Текст книги "Мой дневник. 1919. Пути верных"

Вечером на вокзале наблюдали явление бытовое – появилась масса здоровых офицеров, порой вооруженных, стремившихся во что бы то ни стало уехать. Послали их арестовывать и ставить в строй. Надолго ли только – удерут.

В общем, я ждал худшего, я почти не сомневался, что в Киеве неминуемо большевистское выступление, а между тем все ограничилось лишь усилившимися грабежами на улицах и в домах.

В общем, я никак не предполагал, что мы в конце концов выедем из Киева в поезде, я почти был уверен, что это придется делать пешком под огнем. Огня мы не видели, опоздал он только на один день, ну а пешком так и не пошли.

Вместе с тем наш переход в Христиновку тормозится отсутствием связи с фронтом, а потому мы залезли в Белую Церковь, выход из которой на Цветково закрыт бандами, а другой выход – Казатин не сегодня завтра может попасть в руки противника. Вообще наше положение с вечно угрожаемым со стороны банд тылом надо считать в достаточной степени невеселым. Да и вообще политическое наше положение невеселое.

Моя статья «Зеленое движение» так, по-видимому, и не увидит свет, т. к. сегодня (а может, завтра) «Киевлянин» выходит последним номером, а статья, по моим сведениям, находится у Шульгина.

Кстати, о нем. Утром я забежал к нему, к его величайшему изумлению сообщил ему, что положение Киева почти безнадежное. Это его удивило, а вечером я узнал, что он не устроился ни в один из эшелонов и он во главе «Азбуки» с одной винтовкой решил отходить пешком. Думаю, что это, не зная где банды, по крайней мере рискованно. Я через его сотрудника Л. Магеровского предложил ему половину своего места, но ответа не получил.

В последнюю минуту появился Левенгаупт, приехавший за знаменем 7-го понтонного батальона, Менде за своей женой и т. д. Надо сказать, своевременно. Влетели.

Сейчас сидим в Фастове, в сущности говоря, никем, кроме нашего конвоя, не прикрытые. Завтра пойдем в Белую Церковь – где наконец соединимся с Татой и Женей. Хотя на минутку передохну от тяжелых переживаний последнего времени – не по силам они мне теперь, истратился я за эти годы, хотя и стыдно это, т. к. я не переживал тяжелых потрясений, но все же это так.

30 ноября – 1, 2 декабря (Фастов – Белая Церковь). В Фастове вчера нас страшно пугал Ахаткин тем, что должны восстать местные жители, и принял героические меры охраны. Действительно настроение против нас всюду. Выходит, что «Деникинцы» так же грабят, как и «Красные».

Положение в Киеве, кажется, немного налаживается. Штейфон за болезнью Бредова энергично взялся за дело, принялся за рабочих, призвав их в ряды, буржуев – к выдаче денег и т. д. Я его понимаю – удержать Киев во что бы то ни стало – это что-нибудь.

Получили вчера вести из внешнего мира. Невеселы они. Сданы противнику Полтава и Харьков. Воображаю, какой подъем у большевиков. У нас сейчас даже не имеется радио и мы не получаем даже советских сводок. Совсем ничего не знаем, что делается на свете.

Эвакуация Киева идет еле-еле, хорошо еще, что вообще-то идет. У нас всего семь паровозов и сырые дрова.

Вчера со мной был скандал – выпили перед обедом и… я не заметил перегона Фастов – Киев и Тату встретил совсем в неважном виде. Напился здорово. Бедная Тата так огорчилась, что еле сегодня отошла.

Неудачно. Это со мной бывает уж очень редко.

Южнее Казатина перешла дорогу группа остатков петлюровских войск. Ядро там – части Коновальца, Юнацкая школа, Старшины и т. п. Всего их 1–2000 с 4-мя орудиями. Цель – нападение на штабы, порча мостов, ж.д. и т. п. По некоторым сведениям, они идут сюда поднять восстание и занять Киев, по другим – идут на Полтаву – с целью разойтись по домам и там работать против нас. Во всяком случае, если эта кампания не распадется – с ними надо будет еще считаться.

