Текст книги "Тайна дальних пещер"

Часть вторая

Глава первая

Вдали прокатился гулкий раскат грома. Он словно вырвал меня из забытья. Ввергшая меня в бессознательное состояние круговерть прекратилась. Меня больше никуда не швыряло, никуда не засасывало. Подо мной значилась твёрдая каменистая поверхность, по которой сквозил лёгкий холодок.

Я открыл глаза. Меня по-прежнему окружал полумрак. Но вокруг как будто стало немного светлее. Освещения пещерному тупику добавляли несколько невесть откуда взявшихся на стенах свечей. Когда я сюда заходил, их не было. Сколько же длилась моя отключка? Я поднёс часы к глазам: 16.20. Последний раз, когда я на них смотрел, стрелки показывали пятнадцать минут пятого. Получается, прошло всего пять минут. А такое чувство, будто минула целая вечность.

Хм! Странно.

Я приподнялся на локте и не смог удержаться от стона. В меня словно впилась тысяча стрел. В голове зашумело; в ней словно маршировала целая армия. Я снова откинулся назад и перевёл дух. Во мне заиграло ощущение разобранности: как будто меня разорвали на части и снова соединили.

Мой слух уловил оживлённые голоса. Они раздавались неподалёку. Я скосил глаза. В коридоре сверкали тусклые огоньки. Это были свечи, которые держали другие посетители пещер. Но только сейчас их стало намного больше. Видимо, народ прятался от дождя. Один из огоньков отделился и стал постепенно приближаться ко мне.

«Надо встать, – решил я, – а то ещё подумают бог знает что».

Опершись рукой о пол, я, кряхтя и морщась от боли, стал подниматься на ноги. Ко мне, выставив перед собой свечу, подходил мальчик лет восьми. Оглядев его наряд, я удивлённо вскинул брови. Так уже давно не одевались. Короткие, опускавшиеся чуть ниже колен синие брючки, бело-синий жакет с широким квадратным воротничком, небольшая, обёрнутая ленточкой шляпка. Это был присущий началу века детский «костюм моряка», который уже давным-давно отошёл в прошлое. Неужели в моду возвращается ретро-стиль? В Воронеже я что-то такого не замечал.

Я кашлянул. Мальчик вздрогнул и остановился. В его глазах вспыхнул испуг. Он резко отскочил и бросился назад.

– Няня! Няня!

– Что такое, Родион Николаевич? – раздался чуть приглушённый девичий голосок. – Что вас так обеспокоило?

– Там живой мертвец.

– Кто?!

По пещере пробежали смешки. Я озабоченно покачал головой. Видать, я и впрямь выгляжу неважно, коль меня удостоили столь живописным комплиментом. Я состроил дружелюбную гримасу и направился к выходу. Но через два шага я словно врос в землю и крепко сжал зубы, чтобы погасить рвущийся наружу стон. Моё нутро точно резанули по живому. Голова закружилась. Почувствовав, что могу упасть, я присел на корточки.

– Ну пойдём, посмотрим на твоего живого мертвеца, – предложила заинтригованная няня. – Иннокентий Филиппович, вы не поддержите нас своим присутствием?

– Поддержу, обязательно поддержу, – раздался грубый мужской бас. – Ну-с, милостивый государь, показывайте вашу ожившую мумию.

Послышались осторожные шаги. Я поднял глаза. Ретро-парад продолжался. Передо мной стоял респектабельный мужчина лет сорока пяти с аристократическими чертами лица, в «котелке», в пенсне, с бакенбардами, и в старомодном костюме-тройке, в котором более всего бросался в глаза сюртук. Да-да, уважаемый читатель, не пиджак, а именно сюртук. Или, другими словами, «визитка». В то время, когда они были распространены, их называли именно так. Сюртук был однобортным, имел присущие данному типу одежды скошенные полы, низкий отложной воротник, под которым значились более широкие реверсы. За сюртуком проглядывал двубортный жилет, в вырезе которого, на фоне белоснежной рубашки, просматривался завязанный маленьким бантом галстук. Согласитесь, в наше время такой фасон не в ходу. Вот поэтому его приверженец и смотрелся в моих глазах как ходячий музейный экспонат. Своеобразие его образа дополняла чёрная фигурная трость, которая словно была к нему приклеена, хотя он нисколько не хромал.

