Текст книги "Мой дневник. 1919. Пути верных"

Он отходит поспешно на Гребенку – это лишает нас пути на Полтаву. Наступление на Киев и занятие Заборе лишает нас пути на Фастов, следовательно, полное окружение и единственный выход – пробиваться. А семьи? А Тата с Женей? Что только я ни переживал – чувство раскаяния за то, что я их сюда привез, за то, что лишил спокойствия уходом из «России», словом, дошел чуть ли не до истерики, а тут еще надо работать и очень.

Драгомиров же, узнав обо всем, очень твердо и определенно заявил: «Никого, никуда, никаких эвакуаций, будем отсиживаться как в осажденной крепости». В этот момент, несмотря на полное с ним несогласие, я не мог не одобрить его тона.

Но в общем его упрямство – дело очень скверное. Сейчас у нас создается угроза Дарнице – она совершенно не эвакуирована, там у нас огнеприпасы.

В Киеве, выдающемся пупом к северу, – все областные учреждения, до Экспедиции заготовления государственных бумаг включительно. Ничего не эвакуировано, все в случае успеха достанется противнику.

Это упрямство, хорошее для среднего боевого начальника, невозможно для Командующего в гражданской войне областью, это может только привести к катастрофе, и не меньше.

Я всячески стараюсь на докладах внушить ему о необходимости удаления отсюда всех грузов – части штаба, словом, оставить здесь только оперативную часть – порой я вижу успех своих слов – порой все опять меняется. А фронт с его перипетиями в связи с пребыванием Таты и Жени здесь – страшно нервирует.

Тата решилась идти хоть походом – я этого очень боюсь. Я так боюсь за них, что иногда у меня нервная дрожь. Прямо чувствую, что …¹⁴⁵

В крайнем случае решил поселить ее у Зины, но и та хочет уезжать. Страшно оставить Тату здесь, что может она пережить с этими зверями – сказать трудно.

Положение становится тяжелым – между нами и Добровольческой армией прорыв в 100 верст. На Роменском направлении ничего, а сзади Махно. Отход идет по всему фронту безудержный, чем объяснить такую перемену, чем объяснить порыв красных, по всем сведениям разлагающихся, – не знаю. Развал идет и у нас. По всей России нарастает одно, самое сильное движение – защита себя от грабежа. Повстанческое движение на этой почве растет с каждым днем. Наштакор 5 кавалерийского Кусонский № 02538 9.XI доносит: «…наш разъезд был обстрелян бандой, причем убит один солдат и ранен один солдат, а корнет Вуич чуть не был живым закопан в землю. Высланная поддержка рассеяла банду, а корнета Вуича отбила живым». Чуть, ну а те, что не «чуть», каково им – и это одинаково в тылу у нас и у большевиков – растет самооборона, растет зеленое движение, растут «русские хунгузы». Это движение грозит смести и нас, и большевиков, и оно охватит всю Россию, доведя ее до иностранного вмешательства и протектората.

Грустно сказать, но у меня порой является ужас за то, что мы, может быть, лишние, что наша идея для России неприменима – неужели же это так?

20–21 ноября (Киев). Вчера опять был день тяжелых переживаний. С четырех с половиной часов утра меня потребовали на телефон и Штейфон сообщил мне, что части, оборонявшие с севера Киев, ушли на Наталку, т. е. на Подол. На вопрос, что у нас есть, чтобы парировать удар, – ничего.

Словом, положение веселое. После долгих переговоров с Штейфоном, его адъютантом, Бредовым, я уяснил себе, что ничего особенного не произошло и что все сильно преувеличено, но дело было сделано – Тату я поднял, а она собрала все, и в том числе и Женюшку, которой сегодня 6 лет.

День прошел очень тревожно. Противник давит на северный сектор на фронте Ирпеня. Части сосредотачиваются к Боярке медленно. Перепутались полки, словом, была ерунда солидная.