Газетные вырезки кончились надолго – газет никаких не имеем. Кажется, выходит один «Киевлянин».

3 декабря (Белая Церковь). Сегодня, судя по донесению Штейфона, незначительные части красных, перейдя п о л ь д у через Днепр, заняли Киев и к полудню бой шел уже на улицах города, после того как была занята ст. Киев II.

Приказания удерживать Киев во что бы то ни стало отдано не было, а потому я думаю, что теперь уже Киев перешел в руки противника. Свершился еще один, если не ошибаюсь, 12-й переворот в Киеве. Воображаю, сколько репрессий было и будет в этот раз. Хотя я и давно считал, что Киев нам стратегически не по средствам, но все же мне было весь день не по себе.

Интересное положение создалось на нашем правом фланге – красные ведут наступление от Ромодан и Полтавы на Кременчуг – причем на втором направлении занята ст. Кобеляки и противник гораздо ближе к Днепру, чем части генерала Скалона, находившиеся у Веселого Подола – тогда Скалон посадил всю свою пехоту на поезд и приехал в Кременчуг, опередив, таким образом, красных. Это мне нравится – совершенно правильное решение задачи.

В общем наш правый фланг с Кременчугской и Черкасской переправами, с этой стороны окруженный бандами, играет сейчас значительную роль, т. к. противник, видимо, хочет вклиниться между нами и войсками Новороссии. Наше личное положение на ж.д. Фастов – Цветково совсем нелепое – Фастов может потерять наша 5-я дивизия, с 17.ХІ танцующая непонятный танец в районе Корнина – Брусилова, а Цветково во всякий данный момент может быть занято бандами. Хороши мы будем тогда.

Секретно

НАЧАЛЬНИК

ОПЕРАТИВНОГО ОТДЕЛЕНИЯ

УПРАВЛЕНИЯ

ГЕНЕРАЛ-КВАРТИРМЕЙСТЕРА

ШТАБА ВОЙСК

КИЕВСКОЙ ОБЛАСТИ

5 декабря 1919 г.

№ 3

м. Белая Церковь

ДОКЛАД

Оценивая создавшуюся на фронте Области обстановку, считаю необходимым доложить нижеследующее.

а) Основные данные обстановки. (В порядке справа налево):

1. Генерал Шиллинг, учитывая разрыв между левым флангом Добрармии и нашим правым, считает, однако, для себя непосильным оборонять Днепр от Екатеринослава до Кременчуга, что по директиве Главкома, казалось бы, должно входить в его задачу.

2. Участок Днепра Кременчуг – Черкассы обороняется нами сравнительно достаточными силами. Слабая сторона этой обороны – отсутствие объединения командования и наличие крупных повстанческих банд, имеющих организованный характер на правом берегу Днепра. Между тем значение узлов Знаменка, Чернолеско, Бобринская и Цветково, как мною будет ниже доложено, настолько увеличилось, что на них должно быть обращено особое внимание.

3. Участок Днепра Черкассы – Триполье нами совершенно не обороняется, так как считать Гарнизон Канева реальной силой невозможно.

4. Город Киев, притягивавший к себе в течение долгого времени большую часть наших сил, чем ослаблялась боевая работа на всех прочих участках, нами оставлен. По состоянию и численности войск, а главное по общему положению на всем фронте вооруженных сил юга, обратное занятие Киева нецелесообразно, поэтому часть сил, находящихся к югу от Киева, является там излишним.

5. Линия Фастов – Казатин в связи с обнаружившимися уже нападениями не только банд, но и красноармейцев, в связи со слабостью Казатинского отряда¹⁴⁸

Считаю, что игнорирование это последнего условия может привести к сходу центра управления с колес, что и приведет, при современных условиях, к неизбежной потере управления.

Генерального штаба полковник фон Лампе.