Я перевёл взгляд на следовавшую за «экспонатом» даму. Это была молодая девушка, одетая в длинное, спускавшееся до самых пят, закрытое платье, поверх которого белел передник.

Мужчина наклонился ко мне.

– С вами всё в порядке? – учтиво осведомился он.

– Всё в порядке, не беспокойтесь, – попытался сказать я, но слова сорвались с моих губ едва слышным шёпотом.

– М-да, по вам этого не скажешь. Вам плохо?

– Со мной всё нормально, – повторил я, но «профессор», – так я окрестил про себя обладателя «визитки», – не принял моё утверждение на веру.

– Дуняша, – обратился он к своей спутнице, – поди-ка спроси, есть ли здесь врач?

– Не нужно мне никакого врача, – запротестовал я, но мой слабый голос потонул в торопливых шагах служанки.

Желая доказать «профессору» своё здравие, я поднялся на ноги, сделал шаг вперёд, но сильный болевой удар и вспыхнувшее после него головокружение заставили меня вернуться в исходную позу.

– Вот видите, а говорите, всё в порядке, – проворчал он и притянул к себе таращившего на меня глаза ребёнка.

Во мне заговорила неловкость. Да что со мной такое происходит?!

Я прислушался к своему организму. Моё тело было как замороженное. Я прислонил ладонь ко лбу и пришёл в ужас. Натуральный лёд! Руки и ноги практически не ощущались. В моих жилах точно застыла кровь. Я почувствовал её движение только тогда, когда поднёс ладонь к огоньку свечи. Лишь после этого в моих пальцах заиграло живительное тепло.

Вернулась Дуняша. Она привела с собой высокого тучного, благоухающего дорогим парфюмом господина, одетого на тот же манер, что и «профессор». У них даже трости были одинаковыми.

Доктор взял мою руку и принялся нащупывать пульс.

– Да что ж вы такой холодный? – поёжился он. – Один, два, три, четыре… Э-э-э, молодой человек, вам срочно нужно в больницу. Вы и впрямь как неживой.

– Не нужно мне ни в какую больницу! – яростно запротестовал я. – Сейчас посижу, и всё пройдёт. У меня скоро поезд. Мне ехать надо.

– Может и не пройти, – предостерёг врач. – Может, напротив, сделаться хуже.

Он с любопытством оглядел мою служебную форму.

– Хм, мундиров на своём веку я повидал немало, но такой партикуляр наблюдаю в первый раз. Не сочтите за бестактность, но какому департаменту вы изволите принадлежать?

Я удивлённо вскинул брови. Ну и дела! Он, что, прилетел с другой планеты?

– Криминальная полиция.

Нижняя губа эскулапа недоумённо выпятилась.

– Наверное, какой-нибудь спецотдел, – шепнул ему «профессор». – Их сейчас в Киеве тьма-тьмущая. Через неделю ведь приезжает Государь.

– А-а-а, – понимающе протянул доктор и снова переключил своё внимание на меня. – Так-с, уважаемый, давайте определимся насчёт больницы. Я всё-таки настаиваю, чтобы вы дали согласие на вызов кареты.

– Да не поеду я ни в какую больницу! – воскликнул я.

После месячного заточения в четырёх стенах уже одно это слово вызывало во мне нервную дрожь.

Врач нахмурился.

– Молодой человек, я, конечно, давал клятву Гиппократа и не имею права бросить больного на произвол судьбы, – нравоучительно заметил он. – Но если больной сам отказывается от помощи, навязывать ему оную я не вправе. Я свой долг выполнил и никакой ответственности за вас в таком случае не несу.

