Текст книги "В поисках социалистического Эльдорадо: североамериканские финны в Советской Карелии 1930-х годов"

«Мы приехали строить социализм»

Как уже отмечалось, леворадикальные настроения были достаточно широко распространены среди американских финнов, и очень многие из них искренне верили в возможность построения социализма в Советском Союзе. В воспоминаниях иммигрантов можно отыскать массу примеров, свидетельствовавших о глубокой вере людей в справедливое общество, которое уже существует по другую сторону океана. Для них земной шар, как убеждали агитаторы, действительно крутился в ту сторону, в которую его поворачивали большевики[202]202
  Ranta K. Arpi korvassa… S. 42.


[Закрыть]. Пропаганда достижений СССР была поставлена с большим размахом. Особо сильное впечатление на людей производил документальный фильм о жизни в Советской Карелии «Старое и Новое», демонстрировавшийся в США и Канаде[203]203
  Tuomi K. The Karelian Fever. P. 63.


[Закрыть]. Это была мечта, в которую хотелось верить, и агитаторы вполне искренне рисовали перед благодарными слушателями картины всеобщего равенства и братства, о которых многие, впрочем, имели достаточно смутное представление: «В Карелии нет лентяев и белоручек. Все занимают равное положение, а чиновники не носят белых воротничков и фетровых шляп, как в капиталистических странах»[204]204
  Цит по: Kero R. Suuren Länteen. S. 278.


[Закрыть].

Чем абсурднее выглядели аргументы агитаторов, тем глубже порой оказывалось их воздействие, особенно на детей и молодежь. В одной из финских школ агитатор рассказывал о будущем царстве рабочих, всеобщем братстве и равенстве. Когда дети спросили, откуда у него такие сведения, коммунист ответил, что ему рассказал об этом Карл Маркс, который приезжал в Финляндию и беседовал с ним на летних праздниках в 1930 г.[205]205
  Ibid. S. 36.


[Закрыть] Конечно, подобные рассказы и коммунистические идеалы родителей не могли не сказаться на восприятии детьми окружающей действительности. Иммигрант Калле Ранта вспоминал, что отец постоянно рассказывал ему о Марксе, Энгельсе, Ленине и о новой власти рабочих в России, где нет никаких кризисов и безработицы. «Я часто сидел с угрюмым видом и чувствовал, что скоро водоворот капитализма поглотит все мои надежды и планы. Как ни нелепо звучит, но именно это отражало мое тогдашнее отношение к миру»[206]206
  Ranta K. Arpi korvassa… S. 41, 36.


[Закрыть]. Мейми Севандер, дочь Оскара Коргана, которой к моменту переезда семьи в СССР было 11 лет, во всех своих книгах указывала, что идеологические мотивы и связь североамериканских финнов с коммунистическими и социалистическими организациями являлись главными причинами карельского исхода.

Можно не сомневаться, что среди тех, кто когда-то покинул Финляндию по политическим соображениям, оставалось много людей, верных своей мечте о коммунизме и мировой революции. Советская Карелия виделась для них местом воплощения этой мечты в жизнь. Те, кто писал в газеты: «Мы приехали в Советский Союз для того, чтобы вместе с вами строить социализм»[207]207
  Красная Карелия. 1932. 28 марта.


[Закрыть], не лукавили; они действительно так думали, по крайней мере поначалу. Весьма активная пропагандистская кампания, развернутая левой печатью и предшествовавшая вербовке, принесла свои плоды. Отметим, однако, что, по нашим примерным подсчетам, из всей массы переселенцев коммунисты составляли менее 15 %[208]208
  Такала И. Р. Финны в Карелии и России. С. 38.


[Закрыть]. Эти данные косвенно подтверждаются и действиями компартий США и Канады, руководство которых вводило ограничительные квоты для выезжающих в Карелию членов партии в 15–20 %[209]209
  Efremkin E. ‘Karelian Project’ or ‘Karelian Fever’? P. 67.


[Закрыть].

Кроме того, никакая пропаганда даже среди радикально настроенных слоев иммигрантов не смогла бы оказаться столь действенной, не разразись Великая депрессия. Политические и идеологические мотивы, несомненно, сыграли свою роль при принятии людьми решений о переезде, но на первом месте всё же стояли экономические причины. Это относится практически ко всем иммигрантам из Канады и большинству переселенцев из США. Во многих воспоминаниях и интервью рисуется примерно одна и та же картина:

