугой французского командования в этой битве явилась организация переброски войск, благодаря которой и произошел перелом в ходе сражения. Железная дорога, ведущая к Вердену, простреливалась немецкой артиллерией, и по ней было невозможно перевозить войска и снабжение в осажденный город. В город вела и другая дорога, но и она была отрезана немцами. Осажденным защитникам оставалось надеяться только на самих себя.

Единственный путь, по которому была возможность перебрасывать подкрепления вела через городишко Бар-ле-Дюк. Именно по ней французская армия проникала в Верден. Логистика перемещения войск была организована настолько грамотно, что в период с 27 февраля по 6 марта 1916 года под Верден было переброшено около 190 тысяч французских солдат. Транспортная служба насчитывала 3000 человек, что казалось просто невероятным. Впоследствии французы назовут эту дорогу, спасшую Верден, «священный путь». В результате проведенных мероприятий французская армия возросла в два раза. Германская же армия начала утрачивать свою боеспособность. Начиная с марта 1916 года, бои в битве начали нести затяжной характер, чего так боялся Фалькенхайн. Планы германского командования по выведению Франции из войны – провалились. Битва на Сомме неизбежно приближалась. История навсегда сохранит ее ужасы на своих страницах. Жертвы под Верденом были бессчетны, битва на Сомме заберет еще более миллиона человек. Молодые люди в городах Германии, Англии и Франции ждали своей очереди.

* * *

Новость о военном призыве застала Вернера в феврале 1916 года. Это случилось, когда в коридорах университета увидели людей в военной форме. Группами они заходили в учебные классы, где проводили несколько минут, после чего выходили и заходили в следующую дверь.

В этот день Мистер Химмель вел урок истории и рассказывал студентам о судьбе бонапартизма во Франции после смерти Наполеона, как вдруг дверь в класс отворилась. Первым в аудиторию вошел ректор, за ним его заместители. Последними вошли люди в форме. От группы отделился долговязый офицер с седыми закрученными усами, с моноклем на левом глазу. Он вышел вперед и внимательно осмотрел лекционный зал, взглянув в глаза практически каждому студенту мужского пола. Его суровый, ведавший смерть взгляд поймал на себе и Вернер.

– Уважаемые студенты. – Произнес ректор, чуть выйдя вперед. – Сейчас перед вами выступит полковник Клаус Диц.

Диц встал за кафедру, медленно, не торопясь снял перчатки, продолжая гипнотически всматриваться в студентов. Он молчал. Все ждали, что вот-вот он начнет говорить, но, не произнося ни слова, он переминался с ноги на ногу, оглядывая каждого по очереди. Он то смотрел в окно, то опять возвращал взгляд в зал. Казалось, что температура воздуха в помещении заметно повысилась.

– Психологический прием. – Шепотом сказал кто-то на задних рядах. – Накаляет атмосферу перед речью.

Полковник чуть наклонил голову назад, задрал подбородок:

– Вам… – последовала пауза, – как и мне известно, что такое долг перед Родиной. Но прежде каждый из вас должен ответить себе на вопрос: «Что Родина для меня?»

Полковник говорил много. Он поведал студентам о своих боевых заслугах, рассказал о сражении во Фландрии, в котором он принимал активное участие. Прочитал утомительную лекцию о верности каждого гражданина законам чести. Об обязанности мужчины вернуть Родине тот долг, что она по праву заслужила за сотни лет своего существования.

– Родина должна быть вам так же близка, как мать. Родина – от слова «родная», не забывайте это. Все ее богатство, сбереженное вашими предками, хранится в ваших сердцах.

Это была долгая, монотонная, но героическая речь человека, который убежден в правдивости своих слов. Слушать его было интересно, а каждое произнесенное слово пронзало и вызывало мурашки. Грозным маршем неизмеримого пафоса его речь вторгалась в разум слушателей.

– Страна нуждается в добровольцах. Вы единственные, на чьих плечах стоит Германия. Мы – это Германия, а Германия – это мы.