А в общем мною овладела какая-то непонятная апатия – не знаю почему.

4, 5 декабря (Белая Церковь). Сегодня получена телеграмма о подчинении Драгомирова в оперативном отношении Шиллингу. Это хотя и сделано по просьбе того же Драгомирова, но нецелесообразно, так как устанавливает лишнюю инстанцию между штабами корпусов и Шиллингом, а оставление гражданского управления в руках Драгомирова дает основание для массы трений.

Также рассудил и Драгомиров, телеграфировал в Ставку, что необходимо полное присоединение Киевской области к Одесской и до того времени эвакуация нашего штаба в Одессу или другое место. Я не прочь от такого решения. Думаю, что дальше я едва ли сам буду куда-нибудь проситься.

Директива Главнокомандующего направляет наше внимание на Жмеринку, кажется в чаянии помощи от поляков, совершенно противоречит тому взгляду, который я провожу в моем докладе № 3, который попал к Драгомирову на словах как доклад Шуберского.

Мое мнение, что надо идти не на Христиновку, а на Помошную, восторжествовало, и мы, положим под давлением Бредова и Протова, через день-два уедем.

Дай Бог нам проскользнуть благополучно Цветково – Бобринскую – неладно там, а мы все-таки приз ценный. Я настаиваю на том, чтобы мы шли с бронепоездом, – все-таки надежнее.

По общей сводке противник лишь вчера занял Старобельск и уже сегодня в 30 верстах к югу от него. Таким образом, противник дошел уже до каменноугольного района, а мы все отходим и отходим.

Неужели же наше дело проиграно, неужели же все пошло насмарку?

Все чаще и чаще слышатся слова о необходимости перехода на сторону немцев. Циркулируют слухи о том, что Деникин, не имея возможности менять свою ориентировку, сложит свои права.

Конечно, полное разочарование в англичанах. По словам приехавшего из Архангельска 4-го Императорского стрелкового полка капитана князя Гагарина, англичане бросили их там на произвол судьбы, уведя свыше 12 000 и прекратив снабжение. Но я никак не могу понять, как нам после всех опытов, начиная с Украинской Рады, не ясно, что никакое вмешательство дела не исправит. Неужели русская ориентация не заменит всех, а если она не победит, то тогда хоть эмигрируй из России.

И эта мысль у меня не раз являлась – что я тогда буду.

6 декабря (Белая Церковь), 7–8 (Бел. Церк.). Положение Фастова становится все более и более угрожаемым, а между тем накопилось свыше 30 эшелонов с паровозами. Это положение эвакуированного серьезного войскового имущества, а между тем за нами идет поезд, где едет Баранкеева с семьей и машинисту дали 12 000 – он идет наравне с нами.

Вот и «эвакуация всего наинужнейшего».

Всеми правдами и неправдами я добился того, что с нами идет бронепоезд «Генерал Духонин», перебрасываемый к Кременчугу. Как я ни говорил Генкварму, что это необходимо сделать, он отделывался полуироническими замечаниями, я сам все сделал, а уже 8-го он все время спрашивал меня, где же «Духонин». Кстати, во время моих хлопот произошел комический случай – вестовой приходит ко мне и докладывает, что меня зовет к телефону… генерал Духонин.

Мы нависли в Белой Церкви над всеми штабами. Штаб Бредова, остановившись в Фастове, всячески выкуривал нас, ссылаясь на закупорку нами Б.Ц., а Фалеев, наштакор 2, прямо заявил, что или он или мы должны уйти.

Насилу выехали, порядка никакого.

На фронте красные переправились у Ирпеня. Нами был послан приказ не стараться даром над Киевом и оставить активные попытки, тем более что появление противника у Мотовиловки и занятие Попельни делает положение Фастова едва ли не отчаянным.

