Текст книги "Метро 2033: Крысиный король"

Глава 5. Шестеренки

Крохотная комнатка вмещала письменный стол, несколько стульев и узкий несгораемый шкаф, лишенный одной створки. При этом довольно смело именовалась кабинетом. Впрочем, что еще надо для работы пытливому уму, кроме нескольких амбарных книг, лежащих на столе, бумаги, упаковки которой были сложены у дальней стены, и заточенных карандашей, высовывавшихся из стеклянного стакана?

Девушка, сидящая за письменным столом, находилась здесь не по собственной воле. Она вновь, как раньше, ощутила себя пленницей, заключенной в темницу. Когда она была маленькой девочкой, то проводила в этой комнате, казавшейся ей скучной и унылой тюремной камерой, дни напролет.

Первое время девочка никак не желала мириться со своей тяжелой участью: надзиратель, который находился здесь же, в камере, кроме ужасной пытки скукой, заставлял учиться писать и читать. Она плакала, искала возможность выбраться и пыталась разжалобить своего тюремщика, выпросить у него хотя бы часик свободы.

Она знала, как распорядиться этим долгожданным часиком! Страдая от скуки и мечтая о свободе, девочка планировала наперед каждую минуту, чтобы потом, когда надзиратель поддавался на уговоры и открывал дверь, ведущую на станцию, не тратить ни секунды на размышления о том, что следует предпринять. Чтобы запомнить каждое мгновение, проведенное за пределами ее темницы.

Едва дверь за ее спиной захлопывалась, пленница опрометью кидалась прочь, обегая все уголки на станции, где только могли быть ее друзья. Собирая вокруг себя ватагу сверстников, она вмиг заражала их своим задором, сжигая за несколько часов весь пыл, накопленный за целый день заточения. Дети из нескольких разрозненных группировок, разделившихся по возрасту, полу или личным интересам, под ее руководством сбивались в единое целое, превращались в организованную банду, держащую в страхе все взрослое население станции.

Назад, в темницу, она всегда возвращалась вовремя. Таковы были условия сделки. Лишь изредка, заигравшись в прятки или в казаки-разбойники, неподвижно застыв в укрытии или с азартом разыскивая товарищей, следуя по нарисованным мелом на стенах и на полу стрелкам, девочка слегка опаздывала.

Все изменилось в один прекрасный день, а может, вечер. Она этого уже не помнит, да и трудно различать время суток, когда часы липнут друг к другу, словно мухи, скопившиеся на липкой ловушке.

Все изменилось, когда маленькая пленница поняла, что у нее есть особая сила, которой она уже давно научилась владеть, сама того не замечая. Раньше она использовала свою силу только для того, чтобы распланировать долгожданный час обещанной свободы, продумать каждую его секунду и живо вообразить все то, чем она будет заниматься. Теперь же она сообразила, что силу можно использовать и для того, чтобы скоротать время заключения. Именно тогда девочка начала додумывать. Не наполнять скучную жизнь яркими образами, не подменять реальность красочными картинками, а лишь чуточку домысливать. Как оказалось, жизнь и так была полна интереснейшими сюжетами и событиями, нужно было лишь немного присочинить. Капельку фантазии – и она уже не была пленницей, комнатка переставала быть тюрьмой, а надзиратель больше не был строгим и непреклонным.

Он превращался в омраченного думами короля-полководца, вынужденного день и ночь корпеть над планом сражения с жестоким врагом за свою территорию. Карандаши в стакане становились остро заточенными копьями, ждущими часа битвы, а две высокие стопки упаковок бумаги выглядели башнями замка, возвышающимися за спиной полководца. Сама же пленница превращалась в принцессу, желающую помочь отцу в предстоящей битве.

И она помогала, как могла – рисовала воинов, оружие и снаряжение. Мечи и доспехи – все, что могло понадобиться армии короля в грядущих битвах. Девочка заваривала отцу колдовское грибное зелье и осваивала грамоту, чтобы однажды возложить на себя полномочия по управлению королевством.