Довершив свой призыв, он поблагодарил за внимание, и вместе с другими удалился из аудитории. Попросив еще раз прощение за отнятое время, ректор вышел последним и закрыл дверь. Стук офицерских сапог еще долго слышался в коридоре.

– Ну как? Подействовала на вас его речь? – спросил преподаватель.

– Мистер Химмель, почему мы? В прошлом году были мобилизованы несколько миллионов человек. Где они все?

В помещении воцарилась гробовая тишина. Аудитория наполнилась солнечным светом, прорезавшимся через окно. В ярком луче виднелась невесомая пыль, витающая в воздухе. Студенты, почувствовав трепет, переглядывались. Преподаватель покачал головой:

– Один только Господь знает, где они. Давайте продолжим лекцию.

Вернер и Герхард посмотрели друг на друга.

– Мы проигрываем войну, дружище. В окопы нужно свежее пушечное мясо. – Тихо произнес Герхард. – Слава богу, что пока только добровольцы.

– Да… Но кто-то еще месяц назад уверял меня в наступлении и скором окончании войны.

– Никто ведь не мог предполагать, что Франция выстоит и остановит нас под Верденом. Неужели они все мертвы?

– Кто? – переспросил Вернер.

– Все те миллионы, кто служил в нашей армии.

– Я не знаю, Герх.

– Как я вам уже рассказывал – Громко начал мистер Химмель, – история человечества всегда повторяется. Ведь когда-то подобное уже происходило.

– Что вы имеете ввиду?

– Давайте обсудим гонения на бонапартистов в следующий раз и вернемся в более раннее время, в молодость Наполеона, когда он был в зените славы. История нашего города, а именно университета неразрывна связана с императором Франции и войнами того периода. Много лет назад студенты нашего университета поднялись на борьбу против Наполеона. Они добровольно сменили лекционный зал на палатку, а письменное перо на винтовку.

– И что с ними произошло мистер Химмель?

– Это случилось в 1806 году. Прусская армия сражалась против армии Бонапарта, но потерпела сокрушительное поражение. Сильное сопротивление французам оказали именно студенты из Йены. Те из них, кто выжили в той войне, организовали студенческое братство.

– Братство университета Йены! – сказала девушка по имени Эрна.

– Да, именно оно. Братство, в котором состоят многие из вас, было создано вашими предшественниками. И, – учитель выдержал небольшую паузу, – я от всего сердца желаю, чтобы вам не пришлось пережить то же, что и им. Фамилии основателей вы все видели на стене в главном холле университета.

– Я наизусть всех и не назову. – Раздался голос.

– Мистер Химмель, а когда умер последний из основателей?

– Ох, это было очень давно. Наверно, когда еще ваши дедушки и бабушки были в вашем возрасте.

Аудитория оживилась.

– Сегодня братство полностью себя дискредитировало. – Выпалил Вернер чуть громче, чем ожидал и сам испугался собственного голоса. Этими словами он обратил на себя всеобщее внимание.

– Таким как ты неудачникам, кого судьба обделила интеллектом и внешностью никогда не понять настоящих патриотов. – Сказала Эрна и встала на защиту тех парней, кто числился в студенческом братстве в настоящие дни.

Вернер внимательно посмотрел на девушку и покраснел от злости. Гром и молния не вызвали бы у него таких эмоций, как сказанное. Волна ярости захлестнула его изнутри, но внешне он старался не подавать виду. Ему хотелось вскочить и в манере скандального политика вылить целую речь, но что-то изнутри сдерживало его от ответной реакции. Он промолчал и, потупив взгляд, отвернулся, приняв поражение в еще не начавшейся дискуссии. Эрна не спускала глаз с Вернера и это заставило его все же ответить ей:

– Настоящие патриоты – это только те, кто прошли через горнила сражений. – Вернер пересилил себя.

