Текст книги "Воронка"
Автор книги: Алексей Филиппенков
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
– Кому ты молишься? – с ехидством спросил француз.
– Я молюсь Господу, мсье. Ведь без него я не остался бы живым в такое время. Он ведет меня и помогает мне по жизни, – ответил Вернер.
– Кто это тебе так голову забил этой религиозной чепухой?
– Ведь Бог есть, и без веры в него нам всем было бы труднее. Нельзя жить без веры.
– Ты веришь в Бога только потому, что тебе нужно во что-то верить?
– Нет, мсье, я просто верю, что Господь существует и ведет нас в нашем пути, – Вернер достал из своего рюкзака Библию и стал объяснять Франсуа все о Божьей силе и о необходимости перечитывать эту книгу время от времени.
Франсуа начинал чувствовать легкое раздражение в душе. Он сам когда-то был прихожанином в храме его родного города и просил у Господа надежду на счастливую жизнь. Но с момента смерти жены и дочери, все изменилось. Бог уже не был для него тем могуществом, к которому люди тянутся, когда не могут найти ответы в мирской жизни. Для него Бог стал совсем чужим, особенно, когда не уберег семью.
– Оглянись вокруг, солдат, где ты тут видишь Бога? Он покинул эти края, и смерть окутала эту землю. Где твой Бог? Разве он помог ему? – говорил Франсуа, показывая на мертвого Руди Байера.
– Значит, так нужно, мсье. Его жизни было отведено столько времени, и Господь распорядился так, как посчитал нужным. Ведь всем нам даны испытания, с которыми каждый из нас должен справиться, и Господь ведет нас в нашей судьбе, помогая нам пройти их.
– Я не понимаю вас и никогда не пойму ваших религиозных демагогий. Что такое Бог? Кто он? Старик, который сидит на облачке и указывает, кому как жить, тыкая пальцем, сверяя твою жизнь со списком из десяти нежелательных для тебя вещей? Ты сам хоть веришь в это? Нужно жить реальностью, а не мифическими фантазиями. Ты рассуждаешь о Боге, сидя в воронке, в шаге от мертвых людей, которые так же в него верили, и как он с ними поступил? Если твой Бог и есть где-то, то он очень кровожадный и злой, так как отбирает жизни лучших, а оставляет жить недостойных, которые живут и процветают, вставая во главе государств и устраивая вот такую игру в солдатики.
Вспомни, из-за чего началась эта проклятая война. Почему твой Бог допускает все это, если он хочет для нас добра и ведет нас по жизни? Почему он отбирает у родителей детей, а у жен – мужей? Вы все говорите о добре, а где оно? То, что многие страны голодают, и люди не в состоянии обеспечить свою жизнь даже куском хлеба, – это добро? А может, то, что убили мою жену, – это работа твоего Бога, и он мстит мне за что-то? Я так любил свою жену. До нее я много ссорился с девушками, мы расставались, но ее я действительно ценил и благодарил Бога за то, что он подарил мне ее. И все это закончилось тем, что я сижу в этой долбанной воронке, а моей семьи больше нет, вот и весь твой Господь. Оглянись вокруг, это любовь твоего Бога? Кого из вас ни спроси, вы все неудачи списываете на Бога.
Франсуа переходил на повышенный тон, заводясь и возбуждаясь от разговора. Вернер слушал его, не перебивая, боясь, что француз убьет его в гневе. Но когда Франсуа договорил, Вернер ему сказал:
– Я совершенно не знаю, что вам на это ответить. Я просто верю в него, и мне с ним легче. Ведь в мире много необъяснимых вещей, которые ни одна наука объяснить не способна.
– Как мне сказал один мой знакомый, «не можешь объяснить, не лезь, а иначе впадешь в мистику», чем ты сейчас и занимаешься. Если ты не можешь объяснить различные обстоятельства, то так и надо говорить об их необъяснимости, но не приписывать их Богу, – отозвался Франсуа.
– Господь возвращает подлость тем, кто совершил ее.
– И в чем же виноваты моя жена и маленькая дочка?