Иногда к королю приходили посетители – послы соседних королевств. Тогда принцесса была свидетельницей того, как решались судьбы держав. Выстраивались торговые пути, назначались цены товарам, подписывались договоры. Принцесса встречала гостей и дарила им свои рисунки. Когда послы уходили, она слушала рассказы отца о чужих королевствах. Отец называл их станциями.

Оказалось, что их много, а ее королевство по сравнению с некоторыми – маленькое и бедное. Поэтому, чтобы выжить, им приходилось вступать в союзы с другими, иногда очень невыгодные. Искусство выбирать союзников и договариваться с ними о наиболее выгодных условиях король называл политикой.

Вскоре, когда маленькая принцесса подросла, король стал учить дочь политике, позволяя ей поддерживать его в разговорах с послами и даже принимать некоторые важные решения.

Когда принцесса стала совсем взрослой, настолько, что король уже стеснялся обнимать ее и ласково гладить по плечам и волосам, как раньше, было решено выдать ее замуж за человека, который занимал важный руководящий пост в армии одного из сильнейших королевств.

Кристина откинулась на стуле, закрыла глаза, промокнула рукавом платья бусинки повисших на ресницах слез. Попыталась вспомнить, как легко ей было раньше додумывать происходящее в рабочем кабинете ее отца. Ничего не вышло. Сейчас трудно было вообразить, что ее жизнь – сказка.

В дверь постучали – отнюдь не с целью получить разрешение войти, а чтобы предупредить заключенную о визите. Легонько звякнули друг о друга ключи. Раздался громкий щелчок, и дверь отворилась. Зашел Борис.

Грузный и неловкий, он заполнил собой всю комнату. Сунул связку ключей в карман и сцапал ближайший стул. Тот тоскливо и протяжно заскрипел, будто начальник охраны своей обильной массой выдавил из него стон.

– Натворила дел, племянница. – Борис шумно выдохнул, поерзал на стуле, повертел головой, разминая хрустящую шею.

Девушка поморщилась, не скрывая отвращения. Каждое движение дядьки было неуклюжим и шумным. Кристине он всегда казался гигантским младенцем, так и не освоившим координацию движений.

– Нечего сказать? – Тот оперся о стол. – Что же ты с женихом такой покладистой не была? Как вообще в твою светлую головушку пришла идея отравить его прямо на станции?

– Ты думаешь, это я хотела его отравить? – вспыхнула она.

– Брось отпираться! – Борис вперил в племянницу тяжелый взгляд. – Не будь дурой. Давай по-человечески поговорим. Чем он тебе не угодил?

– С тобой – по-человечески? – Кристина рассмеялась. Смех вышел наигранным, но дядю все равно проняло. Лицо его покрылось багровыми пятнами.

– Да, со мной! Прекрати истерику! Ведешь себя, как последняя эгоистка. Я сам не в восторге от этой затеи. Меня от этих зеленых воротит, знала бы ты, как! Какой нормальный мужик от бабы да от водки откажется? Вот только жить, как жили, я тоже не хочу. Батя рассказывал, как мы двадцать третий пережили? Про брюшной тиф в двадцать пятом?

– Ничего не изменится. – Кристина опустила взгляд на ящик письменного стола, припоминая его содержимое. – Для Выборгской. Мы даже не знаем, что Власову от нас на самом деле нужно. Только идиот поверит в то, что Империя налаживает торговлю с Северной Конфедерацией.

– Умная какая, – цокнул языком дядя, – батя твой – идиот, значит.

– Ты сам веришь? – Девушка опустила руки, приоткрыла ящик и принялась ворошить содержимое, перебирая цветные карандаши.

– Я верю… – Борис замолчал и, не вставая со стула, повернулся к карте метрополитена, висящей на стене справа от стола. – … что Выборгской нужен этот союз. На любых условиях.

Он грузно поднялся, упершись руками в бедра, взял со стола цветной карандаш и, подойдя к карте, принялся заштриховывать пустой белый кружок, около которого было написано «Выборгская», зеленым цветом.

Кристина, нашедшая в ящике искомый предмет, резко поднялась из-за стола, подошла к карте.

