Текст книги "Вещная жизнь. Материальность позднего социализма"

Машина как сущность социализма

В середине и в конце 1950‐х годов в Советском Союзе вновь пробудился интерес с техноутопическим идеям 1920‐х. Вскоре после смерти Сталина, в 1954 году, ведущие советские физики-ядерщики направили советскому правительству коллективную статью, где предупреждали, что выиграть ядерную войну невозможно и что такой конфликт способен полностью уничтожить жизнь на Земле[53]53
  Kojevnikov A. Science as Co-Producer of Soviet Polity // Historia Scientiarum. 2010. Vol. 22. № 3. P. 167–168.


[Закрыть]. Их точка зрения оказала влияние на советское руководство, и в 1956 году на ХХ съезде КПСС Хрущев опроверг неизбежность военного конфликта между странами социалистического и капиталистического блоков, заявив, что социализм вытеснит капитализм мирным путем[54]54
  Хрущев Н. Отчетный доклад ЦК КПСС ХХ съезда партии // ХХ съезд КПСС. 14–25.02.1956. Стенографический отчет. М.: Политиздат, 1956. С. 34–36; Zubok V. A Failed Empire: The Soviet Union in the Cold War from Stalin to Gorbachev. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 2007. P. 125–129.


[Закрыть]. Вследствие его заявления советские технологические объекты переместились в другую историческую плоскость по сравнению с периодом позднего сталинизма, когда акцент делался на применении технологий в военных целях. Чиновники и педагоги-теоретики постсталинской эпохи, вдохновляясь раннесоветским утопизмом, рассматривали овладение технологиями в стране как способ обеспечить СССР положение в авангарде технического прогресса – цель, неизбежно предполагавшая контроль над настоящим и будущим человечества[55]55
  Такой взгляд нашел отражение во внушительном корпусе литературы о роли советской молодежи в «научно-технической революции». См. комментированную библиографию в работе: Былов В., Минервин И. (ред.). Молодежь и научно-технический прогресс. М.: ИНИОН РАН, 1985. См. научный анализ подобных воззрений: Cooper J. The Scientific and Technical Revolution in Soviet Theory // Technology and Communist Culture: The Socio-Cultural Impact of Technology under Socialism / ed. F. Fleron. New York: Praeger, 1977. P. 146–179; Balzer H. Education, Science and Technology // The Soviet Union Today: An Interpretive Guide / ed. J. Cracraft. Chicago: University of Chicago Press, 1988. P. 233–243; Липовецкий М. Траектории ИТР-дискурса // Неприкосновенный запас. 2010. № 6. С. 213–230. Разумеется, эта черта была присуща не только Советскому Союзу. О связи между техническим образованием и перспективами национального развития в контексте других стран см.: Hecht G. The Radiance of France: Nuclear Power and National Identity after World War II. Cambridge: MIT Press, 1998. P. 23–26; Hartman A. Education and the Cold War: The Battle for the American School. New York: Palgrave Macmillan, 2008.


[Закрыть]. До 1953 года главными символами социализма оставались Сталин и коммунистическая партия. С середины 1950‐х годов на смену им пришли машины и достижения техники, олицетворявшие теперь сущность социалистического прогресса в глазах значительной части советской интеллигенции.

Благодаря советской космической программе, овладевшей массовым советским воображением с запуском «Спутника-1» в октябре 1957 года, ракеты и другая космическая техника нагляднее всего воплотили протяженное историческое время социализма. Неслучайно первое советское пассажирское судно на подводных крыльях, построенное в 1957 году и отличавшееся ультрасовременным дизайном, назвали «Ракета», как и марку наручных часов класса люкс, которые с 1961 года начали выпускать на Петродворцовом часовом заводе в Ленинграде. Тема покорения космоса занимала видное место в советских массмедиа, равно как и в творчестве писателей, художников и режиссеров, работавших в научно-популярных и научно-фантастических жанрах, включая Ивана Ефремова, Александра Дейнеку и Павла Клушанцева[56]56
  О влиянии советской программы освоения космоса на культуру см.: Mauer E. et al. (eds.). Soviet Space Culture: Cosmic Enthusiasm in Socialist Societies. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2011; Andrews J. T., Siddiqi A. A. (eds.). Into the Cosmos: Space Exploration and Soviet Culture. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2011.