– Можно вас попросить просто помочь мне выйти на улицу? – смущённо проговорил я.

На улице было теплее, чем в подземелье, и я рассчитывал банально отогреться.

– Как скажете, – развёл рукам доктор.

Он обернулся и крикнул:

– Григорий, поди сюда!

Послышались суетливые шаги. Из темноты вынырнул высокий лохматый мужчина в холщовых штанах и потёртом пиджаке, под которым значилась расписная косоворотка.

– Слушаю, барин, – угодливо склонил голову он.

– Помоги этому господину выйти наружу. Только осторожно.

– Слушаюс-c.

Григорий присел подле меня, я обхватил его за шею и стал медленно подниматься. Мы не торопясь зашагали вперёд. Мои ноги были как деревянные. Я переставлял их с трудом. «Да что ж это такое! – мысленно чертыхался я. – Прямо как калека на культяпках! Хорошо, что никто из наших этого не видит. Засмеяли бы наверняка».

Находившиеся в пещерах люди взирали на меня с тревогой. Я смущённо опустил глаза.

На улице продолжало хмуриться, но тучи понемногу рассеивались. Небо походило на старое потрёпанное байковое одеяло: то там, то здесь проглядывал просвет. Земля была сырой, все её углубления наполняли лужи. Я принялся вращать головой по сторонам, выискивая какую-нибудь лавку, чтобы сесть. Но лавок в обозримом пространстве не наблюдалось. Я уже было вознамерился просто прислониться к стене, но тут появилась монашка, которая заботливо поставила передо мной табурет.

– Огромное вам спасибо, – поблагодарил её я и закрыл глаза, с упоением вдыхая наполненный свежестью воздух.

Через некоторое время я ощутил, что начинаю потихоньку «оттаивать». Головокружение прекратилось, боль стихла, в щеках заиграл огонь. Единственное, что пока не исчезало – это тошнота. Она ни в какую не желала меня отпускать.

Выглянуло солнце. Меня обдало теплом. Я вытянул ноги, свесил руки вниз и откинулся назад, открыв таким образом всего себя согревающим лучам.

Ну вот, а то сразу: «больница, больница». Обойдёмся и без неё. Больше лечишься – больше болеешь. Кстати, а не пора ли мне на вокзал?

Я с беспокойством посмотрел на часы. Половина шестого. Успею. Времени до поезда ещё навалом.

Площадка перед пещерами стала наполняться людьми. Зазвучали оживлённые голоса. Все, кто прятался от дождя, вышли наружу. Поначалу я старался ни на кого не смотреть. Меня по-прежнему сжигала неловкость. Но, уловив уголком зрения не совсем привычную пестроту, я изумлённо поднял глаза. Все, абсолютно все посетители лавры были одеты не по времени. Сюртуки, косоворотки, широкие рубахи, летние пальто, картузы, «котелки» – это у мужчин; длинные, отделанные кружевом платья, передники, разукрашенные цветами и перьями шляпки, тонкие перчатки, веера – это у женщин.

Что за маскарад?!

– Ну, как у нас дела? – послышался сзади голос доктора.

Я обернулся.

– Спасибо, уже лучше.

Врач наклонился ко мне, оттянул мне веки, посмотрел в зрачки, пощупал пульс и удовлетворённо изрёк:

– Верю. Вы явно оживаете. Пульс участился, появился здоровый румянец. Но с сердцем у вас всё же непорядок. У вас такие приступы раньше бывали?

– Нет, – помотал головой я, – такое со мной в первый раз. Может это отголосок ранения?

– Какого ранения? – насторожился эскулап.

– Ножевого.

Я приподнял подбородок и прислонил палец к тому месту, где у меня значился шрам. Но он почему-то не чувствовался. Я пощупал кожу – шрам исчез.