– Ты не интересуешь Власова как женщина, – произнес Борис, – если тебя пугает это. Ваша свадьба – символический жест. Жест доброй воли. С его стороны, конечно же.

Девушка нерешительно подняла руку и застыла, будто дожидаясь, пока дядя закончит раскрашивать кружок, чтобы вслед за ним сделать с картой то, что она считает нужным.

– Но теперь я не знаю, как вернуть его расположение после того, как невеста попыталась его отравить, пусть и чужими руками. – Борис остановился, заштриховав кружок Выборгской наполовину. – Вряд ли он так легко отступит от своих планов. Наша станция ему нужна. Но вот нужна ли ему теперь ты?

Начальник охраны с сомнением покачал головой, отвечая на собственный вопрос.

– Ты видела, он не привык прощать проступки. – Кончик зеленого карандаша вновь уткнулся в недокрашенный кружок. – Боюсь представить, что ждет тебя. Но я обещал брату, что позабочусь…

Кристина глубоко вздохнула и, задержав дыхание, шагнула за спину дядьке, занеся над ним руку. Будто пружина с необработанным, острым и опасным краем, рука распрямилась, разрывая горло Бориса.

Начальник охраны захрипел, раскрыв рот в беззвучном крике. С приоткрытых губ сорвалась розовая ниточка слюны, повисла и оборвалась. Фонтанчик алой крови окропил карту метрополитена, заливая разветвленную схему линий.

Кристина попятилась, оставляя в шее Бориса маленький нож для бумаг с круглой деревянной ручкой и узким, немногим шире шила, лезвием. Кровь, бившая толчками из его шеи, заставила ее отступить к дальней стене.

Девушка в ужасе уставилась на собственные руки, словно недоумевая, как все это вышло. На руках была кровь. Несколько капель упало на подол платья, оттеняя его белизну. На фоне крови свадебное платье цвета старой скатерти казалось белым, словно поле, припорошенное молодым январским снегом.

Начальник охраны пошатнулся, облокотился о стену, замахал рукой около шеи, пытаясь поймать нож за рукоятку, но напрасно – рука впустую хватала воздух. Борис стал сползать по стене, оставляя на карте метрополитена кровавые разводы, осел на пол, ноги его задрожали.

Кристина сцепила ладони в замок, будто бы пряча окровавленные пальцы, попятилась, наткнулась на противоположную стену, замерла.

Сердце рвалось из груди. Его удары гулко отдавались в висках. В сознании крутился вихрь мыслей о том, что следует делать дальше, и о том, чего не следовало делать совсем. Вспомнилась последняя оборванная фраза Бориса. Что он обещал ее отцу?

Девушку затошнило. Упав на четвереньки, она поползла к стулу, зацепилась коленом за подол, неловко попыталась высвободиться. Платье с хрустом порвалось. Непрочный, ранее уже порванный и подшитый подол оторвался и повис, призывая не то взяться за иголку с ниткой, не то закончить начатое.

Рассмотрев на кружевном подоле пятна алой крови, Кристина принялась ожесточенно его отрывать. Через минуту дело было сделано. Укороченное платье, почти не испачканное кровью – лишь пара пятен, едва заметных в скудном свете масляной лампы, – призывало броситься прочь с места преступления. Оторванный окровавленный подол лежал поодаль.

Девушка поднялась на ноги, приблизилась к бездыханному телу. Преодолевая тошноту, залезла в карман штанов, достала связку ключей. Приоткрыв дверь, попыталась хоть что-то разглядеть сквозь щель. Все, что она смогла увидеть – отблески далекого огня и неясное мельтешение на платформе. Отступив назад, она стала размышлять, что можно прихватить с собой из кабинета.

Бумага, карандаши. Какая-то мелочовка в ящиках письменного стола. Тетради, скрепки, батарейки. Батарейки пригодились бы, но куда их положить? Руки и так заняты ключами. Масляная лампа на столе. Источник света точно понадобится. Глупо блуждать по станции в потемках, натыкаясь на всех подряд. Так можно и на Власова наткнуться. Даже если тот и не считает, что это невеста пыталась его отравить, ничем хорошим для нее эта встреча не закончится. В лучшем случае Эдуард ее схватит и приставит для охраны своего человека. Потом найдут Бориса, и беды не избежать.