В Финляндии был голод… Тогда папа решил поехать в Америку. Он уехал в 1926 году, а мама в 1927 году. Поехали они в Канаду, говорили, что там рабочие нужны на лесозаготовки. Там они хорошо жили, я имею в виду в материальном плане. У отца было две лошади, две коровы, дом; в скале они вырубили огромные холодильники – тогда же не было таких, как сейчас. Финны жили колонией. Они во всем друг другу помогали. С местными (канадцами) и другими поселенцами не очень много общались. Конечно, сложно было, так как языка совсем не знали. А многие и вообще учить не хотели. Когда родились мы с братом, родители уже более или менее встали на ноги. У них было крепкое хозяйство, стабильная зарплата у отца, но все-таки Америка совсем чужая была. Потом, в начале 1930 года началась безработица. А по радио и в газетах всё время звали в СССР, социализм строить. Тогда родители и решили ехать в Россию[210]210
  Интервью с Тойни Прянню. Петрозаводск, май 2003 г., хранится в архиве Лаборатории по проблемам скандинавских стран и Финляндии Петрозаводского государственного университета.


[Закрыть].

Во время кризиса жизнь стала очень и очень тяжелой. Мой муж всё время пытался найти работу. Если в месяц ему удавалось проработать хотя бы неделю, это было большой удачей для нас[211]211
  Tommola E. Uuden maanrakentajat. P. 267.


[Закрыть].

В Америке мы жили в Детройте – это автомобильный город. Отец работал на заводе «Форд», а мама подрабатывала у одного миллионера. У него и свои слуги были, но мама приходила дополнительно два раза в неделю и убиралась. Жили неплохо. Был свой форд, но тогда у всех машины были. Жили мы в своих домах… Потом в Америке началась безработица. Очень тяжело было. Отец уходил каждый день искать работу, а возвращался усталый, голодный. Мама сначала спрашивала каждый день: «Ну, как?» Он лишь вздыхал… А потом мама и спрашивать перестала[212]212
  Интервью с Карло Ранта. Матросы, июнь 2003 г., хранится в архиве Лаборатории по проблемам скандинавских стран и Финляндии Петрозаводского государственного университета.


[Закрыть].

Вербовщики убеждали людей в том, что «гораздо лучше строить своими руками социализм в Карелии, чем страдать в эксплуататорской стране от голода и безработицы»[213]213
  Nevalainen P. Punaisen myrskyn suomalaiset. S. 277.


[Закрыть]. Левые газеты апеллировали и к чувству долга – русские товарищи сражаются не только за свою свободу, но и за свободу всего пролетариата; в свою очередь американские рабочие должны своим трудом помочь в укреплении революционных достижений[214]214
  Hovi R.-L. Amerikansuomalaisten maanviljelyskommuuni Etelä-Venäjällä // Turun Historiallinen Arkisto. 1971. Vol. XXV. S. 283.


[Закрыть]. Но для людей, угнетенных безработицей и страхом за будущее детей, гораздо важнее были другие аргументы: «В СССР все имеют равные возможности. Здесь нет ни одного нищего, ни один человек не ложится спать голодным, нет очередей за хлебом; оказывается бесплатная медицинская помощь, выплачиваются пенсии престарелым, предоставляются санатории и дома отдыха рабочим»[215]215
  Интервью с Карло Ранта.


[Закрыть].

Усиливали действие пропаганды и рассказы очевидцев, посещавших Карелию в качестве гостей, делегатов конференций и т. д. Побывавшие в Петрозаводске рассказывали о высоких заработных платах и низких ценах, об уверенности людей в завтрашнем дне, что производило сильное впечатление на людей, живших в постоянном страхе перед будущим. Одна из иммигранток Айно Стренг, например, вспоминала:

Объявление о прощальном концерте в зале рабочего объединения в г. Портланд, штат Орегон, в связи с отъездом в Карелию Тойво и Хилмы Тасанен.

Источник: НАРК Ф. Р-3631. Оп. 1. Д. 1. Л. 1

Наш сосед Хенрикссон приехал из Карелии. Он говорил: «Заработные платы в Карелии очень хорошие. Лесной рабочий зарабатывает в среднем 12 и далее 20 рублей в день. А квалифицированные рабочие получают по меньшей мере 600 рублей в месяц…» Я спросила: «А сколько там стоит жизнь?» Хенриксон ответил: «Скажу так: бутылка водки стоит семьдесят копеек». Это выглядело сказочно! Семьдесят копеек! Никто не знал, что это значит в канадской валюте, но сопоставление ясно показывало, как всё дешево[216]216
  Boucht C. Onnea etsimässä. S. 41.


[Закрыть].

Для канадских финнов главным было то, что в Карелии можно было найти работу, которой они лишились здесь, а вместе с ней высокую заработную плату и дешевую жизнь. Напомним, что основная волна финской эмиграции в Канаду – это первая половина 1920-х гг. Многие до депрессии еще не успели как следует обустроиться в чужой стране, и потеря работы для них оборачивалась катастрофой. Иммигрантов увольняли первыми, к тому же финны трудились в наиболее пострадавших во время кризиса отраслях – строительстве, лесной, горной промышленности и сельском хозяйстве.