Заметив, что доктор смотрит куда-то вправо, я перевёл руку туда и обнаружил, что след раны никуда не делся. Он как был, так и остался на моей шее, но только каким-то невероятным образом переместился на другую сторону. Что за чёрт?!

Доктор помотал головой.

– Нет, это вряд ли является причиной. Здесь что-то другое. Возможно, проявился врождённый порок, который всё это время дремал, а сейчас вдруг взял и проснулся. Такие случаи не редкость. Когда приедете домой – обязательно проверьтесь. Не пускайте свой недуг на самотёк. С сердцем шутки плохи. Если не принять своевременных мер, в один прекрасный момент оно может остановиться и уже больше не завестись. Дайте-ка я вас послушаю. Григорий, мой саквояж.

Я снял пиджак, положил его на колени, ослабил галстук и стал расстёгивать рубашку. Меня постигла новая порция изумления. Из саквояжа был извлечён стетоскоп. Не фонендоскоп, которым пользуются все современные терапевты, а именно стетоскоп, его предшественник.

Ну, это уже слишком!

– Дышите глубже, – распорядился врач и прислонил его к моей груди.

Мои лёгкие заходили ходуном. Брови доктора нахмурились.

– Не дышите.

Я затих. По реакции врача было понятно, что у меня что-то не в порядке.

– Ничего не понимаю, – растерянно пробормотал он.

Задумчиво посмотрев перед собой, доктор взял мою руку и впился пальцами в запястье.

– Пульс есть.

Стетоскоп снова прижался к моей груди. Воздух сотрясло взволнованное восклицание:

– Но, позвольте, где ваше сердце?

– Что значит, где? – не понял я.

Я прислонил руку к левой стороне груди и с ужасом обнаружил, что характерный стук действительно отсутствовал. По моей спине побежали мурашки. Я, что, умер? Я мёртв? Да нет, не может такого быть. Я ведь двигаюсь, разговариваю, слышу и вижу.

Доктор нерешительно передвинул стетоскоп к правой стороне моей груди. Его глаза изумлённо округлились. Он дёрнулся назад, точно его ошпарили кипятком, затем, пробыв немного в замешательстве, снова прислонил ухо к прибору, прислушался и ошарашено посмотрел на меня.

– С таким я ещё ни разу не сталкивался.

Мой испуг достиг апогея.

– С каким таким?

– Молодой человек, почему вы мне сразу об этом не сказали?

– О чём? – выдавил я.

– Что у вас сердце с другой стороны.

– Как с другой?

– А вот так. Вы, что, об этом не знали?

Не веря своим ушам, я приложил руку к правой стороне. Мои волосы едва не встали дыбом. Под ладонью чувствовалось биение.

Всё, что находилось перед моими глазами, как-то сразу отступило на второй план. Выявленная особенность ворвалась в моё сознание с грохотом тяжёлого товарного состава. Мой разум вошёл в кричащее противоречие с действительностью.

Что происходит?!

– Вы у кого-нибудь наблюдаетесь? – тихо спросил врач.

– Нет, – выпалил я. – Зачем мне у кого-то наблюдаться? Я абсолютно здоров. И сердце у меня всегда было там, где ему и положено находиться – слева. Я не знаю, как оно оказалось на другой стороне. Ещё этот шрам…

– Что шрам?

– Он тоже, как будто, переместился. Он раньше был слева.

Доктор положил стетоскоп в саквояж и выпрямился.

– Я вынужден признать своё бессилие, – развёл руками он. – Я всегда имел дело со стандартным строением человеческого организма. А в вашем случае даже не знаю, что сказать. Поразительно, просто поразительно.

Он отдал саквояж слуге и направился к своему, ожидавшему его неподалёку, семейству.