– Возможно, они просто стали жертвой для тех людей, кто должен научиться на этих ошибках. Ведь эта война не пройдет просто так, ее запомнят на века, и люди всегда будут помнить эти потери, разрушения и слезы, и войны прекратятся, а мы заживем счастливо. Вот почему Господь забирает тех, кто ничего не сделал. Это урок для будущего поколения, чтобы мы умели ценить друг друга и не воевать. Пожертвуй меньшим для спасения большего. А когда мертвые снятся и просят что-то во сне, ты выполняешь эту просьбу, и сны прекращаются. Я вам расскажу одну историю, которая со мной приключилась ночью. Я спал, и никакого сна не было, просто тьма, и в этой глубине сна мне слышался голос: «Я вижу тебя, посмотри, как ты живешь». Знаете, я проснулся, вжался в угол кровати и сидел, смотря в центр комнаты. Вроде бы я был один, а в соседней комнате родители, и бояться нечего, но я вспотел за секунду и настолько сильно чувствовал присутствие кого-то в комнате, что не мог даже отвернуться, потому что было ощущение, что этот человек здесь, в комнате, и наблюдает за мной. Я не знаю почему, но мне стало тяжело дышать и все это просто от того, что я услышал эту фразу во сне. Он был в комнате и смотрел, наверное, на меня в ту минуту. Возможно, это и был знак, что жизнь надо изменить. Я сделал шаг, которого боялся и теперь я тут, а это очередное жизненное испытание, которое надо пройти. В течение всей жизни нас будут ждать трудности и опасности, через которые нам необходимо будет проходить. Жизнь – это череда потерь и приобретений, побед и поражений, но ради огромной победы нужно принести в жертву сотню поражений.
– Вы меня убедили, доктор, – отпустил остроту Франсуа. – А твой случай – не более чем слишком чувствительный и глубокий сон.
– Возможно это и сон, но он подтолкнул меня к осознанию. И Ваше присутствие на этой войне не случайно. Вы потеряли семью, но это испытание для новой находки и победы. Мы сами иногда этого не замечаем, но ведь все плохое возвращается тому, кто причинил нам боль и страдания, так же как и хорошее возвращается с двойной оплатой, ведь действительно есть такое, или и это будете отрицать?
– Да, я сам много думал об этом. Я помню, встречался с девушкой, когда был чуть старше тебя. Наша любовь была чистой, невинной. Но в один день она изменила мне, предала и принесла мне много страданий. Она ушла к другому мужчине, намного старше меня, и вроде была счастлива. Но через год я встретил ее, она была вся грустная, заплаканная и рассказала, что рассталась со своим Казановой. Он использовал ее и выкинул, как она меня. Я тогда и задумался, что ей вернулись мои страдания, и то, как она поступила со мной, возвратилось двойным платежом к ней. Я не осуждаю ее, но до сих пор, по истечении многих лет, она несчастна. Она классная девушка, и мы могли с ней построить семью, родить детей, но она гуляла с другими, а потом оставалась одна. Я женился, а она так и продолжала гулять по пивным кабакам с различными мужиками. Это и есть бумеранг. У нее было все. Я, конечно, не считаю себя идеальным примером для мужа и отца семейства, но я не худший вариант. Она сменила одного меня на сотню тех, кто хуже. И в этом виновата только она. Я много отдал размышлениям о том, что людям возвращаются их подлости. Они сами порождают это, понимаешь? Здесь вопрос не в Божьей силе, будто он наказал мою девушку за измену. Ведь если посмотреть на ее семью, то у нее и мама такая же, и уверен, бабушка не ушла далеко. Она варилась в этом котле измен с детства, наблюдала за поведением матери и впитала в себя как губка всю философию матери. Она с младенчества видела, как родная мать водит домой разных мужчин, и считала это нормой. Так у нее это и сложилось. Я уверен, жизнь ее будет бить и дальше, если она еще жива. Но это не Бог и не его кара, а собственная неосознанность многих поступков, которые от слепоты превращаются в целую систему. Мы этим и отличаемся от животных, так как способны учиться на своих ошибках и меняться, а те, кто не желают, так и живут, страдая и выпадая из чувства своего комфорта. И если у этой девушки будет дочь, то и дочь вполне вероятно будет такая же, и внучка, если одна из них не включит какой-то механизм в голове и не поймет, что источником всех бед является она, а не подлость окружающих. У девушки, которую я любил, вся жизнь сводилась к тому, что все в округе виноваты, кроме нее. Она никого не желала слышать, а ее разум был переполнен эмоциями, отсюда и все проблемы. Она делала зло и получает страдания. Вот тебе и весь закон Божий о том, что зло возвращается злом, сынок. Потом в университете я встретил Вивьен, и жизнь стала счастливой, до того самого момента, пока твой Бог не отобрал у меня все.