А к вечеру восторжествовала моя идея выслать из Киева нашу тыловую часть и семьи. Последнее хотя и было налажено мною, но доставило мне немало хлопот и тяжелых минут – и не хотелось расставаться с Татой, и страшно было оставить их здесь в предвкушении обстрела и похода пешком.

Но дело сделано. Сегодня наших погрузили. Не успели сделать этого, как пришло известие о восстании в Василькове, т. е. на пути поезда. Сначала задержали поезд, а потом оказалось, что это просто организованное ограбление казначейства и кожевенного завода.

Бог даст, я буду прав, что не оставил моих здесь, – хотя и тоскливо будет, но зато для них безопаснее, а в этом суть моего существования.

На фронте работа идет вяло. Наступление, назначенное на сегодня (как раз в наш праздник), развивается очень медленно. Не нравится мне Бредов – его система управления с затыканьем дыр, а не маневрированием.

Телеграммы

20 ноября. Вчера весь день в городе слышна артиллерийская стрельба, нервирующая население, шли бои в секторе между Днепром и желдорогой на Ковель, противник потеснил наши части, приблизившись на севере к самому городу. Сегодня положение восстановлено перешедшими в наступление нашими частями, вообще красные имеют, по-видимому, задачу овладеть Киевом, наступая против него с востока и запада. Красные грозят также гребенковскому желдорожному узлу, наступая на Пирятин. Управлением внутренних дел ассигнован кредит киевской городской управе 10 000 000. Умер от тифа деятель украинской кооперации Осадчий, освобожден из-под ареста министр Рады по еврейским делам Зильберфарб, арестован гетманский министр путей сообщений Бутенко, известный неудержимой украинизацией на желдорогах. Отправляются поезда на Харьков и Одессу, на последнюю предположен прямого сообщения. Из Варшавы выехал польский представитель к Колчаку Тарговский.

21 ноября. Противник отброшен сильным ударом за реку Ирпень, наше наступление продолжается интенсивно. На левом берегу Днепра противник продолжает теснить наши части к Киеву, по-видимому, выполняя поставленную командованием 12-й советской армии задачу давления на Киев с двух сторон, это парируется контрударом на правом берегу совместно с галичанами, атакующими Бердичев, который они должны занять в силу договора. Возле станции Белозерье, близ Бобринской, бандиты, напав на поезд, расстреляли на месте двух офицеров и двух солдат добровольцев и одного железнодорожного агента и увели с собой 12 раздетыми в одном белье и босиком, без шапок, судьба их неизвестна. Сегодня в Василькове банда в 200 человек ворвалась в милицию, убила пристава, разграбила вещественные доказательства, казначейство и кожевенные заводы. По-видимому, ничего политического, хотя громилы именовали себя петлюровцами. Только что нами с боя захвачено селение Вышгород близ Киева, грозившее городу непосредственно. Положение городского трамвая катастрофическое, из 200 вагонов исправных 25 и ежедневно выбывает из строя один. События на Кубани встречены печатью спокойно и с полным удовлетворением даже «Киевской жизнью», приветствующей в передовой изменения конституции. Присутствие городской управы ассигновало Александровской больнице 100 000 на гробы, так как там скопилось 80 трупов. Сведения о польской армии: аполитична, дисциплинированна, исключение – солдаты Галлера, которые избалованны, есть некоторый успех большевистской пропаганды, численность 500 000, хорошо вооружена и снаряжена, готова к борьбе с большевиками, что задерживается политическими соображениями. Наши части подошли к Староконстантинову.

Сегодня случилось следующее: упрямство Драгомирова наскучило всем. Шуберский, Бреслер, Мельгунов уговорили сначала Вахрушева воздействовать на Драгомирова – поговорили и поручили мне составить доклад. Я написал без бланка, адреса и подписи. В момент доклада мне предложили подписать написанное – ну ничего не поделаешь – я подписал, а на докладе, с молчаливого согласия Вахрушева – доложил (кстати – диктовал я его удивительному писарю – 15 минут).

