Текст книги "Мой дневник. 1919. Пути верных"

Тата тоже располневает – а море все бурнее и бурнее, у нас на Царской пристани ветер бушует. Сыпняк свирепствует вовсю – что-то будет.

27 декабря (Одесса). Что я узнал сегодня… Mapиуполь, Бердянск, Таганрог и Новочеркасск заняты красными. Царицын пал еще несколько дней тому назад. Словом (правда, по большевистским сводкам), победа красных на всем фронте полная…

Ну, а наши сводки… Даровский, генкварм Новороссии, сейчас сказал мне, что Шиллинг теряется, а из Ставки к прямому проводу никто, кроме Подчерткова, не подходит. Что это?

Здесь начинают переговоры с Румынией, Болгарией и Сербией – ясно, что нам здесь не усидеть. Впереди полков нет, в Белозерском 20 штыков. Мы в полном развале. Наши главные силы – Добрармия – сведена в один корпус. Врангель в распоряжении Деникина, корпусом командует Кутепов. Значит, из Добрармии мы ничего не ждем, а из Донармии с падением Новочеркасска, а скоро и Ростова – и подавно. А силы Кавказской (Кубанской) всегда были ничтожны. Строить базу на Кубани, особенно после смерти от сыпного тифа атамана Успенского – более чем ошибочно. Надо сознаться, что наше дело в России потеряно и мы должны заботиться лишь о сохранении кадров – и только.

Тяжело это все. Сегодня был с Татой в театре – решил это все скрыть и удрал с молодежью в кабак, а там встретил Давыдова, он несомненный агент Бермонта – завтра буду говорить с ним – посмотрим, что он скажет. Я не отказался от свидания, т. к. считаю, что это полезно мне для ориентировки. Увидим, в чем дело там – ни на немецкую, ни на какую иную ориентацию я не пойду, а узнать надо.

27, 28 декабря (Одесса). Дневник подвигается туго – нет уверенности, что и эта книга уцелеет. Я допускаю мысль, что наш уход из Одессы может решиться настолько быстро, что возможно даже вынужденное оставление нас здесь, что, конечно, более чем опасно, и заставит меня спешно ликвидировать все, что напомнит обо мне как офицере, а следовательно, и уничтожить дневник.

Ну, это пока еще впереди.

События развертываются с громадной быстротой. Новочеркасск и Ростов в руках красных. На царицынском направлении ими занят уже Слащев, решивший защищать северную Таврию до 10 января, уже отошел на перешейки – словом, все идет чрезвычайно быстро.

Ставка, недавно изменившая задачу Шиллингу, вместо обороны Крыма давшая ему оборону Херсонской губернии, – по-прежнему управляет приказами, а не директивами, даже в период возможности ежеминутного пресечения прямого провода через Каховку; никто из Ставки не подходит к аппарату и не объясняет своих дальнейших планов, что приводит к принятию разрозненных решений Деникиным и Шиллингом.

Я положительно считаю, что Кубань нам не даст сил для возрождения и нам надо так или иначе уезжать из России куда-либо на время, а потом перебрасываться к Колчаку, где и работать хотя бы и год над созданием антибольшевистских сил.

Союзники, объявившие большевиков вне закона и признавшие Колчака Правителем России, – начинают вести переговоры с советским представителем Литвиновым и, по-видимому, бросят нас на произвол судьбы – ни одного союзного транспорта до сих пор в Одессу не пришло.

Итак, надо прийти к выводу – наше дело проиграно. Неужели же России нужен большевизм, неужели же идея национализма побеждена идеей интернационализма только потому, что вся прилипшая к нам грязь и накипь превратила нас в защитников интересов класса помещиков против большевиков, выдающих себя за защитников интересов рабочих и крестьян – неужели же это сознательные и бессознательные маски скрыли от народа истинную подкладку борьбы и удлиняют период анархии в России.

Не знаю, хватит ли у меня сил, но думаю, что если нам удастся уехать за границу – я раз и навсегда уже сниму военную форму, а может, и постараюсь отойти от всякой деятельности, кроме той, что могла бы обеспечить существование нас троих. Так надо бы сузить – люди, погубившие нашу армию, никогда не дадут ей подняться; накипь, пиявки, прилипшие к святому делу, разложили его. А бесконечные грабежи, исполинская спекуляция – докончили дело.