Я сидел ни жив, ни мёртв. А вы, уважаемый читатель, смогли бы сохранить присутствие духа при таком шквале странностей за столь короткий отрезок времени? Я от природы не был склонен верить во всевозможные чудеса, и мог скорее усомниться в истинности Библии, чем в истинности того, что видели мои глаза. Но как прикажете поступить, если перед глазами действительно рисовалось чудо?

– Вам лучше?

Раздавшийся над самым моим ухом тихий вкрадчивый голосок заставил меня вздрогнуть. Я поднял голову. Надо мной склонилась монашка. Та самая, которая выносила мне табурет.

– Да, уже лучше, спасибо, – улыбнулся я. – Ума не приложу, что со мной такое произошло.

– Бывает, – умиротворённо протянула она, сделав жест, призывающий не принимать подобное близко к сердцу. – Вы, наверное, сегодня не кушали. Отведайте наш кулич. Почувствуете себя ещё живее, вот увидите.

Горячо поблагодарив сердобольную старушку, я взял завёрнутый в газету хлеб и ощутил, что страшно голоден. Не удивительно. Время приближалось к ужину. «Заморить червячка» и в самом деле не мешало.

Жевать на открытом месте я постеснялся. Это было некрасиво. Поэтому я взял табурет и переместился в укромный уголок, где меня было сравнительно не видно.

Развернув обёртку, я отломил кусок кулича. В мои ноздри ударил восхитительный аромат свежеиспечённого теста. Мне невольно вспомнились бабушкины пирожки, которыми она меня частенько баловала, когда я приезжал к ней летом на каникулы. Я положил кусок в рот и стал жевать. Какая вкуснотища! Я опустил голову, намереваясь отломить следующую порцию, но тут мой взгляд скользнул по газете, и кулич едва не вывалился из моих рук.

«Киевские губернские ведомости от 24 августа 1911 года…».

Несмотря на то, что указанная под названием дата относилась к более чем полувековому прошлому, номер выглядел так, как будто его отпечатали только вчера. Из него даже ещё не выветрился запах типографской краски.

Я ошарашено смотрел в газетный листок и тупо пробегал глазами значившиеся в нём новости.

«Извещение жителям Киева. 29 сего августа Государь Император с Государыней Императрицей и августейшею семьёю осчастливят своим посещением г. Киев. Прибывают Их Императорские Величества в 11 часов утра на ст. Киев 1-й и пробудут в г. Киев несколько дней. Местные власти своевременно объявят и примут все надлежащие меры, необходимые для обеспечения общественного порядка, свободы движения и проезда по улицам. Выбегать навстречу царскому экипажу, бросать цветы и подавать прошения при проезде по улицам воспрещается. Находящим необходимость прибегнуть к царской милости будет открыт доступ для подачи всеподданнейших прошений в императорском дворце, где в особо отведённом помещении прошения будут приниматься дежурным флигель-адьютантом…

…Киевский, подольский и волынский генерал-губернатор, генерал-адьютант Трепов на основании ст. 14 и 15 Положения о мерах к охранению государственного порядка и спокойствия (прилож. 1 к ст. 1 (примеч.2) т. ХIV Уст. о пред. и прес. прест.) постановил издать следующее обязательное постановление:

1) Владельцы усадеб и домов в г. Киеве (достроенных и недостроенных), расположенных по пути следования Его Императорского Величества, во время проезда, обязываются:

а) все ворота зданий и заборов, им принадлежащих, держать запертыми;

б) на крыши, чердаки, заборы, деревья и к слуховым окнам никого не допускать и при каждых воротах иметь привратника, который должен впускать и выпускать только известных ему лиц.