Кристина подошла к карте метрополитена, внимательно рассмотрела ее в свете лампы. Первым делом в глаза бросалось большое кровавое пятно и несколько отдельных красных островков, однако, если пристально вглядеться, можно было различить линии, обозначающие туннели, и прочесть названия станций. Оборвав края карты, плотно приклеенные к стене скотчем, девушка сложила бумагу и спрятала в декольте.

Держа в одной руке лампу, а в другой – громоздкую и неудобную связку ключей, она вышла из кабинета и тут же оказалась лицом к лицу с Кузнецовым – личным охранником Бориса.

Кузнецов – мужчина средних лет, невысокого роста, но жилистый и крепкий, не то бывший мент, не то бандит, а скорее, и то и другое сразу, коротко зыркнул на нее прищуренным глазом, сгреб в объятия и, не говоря ни слова, потащил через платформу. Кристина, чувствуя предательскую слабость в ногах, не упиралась. Куда бы ни тащил ее охранник, сейчас это было лучше, чем если бы он обнаружил труп своего шефа.

Они лавировали в потоке людей, снующих по станции взад-вперед. Кузнецова узнавали, поспешно уступали дорогу. Удивленно косились вслед странной парочке.

– Что Власов? – набралась смелости девушка.

– Что Власов? – повторил охранник в своей привычной манере, будто ему требовалось время на осмысление простейшего вопроса.

– Разобрался, кто хотел его отравить?

– Хрен знает, веганцы ищут остальных челноков, которые были с рыжим. Те, не будь дураками, хорошо заныкались или деру уже дали.

– А меня?

– А что – тебя?

– Меня ищут? – Кристине показалось, что Кузнецов сбавил шаг, увидев двух веганцев, вошедших в хибару неподалеку от них.

– Зачем? Власов думает, Борис тебя закрыл.

Охранник явно избегал встречи с веганцами. Прислонившись к палатке, он грубо одернул девушку, не позволяя ей высунуться.

– Ты мне поможешь? – Кристина увидела непонимание в глазах своего конвоира и решила попытать удачу. – Борис сказал, ты поможешь.

– Ну, уж хрен, ключи он тебе отдал, вот еще держи. Хватит с тебя. И так скажи дядьке спасибо, что отпустил.

Кузнецов снял со спины небольшой, туго набитый рюкзак, надел на девушку. Покопался в нем, достал что-то и накинул ей на плечи прямо поверх рюкзака.

Длинный плащ-дождевик прикрыл свадебное платье. Кристина натянула капюшон, скрывая лицо. Не поднимая головы, держа в поле зрения лишь ноги охранника, она шла за ним, приноравливаясь к его шагу. Они то едва не бежали, то замирали на некоторое время, скрываясь за палатками и хибарами. Лишь оказавшись в изогнутом коридоре, пол которого находился под уклоном, Кристина поняла, что они идут к герме.

– Дальше сама. – Кузнецов забрал лампу и ключи, сунул ей фонарик, отпер служебный вход гермы.

– Почему Борис меня отпустил? – Кристина осмелилась задать волнующий ее вопрос, только стоя перед открытой дверью, готовая в любой момент сорваться с места и броситься вверх по эскалатору.

– Почему? – Охранник нахмурился. – Он не сказал?

Девушка неопределенно пожала плечами.

– Боится, что муженек живого места на тебе не оставит. Дядька все-таки.

Кристина закусила предательски задрожавшую губу, кивнула и пошла прочь. Еще некоторое время, не веря в происходящее, она ожидала окрика Кузнецова или даже выстрела в спину. Ожидала и гадала, что же все-таки задумал Борис.

Помочь ей бежать, а потом остановить и тем самым выслужиться перед зелеными? Или дядя и правда считал, что это она хотела отравить Власова, и, испугавшись разборок с веганцами, решил, что меньшим злом будет отпустить ее на все четыре стороны? О том, что Борис все-таки пожалел племянницу, думать было невыносимо стыдно. И все же его последние слова, оборванные ударом ножа, эхом звучали в голове.