До слез обидно – мы проиграли только потому, что скверно играли, и только. Мы торопились, мы не выказали никакой государственной зрелости и сгубили чистую идею.

А удастся ли ее еще возродить и неужели же над Россией будет продолжать развеваться красная тряпка, пиратский флаг, во славу Интернационала?

1920 год

30, 31 декабря, 1 января (Одесса). Вчера был в штабе обороны одесского района. Во главе его поставлен граф Игнатьев, его начальник штаба Берг. Во главе обороны самой Одессы – Стессель. Ничего решительно не сделано, ничего не обозначено – какие функции Игнатьева, никому не известно. Пока есть только штаб, который добивается утверждения штатов и ведет какие-то переговоры с немецкими колонистами, которые обуславливают свое участие «приспущением флага Добрармии», так как она дискредитирована в глазах населения последними грабежами.

По-видимому, люди до сих пор не поняли, что сейчас работа нужна исключительно интенсивная. Англичанин Энджер говорит то же самое. По-моему, необходимо точно установить степень участия Англии в обороне Одессы, которую она нашла необходимым удерживать… нашими руками, в каком духе, по-видимому, и надавила на Ставку.

Все это не производит на меня хорошего впечатления – мало надежд на исправление положения, а эвакуация всего противобольшевистского за границу – это едва ли возможно без транспортов союзников, а в противном случае все оставшееся попадет в лапы чрезвычайки и погибнет, хотя, конечно, большевикам придется умерить свои аппетиты, уничтожив лишь главных, к которым несомненно буду принадлежать и я по должности.

Говорил с Шульгиным. Он резюмирует свой поход от Киева до Шпол кратко, но сильно: «армии нет», и в этом наше поражение. Грабят все, но самый грабеж, вернее, основа его имеет оправдание – денег никому не дают, их не хватает даже при условии платы одесскими тысячными (аэропланы или колокола, как их здесь называют). А отсюда грабеж вынужденный, а от него один шаг и до широкого грабежа с целью обогащения.

Скверно и с повстанческим движением. Василий Витальевич говорит, что по пути, с которого свернула наша дивизия (читай, 200–300 душ) из-за больших банд, он, не зная этого, прошел с 10 человеками – отсюда видно, что повстанчество было также сильно преувеличено нашими властями на местах, только сеявшими панику, а потому оно и не явится той третьей силой, которая, по моему предположению, должна была сменить и большевиков, и нас. Кто явится ею – не знаю, но сегодня я прочел в газетах, что Ллойд Джордж – противник вмешательства в русские дела мотивирует свой взгляд тем же, т. е. что надо ждать третьей силы.

По последней сводке, бои идут у Батайска, значит красные перешли Дон – положение на кубанском участке усложняется. На крымском наши части на перешейках – лучше всего у Одессы – войска еще на линии Елизаветграда и значительно севернее Бирзулы. Нам опасность будет угрожать с Востока, т. к. красные могут свернуть на запад по Днепру, а части Слащева с перешейков не кинешь на север для удара им во фланг.

Положение, безусловно, близко к катастрофе, а Ставка всячески уклоняется от разговоров с одесским штабом – по-видимому, там так и не могут принять определенного решения и заставляют решать сами события.

А здесь тоже развал – вчера накануне Нового года была такая пьяная стрельба, что у нас в поезде оказался один убитый солдат и раненый офицер – хорошо, переняли у нас кубанский дикий обычай.

А в общем итоги к наступившему Новому Году…

Вчера я думал, что я могу сказать – я, кончая год и подводя итог, скажу одно – страна, которая приютила моих предков, стала для меня настоящей Родиной и настолько, что я, как умирающий гладиатор, гибну, но шлю ей последний привет и питаюсь одной надеждой – мое проклятие победителю приведет и его к поражению и таким образом я, умирая, достигну своей цели – освобожу Родину от разбойников, от моего врага и победителя. По-моему, это максимум, что я могу дать, – дальше идти некуда. Безумно завидую сейчас умирающим, но сам кончить с жизнью из-за семьи не имею права – Родине я дал все, а теперь буду пробивать существование для семьи – если нас судьба вынесет за границу, буду там биться и думаю, что отойду от русского дела. Как-нибудь мы с Татой доживем свой век и вырастим Женю. Грустно делать такие итоги для Нового года, но такова наша судьба. Не вовремя мы живем – тяжело сейчас. Все наши переживания будут интересны в исторических перспективах, но для нас они чрезвычайно тягостны, скоро сил начнет не хватать – надо сжаться в комок.