[Закрыть]. Реальные и воображаемые космические технологии позволили советской публике по-новому посмотреть на отношения между людьми и технологическими объектами. Сверкающие спутники и межпланетные научно-исследовательские станции, космические корабли с экипажем на борту и сложным внутренним устройством, новейшие компьютеры и космонавты в высокотехнологичных скафандрах свидетельствовали о тесных взаимоотношениях тел и машин, их слиянии как необходимом условии технического и социального развития. В следующие десятилетия сфера советских космических образов служила полигоном для установления, апробации и определения культурной границы между человеком и техникой[57]57
  Golubev A. Affective Machines or the Inner Self? Drawing the Boundaries of the Female Body in the Socialist Romantic Imagination // Canadian Slavonic Papers / Revue canadienne des slavistes. Vol. 58. № 2. P. 141–159; Орлова Г. Физики-ядерщики в борьбе за космос. Апокриф // Вестник ПНИПУ. 2018. № 2. С. 108–126.


[Закрыть].

Возродившееся восхищение машинами не ограничивалось космической промышленностью. С середины 1950‐х годов все чаще предпринимались попытки, пусть лишь частичные и осторожные, возродить политику и эстетику советского авангарда, теснившие соцреалистический канон с его статичными композициями и «лакировкой действительности», за которую его часто критиковали в хрущевскую эпоху. Особенно ярко возрождение авангарда проявилось в фотографии: стремясь передать атмосферу технологической утопии, характерную для постсталинского общества, новое поколение советских фотографов обратилось к производственным мотивам. В 1957 году Министерство культуры СССР по настоянию профессиональных советских фотожурналистов возобновило выпуск всесоюзного журнала о фотографии «Советское фото», учрежденного в 1926 году, но закрытого в 1942‐м. Его редакторы и авторы сразу же развернули кампанию против типичных жанров, композиций и приемов сталинской эпохи[58]58
  Werneke J. The Boundaries of Art: Soviet Photography from 1956 to 1970. PhD diss., University of Texas at Austin, 2015. P. 103–114.


[Закрыть]. Принадлежавший к этому поколению Лев Шерстенников впоследствии в мемуарах описывал эти перемены как сознательный поиск новых форм и композиций, оспаривавших «стереотипную» и «срежиссированную» сталинскую эстетику[59]59
  Шерстенников Л. Остались за кадром. М.: Музей органической культуры, 2013. С. 219–222.


[Закрыть]. Фотожурналистика, чуткая к темам «трудовых будней рабочих и колхозников» и «быта советских людей», была объявлена методом, лучше всего подходящим для того, чтобы отражать, вдохновлять и ускорять строительство социалистического общества[60]60
  Мощный отряд фотографов // Советское фото. 1957. № 1. С. 2. Дискуссия о фотожурналистике в журнале «Советкое фото» продолжалась весь первый год его выхода.


[Закрыть].

Новая эстетика и политика советской фотографии в каком-то плане возвращались к идеям, о которых писал и которые воплощал в своих фильмах Вертов, призывавший к «съемке [жизни] врасплох» «как возможности сделать невидимое видимым, не-ясное – ясным ‹…› неправду – правдой»[61]61
  Вертов Д. Как это начиналось? // Формальный метод: Антология русского модернизма. Т. 2. С. 155.


[Закрыть]. Именно эта установка побудила Вертова снимать «поэзию машины», чтобы в единстве человека и машины обнаружить новую социалистическую личность. К концу 1950‐х годов советские фотографы обратились к индустриальной тематике, стараясь захватить жизнь «врасплох» в ее предполагаемой искренности. В первом номере возрожденного «Советского фото» Яков Гик, редактор «Огонька» и «Литературной газеты», громил «иных фотокорреспондентов», которые «предпочитают не наблюдать жизнь и фиксировать ее проявления, а самые эти проявления „организовывать“ в удобном для себя виде»[62]62
  Гик Я. Фоторепортер – это журналист // Советское фото. 1957. № 1. С. 14.