Кристина не дождалась ни выстрела, ни окрика. Когда Кузнецов захлопнул за ней дверь и несколько раз повернул ключ, она поняла, что ей и впрямь помогли сбежать с Выборгской.

Остановившись перед эскалаторами, девушка залезла в рюкзак, оценивая скудные припасы. Рюкзак оказался тем самым, с которым она попыталась покинуть станцию, когда ее задержал Чита. Если Борис оттуда ничего не выложил, значит, там остались вещи, которые она собирала сама. То, что она сумела тайком раздобыть на станции, не привлекая к себе лишнего внимания: немного сухарей, сушеных грибов и вяленого мяса, две пластиковые фляги с водой, нож, запасные батарейки, спички, несколько таблеток сухого горючего, противогаз и единственный фильтр к нему.

Небогато, но лучше, чем ничего. Вот только вместо костюма химической защиты – прорезиненный плащ-дождевик. Дозиметра, чей тревожный трескучий голос каждую минуту напоминал бы ей о том, что она подвергается радиационному облучению, тоже не было. Как и оружия. Пистолет остался у Леонида.

Зато было в рюкзаке кое-что еще. Напоминание о том, что у нее есть цель, что нежелание выходить замуж за Власова – не просто блажь и каприз. Напоминание, что в ее жизни уже есть человек, который ждет ее и любит. Человек, предупреждавший о том, что веганцы могут прийти за ней. Человек, которого от Кристины сейчас отделяло несколько станций.

Девушка достала пузырек, сильно напоминающий флакон с духами из былых времен. Закутавшись в плащ, надела рюкзак и противогаз. Груз за спиной, давящие на плечи лямки и ограниченный обзор напомнили, что прогулка предстоит нелегкая. Сделав несколько пробных вдохов и выдохов, Кристина распылила содержимое флакона на плащ, густо покрывая каждый сантиметр прорезиненной ткани.

Наверху она никогда не была. Однако путь, который предстояло пройти, был ей известен. Тот, кто ждал ее на поверхности, подробно описал дорогу от Выборгской до места встречи. Опасности, с которыми ей предстояло встретиться, он также расписал в красках.

По его словам выходило, что наиболее безопасный путь – по туннелю на Площадь Ленина, где ее встретили бы их общие друзья, вывели бы наверх и помогли бы добраться до возлюбленного. На случай, если все же придется подниматься с Выборгской, ей был оставлен флакон с бесцветной жидкостью, лишенной запаха. Вернее, запаха, который мог бы почувствовать человек.

Кристина вновь, как в далеком детстве, ощутила, что реальность утрачивает очертания, позволяет воображению смягчить и размыть свои жесткие рамки, придавая происходящему зыбкость. Она чувствовала себя принцессой, сбежавшей от узурпатора и тирана, желающего насильно взять ее в жены, захватить ее родное королевство и установить в нем жестокие порядки и законы. В реальность Кристину вернул вид засохшей крови на руках.

На город легла ночь, встретившая гостью резкими порывами ветра и хлесткими ударами дождевых струй. Казалось, что дождь льется отовсюду. Капало с неба, с ржавых крыш умирающих домов, с голых деревьев, впавших в кому на зиму и еще не успевших ожить. Ручьи из водосточных труб бежали вдоль поребриков, просачивались сквозь сливы заросших мхом канализационных люков.

Сильный ветер заносил дождь внутрь вестибюля. Кристина поежилась, затянула резинки капюшона, спрятала руки в карманы плаща. О перчатках она не подумала. Фонарь зажигать не стала, помня наставления возлюбленного. Он предупреждал, что лучше покидать станцию днем, когда обитатели вестибюля, выбравшие это место для своего гнезда, находятся на охоте. Если же придется уходить ночью, стоит воспользоваться его подарком. Вести себя следовало очень осторожно, не привлекая внимания хищников.

Достигнув середины помещения, она заметила гнездо. В лунном свете можно было разглядеть скопление слабо шевелящихся, жмущихся друг к другу тел.