Для большинства переселенцев из США экономические причины также стояли на первом месте, однако они не ограничивались только угрозой безработицы. Если основной поток иммигрантов из Канады составляли финны, потерявшие работу во время кризиса и находившиеся в бедственном положении, то социальный состав переселенцев из США был гораздо более пестрым. Многие из них принадлежали к достаточно обеспеченным слоям населения, о чем свидетельствовали взносы в машинный фонд и имущество, которое переселенцы везли с собой. Большинство имело собственные дома и машины, что считалось уже нормой в финской иммигрантской диаспоре США. Встречались среди переселенцев и богатые люди: в личных карточках некоторых значились такие сведения, как «владелец собственной адвокатской конторы», «хозяин фермы ценностью в 20 тысяч долларов», «собственник авторемонтной мастерской стоимостью 8 тысяч долларов» и т. д.[217]217
  Kero R. Suuren Länteen. S. 272.


[Закрыть]

Для этих людей, уже многого добившихся в Америке, важными мотивами к переезду были не только желание найти достойную работу по специальности, но и обеспечение своей старости и будущего детей. Возможность дать детям образование, от дошкольного до высшего, причем на финском языке, становилась для многих семей одним из решающих аргументов в пользу переезда в Карелию. Дагнэ Сало, приехавшая с родителями в Петрозаводск в 1931 г. и ставшая впоследствии заслуженным учителем Карелии, вспоминала:

Почему родители решили иммигрировать? Отец до этого был два года безработным… Я окончила среднюю школу, брат мой восемь классов… Мне пятнадцать лет, будет шестнадцать, очень трудно найти работу без специальности, а денег нет, чтобы учиться дальше. У брата то же самое, в той деревне, где он жил, средней школы нет. Сможет ли он устроиться где-нибудь, чтобы пойти в среднюю школу? То есть передо мной и перед Тойво было пусто. Неизвестно, что и как… Поэтому как только мы приехали в Петрозаводск, на третий день отец меня отправил в финскую девятилетку[218]218
  Интервью с Дагнэ Сало // Устная история в Карелии. Вып. 2. С. 55–56.


[Закрыть].

Переезд в Карелию вполне благополучных в экономическом отношении семей во многом можно объяснить и тем, что практически никто из иммигрантов абсолютно не представлял себе реального положения вещей и страны, куда они ехали. Конечно, далеко не все безоговорочно верили вербовщикам, тем более что те, как правило, изначально предупреждали о трудностях, которые ждут иммигрантов. Им не обещали золотые горы сразу по приезду, а напротив, говорили о проблемах со снабжением, жильем, советовали взять с собой достаточное количество одежды, предметов домашнего обихода, рабочих инструментов, поскольку многого в Карелии просто нет. Матти Тенхунен, которого впоследствии часто обвиняли в обмане, с самого начала предупреждал переселенцев: «Мы нуждаемся в действительных работниках, а не в искателях счастья и благополучия. Советский Союз – это не дом отдыха для престарелых… Вам надо привыкнуть есть черный хлеб вместо белого… Вы не получите ни мяса, ни масла, ни многих других продуктов, которые вы привыкли видеть на своем столе…»[219]219
  Peltoniemi T. Kohti parempaa maailmaa. Helsinki: Otava, 1985. S. 106.


[Закрыть]

Многие иммигранты понимали, что жизнь в Советском Союзе будет непростой. По воспоминаниям Мириам Ноусиайнен, которой в момент переезда в Карелию было восемь лет, перед отправлением отец сказал ей: «Допивай свое молоко, мы едем туда, где ты его очень долго не увидишь…» Много лет спустя она говорила: «Сейчас я не могу представить, как мог отец решиться поехать с двумя маленькими детьми в страну, где, как он прекрасно знал, не было никаких условия для нормального существования? О чем он думал? На что надеялся?»[220]220
  Middleton A. Karelian Fever: Interviews with Survivors // Journal of Finnish Studies. 1997. Vol. 1, no. 3. P. 179.


[Закрыть] Такие вопросы впоследствии задавали многие, и объяснить, пожалуй, это можно лишь одним: то, с чем переселенцы столкнулись в реальности, среднестатистический американец, привыкший к определенному, пусть даже и невысокому по американским меркам уровню жизни, просто не мог себе представить. Тем более что часто о трудностях говорили лишь мимоходом, подчеркивая их временный характер. Главный же упор в агитации делался на обеспечение стабильной работой и заработной платой и на построение скорого счастливого будущего. И эти обещания стабильности и уверенности в завтрашнем дне в бескризисном обществе вдохновляли людей на переезд.