[Закрыть]. В следующем выпуске «Советского фото» один из авторов, озаглавивший статью через отсылку к Вертову – «Чего не видел фотоглаз на заводе», убеждал фотографов «расширить „ассортимент“ производственных снимков», чтобы запечатлеть подлинную личность советского человека в его взаимодействии с инструментами, машинами и продуктами собственного труда[63]63
  Подвойский Л. Чего не видел фотоглаз на заводе // Там же. № 2. С. 29.


[Закрыть]. В следующие годы Семен Фридлянд, Всеволод Тарасевич, Юрий Кривоносов, Николай Рахманов и другие фотографы, сотрудничавшие с иллюстрированными и специализированными журналами, такими как «Огонек», «Юность», «Смена» и «Советское фото», существенно расширили набор приемов, композиций, перспектив и ракурсов, предложив новое видение социализма как сложного сплава коллективов, индивидуальных тел, машин и мира природы. Семен Фридлянд (1905–1964), занимавший видное положение в советской фотографии 1920‐х и 1930‐х годов, в середине 1950‐х назначенный заведующим отделом фотографии в журнале «Огонек», а в 1959 году выбранный членом редколлегии «Советского фото», был одним из инициаторов радикального сдвига в советской фотографии. Его снимок, опубликованный в номере «Огонька» от 15 июля 1956 года, являет собой пример новой культурной логики, определявшей советских людей через их отношения с машинами (ил. 1.1).

Эту фотографию Фридлянд сделал для специального выпуска «Огонька», посвященного промышленному преобразованию Сибири в советскую эпоху. Чтобы показать лицо новой, советской Сибири, Фридлянд сделал серию заводских фотографий, включая снимок двух рабочих новосибирского завода, производившего оборудование для электростанций в Сибири[64]64
  Сибирь в шестой пятилетке // Огонек. 1956. № 29. С. 2.


[Закрыть]. Фридлянд, в 1920‐е годы и в начале 1930‐х критиковавший авангардную фотографию, сам в данном случае прибег к некоторым ее приемам: необычной перспективе, ракурсу, освещению, – поместив рабочих в рамку, образованную ротором турбогенератора. Этот технический объект выполняет функцию линзы, акцентирующей внимание на их принадлежности к рабочему классу, и, что еще важнее, отсылает к биополитике постсталинского периода, когда природу планировалось преобразовать в социалистический ландшафт прежде всего за счет тандема человека и машины.

Ил. 1.1. Семен Фридлянд. Новосибирский завод по производству турбогенераторов: обмотка ротора турбогенератора. 1956 год. Фотография из собрания Денверского университета (Dalbey Photographic Collection).

Понимание труда как процесса, в ходе которого машины помогают советским людям найти себя, составляло важный элемент логики советской культуры в постсталинскую эпоху. Помещая в новый контекст риторические фигуры времени первой пятилетки, после Второй мировой войны на десять лет отступившие в тень, официальные советские издания с середины 1950‐х годов объявили техническую грамотность новым культурным фронтом, от которого зависело развитие социалистического общества. «Машина – твой друг», «За освоение новой техники» и другие подобные лозунги все чаще мелькали в советских агитационных и дидактических текстах[65]65
  См., например: Чилизубов В. Пусть с машиной подружит каждый // Агитатор. 1963. № 6. С. 134–135; Алексенцева Н. Дисциплина – лицо коллектива // Там же. 1980. № 5. С. 6–8.