* * *

9–10 декабря (Цветково – Бобринская). Я пишу очень плохо – почему-то не хочется приниматься за карандаш. Настроение очень скверное – части и наши и других армий безостановочно идут назад почти без боев, части вроде 2-й пластунской бригады совершенно расползлись. 1-й гвардейский полк насчитывает лишь 42 штыка. Приказание в случае крайности взорвать мосты у Кременчуга и Черкасс вызвало моментальный их полет вверх. Таким образом, за всю междоусобицу Крюковская переправа впервые взлетела на воздух.

Словом, мы разваливаемся. В тылу масса здорового народа, никто не хочет драться. Все отходят без боев, а командование, начиная с Деникина, после него Шиллинг да и Драгомиров отдают директивы о боях, о сопротивлении, о переброске войск и т. п., как будто у нас настоящие полки, а не названия с громоздкими базами, как будто у нас не умирают медленной смертью железные дороги. Тяжело, что надо принять какие-то героические меры для восстановления нашего дела, а все хотят сделать это будничными приказаниями со старыми, ничего не говорящими словами. Неужели же это уже конец? Ведь нет никаких оснований думать, что наши части остановятся на линии, прикрывающей Бобринскую, Цветково и Христиновку – ведь и за нее мы отойдем так же легко. А почему мы удерживаем Черкассы, где наши части отошли на правый берег до 19, когда наши части отойдут на линию Черкасс? Я боюсь, что здесь дело будет обстоять хуже и мы в конечном результате все-таки не успеем эвакуировать линию Фастов – Цветково.

Фастов бросили наши 8-XII в 23.20. Там, так же как и в Киеве, много потеряно нами, и все это по вине Драгомирова, почему-то ни за что не желавшего эвакуировать Киев, в то время как это по обстановке было совершенно необходимо и доказывалось всеми нами.

Эту беспечность, так же как и самоуверенность Бредова, который, несмотря на всю обстановку и частичный развал – уверял, что ему удастся чуть ли не разбить противника до самого Бахмача. Это все было причиной громадных потерь не только материальных, но и моральных, т. к. слишком затянувшаяся оборона Киева совершенно измотала остатки наших частей.

Начальник

Оперативного отделения

Управления

Генерал-квартирмейстера

Штаба войск

Киевской области

9 декабря 1919 года

ст. Цветково

РАПОРТ

Немедленно после перенесенной мною тяжелой болезни я, согласно данному мною согласию, не окончив лечения, прибыл в Киев для занятия должности начальника оперативного отделения Управления Генерал-Квартирмейстера штаба войск области.

Обстановка первых дней несения мною сложных обязанностей Начальника оперативного отделения – сильная усталость, периодические обмороки и т. п. – заставила меня предполагать, что я слишком рано приступил к исполнению служебных обязанностей и едва ли в силах буду с ними справиться, особенно принимая во внимание сложную и тяжелую обстановку на фронте Области.

Однако дальнейшая работа, Ваше отношение к ней, отсутствие ошибок, совершенно неизбежных в указанной выше сложной обстановке, заставило меня предполагать, что мое заключение о слабости моих сил преждевременно и я смогу, приложив все свои силы, принести посильную пользу тому делу, которому я служу еще с февраля 1918 г.

Сегодня, вопреки последнему моему предположению, я получил совершенно определенное указание, что на деле оказалось более правильным мое первое предположение и я своей деятельностью не только не принес той пользы, к которой я стремился, а напротив, принес вред, так как по заключению Командующего войсками области я и мои подчиненные офицеры, ответственность за деятельность коих лежит, конечно, только на мне, своими разговорами по прямому проводу с подчиненными штабами в течение полутора месяцев уничтожали то влияние и тот порыв, который внушали отдельным начальникам приказы Командующего войсками, и выказанная нами дряблость привели войска области к тем тяжелым переживаниям, которые выпали сейчас на их долю.

Такая оценка моей деятельности с исчерпывающей ясностью доказывает, что занимаемая мною должность мне еще не по силам, т. к., по-видимому, мой организм еще не окреп после перенесенной болезни настолько, чтобы правильно оценивать обстановку и решительно поддерживать энергичные требования Командующего войсками.