Абрам закинулся. Во главу угла он ставил, что Киев падет с его отъездом, а с другой стороны, он говорил, что это лишит нас печатаемых здесь денег. Я возражал, что все равно надо быть готовым к тому, что это может случиться через несколько дней.

В результате мой доклад успеха не имел, но все же я не сомневаюсь, что мысли Абрама пошли по тому направлению, куда я его толкнул. А это тоже успех с таким человеком – увидим, какие плоды будут. Я ему, кроме того, сказал, что совершенно не верю в успех Бредова на левом берегу. И это увидим.

Как-то будет дальше. В тылу повстанческое движение растет. По отношению к офицерам оно определенно враждебное. Вот выписка из донесения: «Не удовольствовавшись ограблением и расстрелом 2-х офицеров, двух солдат и одного железнодорожника на месте – бандиты увели с собой 12 человек офицеров, среди которых наш поручик Федоров. Крестьяне видели, как их вели раздетыми, в одном белье, босиком, без шапок в сторону селения Малая Бузунь…»

Да, нам всем несладко. А повстанческое движение растет и растет с каждым днем и оно захлестнет нас и большевиков.

* * *

НАЧАЛЬНИК

оперативного отд.

20 ноября 1919 года

№

г. Киев

ДОКЛАД

Фронт Вооруженных Сил Юга России за последнее время медленно, но безостановочно отходит от достигнутых летом и осенью 1919 года рубежей. Насколько можно судить по последним оперативным донесениям всех Армий, движение это, несмотря на принимаемые меры противодействия, в ближайшее время едва ли остановится.

В связи с этим положение Киевской области, обнимающей собой оба берега реки Днепра, становится все более и более затруднительным – количество войск на левом берегу Днепра, а также и отход левофланговых частей Добровольческой армии, неизбежно приводит к заключению, что клин, вбиваемый противником между Добровольческой Армией и Войсками Киевской Области, постепенно будет проникать все глубже и глубже.

При дальнейшем развитии наступления красных, а также при хронической малочисленности наших войск, левобережный участок грозит обратиться в ближайшем будущем, ни более ни менее как в ряд предмостных позиций: у Киева, Канева, Черкасс и Кременчуга.

В этот момент район области, ограничиваясь с востока линией Днепра, с юга и запада указанными директивой Генерал-квартирмейстеру штаба войск Киевской области Главкомом разграничительными линиями, а с севера – линией фронта, весь перейдет исключительно лишь на правый берег реки, где и сосредоточится центр тяжести войск области, оперирующих против красных.

Операции же на левом берегу реки, возможные при сохранении указанных выше предмостных позиций, при наличии ничтожных сил, едва ли отразятся на положении фронта Вооруженных Сил Юга, так как, даже при успехе, удары эти будут настолько неглубоки, что едва ли остановят противника в его стремлении на юг, облегчаемом наличием соединяющихся с ним повстанческих банд, а может быть, и центром их – екатеринославским гнездом махновцев.

Все вышеизложенное заставляет остановиться на том обстоятельстве, что в связи с обстановкой данного момента, а также и перспективами ближайшего будущего, пребывание Центра Управления Киевской областью в Киеве, как в военном, так и в гражданском отношении едва ли соответствует обстановке.

В военном отношении, если смотреть на линию фронта Вооруженных Сил Юга, Киев и в данную минуту представляет собою передовой пункт, выдвинутый к северу. Положение это, благоприятное для нанесения фланговых ударов на все стороны, парализуется, однако, упомянутым выше недостатком сил.

В гражданском – пребывание центра управления области на крайнем северном участке ее, подверженном всем случайностям и переживаниям, свойственным линии фронта, едва ли облегчает работу всех высших учреждений области.