– Категоричность взглядов говорит об узости мировоззрения. – Сказала Эрна и с высокомерным прищуром взглянула на Вернера. – Ты считаешь себя богом, Гольц? С каких пор ты решаешь: кто патриот, а кто нет. И если уж следовать твоей категоричной логике, то Гетте и Бетховен недостойны зваться патриотами. Да ведь ты оскорбляешь все великие умы всех наций. А ведь на самом деле любовь к своей Родине не имеет границ. Композитор, разговаривавший с народом на языке музыки, тратит колоссальное количество сил и эмоций, чтобы ныне живущие поколения впитывали в себя знания. И многие люди во всем мире отождествляют Германию с Моцартом или Бахом, заслушиваясь их творениями. Великие художники Италии похоронены в храмах, где каждый прохожий может склонить перед ними голову за подаренные творения, которыми мы сегодня любуемся с не меньшим изумлением, чем изувеченными лицами после возвращения с войны. Мы благодарны творцам за их шедевры, и это вдохновляет нас на собственные достижения. Или для тебя патриотизм только в винтовке, которая убивает за свою Родину?

В аудитории воцарилась гробовая тишина. Десятки глаз переметнулись на Вернера и ждали от него ответа. Вернер внимательно слушал девушку, и сразу же ответил ей:

– Когда пишется музыка или картина, то творец не опасается за свою жизнь.

– Мы с тобой говорим об искренней любви к Родине, а не о страхе за жизнь, хоть это и важный фактор для человека. Но все же не имеющий никакого отношения к патриотизму в целом.

– Это существенный фактор, – Вернер зацепился за единственно сильную сторону своей заведомо обреченной позиции, – ведь есть большая разница между тем, что ты отдаешь своей стране: душу или жизнь.

– А разве человек способен полюбить Родину исключительно глядя в лицо смерти? Ты это пытаешься сказать?

– Нет, не пытаюсь.

– Тогда почему ты так не уважаешь деятелей культуры, которые пишут арии войнам, при этом не воюют сами. Для тебя их деятельность – дискредитация?

– Ты все перепутала. Я совсем не это хотел сказать.

– Если бы ты в своей жизни не разбрасывался столь резкими обвинениями, а развивался как многие другие, то тебя не мучили бы столь простые вопросы. Я не знаю как ты, Гольц, а я люблю свою Родину и мне для этого необязательно целовать землю под обстрелом. Я пошла по другим стопам – танцы. Тебе никогда не понять, какие прекрасные чувства я испытываю, когда выступаю с танцевальными номерами перед публикой. В прошлом году я победила на конкурсе во Франкфурте, и это дало мне понять, что я хорошо делаю свое дело. И для меня ценно, что я вношу хоть и ничтожный, но все же вклад в судьбу своей Родины. А совсем недавно мне предложили станцевать в госпитале для раненых солдат, и я согласилась, потому что знаю, что во мне есть силы разжечь огонь в их замерших сердцах. И когда я исполняла народный танец, в их глазах я прочитала слово «жизнь» и этого мне было достаточно, чтобы почувствовать себя счастливой. Я увидела, как, следя за моими движениями, эти несчастные мысленно возвращаются из того кромешного ада, где побывали и начинают верить, что война на мгновение ушла, а вокруг них мир и спокойствие. И я смогла пронести своим искусством солнечный свет во мрак их души. Хочешь – верь, хочешь нет, но я всем сердцем горжусь собой за это. И если предположить, что хотя бы один из них в тот вечер заснул с мыслями обо мне, то я не зря живу на этом свете. Хайнц в прошлом месяце выиграл на дистанции два километра в Тюрингских забегах. Так же он взял бронзу по борьбе. И его никак нельзя назвать меньшим патриотом, чем тех, кто сражается на фронте. Только он сражается не с винтовкой, а со своим телом, насилуя его каждодневно на тренировках. Я своими глазами видела, как он преданно борется за честь своего университета, не жалея себя стремится к цели. А ты, Гольц, что ты сделал для того, чтобы считать себя достойным звания патриота? Позволь я отвечу за тебя – ничего, ты ничего не сделал, потому что такие как ты способны только осуждать других и паразитировать на их достижениях, ничего не создавая. Ты всегда лжешь на всех, как сделал это с доблестными членами университетского братства и покрываешься черной злобой от собственной никчемности. Ты ни одного имени не можешь спокойно произнести, потому что тебя переполняет внутренняя зависть к чужим плодам, в тот момент, когда твоя жизнь пуста и ничего собой не представляет. Ты говоришь о действиях солдат, как о настоящем проявлении любви к отчизне, но я не вижу тебя в призывном пункте, а наблюдаю разглагольствующим в тихой и спокойной аудитории. Ты не способен ни написать произведение, ни выстрелить во врага. Ты еще совсем глуп и юн, чтобы с тобой можно было разговаривать на эту тему.