Я полагаю, что это мое последнее заключение и является наиболее правильным, и я, будучи уверенным, что исполняю свои обязанности так, как их должно исполнять, – ошибался. Полагаю, что в данном случае моя ошибка произошли потому, что поданные мною три письменных доклада с полной оценкой обстановки и изложением предположений о том, как надлежит ее использовать, – жизнью были подтверждены в полном объеме.

Как я и доложил, только теперь я понял, что занимать сложную и ответственную должность начальника оперативного отделения, требующую исключительного напряжения и исключительной энергии, я еще не в силах, а потому и прошу Вашего ходатайства об отчислении меня от занимаемой должности в резерв чинов при штабе Главнокомандующего вооруженными силами на Юге России впредь до моего полного выздоровления.

Генерального штаба

полковник <фон Лампе>.

* * *

Думаю, что Драгомиров это сознает, т. к. усиленно нервничает. Вчера, когда я ему доложил, что Наштадива 9 в Черкассах спросили, как долго он надеется удержать Черкассы, – он вспылил и начал говорить мне резкости. Пока он говорил вообще о непозволительности таких вопросов – я молчал, хотя это сказал Подгурский, а не я, но когда он заявил мне, чтобы я не говорил с дивизиями, если «у Вас сердца нет», – я заявил, что молчал, пока это не было личное замечание, но что этого вопроса я не задавал.

В результате Д. заявил, что наши полупораженческие разговоры расхолаживают впечатление, производимое его приказами. Я совершенно определенно считаю, что это не так. Приказы Д. заключают в себе решительные слова, но содержание всегда расплывчато, и я боялся только, что рано или поздно мы получим замечание за слишком проявляемую самостоятельность и решительность – получилось наоборот.

Я решил, что надо так или иначе попытаться положить конец подобным заявлениям, и подал рапорт (он здесь же). Шуберский, по-видимому, вполне соглашаясь со мной, уговаривал меня взять его обратно, но потом, когда я не согласился, предложил оставить в его распоряжение, т. к. он тоже собирается говорить по этому поводу – я согласился, т. к. во многих взглядах мы с ним солидарны.

А вообще тоска и тоска.

11–12 декабря (Бобринская – Ольвиополь). Не могу писать – апатия.

13 декабря (Голта). Тоже апатия полная, кстати, кажется, наше существование как штаба кончается – пора при наличии такого Начальника штаба, как Вахрушев, – штаб существовать не может.

Но вина не за ним, не за «эпилептиком», как я его назвал, а за тем, кто его назначил.

А я хандрю вовсю, даже стыдно, но удержаться не могу.

К дневнику, боясь за пропажу моих дневников в Харькове, отношусь порой с отвращением. Неужели же все труды, удивлявшие всех, пропали даром? Не угадал, где их хранить.

* * *

ПРИКАЗ КОМАНДУЮЩЕГО ВОЙСКАМИ КИЕВСКОЙ ОБЛАСТИ

№ 149

Ст. Голта. 15 декабря 1919 года

Объявляю при сем телеграмму от 15-го сего декабря за № 83010, посланную мною генералам Бредову и Промтову:

«Ввиду создавшегося военного положения, по моему представлению Главнокомандующему вооруженными силами на юге России, войска вверенной мне области подчинены непосредственно командующему войсками Новороссийской области генералу Шилингу, Штаб и гражданское управление Киевской области расформировываются, должность Главноначальствующего и командующего войсками упраздняется.

Сегодня я с управлениями выехал в Одессу.

Ни разу за всю мою боевую службу не приходилось мне покидать свои войска в столь трудную минуту, но боевая необходимость и польза дела должны быть поставлены выше личных соображений.

Примите от меня и передайте войскам, штабам и учреждениям мою сердечную благодарность за их тяжелую и самоотверженную службу. Глубоко убежден, что мы скоро оправимся и, остановив вражеское нашествие, вновь начнем наносить поражение его армиям, как было полгода тому назад.