2 января (Одесса). Сегодня я узнал определенно уже из наших источников, что Ростов сдан красным. Между прочим, там должен был остаться и А.А. Васильев, заболевший сыпным тифом в то время, как он уже получил назначение в Париж по отделу пропаганды.

По-видимому, одесским командованием достигнуто соглашение с румынами, т. к последний плацдарм намечен у Овидиополя тылом к Румынии, т. е., вернее, к Бессарабии. По слухам, Деникиным, находящимся сейчас в Тихорецкой, достигнуто соглашение с Грузией – это несколько улучшает общее положение.

В общем, может быть, мне следовало из газеты идти по пропаганде. Я хватил слишком высоко и хотел быть министром пропаганды – а надо было брать ниже – представителем за границу. Но жалеть об этом поздно – все, что ни делается, – все к лучшему.

Делаю попытки остаться в Одессе – сегодня был у Даровского, он должен говорить с Бергом, очень не хочу ехать на Кубань – там было так много светлых надежд впереди – теперь, когда все поблекло, не хочется возвращаться на старое.

А в общем я думаю, что мне так или иначе, а придется вернуться к журналистике – по Генеральному штабу нас будет так много без дела, что о сносных должностях говорить не приходится.

3 января (Одесса). Сегодня много новостей в печати. Официальное сообщение составлено из избитых фраз и производит очень скверное впечатление неудачно составленного ответа на все сплетни последнего времени: свершение Деникина Врангелем и т. д.

Можно бы и написать и лучше.

Сегодня я получил возможность занять должность наштадив Гвардейской – страшно сейчас – все воруют, войск совершенно нет – трудно делать дело, как я его понимаю. Завтра иду к Игнатьеву, он вызывает меня – посмотрим, что он мне может предложить – может это подойдет – мне не хочется ехать на Кубань.

4, 5, 6, 7 января (Одесса). Я получил предложение занять должность начальника отдела пропаганды в штабе обороны Одесского района, но, поговорив с Даровским и рассудив здраво, отказался. Срок приближения красных к Одессе Даровский исчисляет в две недели, а за это время ничего нельзя сделать – я и отказался, согласившись помогать им в качестве добровольца, может быть, что-нибудь и сделаю.

Вчера был у А. Савенко. Я возмутился их мечтаниями о каком-то курсе, который надо дать местным деятелям, – я вылил им на голову ушат холодной воды, сказав, что надо думать не об этом, а о необходимости подготовить данные для удержания кадров на случай необходимости эмигрировать за границу. Это было для них в достаточной степени неожиданно. Савенку я впервые увидел; до того я его знал как «Ава» в Азбуке и то заглазно.

Пишу очень сжато – опять запустил дневник.

Сегодня узнал, что англичане всемерно снабжают платьем и винтовками, обещали активную помощь на случай занятия нами линии Буга и гарантировали транспортные суда на 30 000 человек для Одессы, а также обещали обеспечить пропуск гражданского населения через румынскую границу, если не ошибаюсь, в Сербию, где за выбытием всей интеллигенции – необходимость в ней острая.