В помещении послышались смешки. Вернер был морально уничтожен в глазах всех присутствующих. От услышанного он побледнел и не проронил ни слова. Казалось, что земля разверзлась и он летит в бесконечную пропасть. Воздух в помещении стал для него обжигающим и навевал дурное состояние. Ничего не ответив, он встал и медленно вышел из зала, пораженный острой иголкой в самую глубину его личности. Но самым страшным ему представлялось то, что Эрна была права.

* * *

Весна уже широко ступила на улицы Европы. Талая вода скапливалась в ручейки и бежала вдоль дорог, стекая в канализацию.

Вернер уже полчаса смотрел в окно, не зная ответа на поставленные вопросы. Проходил экзамен по истории. Мистер Химмель приболел и ему нашли замену в лице другого преподавателя, который в этот момент сверлил Вернера строгим взглядом. В приглашенном профессоре не было ни жалости, ни понимания, ничего. Казалось, что если сейчас он не получит ответы, он подпишет смертный приговор. Вернер пропустил всех сокурсников перед собой и наконец наступила его очередь.

– Итак, Вернер Гольц, прошу вас.

Повинуясь, Вернер прошел к столу профессора и сел напротив. Ему представлялось, что это его последние секунды и сейчас его гильотинируют.

– Отвечайте, Гольц. Кем был изобретен гражданский кодекс?

– Я не знаю, правда, – сконфузился Вернер.

– Вы посещали лекции мистера Химмеля? Глядя в ведомость посещений, вы присутствовали на занятиях.

– Да, присутствовал.

– Тогда вы должны знать ответ на этот простой вопрос.

Вернер не поднимал глаз на профессора, глядя на стол перед ним. Он молчал.

– Хорошо. Этот кодекс был изобретен во Франции. Кем?

Вернер совсем растерялся. Все знания в его голове будто резко собрались в один комок и резко взорвались, разлетаясь по всем уголкам разума.

– Вы готовились к экзамену, Гольц?

– Да, конечно.

– Тогда я жду ответа.

– Но у меня его нет.

– Так, хорошо… второй вопрос. Зачитайте его.

Вернер взял свой билет и прочел:

– «Европа в эпоху Наполеоновских войн. Участники войны и ее итоги».

«О господи. Застрелите меня», – подумал он. Эпоху Наполеона Вернер знал неплохо, однако сильно растерялся.

– Так кто изобрел гражданский кодекс?

Последняя логическая ниточка соединилась с разумом и Вернер, будто высвободился от тяжелого груза, сказав:

– Наполеон.

– «Кодекс Наполеона», – именно так он назывался.

– На второй вопрос ответить сможете? Вопрос, требующий рассуждений и рассказа.

– Европа… Наполеон проиграл ведь войну.

– Почему? Как он ее проиграл, вы сможете рассказать?

– Я очень мало читал об этом.

– Вы должны были это проходить на занятиях. – Сказал преподаватель, отрезав Вернеру пути отступления.

– Наполеон проиграл в войне с Россией. Затем последовала ссылка на остров Эльба, из которой император сбежал и вернулся во Францию, вновь заняв престол. Битва при Ватерлоо закончилась поражением и стала закатом в величестве Наполеона Бонапарта. Это все, что я знаю.

– Тема настолько широка для обсуждения, а вы знаете только несколько общих фактов. Какую роль сыграла Пруссия в наполеоновских войнах?