Передавая мою благодарность подчиненным Вам частям, прошу не передавать ее:

1) Терцам, находившимся в сентябре и октябре в районе Белой Церкви – Фастов, покрывшим себя не смываемым позором своими погромами, грабежами, насилиями и показавшим себя подлыми трусами на полях сражений.

2) Волчанскому отряду, утратившему свою былую боевую доблесть, опозорившему себя нарушением торжественно данного мне слова, прекратить систематические грабежи и насилия над мирными жителями и дошедшему до полного падения дисциплины и неисполнения боевых приказов начальника.

3) Осетинскому полку, обратившемуся в банду одиночных разбойников, при полном отсутствии воинской доблести.

4) Полкам гвардии, покрывшим свои старые, кровью предков заслуженные знамена, позором повальных грабежей, бесчинств и насилий при крайне слабых боевых качествах, полном отсутствии внутреннего порядка и постоянном нарушении приказов старших начальников.

Поименованные части не заслуживают никакой благодарности и я сделаю все от меня зависящее, чтобы при первой возможности прекратить совершенно их существование, как принесшее святому делу спасения родины неисчислимый вред, если в ближайшем будущем они не загладят своих преступлений перед Родиной из ряда вон выдающейся боевой доблестью и беспощадной расправой со своими грабителями и разбойниками, доведшими их до подобного позора.

Вам обоим доблестным старшим начальникам и Вашим страстотерпцам, честно исполняющим свой долг, шлю сердечный привет и братские пожелания сил, здоровья и никогда не оскудевающей энергии в нашей борьбе за святое дело спасения Родины.

Да поможет Вам Бог довести его до славного конца».

Генерал от кавалерии Драгомиров.

(По отделу Дежурного Генерала).

14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25 декабря (17 декабря в Одессе). Отсутствие уверенности в том, что мои пятилетние труды по составлению дневников, находящихся в Харькове, не пропадут даром, заставили меня впервые со времен заключения Брестского мира пропустить такой долгий срок писать дневник, однако гримасы и события, при которых я сейчас присутствую, заставили меня пересилить себя и взяться за дневник вновь. Пусть в крайнем (и очень печальном) случае пропадут мои первые 28 тетрадок – надо взять себя в руки и с этой – 29-й начать новую работу с надеждой закончить ее более продуктивно. В общем должен сознаться, что потеря моих дневников будет для меня, пожалуй, большим ударом, чем потеря имущества. Да и если они попадут в руки большевиков, они дадут этим мерзавцам большой материал для опубликования наших внутренних переживаний, что готовилось не для них.

Буду не в порядке, а прямо как придет в голову записывать все, что было в эти дни.

В Голте (Ольвиополь) мы закончили нашу оперативную деятельность. Драгомиров еще пытался отдавать какие-то распоряжения, совершенно праздные, но это уже были конвульсии его, якобы энергичного, а попросту упрямого характера. В общем, я сильно в нем разочаровался. Совершенное отсутствие понимания обстановки времени и неимение сил представить себе все изменения, что произошли в войсках и вообще во всей стране. Тупое упрямство и отсутствие гражданского мужества, мешающее сознавать свои ошибки. Даже вопрос Киева только недавно он назвал «ошибкой», валя ее, однако, на Ставку, отдававшую распоряжения, не зная обстановки (это верно) – ну а кто мешал ему принимать самостоятельные решения, вытекающие из известной ему обстановки. Надо иметь гражданское мужество исправить ошибки Ставки, а не проводить их с непонятным упорством в жизнь. Этого у него не было, а теперь он старается свалить все либо на Ставку, либо на общую «дряблость».