Помимо политических и экономических причин не следует забывать и культурный фактор. Большинство финнов, уехавших когда-то с родины в поисках работы и лучшей доли, нашли себе занятие за океаном. Но Америка так и не смогла заменить им отечество, что еще острее ощущалось в условиях кризиса. Этническая и культурная изолированность финнов, языковые проблемы и подозрительное отношение властей из-за их политического радикализма еще острее ставили вопрос об интеграции в американское общество. Многие решали этот вопрос отъездом. В то же время для тех, кто сражался на стороне красных в Гражданской войне и активно участвовал в деятельности коммунистических организаций в Северной Америке, возвращение в Финляндию – где компартия была официально запрещена – было проблематично. Для многих других это было равносильно капитуляции, поскольку дало бы повод для насмешек со стороны тех, кто изначально не советовал ехать в Новый Свет. Многим просто некуда было возвращаться.

И в этой ситуации Карелия становилась еще более привлекательной. Она была географически близка к Финляндии, имела такую же природу и климат, и финский был в ней вторым официальным языком. Как вспоминала Айно Стренг: «Мы были очень довольны, что едем в финноязычную Восточную Карелию. Нам было радостно осознавать, что Финляндия так близко. Лишь большой лес был между нами»[221]221
  Boucht C. Onnea etsimässä. S. 41.


[Закрыть]. В газетных статьях, посвященных Советской Карелии, действительно много внимания уделялось развитию финского языка, национальной культуры и той поддержке, которую республиканские власти оказывали финским переселенцам. Вербовщики утверждали, что в Карелии финны будут занимать не последнее, а первое место среди иммигрантов, они получат новый, высокий статус именно благодаря своей принадлежности к финской нации[222]222
  Ranta K. Arpi korvassa… S. 36; Pogorelskin A. Why Karelian Fever? S. 25.


[Закрыть]. И многие действительно были полностью уверены в покровительстве и всеобщей любви, которые они найдут на новой родине. Некоторые даже смеялись над ехавшими в Карелию шведами, не понимая, что те будут там делать, абсолютно не зная финского языка[223]223
  Boucht C. Onnea etsimässä. S. 60.


[Закрыть].

Следует учитывать и такую распространенную в финской диаспоре культурную ценность, как корпоративность. Во многих воспоминаниях можно найти тому свидетельства: «В Детройте было много финнов. Все мы помогали друг другу. Еще там была очень сильная коммунистическая партия. Многие наши знакомые в ней состояли, хотя и не все понимали смысл идей. Но у финнов просто так принято, если твой сосед или хороший знакомый советует где-то участвовать, то почему бы и нет…»[224]224
  Интервью с Карло Ранта.


[Закрыть] Это в полной мере можно отнести и к принятию решений о переезде в Карелию. Для многих важным аргументом было то, что все вокруг уезжали, и они решали, что лучше присоединиться к соседям, родственникам и друзьям, чем остаться одним в Америке[225]225
  Интервью с Робертом Маннером // Устная история в Карелии. Вып. 2. С. 137.


[Закрыть]. «Мой отец хотел переехать, он так решил, и мы переехали. Отец не вступил в партию, но многие его друзья были коммунистами и переехали в СССР. Финны жили вместе, как единая семья, и все решили ехать строить социализм. Отец сделал то же самое»[226]226
  Интервью с Гуннаром Ингстремом. Чална, июнь 2003 г., хранится в архиве Лаборатории по проблемам скандинавских стран и Финляндии Петрозаводского государственного университета.


[Закрыть].

Были среди иммигрантов и те, кто надеялся округлить свой капитал, занявшись предпринимательством на новом месте. Были и откровенные авантюристы, искатели приключений. Продолжение поисков Эльдорадо в наибольшей степени свойственно именно тем, кто уже однажды искал его и не нашел.

Энтузиазм и предвкушение перемен испытывали все переселенцы, даже те, кто не слишком верил пропаганде коммунистической печати. При отправлении кораблей люди кричали «ура» и пели Интернационал. Тяжелое многодневное путешествие многим запомнилось именно этим небывалым подъемом и восторженным ожиданием чего-то светлого и радостного. «Мы ехали строить социализм, мы ехали в свободную страну, где нас встретили как лучших друзей!» – вспоминал 70 лет спустя Юрьё Мюллюхарьо[227]227
  Интервью с Юрьё Мюллюхарьо. Петрозаводск, май 2002 г., хранится в архиве Лаборатории по проблемам скандинавских стран и Финляндии Петрозаводского государственного университета.