Базирование на одну лишь железнодорожную ветку Киев – Фастов поневоле заставляет задуматься также и о прочности подобного положения. В самом деле, малейший неуспех на ближайших к Киеву боевых участках неизбежно заставляет думать о необходимости своевременной эвакуации как грузов, так и учреждений, дабы аппарат военного и гражданского управления мог быть своевременно перемещен в новое, безопасное от боевых переживаний место.

Надо полагать, что такое положение вещей неизбежно отражается и на продуктивности работы, если не военной, то гражданской части управления.

Вместе с тем пребывание центра командования войсками области на выдвинутом в сторону противника передовом пункте неизбежно привлекает внимание командования к мелким перипетиям ближайших боевых участков, вместе с тем оставляя без должного внимания всю остальную, весьма длинную линию фронта¹⁴⁶.

Все вышеизложенное заставляет прийти к заключению, что несмотря на несомненное политическое значение Киева как центра Юго-Западного Края, его положение, в силу создавшейся боевой обстановки, совершенно не соответствует тому положению, которое он должен иметь в силу пребывания в нем центра военного и гражданского управления области.

Если все высказанное будет признано соответствующим создавшейся для Вооруженных Сил Юга России обстановке, то естественно возникнет вопрос, куда же именно должен быть перенесен центр управления областью.

Надо признать, что этот вопрос, который надо решить как с точки зрения боевого управления фронтом от Кременчуга на Киев и до Бердичева, так и с точки зрения гражданского управления областью представляется весьма затруднительным.

Громоздкий аппарат управления требует для своего пребывания крупного центра, а между тем таковых на правом берегу Днепра, в районе области, кроме Киева, нет ни одного. Поэтому приходится остановиться на другой данной, обусловливающей положение центра управления – железных дорогах, ведущих на юг, в район Одессы, куда, по-видимому, должно будет быть направлено все базирование области во всех отношениях.

Такими путями надо считать линии Фастов – Бобринская и Казатин – Христиновка.

По условиям все более и более осложняющейся гражданской войны первая из упомянутых линий, к югу от Белой Церкви, находящаяся под угрозой удара со стороны повстанческих банд и пролегающая параллельно реке Днепру, т. е. возможной линии фронта, является совершенно непригодной для обоснования на ней центра управления Краем. Поэтому пункт этот надо искать на второй линии или вернее на линии, соединяющей обе вышеупомянутые магистрали, т. е. на линии Христиновка – Цветково, куда и следует переместить центр управления областью.

Генерального штаба полковник фон Лампе.

22 ноября (Киев). Сегодня ушел поезд с Татой и Женей. Дай Бог, чтобы этот мой поступок был правильным.

Я настоял на том, чтобы через участок Васильков – Фастов, участок беспокойный, их провел бронепоезд… Все же спокойнее, хотя это конечно разврат.

Как назло сегодня у меня много свободного времени – обыкновенно я был весь день занят. Сейчас наше наступление на правом берегу развивается отчаянно туго, а в то же время на левом берегу части стремительно идут к Киеву. Перебросить что-либо к ним невозможно, а принять их на себя совершенно необходимо, а то они, пожалуй, и мосты проскочат.

Все больше и больше задумываюсь я над тем положением, в которое нас ставит восстание Махнои повстанческое движение. Май-Маевский уже отдал приказ, допускающий оставление Полтавы с отходом на Лозовую, то есть с открытием пути на соединение Махно с большевиками. В то же время наши отряды должны отходить от Ромодана на Кременчуг и от Гребенки на Черкассы в то время, как весь район правого берега Днепра на этом участке заполнен бандами, особенно развившимися в районе Холодного Яра между Чигирином и Бобринской (см. приложение). Положение наших отходящих отрядов будет весьма и весьма затруднительным.

Вместе с тем надо подумать и о положении нашей области – мы безусловно будем отрезаны от главных сил и получится картина¹⁴⁷.