Кристина продолжала путь к выходу, держа гнездо в поле зрения. Под ногами предательски захрустело стекло. Она замерла. Хруст утонул в шуме дождя. Девушка зашагала смелее. Одно из тел зашевелилось активнее, вскинуло вверх лапы, поднялось. Мутант бесцеремонно прошел по спящим товарищам, замер, завозился лапами в районе волосатого паха, пожурчал, повернулся в сторону Кристины.

Девушка присела, притаившись за кучей старого хлама. Мутант вытянул шею, будто бы принюхиваясь. На какой-то миг Кристина пожалела, что использовала жидкость из флакона. Пригнувшись к самому полу, она оперлась на руки и постаралась незаметно выглянуть из-за кучи, чтобы держать проснувшееся существо в поле зрения. Когда девушка не обнаружила его на прежнем месте, сердце у нее екнуло.

Пытаясь отыскать мутанта, Кристина разглядывала кучу спящих созданий. Жутких, лохматых, похожих на людей, но лишенных привычных пропорций. Длинные торсы, короткие задние лапы. Мощные и длинные передние.

Рев. Безумно громкий, леденящий душу, воздействующий сразу на все органы чувств, заставляющий даже закрыть глаза оттого, что в них начало двоиться. Рев мутанта, предостерегающий соплеменников, принуждающий их пробудиться, встрепенуться, оглянуться в поисках опасности. Вспомнились рассказы о дне Катастрофы и воющих по всему городу сиренах, от которых кровь стыла в жилах.

Девушку схватили и встряхнули, поставили на ватные, чужие, больше не принадлежащие ей ноги, поволокли. Она запнулась и упала, но ее продолжили тащить. Содрогаясь всем телом от отвращения, она запустила пальцы в густую, свалявшуюся шерсть и попыталась разжать чужие, длинные пальцы.

Кристину подтащили к гнезду и бросили в объятия других устремившихся к ней лап. Поймали, перехватили, легко и ловко принялись передавать от одного к другому, обнюхивая страшными мордами с выпирающими челюстями, обломанными неровными клыками, заходящими за верхнюю губу, с впалыми, словно бы у черепов, носами, с резко очерченными надбровными дугами.

Обнюхав добычу, мутанты успокоились. Немного побродив по вестибюлю, они улеглись в гнездо, выстланное обрывками шкур. Собачьих, о чем можно было догадаться по валяющимся тут и там черепам.

Собравшись в гнезде, твари продолжили прерванный сон. Мутант, обнаруживший Кристину и поднявший тревогу, уложил ее рядом с собой, словно ребенок – любимую игрушку. Потом придавил ее тяжелой лапой и заснул.

Кристина не могла сказать, сколько прошло времени с момента ее поимки до того, как лучи утреннего солнца, пока еще холодного и неприветливого, заглянули в вестибюль станции Выборгская.

Часы она умудрилась где-то потерять, хотя до выхода за герму они точно были у нее на запястье, а по субъективным ощущениям, прошла целая вечность. И все это время девушка не смыкала глаз, разглядывая окружающих ее чудовищ, их длинные когти и желтые клыки.

Мутанты начали ерзать, просыпаясь, пихая друг друга в спины и морды. Ночь отступала, унося с собой страх, на который у Кристины больше не было сил. Страх сменился отстраненным безразличием. В какой-то момент внутри что-то оборвалось, словно лопнула струна.

Обитателей гнезда было семеро. Самые крупные – ночной сторож, не отпускающий ее от себя, и беременная самка с набухшим пузом. Помимо размеров, от остальных членов стаи их отличал пепельно-голубой окрас. Еще четверо – меньшего размера, серые. Седьмой, тоже серый, остался лежать на собачьих шкурах бесформенной массой.

Присмотревшись к мертвому телу, Кристина разглядела несколько пулевых ранений. Один из мутантов, занятых потрошением оброненного ночью рюкзака, заметил ее интерес к погибшему товарищу. Подскочив, он грубо толкнул девушку лапой в грудь, отстраняя от тела.