[Закрыть]. Эта пропаганда и связанный с ней дидактический дискурс, которые возникли как отклик на многочисленные постановления партии и правительства, нацеленные на ускорение технического прогресса в СССР и построение «материальной базы социализма», наполнили советское культурное пространство производственными идеями. В июне 1956 года, через несколько месяцев после развенчания Хрущевым культа личности, директор одного из московских техникумов обратился к советской молодежи: «Грандиозные задачи стоят в шестой пятилетке [1956–1960. – А. Г.] перед советским народом. В эти годы появятся машины, станки, прессы, аппараты и приборы новых типов. Нашим заводам потребуются тысячи высококвалифицированных слесарей, фрезеровщиков, токарей, конструкторов-чертежников, специалистов многих других профессий»[66]66
  Соскин Б. Дорога в жизнь // Смена. 1956. № 13. С. 15.


[Закрыть].

Как на риторическом, так и на идеологическом уровне «советскость» («перед советским народом») в этом обращении отождествлялась с овладением техникой; автор призывал читателей «Смены» связать свое профессиональное будущее с машинами, чтобы обеспечить непрерывное развитие социалистического общества (упоминание шестой пятилетки). Апеллируя к миру современной техники, официальные дискурсы создавали образ советского общества – прогрессивного, технократического и индустриализованного государства, состоящего из рациональных социалистических субъектов. Школьное образование, СМИ, государственная сеть кружков прививали молодежи страсть к технике как характерную черту советского человека. Риторика популярных научных и технических изданий укрепляла такое восприятие – в качестве примера приведу цитату из журнала о любительском проектировании и моделировании: «Если вас серьезно влечет космическая техника и освоение космоса, если вы избрали путь от модели ракеты к космическому кораблю – помните, что это долгий и напряженный труд»[67]67
  Столяров Ю. Космос в ребячьих глазах // Моделист-конструктор. 1978. № 7. С. 2.


[Закрыть]. Процитированные слова принадлежат Юрию Столярову, стороннику интенсивного технического обучения школьников, автору многочисленных книг и статей об инженерно-техническом образовании, основателю специализированного журнала «Моделист-конструктор», главным редактором которого он оставался с 1962 по 1992 год. Материальные предметы – «модель ракеты» и «космический корабль» – указаны как ориентиры, между которыми советских подростков поощряли мыслить свой жизненный путь, и как «кирпичики» в здании социализма. Эти примеры, типичные для советского производственного культурного языка, иллюстрируют настойчивое стремление осмысливать общество через машины. Такая форма социального воображения – своего рода возвращение к «Энтузиазму: симфонии Донбасса» Вертова, где рабочие фактически танцуют вокруг машин, – играла важнейшую роль в позднесоветском обществе как средство культурной мобилизации тех советских людей, кто искренне верил в социализм и стремился достичь его посредством освоения дружественных машин[68]68
  Кукулин И. Продисциплинарные и антидисциплинарные сети в позднесоветском обществе // Социологическое обозрение. 2017. Т. 16. № 3. С. 152–157.


[Закрыть].

В тексте Столярова отчетливо прослеживается дух, пронизывающий производственный язык советской культуры и определяющий взаимодействие между советскими людьми и их материальным окружением. Советский человек мыслился как творческий субъект, как представитель вида homo creativus. Советская идеология трактовала творческие способности как одно из неотъемлемых свойств социалистической личности. Начиная с Ленина, утверждавшего, что «социализм живой, творческий, есть создание самих народных масс», советские философы, политологи и активисты не уставали повторять, что умение создавать новые смыслы и вещи – характерная черта людей, живущих в социалистическом обществе[69]69
  Ленин В. Полн. собр. соч. М.: Политиздат, 1962. Т. 35. С. 57. См. примеры таких текстов в 1970‐е и 1980‐е годы: Аптекман Д. Формирование атеистической убежденности рабочего класса в развитом социалистическом обществе. Л.: Изд-во ЛГУ, 1979. С. 27; Снегирева Т. Духовная культура развитого социалистического общества. М.: Наука, 1981. С. 125–127.


[Закрыть]. Показательно, что и физический труд советская пресса описывала теми же словами, что творческие усилия художников, поэтов и композиторов[70]70
  Paretskaya A. A Middle Class without Capitalism? Socialist Ideology and Post-Collectivist Discourse in the Late-Soviet Era // Soviet Society in the Era of Late Socialism, 1964–1985 / ed. N. Klumbyté, G. Sharafutdinova. New York: Lexington Books, 2013. P. 46–50.