– Это психология, я в ней не очень-то понимаю, простите, – ответил с досадой Вернер.
– Ничего, ты еще вырастешь, если живым останешься, и осознаешь много вещей. У тебя вся жизнь впереди, чтобы закопать сделанные тобой воронки, – посмеялся Франсуа.
Словно гром среди ясного неба, со стороны французских позиций в ночное небесное полотно вновь взмыла осветительная ракета, озаряя все вокруг. Линия света прошла через Вернера и Франсуа, и в этот секундный момент они посмотрели друг другу в глаза. Взгляд одного был напуганный и чуть наивный, а молочные белки второго, ярко выделяющиеся на черном от копоти лице, несли в себе отчаяние и холодную пустоту. Из всей драмы этой ночи на всю жизнь Вернер особенно запомнит этот ночной взгляд, освещенный сигнальной ракетой и устремленный прямо на него. После ракеты, в нескольких километрах отсюда французы провели ночную атаку. Схватка продолжалась несколько часов. Вернер заполз наверх по склону воронки и мог наблюдать разворачивающиеся вдалеке события. Отсюда ночной бой казался миниатюрой: вдалеке виднелись маленькие человечки, бегающие в разные стороны, вспышки света, мерцающие на небосводе, грохот от разрыва снарядов. От огня и пожарищ горизонт пылал ярко желтым светом, словно сами небеса раскалились в сражении.
– Мы не на земле, мы в аду, – произнес Вернер.
Франсуа не волновало происходящее, он сидел на дне воронки, абсолютно спокойный и не реагировал на далекую схватку:
– Такое здесь происходит уже две недели, если не больше, а под Верденом и глаз сомкнуть нельзя было. Артиллерийский обстрел страшен в своей стихии, особенно если ты в его эпицентре. Ты только не высовывайся слишком сильно, а то первая пуля – твоя, – ответил француз.
К предрассветному часу редкие выстрелы вовсе закончились. Природа все еще была погружена в ночную мглу, словно и не было вокруг людей, будто и нет никакой войны. Даже вечно мерцающий горизонт, казалось, погас на какое-то время. Все утихло и умиротворилось. Ночь медленно начала покидать поле боя и Вернера это немного пугало. Слишком много было пережито этим днем, и только ночь стала для него защитой от масштабных сражений. На войне сумерки успокаивали и давали время на отдых, в тот момент, когда в родной Йене они были пугающими и порождали массу нездоровых фантазий.
– Что будет, когда ночь закончится? – спросил он у Франсуа.
– В этом и загадка войны. Мы можем здесь просидеть еще несколько часов, а можем и несколько дней.
Глава 5
Исход
Солнце еще не собиралось показываться на горизонте, и у солдат майора Райнера еще оставалось время для передышки, написания писем домой и несколько часов для отдыха. Райнеру не спалось. После краткого инструктажа с офицерами он вышел из своего блиндажа и медленной, уставшей походкой брел вдоль окопа, оглядывая солдат. Каждый из них был грязнее черта, и от всех исходил запах застоявшегося и прогорклого пота и грязи, издававшей зловоние. Майор посмотрел на луну, что висела над землей, словно приколотая булавкой или чем-то острым. Как и у многих, его голову заполняли мысли о возможной гибели в предстоящей атаке: как бы ты ни старался, но ты не сможешь выгнать эти мысли, и последние часы перед атакой являются самыми томящими и долгими. Он чувствовал ответственность за каждого своего солдата, ему казалось, что родные матери не простят ему, если с их сыновьями что-то случится. От его действий зависела жизнь нескольких сот человек, и с этим нелегко было смириться. Когда они все погибают, а ты остаешься в живых, то перед твоими глазами всегда будут эти лица, в памяти навсегда сохранятся имена. Где-то в конце толпы тебе всегда будут мерещиться эти люди, которым ты пообещал жизнь, но отправил их на смерть. Майор понимал, что это будет его последняя атака. Настроение слабым огнем подогревала пришедшая недавно новость, что атака будет совершена не одним батальоном Райнера, а двумя. Такое решение Плессен принял в последний момент. Идя по траншее, он увидел одиноко сидящего солдата, пишущего письмо.