А главное, сегодня я получил предложение занять должность командира 1-го Сводно-Гвардейского полка. Само собой разумеется, что это предложение в достаточной степени неожиданное и редкое, но много в нем тяжелых перспектив. Первая и самая тяжелая – разлука с Татой и Женей и отсутствие уверенности, т. е. уверенность полная в том, что я с ними разойдусь в случае несчастья. Это тяжело, но Тата согласилась со мной, что отказываться от полка сейчас малодушно и некрасиво, а потому я завтра дам согласие. Я учитываю многое – наличие своих кандидатов; то, что я офицер Генерального штаба – до сих пор в Добрармии в Гвардии этого не было, необходимость борьбы с грабежами и с отношением офицеров к строю, не говоря уже о необходимости вести бои в составе чуть ли не 100–150 человек в полку. Попробую – трудно будет, жутко, тяжело за моих – за них очень страшно. Тате тоже нелегко – но я исполню свой долг до конца – никто никогда не скажет, что у меня слово расходится с делом – испытаю и самого себя. Не затем Бог хранил нас до сих пор, чтобы теперь погибнуть. А если мы, старые добровольцы, будем сейчас прятаться в штабы, кто же поможет фронту восстановить силы? Надежды на успех сейчас мало, но мы обязаны сделать все для достижения его. Не удастся – пусть будет так, удастся – это будет наша заслуга. Два года назад я думал о возможности стать рядовым в строй – не отказываться же мне сейчас от поста командира полка – было бы позорно. Помоги Бог, да спасет Он Тату и Женю, боюсь я за них.

8 января (Одесса). Сегодня получил назначение (пойдя добровольцем в штаб обороны) членом в «Комитет народной обороны и охраны Херсонской губернии и города Одессы» – где входят 5 членов колонистов, 5 от волостей, 5 от думы и один от штаба обороны – я. Говорил с председателем доктором Флеммером, он сказал мне, что время сильно упущено, т. к. недели 2–3 назад можно было бы легко поднять колонистов и крестьян – теперь все стало труднее. Решили обсудить это завтра на заседании, изыскав средства исправить ошибку.

Хорош другой «Общественный комитет содействия обороне г. Одессы и одесского района» – социалистического типа (едва ли не склонен к большевикам) – туда входят представители от: Союза Георгиевских кавалеров, Кадеты, Домовые организации, Союз христиан приказчиков, Государственных служащих, Отдел пропаганды, Радикалов-демократов, Союз возрождения России, Партия Народных социалистов, Комитет помощи Добрармии, Херсонский земельный банк, Русское общество пароходства и торговли, Плехановцы, Трудовой крестьянский блок, кооперативы, железнодорожные рабочие и др. Председатель Богуцкий, товарищ его Одинец – председатель Союза Возрождения России и бывший министр Брестской Рады. Вот говорильня-то.

На фронте плохо. Каховка занята красными – следовательно, связь с Кубанью по Индо-Европейскому проводу у т р а ч е н а, а точных указаний от Ставки здесь так и не получено.

Наши части заняли Новомиргород, т. е. идут там, где нет противника, тот идет от Долинской на Николаев, т. е. там, где одним своим движением ликвидирует наш успех. Бессмыслица.

Большевики по своей сводке собираются взять Одессу к 1 мая, т. е. к 18 апреля. Они могли бы это сделать и раньше – не знаю почему они медлят.

Слухов без конца. Самый модный сейчас – обратное занятие Ростова и начало переговоров наших с большевиками по настоянию Англии. Якобы большевики провозгласили отмену смертной казни и лозунг, что «нет красных и белых офицеров – есть офицеры русские», все это, конечно, абсурд типа шкурной ориентации – только бы как-нибудь спасти свою шкуру.

Сегодня мне пришло в голову меткое сравнение для характеристики Деникина – лучшее его достоинство составляет главный его недостаток – это его честность.

Я думаю, что это правильно.

* * *

В деле обороны Одессы делается немало глупостей. Начальник обороны района Одессы (Николаев – Вознесенск – Дубоссары) граф Игнатьев, казалось бы, должен подчинить себе Комкора 2 Промтова, Начдив 7 Бредова и полковника …¹⁴⁹ с их отходом на зону обороны, а он, между тем, имеет права только на формирования. Схема его власти, приведенная выше, – непонятна.

Кроме того, в городе начальник обороны города, и е подчиненный Игнатьеву, и начальник гарнизона, не то подчиненный Игнатьеву, не то Стесселю (начальнику обороны города), этакая ерунда.

9, 10 января (Одесса). Человек предполагает… Вместо поездки на фронт для принятия полка я получил предписание немедленно выехать в… Константинополь. Дистанция огромного размера.