Телеграммы

22 ноября. Нажим противника на Киев на восточном берегу Днепра продолжается, наши части медленно отходят к предмостным укреплениям. На западном берегу нами занят правый фланг ирпеньской позиции красных – деревня Княжичи. Вчера на станцию Попельня ворвалась банда человек в 60 и захватила телеграфный аппарат. Железнодорожное движение налаживается, однако наличие сырых дров не позволяет развить, поезда ходят медленно, сила паровоза не вся используется. «Красная газета» сообщает, что рязанская Чрезвычайка приговорила к расстрелу Булыгина, царского министра и контрреволюционера, приговор приведен в исполнение, имущество поступило в пользу городского исполкома.

Администрация Бердичевского уезда выехала из Киева к месту служения: начальник уезда, командир городской стражи со штабами. В Радомысле под влиянием крестьянских восстаний в тылу большевиков состоялся съезд, присутствовало значительное число коммунистов, украинских боротьбистов. Появление в Киеве ростовской газеты «На Москву» вызвало нападки местной печати. «Киевский вестник» под заглавием: «Кому это нужно» пишет протест против опубликования документов о деятельности мирового еврейства, становясь на горячую защиту Якова Шифа и раввина Магнуса, приводя обычные обвинения в тенденциозности, называя документы бредом. Банды, оперирующие в районе Голтвы, по слухам, приняли организацию, подобную двум советским полкам, некоторые банды одеты в английскую форму.

23 ноября. Части Киевской области сегодня перешли реку Ирпень на всем фронте к западу от Киева, тесня противника, обойденного одновременно с юга. Красные отходят, взяты трофеи, захвачены орудия, пленные поражают унылым видом, оборванны, все голодны, надеялись с занятием Киева добыть еду на вновь влитые пополнения, лишь несколько дней тому назад прибывшие в полки, с радостью сдаются в плен, наступление продолжается и одновременно сдерживается сильный натиск противника на левом берегу Днепра, с востока. Оригинальное изобретение – во время частного отхода явилась необходимость эвакуировать 2 аэроплана с аэродрома близ Киева, погода препятствовала полету, паровоза не было, положение становилось критическим – начальник отряда поставил гондолы аппаратов на платформы, плотно привязав, дали толчок и при помощи пропеллера платформа пошла со скоростью 70 верст в час, скорость регулировалась тормозом платформы, оригинальный поезд легко брал подъемы, на станциях получал путевки как настоящий поезд – аэропланы были своевременно увезены. Уголовной полицией арестован Эпштейн, большевистский комиссар киевского казначейства. При налете банды на Березань зверски убита помещица Бакланова, осталась сирота дочка. «Правда» печатает мнение Троцкого о Муравьеве: авантюрист, заявивший себя эсером, чтобы примазаться к большевизму, Хлестаков, фанфарон, сам выдвинул свою кандидатуру командующего против Краснова, при нем организована пятерка из солдат и матросов с задачей при подозрении ликвидировать Муравьева. Полевой суд приговорил есаула Михайлова, командира партизанского отряда за грабежи на пути Киев – Кременчуг в деревнях Дымер, Рокун, Бородянка, в последней ограблен молочник и застрелен по приказанию Михайлова, который приговорен теперь к расстрелянию. Политическим отделом Новороссии арестованы генералы Генштаба: Литовцев и Галкин по большевизму и Секира – по петлюровщине. Прибывший из Москвы очевидец расстрела 67 из Национального центра рассказывает, что расстрел произошел всенародно в Кремле в 4 часа дня, народ начал волноваться, раздались крики: «Изверги, палачи», раздался рев толпы народа, народ после казни разогнан пулеметами. «Московские известия» в целях пропаганды продаются по 70 копеек, в номере от 23 сентября шиф. 211 передовая: «Заговор шпионов Антанты и Деникина» и список расстрелянных 67, в числе них своеобразное обвинение 17-й, Якубовская Мария – находилась в связи с агентом Колчака (подлинник статьи в приложении).