– Как дела, солдат? – спросил Райнер с улыбкой, кладя руку на плечо.
Солдат оглянулся, но не стал вставать, сил уже не было.
– Спасибо, майор. Вот, стараюсь написать письмо жене. Не знаю, что ей рассказать.
– Напиши просто, что любишь ее, и когда все это закончится, ты обязательно вернешься к ней.
– Я написал, что люблю, но боюсь давать обещание о возвращении. Если бы вы знали, как я скучаю по дому, по нашей гостиной. Я сам выстроил камин, поставил перед ним кресло, в котором вечерами читал любимые книги. Представляете, а жена подходила сзади, обнимала меня и говорила самые теплые и нежные слова – это было обычной жизнью, но я бы все отдал, чтобы оказаться сейчас дома.
– Да, миллиарды людей в мире ведут простой образ жизни, который теперь для нас является раем. Я тоже никогда не думал, что мне придется скучать по мягкой подушке. Это обыденности, но на войне они становятся запретным плодом, который особенно сладок.
– У вас есть дети, майор?
– Да, две дочери.
– Сколько им лет?
– Старшей восемь, а младшей месяц назад исполнилось шесть. Я сражаюсь, чтобы они смогли жить в мире. Надеюсь, что в этом мире больше не найдется умников, которые развяжут мировую войну.
– Войны еще будут, пусть и не на нашем веку, но земля еще впитает кровь своих сынов. Майор, можно вам задать личный вопрос?
– Насколько же он личный, боец? Ты задай, а я уже решу: отвечать или нет.
– В ротах и взводах все гадают, чем вы займетесь после войны, и кто-то уже делает ставки.
– Я не люблю загадывать, но скажу честно, мне уже осточертела война. Я хочу купить ферму и осесть там, встретить старость вдали от людей. Спокойная жизнь меня привлекает больше, чем карьера военного. Устал я.
– Как вы думаете, мы вернемся завтра живыми?
– Конечно, рядовой, и речи быть не может. Это наш долг, и мы обязаны его выполнить, но главное – береги себя. Что бы ни случилось, заранее выбирай цель и прячься за каждым укрытием, которое увидишь.
– Я слышал, что 102 дивизия вчера шла в атаку на северном берегу, и в живых осталось всего лишь пятьдесят человек. Представьте себе, пятьдесят – из нескольких тысяч. Каковы шансы наших трех сотен?
– Не бери в голову, солдат, это деморализует. На севере обстановка куда сложнее, чем у нас. Наша задача более локальна, чем у частей севернее.
Сказав это, майор Райнер положил солдату руку на плечо, встал и ушел дальше по окопу.
* * *
Утро, к несчастью, оказалось коварным и хранило в себе немало сюрпризов. В 8:00 начался обстрел опорного пункта Биаш, который находился недалеко от воронки Вернера и был полностью виден из нее. Немец и француз наблюдали страшную картину небытия, словно земля провалилась в ад, и все перемешалось, неся только страх и хаос. Разрывы снарядов были настолько частыми, что их уже нельзя было различать. Биаш словно сотрясался от разрушительного землетрясения. В нескольких километрах вокруг чувствовалось, как дрожит земля. Вся осевшая пыль в радиусе километра, резко поднялась, словно выбивали ковер размером с целый город. Края воронки осыпались, Вернер вжался в скат на ее дне и, прикусив кулак зубами, кричал от страха. Француз также вжался вниз, но, не подавая виду, что боится, готовился к любой ситуации. Пусть даже сейчас здесь появится что-то неземное – он не растеряется и будет выполнять свою задачу, как его учили. Канонада превратилась в монотонный гул, давящий на уши.