[Закрыть]. Идеологическое определение советского субъекта как «творческой» личности подразумевало господство человека над материальным миром, а советские технические журналы – входившие в число главных рупоров производственного языка – обращались к читателям как к поколению «творцов и искателей»[71]71
  Учить творчеству! // Моделист-конструктор. 1978. № 1. С. 1–3, 25; Гербов Ю. Поколение творцов и искателей // Там же. 1982. № 10. С. 3–4, 32; Филиппов Д. В едином строю // Техника – молодежи. 1977. № 11. С. 2.


[Закрыть].

В советском контексте «творчество» ассоциировалось с ролью Прометея, преобразующего мир, который ждет преобразования[72]72
  Прометей – важный для официальной советской культуры и идеологии символ. Например, «Молодая гвардия», издательство, ориентированное на литературу для юношества, с 1966 года выпускало альманах с таким названием, где были собраны биографии известных (по крайней мере, в советской системе координат) людей.


[Закрыть]. Такой взгляд соотносился с одним из эталонов советского человека как сознательной, рациональной и свободной личности, способной управлять материей и перестраивать ее. Технократический, производственный язык советской культуры нашел отражение в фантазиях советских мыслителей, мечтавших о разных вариациях слияния человека с машиной как необходимом условии прогрессивного коммунистического общества. Пожалуй, самый яркий пример – попытка Генриха Альтшуллера создать теорию решения изобретательских задач, чтобы ускорить эволюцию техники и общества.

Триз: Генрих Альтшуллер и его диалект советского техноутопизма

Генрих Альтшуллер (1926–1998) – выдающийся советский изобретатель, на территории бывшего СССР известный в первую очередь как автор теории решения изобретательских задач (ТРИЗ). Альтшуллер, в 1944 году бросивший Азербайджанский индустриальный институт, чтобы записаться добровольцем в Красную армию, начал разрабатывать универсальный алгоритм, призванный упростить задачу изобретателя, еще в конце 1940‐х годов. В конце 1948 года Альшуллер вместе со своим соавтором Рафаэлем Шапиро написали письмо Сталину, где критиковали медлительность и косность советской промышленности с точки зрения внедрения новых изобретений и предлагали всесоюзное внедрение созданного Альтшуллером алгоритма, которое могло бы способствовать необходимому преобразованию системы изобретательства в СССР[73]73
  Альтшуллер Г., Верткин И. Как стать гением: жизненная стратегия творческой личности. Минск: Беларусь, 1994. С. 10–18; Altshuller G. TRIZ Keys to Technical Innovation / trans. and ed. L. Shulyak, S. Rodman. Worcester, MA: Technical Innovation Center, 2002. P. 11–13.


[Закрыть]. В июле 1950 года Альтшуллера и Шапиро арестовали; в большинстве работ по истории ТРИЗ причиной ареста названо их письмо Сталину, хотя одна из их знакомых позже заявила, что речь шла об обычном доносе, обусловленном широко распространенным в конце сталинской эпохи антисемитизмом[74]74
  Лиснянская И. Хвастунья // Знамя. 2006. № 1. С. 18–19.


[Закрыть].

В 1954 году Альтшуллера освободили; лагеря сделали его, как и многих других шестидесятников, противником сталинизма, но не советской системы. Альтшуллер продолжать работать над алгоритмом, твердо веря, что его популяризация и применение ускорят построение социалистического общества, а значит, предотвратят несправедливость, подобную той, что творилась при Сталине. В середине 1950‐х годов Альтшуллер опубликовал первые работы о своем алгоритме, а в 1960‐х выстроил на его основе полноценную теорию изобретательства с методологическим аппаратом и растущим числом последователей[75]75
  Васильева З. Сообщество ТРИЗ: Логика и этика советского изобретателя // Этнографическое обозрение. 2012. № 3. С. 29–46.