[Закрыть]. Никто не знал, какие трудности ожидают их впереди.

Глава 4
Крах переселенческой политики

Первые впечатления и первые трудности

Организованный характер эмиграции в Советскую Карелию позволил Комитету технической помощи Cоветской Карелии получить специальные условия у одной из пароходных компаний, осуществлявших трансатлантические перевозки. Основным перевозчиком, совершавшим рейсы с группами североамериканских финнов, стала шведская компания Svenska Amerika Linjen (Шведско-американская линия). Ее пароходы «Грипсхольм», «Дроттнингхольм» и «Кунгсхольм» ходили по маршруту Нью-Йорк – Галифакс – Гётеборг, откуда переселенцев поездом доставляли до Стокгольма, и затем на пароходе «Кастельхольм» в Ленинград[228]228
  НАРК. Ф. Р-685. Оп. 2. Д. 64, 69, 246, 300.


[Закрыть]. Эта компания перевезла в СССР не менее двух третей иммигрантов. Чтобы получить столь выгодный контракт, ее руководство заключило соглашение с Комитетом технической помощи Карелии о выплате ему комиссии в размере 11,5 американских долларов за взрослого пассажира и 5,75 – за ребенка из групп, организованных комитетом. Эти отчисления стали важной доходной статьей в бюджете комитета[229]229
  НАРК. Ф. Р-690. Оп. 1. Д. 19/213. Л. 67. Нам неизвестно, какую цену на билеты согласовал Комитет карельской технической помощи со Шведско-американской линией, но в 1931 г. официально объявленная минимальная цена на маршруте Нью-Йорк – Гётеборг на борту парохода «Кунгсхольм» составляла 165 долларов США: Steamboat Bill. 1988. No. 45. P. 7.


[Закрыть]. Некоторые группы отправлялись из Нью-Йорка рейсами других компаний до Лондона или Гамбурга, откуда их перевозили в Ленинград пароходами Совторгфлота[230]230
  НАРК. Ф. Р-690. Оп. 1. Д. 19/213. Л. 60, 68, 97; Ф. Р-685. Оп. 2. д. 69, л. 26


[Закрыть]. Из Ленинграда в Петрозаводск ехали, как правило, в жестких вагонах без удобств.

Схема трансатлантического маршрута Шведско-Американской линии.

Источник: НАРК. Ф. Р-685. Оп. 2. Д. 127. Л. 14

Упоминается в документах и группа американских финнов, добиравшаяся до Карелии через Владивосток и Транссибирскую магистраль[231]231
  НАРК. Ф. Р-685. Оп. 2. Д. 99. Л. 26.


[Закрыть]. Можно предположить, что это были жители Западного побережья, которые самостоятельно организовали группу для переселения.

Переезд был тяжелым, но то, что видели переселенцы по прибытии в СССР, заставляло сразу забыть о трудностях долгого пути. Первая реакция на советские реалии, которая упоминается почти во всех интервью и воспоминаниях, – это культурный шок, разочарование и бесконечное удивление.

Мы ехали все вместе. Было много финнов, почти весь корабль был полным. Помню, что мы ехали через Швецию. Путешествие длилось несколько дней… Взрослые и дети пели всё путешествие. Это было замечательно. Мне было всего лишь семь лет, но я помню это. Родители были счастливые, верили, что всё будет хорошо. Мы прибыли в Петрозаводск. Вокзал был грязный. Мама надела красивое платье, однако ступенек не было, и мы прыгали с камня на камень. Мама упала в грязь и начала плакать. Отец сказал: «Это твой коммунизм». Это мое первое впечатление. Сначала мы жили на улице Лесной. Там было много бараков. Это был действительно город бараков[232]232
  Интервью с Кертту Ниеми. Петрозаводск, октябрь 2002, хранится в архиве Лаборатории по проблемам скандинавских стран и Финляндии Петрозаводского государственного университета.


[Закрыть].

В СССР мы плыли на корабле, через Ленинград. Что меня сразу поразило, так это то, что встречающий нас мужчина первым делом сказал: «Не раскрывайте рты, смотрите за своими кошельками и сумками, иначе без всего останетесь!» Родители тогда страшно удивились, мама даже спросила: «А разве в СССР воруют?» Он рассмеялся и ничего не ответил. Петрозаводск нас встретил неприветливо. Моя первая мысль была: «Как же здесь грязно». Улицы были деревянные и очень узкие. Всю дорогу до дома мама молчала, а когда увидела наш новый дом, то заплакала…[233]233
  Интервью с Тойни Прянню.