– Обстреливают город, – Франсуа пытался перекричать обстрел, – нас не заденет.
В траншее майор Райнер готовился вести людей в последнюю свою атаку, навстречу ветру и всей своей судьбе. Солдаты стояли в линию по всему окопу, примкнув штыки к винтовкам. Обстановка была накаленная, словно вот-вот что-то произойдет безвозвратное, и батальон стоял, словно на иголках, ожидая начала атаки. Кто-то из солдат выкуривал последнюю сигарету. Другие молвили про себя: «Ну, быстрее же, давайте уже, идем», – и это можно было прочесть по их губам, которые без звука шевелились, выговаривая слова. Издерганные и измотанные воины смотрели на солнце в последний раз, перед тем как они покинут окоп и уйдут в неизвестность. Где-то в далеких городках Германии женщины пели одинокие песни, ожидая своих детей дома, у домашнего очага, а сыновья в последний миг вспоминали о своем родном месте, запоминая каждый уголок своего дома. В эти моменты они были особенно близки с домом. В памяти всегда напоследок сохраняется лицо матери. Никто из них не гневается на свою судьбу. Они покорно принимают ее, как данное богом.
Каждую минуту младшие офицеры дергали Райнера, подстрекая его на атаку, чтобы он не томил людей, а майор лишь спокойно отвечал:
– Спокойно, господа, еще целая минута.
Секунды выглядели минутами, а одна минута целой вечностью. Натянутые струны нервов, казалось, вот-вот лопнут. Бойцы теребили свои винтовки, пребывая в напряжении. Наконец, минута прошла.
Райнер взобрался по лестнице и, свистя на всю траншею в свисток, взмахом руки ознаменовал начало атаки. Солдаты взобрались на бруствер, и одной шеренгой, одновременно первая линия побежала в сторону укрепленного пункта Биаш. Весь батальон выбрался из своей норы, в которую он был заключен. Из последних сил бойцы, держа винтовки наперевес, бежали в сторону своей цели, как вдруг из ближайшего же дома отозвался очередью пулемет, и в случайном порядке немецкая пехота начала падать замертво. Эта лавина бежала прямо на Вернера и Франсуа, словно стадо буйволов, разрушающих все на своем пути.
– Господи, наша атака, – с растерянностью проговорил Вернер. Издалека слышались крики и стоны, захлебывания и проклятия в адрес врага.
– Вот и посидели, только чая не хватало, – ворча, ответил Франсуа.
Французское командование прекрасно осознавало ценность Биаша и упорное желание немцев захватить этот пункт. Для обороны города сюда был переброшен резервный батальон, которому была поставлена задача перейти в контратаку в случае наступления. Примкнув штыки, французы покинули свои окопы и ринулись навстречу солдатам Райнера. Это была жестокая схватка, где каждый не желал уступать.
Вернер и Франсуа находились между двух огней, и столкновение через минуту было неизбежным.
– Примкни штык, парень, – напомнил Франсуа.
Вернер начал искать вокруг себя штык и полностью растерялся от начавшегося сражения. В эту секунду он не смог бы вспомнить даже своего имени. У него была всего минута, чтобы запомнить ночную беседу, все советы Франсуа, вспомнить его рассказ о мальчишке из Вердена, который погиб по собственной неопытности. Пришло время проявить характер, который до этого сидел где-то глубоко в душе. Это надо было сделать сейчас, в данный момент, а не когда захочется или когда будет настроение. Хочешь ты или нет, но ты примешь правила игры, которые установила мать-природа, или ты умрешь. Вернеру надо было встать и проявить те качества, которые он никогда не проявлял ранее. В обычной и мирной обстановке люди меняются годами, да и то не у всех получается, а здесь всего минута – и нужно принять то решение, к которому ты никогда не готовился. Словно выйти на сцену перед многотысячным стадионом, зная, что ты не умеешь петь, и опозориться – ведь не каждый решится на это. Пришел час действовать, а не придаваться сладким мечтам. Если в этот момент он не встанет и не соберется, то никогда не узнает тех вещей, о которых до сего момента и не догадывался. Если он не соберется, то так и не узнает, что Агнет никогда не была девушкой Хайнца и всегда противилась его ухаживаниям. Если он не встанет и не будет сражаться, то так и не узнает, что автором любимой книги его будущего внука был человек, сражавшийся против него в этой битве. Если он не встанет, то не увидит это место через много лет. Он так и не поймет многих вещей, о которых ему говорил Франсуа, он не поймет эту жизненную философию, он не познает цену потерям. Если он сейчас не будет сильным, то никогда больше не увидит Агнет. Если он не подымется духом, то тьма навсегда предстанет перед его глазами, и никогда больше он не увидит света, никогда больше он не сможет радоваться утреннему солнцу. Если он не решится сейчас собраться, то все потемнеет и не прояснится больше никогда. Вперед, Вернер!