На меня возложен вопрос снабжения Одесской области углем, для чего дают офицера от В. Сообщений на случай нашего ухода под давлением, на что похоже, так как красные уже давят на Николаев. Ввиду того что Ставка совершенно не дает указаний, а связь с ней с занятием красными Каховки утеряна, ориентировка здешнего командования в том, что делается в Константинополе по нашему адресу. Само собой разумеется, что я поставил условием поездку Таты и Жени со мной – это удовлетворено, т. к. понятно, что сейчас оставить здесь семью можно только в случае поездки на Север, но не на Юг.

Задача нелегкая – денег дают всего 20 000 Романовскими, что равно 120 000 донскими – попробую, что выйдет из этого.

Был на съезде крестьян и колонистов по вопросу о необходимости создания обороны. Много было сказано хороших речей, но были и явно большевистские: один солдат – рабочий-колонист заявил, что с одной стороны толкают крестьянство негодные комиссары, а с другой гнилые генералы – надо золотопогонников поставить в первые ряды (а при Корнилове кто первый поднялся), а штаб разогнать и сесть самим (как будто это тоже не было проделано и не дало развала) – словом, большевик явный.

Нехорошо вел себя и пресловутый Кирста – он несомненный демагог и желает играть роль, взывает к крестьянам и заверяет их в необходимости поставить во главе того, кому «они доверяют», т. е. не его ли самого.

Но в общем благоразумная часть победила и решено было оборону создать громадным большинством, причем при обратной проверке протестующие не встали, что тоже показательно.

В общем, впереди масса дела. Итальянский корабль «Пиза», на котором я должен был ехать, – ушел.

11, 12 января (Одесса – пароход «Дюмонд Дюрвиль»). Весь день 11-го я метался по Одессе, чтобы получить паспорта и необходимые визы. День стоит того, чтобы его описать. Особенно важно принять во внимание, что это хлопоты офицера Генерального штаба, командируемого весьма срочно по приказанию высшей в стране власти Командующего.

* * *

Итак, мы на пароходе, до слез обидно, что мои дневники остались в Харькове, на случай неудачи они были бы нам средством к жизни, а так когда я их получу, да и уцелеет ли этот мой пятилетний труд.

Со слезами на глазах смотрел я на Россию, постепенно скрывавшуюся из глаз. Неужели же навсегда и начинается эмигрантский период жизни? Не дай Бог.

Документы А.А. фон Лампе

Начальник Штаба Копия

Командующего Войсками

Новороссийской Обл.

Константинопольскому Представителю

по Отделу Вооруженных Сил Юга России

Генерал-Квартирмейстера Генерал-майору Агапееву

января 10 дня 1920 г.

№. 0947.

г. Одесса

Ввиду отсутствия связи со ставкой и большой зависимости войск Новороссийской области в смысле снабжения от Константинополя, Командующий Войсками командирует в Ваше распоряжение своего представителя Генерального Штаба Полковника фон Лампе и при нем поручика Ляшковского.

Полковник фон Лампе снабжен авансом для оплаты содержания своего и названного обер-офицера. Размер содержания прошу установить, применительно к содержанию Вашей миссии.

(подпис.) Генерал-майор Чернавин

Генерал-квартирмейстер

Генерального штаба Полковник Даровский

С подлинным верно:

И.д. Штаб Офицера для поручений

Штабс-Ротмистр Третьяков

Генерального Штаба Полковнику фон Лампе

Предписываю Вам с получением сего отправиться в Константинополь в распоряжение Представителя Вооруженных Сил Юга России Генерал-Лейтенанта Агапеева в качестве моего представителя.

В Ваше распоряжение назначается Поручик Ляшковский.

Вам разрешается взять с собой семью.

Генерал-Лейтенант

Начальник штаба Шиллинг

Генерального штаба

Генерал-майор Чернавин

Статьи А.А. фон Лампе

С таким героическим решением четыре месяца тому назад покончил с собою опустившийся, вследствие порчи мотора, в расположение красных, военный летчик капитан Гибер фон Грейфенфельс. Преследуемый большевиками, после того как ему удалось сжечь поврежденный аэроплан, молодой офицер расстрелял все свои патроны и последним покончил с собой, прервав свою, драгоценную для России, жизнь.

Удивительно цельная натура был этот капитан Гибер.

Никогда не видав капитана Гибера, я много слышал о нем, и вот теперь, через четыре месяца после его героической кончины, хочется вспомнить о другом его подвиге, совершенном еще на внешнем фронте юным подпоручиком, во имя того же лозунга, с которым погиб он 15 июля под Царицыном.