23, 24 ноября (Киев). Вчера наши части перешли Ирпень и сбили противника, который пошел так же легко, как отходили под его натиском и наши.

Словом, противники друг друга стоят. Один напор с какой-либо стороны – и противник катится назад как по наклонной плоскости.

Однако такое положение только в некотором отношении неправильно – положение Киева – на восточном берегу наши части отошли к самым Броварам и оттуда до самой Гребенки – более чем на 120 верст у нас нет ни одного человека.

Я считаю, что противник будет неизбежно делать попытки обойти Киев с юга, тем более что в районе Васильков – Киев неблагополучно по бандам. Во главе их стоит Дьяков – в общем, это порядочное нахальство орудовать в самом ближайшем тылу.

Хороши и офицеры – в Смеле явно пропагандируется стремление в «Народную Армию» какого-то батьки, говорили опять о выборном начале. К югу от Канева орудуют банды Выскворки, бывший штабс-капитан Добрармии Высмаров. Хорошо.

Я продолжаю считать, что наше положение все еще весьма и весьма сложно. Сейчас банды, сосредоточенные в районе Бобринской, нашего тылового узла, больше 6000 человек напали на ст. Каменку и заняли ее. В Бобринской у нас только 15-й терский пластунский батальон. Хотя пребывание там таких малых сил указывает на инертность банд, но когда-нибудь это должно кончиться, и наше главное внимание волей-неволей перенесется с фронта в тыл, и тыл далекий, как уже произошло у Шиллинга.

25 ноября (Киев). Сегодня я слышал интересную вещь. Английская миссия ездила к галичанам и там за обедом, совершенно уверовавши в германской ориентации галичан, от одного из них услышала определенные уверения, что как только они оправятся – они организуют восстание против Добрармии.

Кажется, Шульгин был прав, говоря, что вся эта сдача – есть дело германской игры.

А бандами в Кременчуг-Черкасском районе руководит немецкий офицер Гаазе, сидящий чуть ли не в Кременчуге.

Наше положение выправляется – наступление между Ирпенем и Здвижем идет, к сожалению, превращаясь вместо обхода во фронтальный удар, а на левом берегу, у Броварова, красные уже третий день бездействуют по совершенно непонятным мне причинам. Кажется мне, опасения за Киев грозят оказаться пуфом – положение «паникера», кажется, останется за мной.

Сегодня сразу написал две статьи: «Зеленое движение» и «Необходимая мера». За первую меня могут притянуть к ответу, вторая написана по поводу приказа Деникина от 18.XI, к сожалению, дошедшего до нас только сегодня – будь он вовремя – я бы не проиграл третьего дня в Яхт-Клубе 4000.

Тата вопреки моим советам все-таки перешла со станции Белая Церковь в местечко, а там сыпной тиф, да и я боюсь за направление Яготин – Переяслав – Канев, мало-мальски деятельный противник непременно проявил бы там активность.

Конечно, я и волнуюсь. А впрочем, где бы ни были Тата и Женя, я всегда найду плохую сторону и буду за них волноваться – это уже вне всяких сомнений.

26 ноября (Киев). Сегодня получено известие, что взявшие Бердичев галичане от одного намека на контрудар рассеялись и собрались кучками в тылу, что заставило и наши части отойти от Бердичева. Хорошее приобретение мы сделали. Это, кажется, вроде румын, с которыми быть врагами – значило выставить три корпуса, а иметь их друзьями нам стоило трех армий, не говоря уже о морали и т. п. Таким образом, наш удар на Коростень едва ли может развиваться, а это значит Киев… а впрочем, подождем еще, почему-то противник держит себя пассивно на левом берегу. Не перед бурей ли это затишье?