Чем кумушек считать трудиться…

* * *

По общим отзывам, отход ведется в кошмарных условиях. Войска не дерутся, а отходят без всякого нажима. Крестьяне страшно восстановлены против «Деникинцев» – да оно и понятно, грабеж идет открытый и не дай Бог, если большевики не будут грабить – тогда наше дело будет дискредитировано раз и навсегда – это несомненно, т. к. грабеж от милых шуток о богатых уловах молодых подпоручиков на попавших в их руки комиссарах и матросах дошел до открытого грабежа всеми начальствующими лицами. Вагоны с сахаром и мукой и т. д. захватываются силой, разграбливаются и делятся. В частности, и мы стали к этому причастны – комендант Киева генерал Габаев захватил несколько вагонов сахара и поделился им с нашим начальником штаба Вахрушевым, еще недавно настаивавшим на предании суду за взятый сахар двух наших телеграфных чиновников.

Нам, офицерам генштаба, было дано по сахарной голове за молчание (!), и мое предложение вернуть их обратно встретило поддержу лишь на словах.

Чудовищные грабежи даже крупных начальствующих лиц вошли в норму, что же делает мелкота?

Дезертирство идет крупными шагами – у меня сбежали писаря. Люди пропадают каждый день, и это из штаба, где им было тепло, ну а как же из строя – там и Бог велел.

Войска бегут – остаются штабы. На фронте Кавказской, Донской и Добровольческой армий полный отход, по-видимому в таких же условиях, что и у нас, – таким образом, возможен отход и к югу от Дона, а я считаю, что потеря Ростова и Новочеркасска влечет за собой потерю и всей Донармии. Таким образом, база остается на Кубани, где один повешенный самостийник Кулабухов и 10 недовешенных едва ли улучшат отношения с кубанцами. Основывать наше дело на них – значит строить все здание на песке.

Волна бешенства все увеличивается. Успех Добрармии привлек на ее сторону много тех, кто никогда действительно ей не сочувствовал, и теперь все эти люди оказались замешанными. Пространство сузилось до крайности, использовать успех для широкой мобилизации, для пропаганды наших идей мы не сумели. Запасных частей сформировано не было, в этом Ставка и инспектор формирований Киселевский не сделали ровно ничего. Таким образом, мы оказываемся опять на Кубани у разбитого корыта плюс тысячи беженцев, отягощающих армию.

Надо принимать героические решения, надо смотреть на дело шире, чем с точки зрения «будем драться до последнего» – это было бы только на руку большевикам. Мой взгляд, что надо перебрасывать остатки либо на Балканы для новых формирований, либо к Колчаку на подкрепление. Но в этом последнем случае необходимо проявленное и Колчаком и нами. Надо создать только оборону занимаемого района и там хотя бы на несколько лет, но создавать силу для уничтожения большевиков и их социалистических последователей, т. к. я не сомневаюсь, что победа над нами будет для большевиков пирровой победой, и их и нас съест повстанческое движение, нарастающее не только по всей Украине, но и по всей России. Это движение, базирующееся и на крайних анархических элементах, захватывает и элементы серьезные – крестьян собственников, отстаивающих свое добро, и оно-то и победит как белых, так и красных грабителей. Это мое твердое мнение – я думаю, что на этот раз я не ошибаюсь, и это меня не веселит.

Однако широкое решение не по нашему командованию – это показали события. Грубая стратегическая ошибка – наступление от Харькова на Запад, в то время как нужно было закрепить здесь и наступать правым флангом на Саратов, помогая Колчаку, отсутствие решимости добровольно очистить Украину, когда выяснился наш неуспех на Курско-Московском направлении – все это заставляет думать, что где-то тут «пусть пройдут по нашим трупам», – мы действительно уготавливаем большевикам эту нетрудную дорогу.

Надо сознаться, что и большевики доходят тоже до последнего истощения – наше поражение застало их на этапе возможного перехода к разложению, это общий голос даже отходящих наших частей. Нас преследуют оборванцы, голодные, измученные люди, ну а мы… мы еще хуже и мы отходим.

Много допущено ошибок – много сил потеряно на отстаивание заведомо потерянного нами Киева, много сил затрачено на оттеснение Махно от Екатеринослава на юг, тогда как с приближением фронта его, враждебного большевикам, так же как и нам, надо было отбрасывать на них же.