Ночной сторож, вмиг встрепенувшись, одним прыжком оказался в эпицентре конфликта и огрел агрессивного собрата арматурой, которую сжимал в лапе. Злой и уверенный в своих силах, он казался вожаком, принимающим решения за всю стаю. Сопроводив наказание тихим рыком, он повернул морду к Кристине, принюхался, затряс арматурой над головой и застучал себя лапой в грудь.

– Ты тут самый крутой, понятно, чур, я с тобой дружу.

Покачнувшись от толчка в спину, она обернулась. Самка, придерживающая одной лапой тяжелый живот, другой замахнулась для удара.

– Ты против? На правах жены, надо думать? – Девушка истерично хихикнула.

Беременная угрожающе оскалилась, зарычала. В следующий миг рык сменился звонким верещанием, когда вожак, подошедший сзади, схватил ее за патлы и грубо оттащил от Кристины. Принюхавшись к девушке, он ударил себя в грудь, что-то коротко сообщив, и утробно зарычал на самку.

Та некоторое время бодалась с самцом взглядом, позволяя себе тихий, отрывистый рык, затем отвела взгляд и опять злобно оскалилась, глядя на Кристину. Вожак замахнулся арматурой, но самка тут же развернулась вполоборота и присела, пряча от удара набухший живот.

Арматура ударила ревнивицу по шее и вновь взлетела вверх, но Кристина встала между вожаком и беременной, пытаясь остановить удар. Самец недоуменно рыкнул, зашевелил складками около носа, повертел мордой, ловя неощутимый для самой Кристины запах, исходящий от ее плаща, обработанного из подаренного флакона.

– С химией не поспоришь, – констатировала девушка и тут же испуганно произнесла: – Ты чего, перестань!

Вожак, копошащийся свободной рукой в районе волосатого паха, надвигался на Кристину. Она ощутила, как страх вернулся вновь. В следующую секунду самец отвлекся на молодую особь, подвернувшуюся не вовремя, и принялся мутузить ее арматурой. Та запрыгала вокруг обидчика, не решаясь проявлять агрессию, но и не собираясь подставляться под удар. Еще через некоторое время вожак отвлекся на вяленое мясо, которое один из мутантов нашел на дне рюкзака.

Воспользовавшись моментом, Кристина уверенным шагом направилась к выходу. Недовольный рык застал ее уже у дверей из толстого стекла, покрытого трещинами. Дверь не поддалась. Девушка опасливо покосилась на мутантов. Вожак упругой походкой шел в ее сторону, негромким рыком призывая остальных следовать за ним.

Кристина подошла к основанию стены, доходившей ей до груди, быстро сняла плащ, набросила поверх нижней части оконной рамы, из которой торчали острые осколки стекла. Мельком оглянулась.

Вожак, сообразив, что новый член стаи решил ее покинуть, опустился на четвереньки и пустился в погоню. Кристина подтянулась, закинула ноги на стену, увидела протянутую к ней волосатую лапу и спрыгнула, оказавшись на улице.

В последний момент она успела прихватить плащ. Мутант зарычал, ударил лапой по раме и тут же отшатнулся от стены, припал губами к ладони, мотнул головой, будто выдергивал зубами занозу. Кристина разглядела мелькнувший в его зубах тонкий, длинный осколок и, воспользовавшись неожиданной форой, бросилась бежать.

* * *

– Ты чего здесь? Леня дежурить должен. – Дед вошел на балкон, плотно затворив за собой дверь. – Буди его, соснешь еще пару часиков.

– Я подежурю, ему по голове нехило прилетело.

– Смотри сам. – Командир уселся на табуретку. Покосился на портативный дозиметр, висевший на гвозде, потом на противогаз в руке.

Старый противогаз со шлангом он сменил на ГП-5 из найденной в квартире заначки. В квартире они ходили без масок, доверившись дозиметру. Логово Шах оборудовал по уму: щели заткнуты, вентиляция перекрыта, окна целы. А вот выходить на балкон без противогаза Дед запретил. Но теперь, похоже, передумал.

– Жить можно. Хочешь, сними. С погодкой подфартило. Ветра нет, да и пасмурно. Было бы солнечно, с непривычки глаза бы сожгли.