Осенью 1914 года, когда наши войска, победоносно продвигаясь к Кракову, форсировали реку Сан, главным местом переправы группы генерала Крузенштерна была избрана деревня Брандвица. 89-й пехотный Беломорский полк должен был демонстрировать переправу ниже по Сану, у деревни Кемпа.

Какой из двух пунктов, избранных для переправы, будет главным, конечно, в войсках никто не знал.

И вот молодой офицер, бывший всего лишь младшим офицером в команде беломорских разведчиков, своим ясным пониманием долга делает из демонстративной переправы героический пример, на котором должны будут учиться солдаты, а не «товарищи», будущей Российской армии.

Переправу у Кемпа обороняли тирольские стрелки. Стреляя разрывными пулями, они развили настолько интенсивный и меткий огонь, что перебивали канат, на котором держался паром с переправлявшимися беломорцами.

Под градом пуль переправив на неприятельский берег из 500 человек менее половины, подпоручик Гибер окопался и… оказался совершенно отрезанным от своих, т. к. заградительный огонь подвезенной австрийцами артиллерии уничтожал всякую возможность подать ему людей, патроны и продовольствие.

Время шло. Положение маленького отряда становилось критическим. Не ранеными осталось не более 50 человек. Австрийские атаки отбивались все с большими и большими трудами. Люди устали, сменять их было некем, заснуть – значило погибнуть.

Но побуждаемые примером своего юного начальника, солдаты не теряли присутствия духа и умудрялись при отбитии атак захватывать пленных, которые и ухаживали за нашими ранеными, заряжали винтовки, т. к. защитники клочка берега не могли оторваться от бойниц, где стреляли из отбитых у противника австрийских ружей; русские винтовки, лишенные патронов, лежали около, они должны были отбить последнюю атаку.

Видя безвыходное положение русских, австрийцы предложили им сдаться.

Как же ответил подпоручик Гибер фон Грейфенфельс на это предложение, гарантировавшее ему жизнь?

Переплывший через Сан охотник принес краткое донесение начальника отряда: «Мне предлагают сдачу, я считаю ее позором. С 50 оставшимися людьми я буду пробиваться на соединение к нашим частям, переправившимся у Брандвицы.

В голове и хвосте “колонны” понесут фонари; прошу на всем нашем 4-верстном пути сквозь толпу неприятельского расположения помогать огнем нашей артиллерии.

Дай Бог победы родине! Лучше смерть, чем плен!»

Таково было приблизительно донесение, характеризовавшее геройский порыв молодого офицера.

С немым ужасом следили беломорцы с русского берега, как собирались на верную смерть их друзья!

Но попытка пробиться не удалась! Силы были слишком неравны, и маленькому отряду пришлось вернуться в свои облитые кровью окопы.

Раздосадованный неудачей подпоручик Гибер, в сопровождении одного лишь солдата, вновь «переходит в наступление» и благодаря тому, что у сонных австрийцев винтовки оказались без штыков, наши два героя уничтожают еще более 20 врагов!

Наступало утро. В австрийских окопах было заметно оживление, слышно было, как примыкались штыки, по-видимому, готовилась последняя атака, отбить которую уже не было сил!

Русские мысленно прощались с близкими, прощались с жизнью!

Наступал конец, о сдаче не было и речи.

Лучше смерть, чем плен!

Но вдруг в австрийском лагере все стихло. Атаки не последовало, а потом высланные вперед разведчики принесли ошеломляющую новость – противник отходит.

Обойденные с тылу переправившимися у Сандомира русскими войсками, австрийцы поспешно отступали. Судьба чудом спасла истерзанных беломорцев.

Это было в 1914 году.

Уцелевший среди невероятного огня подпоручик Гибер, у которого была пробита неприятельской пулей кокарда на фуражке, конечно, попал в Добровольческую армию и здесь погиб, оставшись верным все тому же лозунгу чести: «Лучше смерть, чем плен».

И это в то время, когда по всей Европе люди сдавались тысячами!

Да, много героев было в старой русской армии, но и среди них капитан Гибер фон Грейфенфельс был ярким исключением!

Жаль его!

Л.Г. Семеновский