[Закрыть]. Он также занимался теоретическими разработками в области педагогики и писал научную фантастику. В созданной им теории изобретательства Альтшуллер исходил из предпосылки, что для решения технической задачи (итог которой – изобретение) изобретатель должен сначала выявить внутреннее противоречие, заложенное в любом техническом объекте или системе. Идеальное решение задачи состоит в таком преобразовании технической системы, которое устраняет противоречие, не добавляя к ней новых механизмов или элементов[76]76
  Альтшуллер Г. Алгоритм изобретения. М.: Моск. рабочий, 1973; Альтшуллер Г., Селюцкий А. Крылья для Икара: как решать изобретательские задачи. Петрозаводск: Карелия, 1980; Альтшуллер Г. Найти идею. Новосибирск: Наука, 1986.


[Закрыть]. Иными словами, в ТРИЗ технические объекты и материальный мир рассматривались как бесконечно гибкие, наделенные скрытым потенциалом более эффективного использования и полностью подчиненные человеческой воле – конечно, при условии, что люди обладают навыками, необходимыми, чтобы разглядеть технические противоречия и разрешить их[77]77
  Альтшуллер Г. С. Найти идею. С. 185.


[Закрыть].

В 1964 году у Альтшуллера завязалась продолжительная переписка с братьями Стругацкими, чьи произведения вскоре вошли в советский литературный канон. В одном из писем он поделился: «С детства – на всех поворотах – фантастика определяла мою жизнь. Это что-то вроде религии. Правда, я не фанатик и допускаю, что в одном храме можно молиться разным богам. Я лично верую больше в фантастику прогнозную, когда фантастика используется не как лит-прием, а чтобы на самом деле возможно точнее и возможно дальше заглянуть в будущее»[78]78
  Письмо Г. Альтова АНу. 21.04.1964 // Неизвестные Стругацкие. Письма. Рабочие дневники. 1963–1966 гг. / Под ред. С. Бондаренко и В. Курильского. М.: АСТ, 2009. С. 170–171.


[Закрыть]. Для Альтшуллера, тоже плодовитого писателя-фантаста, печатавшегося под псевдонимом Г. Альтов, научная фантастика была неотделима от изобретательской теории. Один из ее постулатов гласил, что техническим изобретениям, а значит, и человеческому прогрессу в целом мешает психологическая неспособность людей видеть решения технических задач или даже воспринимать технические задачи как препятствия, которые требуется преодолеть. По мысли Альтшуллера, научная фантастика необходима для развития профессионального изобретательского взгляда – взгляда, быстро распознающего задачи и подыскивающего их решение. Как заметил один из его постоянных соавторов, активно внедрявший ТРИЗ на производстве: «Высокая культура мышления изобретателя невозможна без регулярного чтения научно-фантастической литературы»[79]79
  Селюцкий А. Дерзкие формулы творчества. Петрозаводск: Карелия, 1987. С. 175.


[Закрыть].

С конца 1960‐х годов региональные школы сторонников ТРИЗ начали появляться по всему СССР, а к началу 1980‐х ТРИЗ превратилась в столь узнаваемый бренд, что Альтшуллеру пришлось решать неожиданную проблему – бороться с мошенниками и самозванцами, которые, пользуясь популярностью теории, объявляли себя ее преподавателями, а также с бывшим учеником, заявившим, что он и есть ее настоящий автор[80]80
  Альтшуллер Г. Пища для ума [памятка для школ ТРИЗ]. 25.07.1981 // Челябинская областная универсальная научная библиотека. Коллекция «Фонд материалов по ТРИЗ». A58 R2059. С. 1–4; Интервью с Александром Селюцким и Аллой Нестеренко; интервьюер – Александр Осипов. Петрозаводск. 15.07.2016.