Словом, много ошибок, и должен оговориться, что многие из них были мною представлены не после их розыгрыша – если сохранятся мои дневники, у меня будут и письменные доказательства. Кстати, в моих статьях я не мог говорить всего этого – это значило бы губить газету, ну а для дела лучше бы мне было на это решиться, чем молчать до сих пор, когда все, что я скажу, будет как будто только выводом из происшедшего.

Теперь об Одессе. Город с невероятными ценами. Даже Киев отстает. Колбаса 80 р., ветчина 260 р., курица жареная 500 р. … а хлеб был всего 12 р. Каково искусственно все навинчено!

Идет спекуляция на валюте – фунт доходит до 2500 р.

1000 керенка – 1900 р. В Киеве 1100 p.

* * *

Творятся и здесь очередные глупости. Наш безудержный отход оставил в руках большевиков громадное имущество, в том числе 20 бронепоездов и 3 танка. Несомненно, что этой силой с небольшими пехотными и кавалерийскими частями можно отлично отстоять Одессу, тем более что красные не давят, а в районе Винница – Жмеринка повстанцы Шепеля, с которым Одесское командование вошло в переговоры. Кстати, во время них на переговаривающихся напала банда коммунистического толка.

Сначала Одессу решили оставить. Потом образовали штаб обороны во главе с графом Игнатьевым и Бергом. Вместо того чтоб уменьшить наш штаб и применить его, нас расформировывают, а их формируют вновь. Этакая нелепица!

Главный гвоздь событий – слухи (в газетах) о падении кабинета в Англии, выходе из него Черчилля и других сочувствующих нам и перемена политики в сторону оставления нас и однообразного отношения ко всем русским правительствам.

Это самое серьезное. А тут распустили слухи об английском десанте, и одесские шкурники мечтают об оккупации, воображая, что это можно сделать, проведя пальцем по карте. Словом, и падение министерства, и штаб обороны, раньше всего занимающийся разработкой штатов и окладов, – все похоже на прошлое падение города.

У нас бесконечные сплетни вокруг выданных нам 29 000 и ожидаемых еще 19 000. Сколько вокруг них сплетен! Офицеры конвоя Драгомирова даже ушли с охраны его вагона, когда им не дали того, что им не полагалось, но того, что им хотелось. А Драгомиров смотрел как слепой и на это и на то, что стоявший рядом с нами эшелон гвардейских стрелков под командой его брата Александра три ночи назад распродал все свое имущество.

Типично, надо сознаться.

Итак, с 23-го мы расформированы. Я в ликвидационной комиссии. Шуберский не нашел возможным хоть одним словом оттенить в последнем приказе мою работу, ограничившись стереотипной фразой ко всем сразу. Не могу сказать, что это мне все равно, – по-моему, я работал достаточно для признания этого перед всеми так же, как это признавали все и до этого.

А впрочем, это ерунда.

Надеюсь, я хоть не в полной степени, но догнал мною пропущенное. Добавлю одно – настроение у меня все время самое отчаянное, не могу с собой справиться.

26 декабря (Одесса). Живем помещиками – дела решительно никакого. По сведениям, Ставка опять переменила свое решение и вместо задачи Шиллингу «оборона Таврии и Крыма» уже ставит ему и оборону Одессы.

Сегодня ходили на Ланжерон. Природа и революция сделали свое дело. От ряда дач и следа не осталось, рушились целые подпорные стенки, рушились и самые дачи. Оползни идут и идут, а средств на предупреждение их нет.

Море бурное, когда уедем – не знаю. Уже говорят, что «Владимир» пойдет не раньше 10 января, а мы, быть может, поедем на «Саратове». Не хочется мне ехать в Новороссийск и Екатеринодар – как-то очень туда не тянет. Там, по слухам, также паника.

Живем животной жизнью, Несмотря на нервное отношение к неизвестному будущему, чувствую, что начинаю полнеть, и этим очень недоволен.