[Закрыть]

Как только приехали в Ленинград – это было 27 мая 1933 г., нам сразу сказали: «Держите свои карманы и чемоданы, в России очень крепко воруют». Потом поехали на поезде в Петрозаводск. Нас поселили сначала на Голиковке, здесь в бараке жили несколько месяцев. Барак был неуютный. Вообще, у родителей шок был. В это время многие финские семьи ссорились, женщины обвиняли мужей, зачем те привезли их в СССР[234]234
  Интервью с Карло Ранта.


[Закрыть].

Необходимо отметить, что столь негативные впечатления были характерны для взрослых иммигрантов. Дети иначе воспринимали новую жизнь. Мейми Севандер, в то время десятилетняя девочка, вспоминала свою первую встречу с Петрозаводском так:

29 апреля 1934 года поезд приближался к Петрозаводску. На подступах к городу открылась необычная панорама: в основном деревянный город, на утреннем солнце поблескивали купола, в центре города дымила высокая труба. Но главное, отчего дух захватывало – огромное озеро. Это очаровало нас, привыкших жить на больших водоемах – озере Верхнем и на Атлантике. И название какое-то чудное, трудно произносимое: Петрозаводск. Суть его отец нам тут же объяснил – Peter’s Factory. Одним словом, всё предвещало нечто новое, интересное, кроме ужасного вокзала, куда вскоре подкатил поезд[235]235
  Севандер М. Североамериканские финны в Карелии // Краевед: Сборник статей. Петрозаводск: Verso, 2007. С. 141.


[Закрыть].

Двенадцатилетнему Карло Ранта, в отличие от перепуганных родителей, тоже казалось, что «всё не так уж плохо: мы получали из Инснаба хлеб и масло, бегали целыми днями на улице, что еще надо?»[236]236
  Интервью с Карло Ранта.


[Закрыть]

Первое знакомство с советскими чиновниками и советской бюрократической системой происходило у иммигрантов на таможне, и эти впечатления для многих стали откровением, наложившим отпечаток на всё дальнейшее восприятие окружающей их новой действительности. При вербовке переселенцам говорили, что они могут беспошлинно провезти с собой продовольствие, одежду, предметы быта из расчета двухгодичного потребления, а также нужные для работы механизмы и инструменты. И люди везли с собой всё необходимое для обустройства на новом месте вплоть до двуспальных кроватей, комодов, велосипедов, пишущих и швейных машинок, фотоаппаратов, граммофонов, музыкальных инструментов и бейсбольных бит.

На самом деле вопрос о нормах беспошлинного ввоза товаров обсуждался очень долго – Главное таможенное управление, Наркомвнешторг и СНК КАССР согласовывали список вплоть до 1933 г.[237]237
  НАРК. Ф. Р-690. Оп. 1. Д. 19/213. Л. 33–35, 37, 44–48.


[Закрыть] Как следствие, на таможне нередко возникали недоразумения. В одном случае большая группа финнов, отплывшая в СССР из Нью-Йорка 25 сентября 1931 г., по прибытии в Гётеборг, сложив последние доллары, закупила велосипеды для Карелии. Велосипеды до места не доехали, поскольку были конфискованы ленинградской таможней[238]238
  Луома А. О моей семье // Устная история в Карелии. Вып. 2. С. 146.


[Закрыть].

Помимо бюрократических трудностей, иммигрантам приходилось сталкиваться и с прямым беззаконием. Иногда багаж конфисковывался без каких-либо объяснений или досматривался без участия иммигрантов, никаких квитанций они не получали и, лишь прибыв на место, обнаруживали пропажу многих вещей. Набор изъятого или украденного отражал нехватку самых базовых промышленных товаров СССР: это могли быть поношенные рубашки, старая обувь, чулки, баки для белья, ведра и даже детские горшки[239]239
  НАРК. Ф. Р-685. Оп. 1. Д. 124. Л. 32.


[Закрыть]. В отдельных случаях пропадал весь багаж, и на все просьбы разобраться следовал один ответ: «Таможенное управление сообщает, что никаких вещей на имя указываемого адресата не поступало»[240]240
  Там же. Оп. 2. Д. 19/252. Л. 136.


[Закрыть].

Порой таможенники занимались даже откровенным шантажом. У Айно Отто, приехавшей в Карелию в мае 1933 г., были конфискованы практически все вещи, вплоть до старых платьев и одеял. После неоднократных попыток женщины вернуть свой багаж начальник таможни открыто заявил ей, что для этого надо уплатить «лично ему дополнительную государственную пошлину в инвалюте»[241]241
  НАРК. Ф. Р-685. Оп. 1. Д. 121. Л. 4.


[Закрыть]. Решить все эти проблемы удавалось лишь после вмешательства карельских властей и лично Э. Гюллинга, у которого и искали защиты иммигранты[242]242
  Там же. Д. 6/27. Л. 18.