2) Хозяева квартир, расположенных в тех же местностях, обязываются во время проезда Его Величества допускать к окнам и на балконы квартир, ими занимаемых, только лиц, ими приглашённых и хорошо им известных…

…Государю Императору на всеподданнейшем докладе обер-прокурора Святейшего Синода о заслугах жены действительного статского советника Ксении Колесниковой, выразившихся в сооружении храма на острове Сикоку в гор. Мацуями (в Японии), в память погибших в русско-японскую войну русских воинов, благоугодно было, в 19 день августа с.г. в Петергофе собственноручно начертать: «Прочёл с особым удовольствием», и при этом Всемилостивейше пожаловать Ксении Колесниковой портрет Его Императорского Величества с Собственноручным начертанием Высочайшего Имени…

…Екатеринбургский губернатор г. Кошко во время поездки по губернии, возвращаясь с Кыштымского завода по Пермской дороге, взял билет второго класса, но сел в вагон первого класса. Проходивший контролёр представил г. Кошко к дополнительному сбору и затем составил протокол о неуплате названного сбора. Вместе с г. Кошко представлены к доплате чиновник особых поручений, земский начальник, становой пристав и екатеринбургский исправник, находившиеся в одном вагоне с губернатором…

…В местной скотобойне рабочий Воловик устроил импровизированный «бой быков». Во время схватки один бык пронзил устроителя зрелища рогами и убил наповал…

…Футбольный матч в понедельник, 22 августа, представлял для русских зрителей одно сплошное огорчение. Он доказал, что нашим ещё очень далеко до англичан. Наши футболисты уступают английским не только в искусстве игры, но главным образом в самом отношении к спорту…»

У меня отвисла челюсть. Я почувствовал, как на моей голове зашевелились волосы. Если сопоставить виды полувековой давности со всем, что мне довелось наблюдать в последний час, – газета, одежда, медицинские приборы, манера изъясняться, – получится очень даже гармоничная картина, в которую не вписывался только я.

В моём мозгу принялась дёргаться, биться, стараясь вырваться наружу, какая-то догадка. Но она никак не могла сфокусироваться и принять более-менее чёткую форму. Так и не найдя лазейки, она угасла где-то глубоко внутри. Но я, тем не менее, на уровне подсознания всё же ощутил её смысл. В ракурсе увиденного она казалась правдоподобной, но в ракурсе разума – невероятной.

А может я просто сплю?

Я больно ущипнул себя за бедро. Вокруг ничего не изменилось.

Неужели я действительно каким-то образом попал в прошлое?

Я заворожено уставился перед собой.

Так я просидел где-то час, будучи не в силах сдвинуться с места после сделанного мною открытия.

Одиннадцатый год! Можно было сколько угодно убеждать себя, что это не так, и что я неверно всё воспринимаю, но неумолимая логика безжалостно свидетельствовала об обратном.

С одной стороны было, конечно, интересно увидеть мир, которого уже давно нет. Но с другой – если я в него попал, то в него необходимо вписаться, а это вряд ли будет легко. Это ведь не просто какой-нибудь незнакомый город или иная страна. Это другое время, в котором всё по-другому, в том числе и нравы.

Доев кулич, я поднялся с места, подвигал руками и ногами, сделал пару приседаний-наклонов и, убедившись, что мой организм вернулся в норму, снова вошёл в пещеры.

На входе как будто ничего не изменилось. Всё было таким, как и тогда, когда я заходил сюда днём. Тот же стол с церковной утварью, та же дверь, та же оконная решётка, тот же запах.

А может я всё-таки никуда не перемещался, и по-прежнему нахожусь в шестьдесят пятом году? Но увидев монеты, которыми посетители расплачивались за свечи, – это были большие «николаевские» пятаки, вышедшие из обращения в двадцатых годах, – я понял, что мои надежды тщетны.

– Вы не подскажете, сегодня двадцать четвёртое августа? – на всякий случай спросил я у доброй монашки, возвращая ей табурет.

– Двадцать четвёртое.

– А год тысяча девятьсот одиннадцатый?

– Тысяча девятьсот одиннадцатый, – кивнула она и как-то странно посмотрела на меня. – А какой же ещё?

Я торопливо её поблагодарил и выскочил наружу.