Немецкие и французские пехотинцы, словно волна об волнорез, столкнулись друг с другом в нескольких десятках метров от воронки. Завязалась страшная рукопашная, не на жизнь, а на смерть. Озверевшая людская масса смешала в себе всю злость этого утра. Через несколько секунд Вернеру предстояло убить или быть убитым.
– Удачи, Вернер, – улыбнулся Франсуа и выскочил из воронки.
Вернер высунулся и смотрел, как Франсуа убивает его товарищей, озаряясь в солнечном свете, который прорезался сквозь людей. Когда-то он был нежным и отзывчивым семьянином, любящим отцом и самым любимым мужем. Но сейчас это уже не человек, а бесчувственная машина для убийств, для которой жизнь потеряла всякий смысл. Ночью он позволил себе расслабиться, но даже эта секунда слабости доказывала, что Франсуа закрылся от мира, стал каменным в душе. Вглядываясь в сражение из воронки, Вернер не решался сражаться, пока его не заметил француз. Подняв штык, он побежал на Вернера с криком, острие штыка было направлено прямо на Вернера. В ошеломлении Вернер смотрел на приближавшуюся смерть, держа в руках винтовку, и где-то в глубине подсознания прокручивал рассказанную Франсуа историю о нелепо погибшем мальчишке под Верденом. Но Вернер пообещал себе, что он вернется домой. Подняв винтовку и наведя ее на врага, он выстрелил. Француз был сражен прямо в сердце и, опустив штык, но оставаясь на бегу, он врезался в Вернера, и они, столкнувшись, вместе упали на двухметровую глубину – на самое дно воронки. Франсуа в этот момент колол уже третьего немца, показывая мастерское владение оружием. Вернер, лежа под тяжелым телом, выбрался из-под убитого, выпученными и испуганными глазами посмотрел на свою ладонь и увидел кровь. От испуга и отвращения он чуть не закричал. Медлить было нельзя. Вновь взобравшись наверх, Вернер схватил валявшуюся винтовку и, вспомнив все матерные и нецензурные слова, побежал в гущу событий. Звериные крики сменялись похабными фразами с обеих сторон. Сотни голосов проклинали друг друга одновременно с ударами. В хаотичности боя Вернер увидел, как какой-то француз налег на лежащего немецкого солдата и пытался заколоть того ножом, но немец сопротивлялся одной рукой, держа руку врага с ножом перед собой, однако нож медленно приближался к его грудной клетке. Увидев это, Вернер ничего уже не соображал. Убив человека, он почувствовал одурманивающий вкус крови, он перешел грань и заповедь, нарушив многие свои принципы, которыми он жил все эти годы. Адреналин бурным потоком хлынул в кровь и сконцентрировал всю энергию мальчишки на сложившейся ситуации. Вернер ринулся на помощь и воткнул штык в спину врага с такой силой, что винтовка выскользнула из рук, когда француз издал истошный вопль и замертво упал на землю. «Я… я убил человека», – опомнилось его подсознание, забыв обо всем, что происходило до этой минуты. Но через мгновение эта мысль испарилась, когда кто-то сильно толкнул Вернера в плечо. Обстановка царила ужасная. Людей резали и кромсали, штыки кололи куда угодно: в пах, глаза, протыкали шею. Большинство солдат бросали винтовки и хватались за лопатки, ими было легче орудовать. Так, один француз, воткнул лопату в лицо немецкого солдата, прямо по вертикали, лопата так и застряла в его раскроенном черепе. Люди убивали людей словно скот на бойне, не испытывая при этом никакой жалости и милосердия. Это были банкиры, цирковые акробаты, юристы, учителя, врачи, повара, инженеры, писатели, маляры, строители, детские воспитатели. Кто-то впадал в психоз и откусывал нос противнику, другие выкалывали пальцами глаза. В жизни у них у всех есть семьи, дети, они любят их, ласково укладывают спать, но здесь они – безжалостные животные, убивающие чтобы не быть убитыми. Немец, которого спас Вернер, продолжал лежать на земле, в состоянии шока оглядывая штыковую, будто на последнем ряду кинотеатра.