[Закрыть]. Едва ли удивительно, что после подобной встречи с советскими реалиями многие североамериканские иммигранты начали терять веру в обретенное Эльдорадо.

Было несколько случаев, когда сразу после переезда в Карелию глава семьи умирал или становился инвалидом (как правило, после инцидентов на производстве), и оставшиеся члены семьи оказывались в подвешенной ситуации: социальные выплаты от советского государства были им не положены, а уехать обратно не было средств. Для этих целей в мае 1931 г. Переселенческое управление основало специальный фонд, складывавшийся из пожертвований других переселенцев и отчислений от продажи привезенного ими оборудования[243]243
  Там же. Д. 3. Л. 71–73.


[Закрыть]. Однако более поздние архивные документы, в первую очередь жалобы ставших инвалидами иммигрантов на отсутствие какой-либо помощи из официальных источников, свидетельствуют о неэффективности этой инициативы[244]244
  Там же. Д. 23/262. Л. 6, 54.


[Закрыть].

Пока иммигранты боролись со своими первыми негативными впечатлениями от советских реалий, принимающая сторона – руководство Советской Карелии – сражалась на другом фронте с противниками переселенческой программы. С самого начала, несмотря на поддержку на высшем уровне, вербовка рабочей силы в Северной Америке осложнялась сопротивлением различных советских учреждений, старавшихся замедлить или полностью остановить иммиграцию в Карелию. Причиной этого являлось как совершенно иное понимание роли приграничного региона, характерное для ОГПУ, возражавшего против вербовки граждан других государств в пограничную с Финляндией республику, так и волокита и неэффективность, отличавшие работу наркоминдела СССР, который регулярно задерживал выдачу виз. В сентябре 1931 г. Гюллинг

вынужден был обратиться в НКИД с просьбой урегулировать процесс выдачи виз переселенцам. Он писал, что с мая месяца в визах отказано 141 человеку, среди которых, кроме крайне важных для народного хозяйства специалистов, насчитывается значительная доля жен и членов семей рабочих, получивших разрешение на въезд или уже находившихся в Карелии. Подобное разъединение семей спровоцировало крайне неблагоприятные настроения среди приехавших и осложнило дальнейшую вербовку новых кадров рабочих в Америке и Канаде[245]245
  Там же. Оп. 2. Д. 64. Л. 97.


[Закрыть].

В 1931 г. карельское правительство планировало завезти в республику 2846 иностранных рабочих. Как явствует из отчетной докладной записки, план был выполнен на 58,5 % – рабочих в разные организации приехало лишь 1664 человека (без членов семей), из них североамериканских финнов было 1387, а остальные прибыли из Финляндии и Швеции[246]246
  НАРК. Ф. П-3. Оп. 2. Д. 595. Л. 18–19.


[Закрыть]. Гюллинг жаловался, что препятствия, чинимые Наркоминделом и ОГПУ, привели к потере жизненно необходимых для экономики Карелии специалистов[247]247
  НАРК. Ф. Р-685. Оп. 2. Д. 64. Л. 97.


[Закрыть]. Но органы безопасности волновало не экономическое развитие карельской республики, а совсем другое. В январе 1932 г. первый секретарь Карельского обкома партии Густав Ровио получил из Ленинграда пакет от Сергея Кирова, в котором находились «соображения ГПУ и ЛВО[248]248
  Ленинградский военный округ.


[Закрыть] по вопросу о переселенцах из Канады». В этом документе указывалось, что в Карелию прибыло уже 2 тыс. финнов из Канады и США, в 1932 г. планировалось завезти еще 10 тыс. человек, а вопрос о запретных пунктах для расселения иностранцев оставался не решенным. Высказывая в целом сомнения относительно целесообразности массового завоза в Карелию иностранной рабочей силы, авторы документа «по соображениям оборонного порядка» предлагали «считать невозможным расселение иностранцев в нижеперечисленных районах и пунктах Карелии по следующим мотивам»:

а) Кандалакшский район – наибольшее сближение с границей, плюс Нивастрой, консервный завод, подготовительные работы к постройке химкомбината, наличие кулацких поселков, железнодорожная линия.

б) Кестеньгский р-н – погранрайон, военный тракт Кестеньга-Лоухи и озерное дефиле, имеющее оборонное значение.

в) Ухтинский р-н – пограничность, насыщенность белобандитскими элементами, стратегический тракт Ухта – Кемь.

г) Западная половина Ругозерского р-на – пограничность, насыщенность белобандитскими элементами, стратегический тракт Ругозеро – Парандово.

д) Ребольский р-н – пограничность, наличие антисоветских элементов, стратегический тракт Реболы – Ругозеро.