Николай поерзал, разминая затекшие мышцы. Стянул с лица резиновую маску. Осторожно принюхался, не вдыхая глубоко, будто бы перед ним парило облако смертельно опасного газа. Некоторое время боролся с собой, но все же вновь натянул резиновую маску на лицо.

– Хватит для начала. – Якорь запалил вонючую самокрутку, выдыхая дым ему в лицо, – на первой вылазке всегда боязно. Я, когда первый раз в залазе был, потом воды с йодом напился.

– От радиации? – заинтересовался Штык.

– От нее, родимой. Правда, не моя прихоть. Был у нас в бригаде командир, Йодом звали. Думаю, за что, и так понятно?

Николай кивнул.

– Это у него, значит, обычай такой был: после первой вылазки новичков йодом угощать. Проверка на крепость организма. Меня потом дня три наизнанку выворачивало.

– Может, йод был просроченный?

– Штык, ты совсем дурак? – Дед сделал долгую паузу, но, не дождавшись ответа, продолжил. – Ясен пень, просроченный. Да я и свеженьким траванулся бы.

– Странный обычай. – Николай попытался отвлечь командира от обсуждения своих умственных способностей.

– Это да, бригадир у нас немного того был. Он и сам йод внутрь употреблял. Говорил, что в нужных пропорциях оно только с пользой.

– Как он в залазы ходил со своими странностями?

– Диггеры вообще странные ребята, Штык. Кто в здравом уме из метро вылезет? А Йод хорошим диггером был. Вот только когда мы ребят теряли, сам не свой становился. Мы брагу пили, ребят поминали, а он йод разведет в нужных пропорциях и хреначит, будто с вылазки запасной набор почек приволок.

– Что с ним стало? – поинтересовался Николай.

– Отравился насмерть. – Якорь щелчком отправил окурок в долгий полет. – Когда мы с вылазки с ним вдвоем вернулись. Шах нам халтурку подкинул. Данные раздобыл, где склад был, на котором до Катастрофы армейские сухпайки собирали. Кое-что, конечно, жрать я бы лично побоялся, но там одних только галет на год хватило бы, чтобы целую станцию кормить.

– Мутанты? – Штык, глядя на поникшего Деда, гадал, что лучше – перевести тему или дать выговориться.

– Сами лоханулись. – Якорь тяжело вздохнул. – Здание было в аварийном состоянии. Сложилось, когда мы внутри были. Уходили, значит, впятером, а вернулись вдвоем.

– Йод тоже вернулся? – уточнил Николай.

– Ненадолго он вернулся. Я с горя напился и недосмотрел за ним. А он, значит, как привык, йод стал пить, поминая оставшихся наверху. В нужных пропорциях, по стакану за человека.

– Считал себя в ответе за них, – произнес Штык, – правильный был мужик.

– Правильный, – кивнул Дед, – со своей шестеренкой в голове.

– С чем?

– С шестеренкой, – повторил Якорь, будто решив, что собеседник его не расслышал, и, спохватившись, объяснил. – Была у нас такая кухонная философия. Понимаешь, у каждого есть внутри шестеренка, как в часах, круглая, с зубчиками. Только поэтому человек что-то делает. Живет, мечтает, любит, дерется. Потому что шестеренка его двигаться заставляет. Цепляет зубчиком за самое сокровенное и вращает. Согласен?

– Наверное… – Николай неуверенно наморщил лоб.

– Вот, – продолжил Дед. – Каждый человек с другим связан, потому что у всех внутри – шестеренки. Своей шестеренкой можно других в движение привести, если она у тебя настолько сильно вращается, что твоего завода на всех хватит. Теми же людьми, у которых нет ни желаний, ни целей, управлять проще простого. Их шестеренки в любую сторону готовы вращаться, только дай завод и знай крути свою что есть мочи.

– Батя рассказывал про Катастрофу – ну, как все случилось. Путано очень, скорее всего, и сам точно не знал. Но понятно, что это было решение нескольких человек. Самых властных. Несколько человек руками остальных сделали это. – Николай кивнул в сторону разбитого павильона Выборгской.