[Закрыть]. К тому же распространение движения требовало унификации учебной программы, так что к середине 1970‐х годов ведущие сторонники ТРИЗ предложили ряд учебных рекомендаций, материалов и инструкций, успевших до смерти Альтшуллера в 1998 году пройти несколько этапов правки. Написание и чтение научно-фантастических произведений оставалось неизменной составляющей учебного плана – так студенты должны были научиться видеть технику во всей ее потенциальной гибкости и динамике[81]81
  Как вести занятия по ТРИЗ. 1985 // Челябинская областная универсальная научная библиотека. Коллекция «Фонд материалов по ТРИЗ». 3, 5; Злотин Б., Зусман А. Месяц под звездами фантазии. Кишинев: Lumina, 1988. С. 48.


[Закрыть]. Одна из таких групп в Петрозаводске в 1980‐е годы регулярно проводила семинары в помещении местного дома культуры; их участники регулярно смотрели научно-фантастические фильмы, придумывали фантастические предметы и фантастических существ, разыгрывали сцены из коммунистического будущего[82]82
  НАРК. Ф. Р-3665. Оп. 1. Д. 9/154. Л. 4–6. См. также Васильева З. Сообщества ТРИЗ. С. 34.


[Закрыть]. Создатели ТРИЗ придавали большое значение научной фантастике, так как она демонстрировала их аудитории, что более совершенные предметы способны совершенствовать общество – и наоборот. Творчески переосмысливая идеи советского конструктивизма, где предметы рассматривались как друзья, а не как слуги, теоретики ТРИЗ полагали, что главная цель технической интеллигенции – совершенствовать вещи и с помощью более дружественных вещей строить лучшее будущее[83]83
  О конструктивистской концепции дружественных вещей см.: Kiaer C. Imagine No Possessions.


[Закрыть]. Научная фантастика позволяла визуализировать тесные отношения между людьми и машинами, лежавшие в основе ТРИЗ, – по сути, отношения симбиоза. С помощью техники люди прокладывали дорогу к коммунизму, но для этого им самим требовалось стать творческими, технически грамотными людьми. Советский производственный язык предоставлял Альтшуллеру и его аудитории, состоящей в основном из ученых и инженеров, символический словарь, необходимый, чтобы выразить и усвоить мысль, что путь к построению коммунистического общества лежит через создание машин и инструментов, расширяющих способности человеческого тела и личности.

К 1980‐м годам Альтшуллер в поисках более оригинального способа ускорить технический прогресс разработал еще одну теорию – теорию развития творческой личности[84]84
  Альтшуллер Г. Найти идею. С. 173–185; Альтшуллер Г., Верткин И. Как стать гением.


[Закрыть]. Ощущая недовольство предполагаемой косностью и отсутствием изобретательности в среде советских инженеров, Альтшуллер утверждал, что построение материальной базы для коммунистического будущего требует, чтобы инженеры, а в идеале вообще все советские люди обучались творческому мышлению. Иначе говоря, они должны научиться воспринимать мир как динамичный и покорный человеческому воображению: «Теперь мы знаем, что развитой социализм немыслим без всеобщей грамотности. Пройдут годы, и возникнет общество, в котором каждый человек будет способен решать сложнейшие творческие задачи. Вероятно, тогда это тоже покажется очевидной необходимостью: разве вершины творчества могут оставаться при коммунизме доступными только небольшой группе людей?»[85]85
  Альтшуллер Г., Селюцкий А. Крылья для Икара. С. 3.


[Закрыть].

ТРИЗ, возникшая в 1950‐е годы как алгоритм для решения задач промышленного производства, к 1980‐м превратилась в педагогическую систему, направленную прежде всего на преобразование советских людей и только потом машин. ТРИЗ вобрала в себя и воплотила присущие культуре мечты о податливой материи, требуя от своих последователей, стремившихся осуществить эти мечты, энергичного самовоспитания. Риторика практических курсов ТРИЗ строилась вокруг технических изобретений, но сами занятия представляли собой психологический тренинг, в результате которого учащиеся должны были «преодолеть психологическую инерцию, нашу боязнь мыслить»[86]86
  НАРК. Ф. Р-3665. Оп. 1. Д. 9/154. Л. 5.