Телеграмма

26 ноября. Третий день идет интенсивное наступление наших частей на запад, противник, оказывая упорное сопротивление, отходит по Житомирскому шоссе к ковельской желдороге, введены в бой бронепоезда и бронеавтомобили. Нами сегодня пройдена станция Немешаево, вчера занята деревня Ясногородка, Мотыжин и ряд других, захвачены орудия и пленные, оборванные, голодные, пополнения только что влиты. В районе станции Гребенка наши отходившие части перешли также в наступление и теснят противника к Пирятину. В Киеве 21-го ноября на Крещатике выброшен пук свежеотпечатанных номеров «Коммуниста». Помещение оцеплено – оказалось, что это центральное бюро Профсоюза, задержано 134, большинство евреи, имели руки в типографской краске. При проверке документов освобождено 89, обнаружены запасы большевистской литературы, зарегистрированы большевики боротьбисты и меньшевики, объединившиеся в стремлении захвата в руки рабочих организаций и свержении власти Добрармии. На многих заводах произошли собрания, вынесены протесты против укрывания под видом профсоюза большевистской деятельности. Драгомировым приказано произвести полное переосвидетельствование офицеров, запрещено принимать призывного возраста в общественные и гражданские учреждения. В Нижнем Новгороде взорван центральный склад огнеприпасов Восточного фронта. В Киеве объявлена мобилизация фельдшеров до 45 лет включительно и медиков 4 и 5-го курса. В гарнизоне Смелы среди офицеров, по слухам, обнаружено украинское течение. В Киеве, за полным отсутствием читателей, закрылась украинская газета «Проминь», что значит луч.

Сегодня чувствую себя физически плохо, а потому ворчу. Наконец завтра в 12 часов окончательно будут разделены участки фронта и Бредов будет в Киеве только гостем – то хорошо для дела, будет меньше истерии.

Жизнь сложна – вчера в 11 часов вечера в 2-х домах расстояния от нашего штаба ограбили офицера. Куда идти дальше? Ведь тут мы всегда ходим для переговоров по аппарату. Весело.

Да, времена мы переживаем. Мне иногда страшно становится, когда я подумаю, что ведь очень тяжелого мы еще ничего не пережили, т. е. в узком смысле Тата, Женя и я – а что только может случиться.

Мрачно на душе, мрачно кругом, небольшой успех на нашем ближнем фронте, но я не могу жить только им, а Белгород уже потерян, Харьков под ударами – когда же этому конец? Иногда мне хочется одного конца – конца собственного, только бы сразу.

А в общем тяжелее и тяжелее – хоть и стыдно, но кажется, сил больше не хватит.

27 ноября (Киев). Наступил кризис и с другой стороны – бой идет недалеко от Броваров, т. е. в 20 верстах от города на восток. Выстрелов не слышно, а потому население спокойно.

У меня настроение отчаянное. Почему-то меня не покидает холодный ужас за здоровье Таты, т. к. в Белой Церкви свирепствует сыпной тиф. Я чувствую холод, когда думаю о возможности болезни Таты, и одна эта возможность совершенно нарушает мое равновесие. Сегодня не спал по другой причине – допускаю возможность, что в случае нашего отхода мы промахнем Белую Церковь.

Это с одной стороны. А с другой – наша операция на правом берегу при наличии ничтожных сил поражает меня своею бессмысленностью. Что даст нам владение Коростенем, как отзовется оно, да и самое удержание Киева на общем положении, раз ни у кого нет сил для развития хорошего удара. По-моему, сейчас задача Главного командования – или сохранение сил или организация сильного удара. А тут, настаивая на нашей операции на правом берегу, Главное командование только напрасно тратит и без того слабые и дорогие силы.

Словом, я не вижу смысла в том, что мы делаем. Единственное решение – сократиться на подходящем нам по масштабу пространстве и там набираться сил и порядка, а то наш теперешний масштаб нам совершенно не по карману и мы на это только даром тратим силы и средства, которые бы нам еще очень и очень пригодились. A все равно нам придется ликвидировать наши украинские дела.