– Вставай, идиот, а то убьют. – Крикнул ему Вернер.
Неожиданный и сильный удар пришелся Вернеру прямо в лицо. Щека оказалась рассечена и кровь хлестнула, заливая все лицо. Вернер почувствовал жжение, потерял координацию и упал на землю. Это был удар Франсуа. Приложив Вернера кулаком, он лопатой рассек шею другому солдату.
Придя в себя, Вернер увидел картину, которая навсегда осядет в его памяти. В нескольких метрах от него, в человеческой мясорубке, он вновь заметил Франсуа. Он видел его так отчетливо, что мог прочесть каждую эмоцию на его лице. Француз стоял в боевой готовности перед молодым немецким солдатом. Винтовка в руках новобранца дрожала. Испуганные глаза на детском лице были полны страха и чувства безысходности. Их глаза были уставлены друг на друга. Франсуа уже приготовился сделать выпад, как шрапнель прошила ему предплечье и руку, и его повело чуть в сторону. Новобранец воспользовался этим коротким моментом, и острый штык вошел в тело Франсуа. Оскалив зубы от боли, Франсуа тяжело задышал, лопата выпала из его руки. Новобранец спокойными глаза смотрел на умирающего француза, держа винтовку в руках. Выдернув штык из тела, он убежал, растворившись в толпе. Франсуа упал сначала на колени, потом на спину, поджав ноги, и головой ударился о землю. Каким бы грубым и циничным он ни был, но сущность человека всегда проявляется, когда он умирает. Его губы дрожали, а зубы стучали друг об друга. В этот момент с ним были Вивьен и Жаклин, он отправлялся к ним.
Вернер подполз к раненому другу.
– В-вернер, – чуть слышно простонал Франсуа, взяв немца за руку.
– Мсье, Вы держитесь, молчите, и набирайтесь сил. Скоро они отступят, а мы останемся тут, притворившись мертвыми, и доползем до воронки.
– Ле… кие, – захлебываясь в крови, проговорил Франсуа.
– Что, мсье, что у Вас?
– Л-л-легкие, Вернер, это к-конец. Ты, главное, береги себя, ты еще молод, и у тебя вся жизнь впереди. Не забывай наших бесед.
– Конечно, мсье, я никогда не забуду, – отвечал Вернер.
– Вернер, запомни, нет ближе союзника, чем враг.
– Боже, мсье, у Вас кровь идет изо рта, молчите, ничего не говорите.
– Мама, мама… мама… Вивьен… Жакл… – уже легким шепотом проговаривал Франсуа, уходя куда-то в далекий край.
– Вивьен и Жаклин, – повторил Вернер. – Я запомню их имена, обещаю вам.
Но Франсуа уже ничего не слышал. Его зрачки расширились, как у Руди Байера, а взгляд сделался стеклянным. Вернер понял, что это лицо смерти.
Среди беспорядочных криков, воплей и лязга оружия отчетливо слышался свисток и французская речь, призывающая к отступлению. Рукопашная начала смещаться и спустя минуту немецкая пехота уже бежала вперед, догоняя отступавших.
На соседнем участке в поддержку Райнеру в атаку поднялись обещанные Плессеном пехотинцы баварского полка.