– Прусская армия помогла англичанам разбить Наполеона при Ватерлоо. Я так же знаю, что братство университета Йены было основано ветеранами тех войн.

– Хоть это вы знаете, Гольц. Экзамен вы сдали, но ваш ответ был настолько сырым, что я едва не простудился. Вы свободны.

Утро уже покидало жителей Йены, а день еще не успел начаться. Вернер вышел из университета, обрадованный фактом сдачи экзамена. Он был взволнован. Покоя не давало то, что он задумал. Долго терзаясь: правильное ли это решение или нет, юноша медленно приближался к призывному пункту.

Призывной пункт уже был маленькой армейской частью. Сюда стекалась вся молодежь города, отпускники и добровольцы. По коридорам бегали офицеры. Будто в муравейнике здесь творилась полная неразбериха. Пройдя медицинское обследование, Вернер уже стоял напротив офицера, восседавшего за столом в военной форме. Под носом у него красовались усы. Он был таким молодым, что создавалось впечатление, будто усы были приклеенные.

– Я… – начал Вернер, но запнулся, – я хотел бы в тыловую службу, сэр. Если можно, порекомендуйте меня к штабной службе.

Офицер что-то писал в его анкете и даже не поднял головы. Вернер замялся и больше ничего не спрашивал.

– Сэр? – добавил Вернер.

– Много вас в штабе, а пехота нужна. По прибытию в часть повторите свои пожелания вашему командиру и он уже решит, что с вами делать. В тылу от вас, возможно, будет больше пользы, чем в окопах. Но это уже ваш командир будет решать. Если вы умеете перевязывать раненых или красиво писать, то война сжалится над вами. Следующий…

Он протянул Вернеру документы и даже не взглянул на него. Таких как он здесь за день проходят тысячи. Вернер удалился из кабинета в мыслях о том, что он не умеет делать перевязки и каллиграфией так же не владеет. Но он по наивности так и не понял, куда его отправили. Он был полностью уверен, что слова «окопы» и «пехота» имеют два разных значения. Он поставил свою подпись в документе, который явился для него приговором. В анкете, данной Вернеру, ему предписывалось в определенное время, определенного числа явиться с вещами первой необходимости и документами на вокзал. Еще не успев до конца осознать свой выбор, Вернер сразу из приемного пункта направился домой.

Уже на подходе к своему дому Вернера ждала душераздирающая картина. Из соседнего здания, там, где жил Герхард, выбежала миссис Эбель, вся в слезах и в домашней одежде. На улице стояла минусовая температура и появление в столь легком одеянии вызывало подозрения. Выбежав из дверей дома, она схватилась за голову обеими руками и взвыла на всю улицу страшенным воплем. Вдогонку ей из дома выбежал Герхард и другие люди. Глаза Герхарда были полны слез, а лицо было красным, словно он наелся острого перца. Он подбежал к матери, которая упала тут же на землю и попытался поднять ее. Никого не слыша, миссис Эбель билась в истерике, совсем не замечая, что на нее смотрят десятки глаз прохожих и из окон соседних домов так же выглядывали на крик. Миссис Эбель тут же подхватили подбежавшие соседи, но она требовала не прикасаться к ней. Вернер растерялся и по началу не понимал причину столь бурных эмоций. Он спрятался за деревом и наблюдал.

– Господи, ну за что-о-о? – кричала она. – За что?

И тут Вернер понял: пришла повестка о смерти мистера Эбеля.

Домой Вернер попал только через несколько часов. Пришлось долго успокаивать мать Герхарда и Вернер старался принимать в этом участие, но в основном только приносил воду, когда его просили и наблюдал со стороны.

Войдя в свою комнату, Вернер сел на кровать. Ему казалось это омерзительным, но он совершенно не думал о семье Герхарда и его потере. Где-то в глубине души он сочувствовал, но убиваться ему не хотелось. Наверно, потому что эта повестка попала в чужой дом. А чужое горе всегда видится не таким серьезным, как собственное. Поэтому в данную минуту юношу больше заботила своя судьба и сегодняшний поступок. Он будет служить в армии!