е) Петровский р-н – пограничность, наличие больших связей с Финляндией, стратегический тракт Поросозеро – Петрозаводск.

ж) Пряжинский р-н – пограничность, насыщенность бывшими участниками авантюры, стратегический тракт Пряжа – Петрозаводск.

з) Олонецкий р-н – пограничность, наличие бывших белобандитов, важнейшие стратегические тракты Видлица – Олонец – Петрозаводск и Олонец – Лодейное поле.

и) Лоухский р-н – военный тракт Лоухи – Кестеньга, наличие заключенных УСЛАГа и проходящая по центру района ж/д линия.

к) Кемский р-н – сосредоточение заключенных УСЛАГа, торговый порт, ж/д линия, стратегический тракт Кемь – Ухта.

л) Кондопожский р-н – электрокомбинат, бумажная фабрика, лесопильные заводы и проч. Этот район считается запретным условно, так как он частично уже заселен иностранцами, но впредь считать допуск в этот район также нежелательным.

м) 60-километровая зона (30 км на восток и 30 км на запад) на протяжении Карельско-Мурманской ж/д магистрали в районах Сорокском, Тунгудском и Медвежьегорском с захватом зоны, где производятся работы по Беломорстрою и где сосредоточено громадное число заключенных УСЛАГа²².

Предложения Ленинграда не были приняты карельскими властями в полном объеме, и американские финны работали во многих вышеперечисленных районах. Тем больше оснований к торможению переселенческих процессов было у органов безопасности. С февраля 1932 г. НКИД по распоряжению ОГПУ перестал выдавать визы завербованным и рассматривать оформленные переселенческими органами анкеты. Переписка по этому поводу карельских руководителей и заместителя председателя ОГПУ комиссара госбезопасности Всеволода Балицкого весьма наглядно демонстрирует специфику взаимоотношений властей различного уровня в сталинском государстве. В ответ на запрос Гюллинга и Ровио, почему срывалось выполнение решения Политбюро по завозу американских рабочих в Карелию, что они назвали «политически недопустимым положением», Балицкий прислал следующую телеграмму:

Председателю СНК Карелии Гюллинг.

Постановлением СНК СССР от 5 марта 1931 года Вам было разрешено привлечь для лесоразработок в Карелии до 2000 лесных квалифицированных рабочих из Канады, постановлением СНК СССР от 30 марта это разрешение было распространено и на САСШ.

По 25 февраля 1932 года было дано разрешений на въезд в Карелию 2956 человекам.

Таким образом, контингент разрешенных СНК иностранных рабочих Вами уже использован, поэтому необходимо возбудить ходатайство перед инстанцией об установлении для Вас нового контингента инрабочих для лесозаготовок[249]249
  НАРК. Ф. Р-690. Оп. 1. Д. 19/213. Л. 19–20 об.


[Закрыть].

В ответ карельское руководство указало, что в этих подсчетах ОГПУ не приняло в расчет разрешения СНК СССР на ввоз дополнительно 785 рабочих осенью 1931 г. и 250 рыбаков весной 1932 г., а также подсчитало визы, выданные всем переселенцам (вместе с членами семей), в то время как квоты относились только к рабочим[250]250
  НАРК. Ф. П-3. Оп. 2. Д. 790. Л. 1–2.


[Закрыть].

В этом случае единственной инстанцией, способной повлиять на изменение ситуации, оставалось партийное руководство. В мае 1932 г. Густав Ровио направил в ЦК ВКП(б) на имя Сталина докладную записку «По вопросу о завозе рабочей силы из САСШ и Канады»[251]251
  Сохранилось два варианта записки. Одна датирована 19 мая и адресована в ЦК ВКП(б): НАРК. Ф. П-3. Оп. 2. Д. 790. Л. 1–4. Другая, от 20 мая, адресована лично Сталину: НАРК. Ф. П-3. Оп. 5. Д. 276. Л. 19–23.


[Закрыть]. В ней коротко напоминалась предыстория проблемы и далее сообщалось следующее. К 1 мая 1932 г. в Америке было завербовано 3734 рабочих, с членами семей – 6425 человек. Приехало из них в республику к середине мая 1764 рабочих, с членами семей – 3228 человек. Остальные заполнили анкеты и были готовы к отъезду, но из-за противодействия представителя ОГПУ Наркомат иностранных дел не выдал им въездных виз. Сложилось, по мнению Ровио, безобразное и скандальное положение: сотни завербованных рабочих с семьями упаковали вещи, распродали лишнее имущество и месяцами сидят на чемоданах в ожидании визы. В результате некоторые уже не имели возможности приехать, так как они за это время проели деньги, отложенные на дорогу, и билеты стоимостью около 100 долларов за человека были им просто не по карману.