Сегодня были вырезаны две роты кегсгольмцев и гвардейских стрелков в Пуховке и Ржевке близ Киева – завтра то же самое вспыхнет и по всему правому берегу Днепра. Вопрос только времени, а по сути это совершенно неизбежно.

Я чувствую, что болезнь моя либо вообще моя психика понизилась, либо влияет необходимость ведения войны вместе с Татой и Женей, но я стал мало пригоден для моего дела и мне бы следовало бросить его. Самое правильное – это вновь удалиться в небытие, а может, и обратиться к политической деятельности, которая в тех рамках, что я ее вел, весьма меня удовлетворяла. Может, я это и сделаю по окончании киевской операции, т. е. подам рапорт, что пользоваться отпуском считаю недобросовестным, а здоровье мое еще не настолько восстановилось, что продолжать ту трудную задачу, которая на мне лежит и которая требует исключительной энергии, которую я дать не могу.

Сегодня была у меня жена Филатова В., который был сотрудником «Возрождения». Его арестовала контрразведка. По ее словам, он при большевиках направил свою деятельность к спасению художественной старины. По справкам же в контрразведке оказалось, что он под фамилией Волгина был чуть ли не большевистским комиссаром по ликвидации церквей и монастырей.

Жаль мне ее, бедную. Видел я ее в первый раз, говорит, что только что перенесла сыпной тиф.

Много горя сейчас на свете, много слез, и порой является сознание, что я не имею права предаваться таким мыслям, как сейчас.

28, 29 ноября (Киев – Фастов). Вчера пережили очень неприятный день. Наши части все больше и больше откатывались к Днепру, из обхода свежих частей (16 стрелк. полка) не только ничего не вышло, но он, попав под пулеметный огонь, потерял командира и 2 батареи и отошел к мостам. На меня этот факт произвел удручающее впечатление – надежда была только на свежие части. Конечно, я не ждал какого-то удара на Бахмач, но все же думал о возможности откинуть противника от Киева. Факт же неуспеха резерва доказывает мне с поразительной ясностью, что мы потеряли Киев. Правда, я и сам не ожидал, что события пойдут так быстро. 27-го мы потеряли Бровары, о чем я совершенно откровенно написал в официальном сообщении 28-го, что навело на публику панику, а 28-го уже бой шел на самом левом берегу реки или почти в городе, сегодня же, по сведениям, снаряды рвались уже на Печерске.

Свое мнение я заявил совершенно откровенно Генкварму, Наштарму, а потом и Драгомирову. Последний особенно трудно принял это. Утром в 10 на докладе я сказал ему, что Киев потерян, в двенадцать с половиной было назначено совещание, где было решено отдать приказ «в полной тайне», т. е. держать его в запасе, в 18 часов, когда я понес проект приказа на подпись, он был формулирован «на случай вынужденного отхода войск генерала Брелова от Киева», а в 19 часов было получено приказание закончить погрузку в 23 часа. События шли скорым темпом – на улицах были отлично слышны ружейные и пулеметные выстрелы, не говоря уж об артиллерийском огне.

Город опять переживает тяжелые дни.

В общем, хотя я и давно считал Киев потерянным – но мне было тяжело бросать его. Воображаю, как тяжело было старику Драгомирову. Ведь Драгомиров и Киев – это не Драгомиров и Умань и наоборот.

Часа в 2 мы погрузились, часов в 6 поехали, а в 6 ч. 10 м. встали. Дрова сырые, паровоз не чищен – медленность страшная – еле-еле. При таких условиях эвакуация Киева – вещь совершенно невозможная. Благодаря непонятному упрямству Драгомирова, который отлично давно мог разрешить эвакуацию, а сам оставаться на месте – мы потеряли колоссальное имущество, да и людей немало попадет в руки большевиков.