«Я одену военную форму и пусть это увидят все». – Подсознание вновь делало из личности Вернера того, кем он на самом деле не являлся. Все свое воображение он погружал в иллюзорные мечты, где видел себя героем исторического романа. Он грезил путешествиями, интригами, романтическими сражениями, и все это обязательно должно сопровождаться доблестью, смелостью и поиском любимой женщины.

* * *

Следующим вечером Вернер решил зайти к Герхарду.

Герхард, понурив голову, сидел в саду на скамейке перед домом в полном одиночестве. Увидев, что Вернер подходит к нему, Герхард поднял отяжелевшую голову. Вернер изумился. Более измученного и изможденного человека он прежде не видел. Веки друга были опухшими, глаза совершенно красными, щеки втянулись. Безумный блуждающий взгляд смотрел на Вернера и чем-то пугал. Герхард был мертвецки бледным. Казалось, что руки его дрожат. Махнув рукой, он пригласил Вернера присесть рядом.

– Вернер. – Загадочно и со всей серьезностью произнес Герхард. – Ты друг мне?

– Что за вопросы, Герх? С каких пор ты стал сомневаться в этом?

– Тогда пойдем со мной в «Старую госпожу». Хочу утопить душу в выпивке.

– Ты думаешь, это что-то изменит?

– Нет. Стакан спиртного не вернет мне отца, но поможет расслабиться.

– Герх, я слышал, что расслабление таким способом приводит к фатальным последствиям.

– Хватит говорить как зануда и вести себя как маленький. Мы выросли, Верн, когда ты, наконец, поймешь это. Мы с тобой больше не дети. Слишком многое пережито, чтобы иметь запреты.

– Герх, ты говоришь «мы», но ведь подразумеваешь себя.

– А ты что, считаешь себя ребенком?

– Нет, конечно, нет. Но, я не представляю себе, как жить во взрослом мире, а тем более без родителей.

Герхард побледнел и стал тяжело дышать.

– И я себе этого не представлял. Но Бог не оставил мне выбора, когда забрал отца. А теперь я вынужден жить по-новому, заставляя себя забыть все прекрасное, что являлось моим прошлым и что могло быть будущим.

– Зачем же забывать прекрасные воспоминания об отце?

– А зачем они мне теперь? Для чего мне их вспоминать? Чтобы каждый раз чувствовать эту горечь утраты и всегда пребывать в тени своего прошлого? Нет, у Бога всегда свои планы и ему нет никакого дела до людских страданий. Он совсем не справляется со своей работой. Вернер, друг мой, а может, и нет вовсе никакого Бога? А что если мы сами выдумали его, чтобы было на кого списывать все ошибки.

– Ну, брось ты, это кощунство так говорить. Он забрал твоего отца на службу небесам. Там ему лучше.

– Да… служба небесам, и эту ахинею слышат все, кто теряет отцов, мужей, братьев и сыновей. Господь решил устроить кадровые перестановки. Ты это хочешь сказать? Верни, когда ты повзрослеешь уже?

– Мы ведь с тобой одного возраста.

– Я про твое мировоззрение. В этом и состоит вся трагедия жизни. Мы одного возраста, но мыслим на разных ступенях. Ты совсем не видишь, и что самое странное, не желаешь зреть той жизни, что тебя окружает. Ты привык рисовать себе иллюзорные мечтания, в которых и живешь. Какая служба небесам? Откуда вы это берете? Отца убили, Вернер, понимаешь это? Его убил такой же человек, который защищал свою жизнь, и, отнимая жизнь у моего отца, он руководствовался своими правилами – остаться в живых и вернуться к семье. А ты говоришь о службе небесам. И ты, мой лучший друг, говоришь, что там отцу лучше? Он нужен нам с матерью гораздо больше чем Богу. И я уверен, что сейчас ты начнешь читать мне проповеди. Ты говоришь: «Господь желает нам добра?»