[Закрыть]. Обещание господства над материальным миром служило приманкой, которая соблазняла советских людей увидеть себя в роли творческих социалистических субъектов и проводить свободное время в работе над собой.

Свои рассуждения Альтшуллер подытожил в «Рекомендациях по проведению занятий (для преподавателей ТРИЗ)», изданных в 1976 году. В работе он отмечал, что новые студенты приходят изучать ТРИЗ с упрощенным пониманием технических задач. В ходе обучения студенты постепенно начинали воспринимать объекты, технологии и технологические системы как бесконечно изменяемые, наделенные эффективностью и потенциалом, незримыми для неподготовленного глаза. В результате обучения они должны были выработать умение рационально и систематически мыслить о материи и технике[87]87
  Альтшуллер Г. Рекомендации по проведению занятий в 1976–77 учеб. году (Для преподавателей ТРИЗ) // Челябинская областная универсальная научная библиотека. Коллекция «Фонд материалов по ТРИЗ». 5, 2.


[Закрыть]. Несмотря на то, что ТРИЗ была создана бывшим узником ГУЛАГа, а ее последователи регулярно критиковали советскую власть за неспособность модернизировать нацию, они не выбрали путь сопротивления господствующей идеологии и даже не пытались найти пространство «вне» ее. Вместо этого они обратились к сугубо материалистическому проекту модификации социализма снизу и предприняли попытку моделирования образцовых граждан социалистического государства, обучая их придумывать, проектировать и создавать более совершенные вещи.

ТРИЗ как один из заметных диалектов советского техноутопизма определяла социалистическую личность через ее взаимоотношения с материальным миром. Принадлежность к коллективу советских людей играла в этом определении относительно второстепенную роль. Большая значимость придавалось умению видеть в технических системах и объектах гибкость и готовность подчиниться воле своего творца. Так как язык ТРИЗ строился на понимании технических объектов как результатов продолжительного исторического развития, овладение технологиями рассматривалось как ключевой фактор, который позволит социализму занять место на следующем, более прогрессивном этапе истории человечества. В петрозаводской школе ТРИЗ семинары проходили под огромным плакатом: «История человеческой цивилизации – это история изобретений!»[88]88
  НАРК. Ф. Р-3665. Оп. 1. Д. 9/154. Л. 1.


[Закрыть]. Взгляд на технический прогресс как залог развития личности и общества побудил поборников ТРИЗ в конце 1980‐х – начале 1990‐х годов, когда у них на глазах постепенно рушилась социалистическая экономика, утверждать, что внедрение ТРИЗ в образование и промышленность на национальном уровне быстро и эффективно обновит социалистическое государство[89]89
  Селюцкий А. Правила игры без правил. Петрозаводск: Карелия, 1989. С. 3–6; Драль Ю. Результаты обязательно будут // Народное образование. 1990. № 3. С. 45–49; Снуб Л. Фантазия в упряжке или диалектика для взрослых (О развитии творческого воображения дошкольников) // Детская литература. 1991. № 4. С. 48–50.


[Закрыть]. Пока они продолжали говорить на привычном для них диалекте советского производственного языка, публику вокруг увлекали другие, менее рациональные формы взаимодействия с материальным миром. После бакинского погрома в январе 1990 года Альтшуллер, еврей, вместе с семьей бежал из Азербайджана в Петрозаводск, где представители местной школы ТРИЗ помогли ему обзавестись квартирой в тот момент, когда советская система жилищного распределения уже доживала последние дни. В постсоветскую эпоху объединения и школы, обучающие ТРИЗ, постепенно начали позиционировать себя в первую очередь как консультантов в области личностного и карьерного роста и только потом в технической сфере[90]90
  См., например, сайт Ассоциации российских разработчиков, преподавателей и пользователей ТРИЗ: URL: http://ratriz.ru/. В одном из его разделов подростков мотивируют следующим образом: «Хочешь быть везучим в жизни? Хочешь научиться решать любые проблемы? Хочешь быть интересным для своих друзей? Хочешь учиться легко и весело? Тогда изучай ТРИЗ».


[Закрыть].