Вернер, собрав все силы, схватил винтовку и с криком побежал вперед, в атаку, держа в мыслях человека, который мог убить его в этой толпе, но стал для него самым близким. Он крепко сжал винтовку в руках, словно это была вся его непутевая жизнь. Ощущение свежих сил придало ему смелости. Боевой клич соратников дарил надежду на скорую победу, но о ней думать было еще рано. Предстоял еще долгий бой на улочках городка. Вернер, чувствовал сильную головную боль. Он вбежал в Биаш одним из последних, но его переполнял адреналин, словно хотелось еще и еще.
Улицы города предстали разоренными руинами. Стены домов были единственным, что уцелело. Оборона города не удалась и французы стали отступать. Позиции в городе защищал только один арьергард, прикрывавший отступление своих солдат. Но и прикрывающие тоже вскоре были уничтожены.
Немецкая пехота заняла круговую оборону в ожидании контратаки. Выстрелами были полны все окрестности вокруг города. В городе же все стихало. Солдаты стали оглядываться, ожидая дальнейших приказаний, но майора Райнера нигде не было. Командование на себя взял его заместитель – капитан. Он приказал перенести французские пулеметы на обратную сторону городка, опасаясь, что французы предпримут попытки вернуть Биаш и занять окопы, окружающие городок. Майора под руки привели на центральную улочку города, куда сносили большинство раненых. Он получил легкое ранение в ногу и во время атаки остался лежать на нейтральной территории, но после того как его принесли, он организовал оборону, обеспечил связь с дивизией. Опорный пункт Биаш был взят! Но потери Райнера составляли больше половины, а оставшаяся часть была измотана окончательно. Произойди французская контратака, то она смела бы несколько десятков солдат майора обратно на их позиции. Райнер еще будет проигрывать, но это будет в будущем, а сейчас он победил, это была его маленькая, хотя и Пиррова, победа. Оставшаяся горстка героев – кто они? Те, кто останутся в живых, разбредутся через несколько лет по своим домам, а их имена никто и не вспомнит.
Трупы убитых французов растаскивались в наиболее глубокие воронки и закапывались слоем земли, перемешанной с камнями, кровью и тем, что лежало на поверхности. Тела немцев были отправлены в тыл для захоронения. Город был настолько маленьким, что с одного конца на другой можно было дойти за каких-то десять минут, и Вернера удивило, что за несколько разрушенных улочек сегодня полегло столько народу. В город вбежал уже батальон прикрытия, и безопасность опорному пункту была обеспечена.
* * *
Рядовой Гольц шел улицами разбитого города, которые вывели его на главную площадь. Некогда красивая площадь теперь лежала в руинах. От маленькой аллеи не осталось и следа. Фонтан в центре был разбит прямым попаданием. Через всю площадь извилистой змейкой тянулись траншеи, кое-где покрытые досками. Эта площадь совсем не похожа на ту, по которой Вернер гулял в Йене. Она была мертвой. Разрушенная церковь перед площадью давала понять, насколько это место было красивым, пока сюда не пришла война.
Вернер увидел деревянный ящик из-под снарядов и, почувствовав бессилие, опустился на него. Адреналин сражения постепенно выветривался и на первый план выходило осознание. Все его мечты испарились, и он все-таки стал тем, кем когда-то себя представлял, – он стал героем, но этим героизмом он не гордился. Реальный же героизм вызывал у него тошноту и слабость. Он наконец-то увидел реальность, и она была суровой, кровавой. Он увидел изнанку жизни, через которую прошел самостоятельно, взяв ответственность за себя и свои поступки. Подсознание уже не уничтожало Вернера своими обвинениями, а лишь беседовало с ним: «Я убил человека. – Он задумался. – А если он был чьим-то отцом и вскоре семье придется узнать трагическую весть. Я видел страдания Герхарда и не смогу смириться с тем, что принес такую же боль кому-то. Это война. Но… я спас жизнь другому человеку. Помни, что говорил Франсуа и совесть не будет тебя мучить. Бывают моменты, когда иного выбора просто нет. Если я отобрал у этого мира жизнь, то обещаю подарить ему новую достойную жизнь».
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.