Текст книги "Юрий Всеволодович"

Год 1206
Село Ясенево, под Москвой

Из Троицкой летописи

…Ярослав же (сын Всеволода Большое Гнездо. – А. К.) пришёл к отцу своему в Суздаль[15]15
  Название «Суздаль» надо понимать здесь в расширительном смысле, не как город, но как область – Владимиро-Суздальское княжество. В Летописце Переяславля Суздальского сказано точнее: «Пришёл Ярослав из Русского Переяславля с женою своею во Владимир Суздальский к отцу своему великому князю Всеволоду» (45. С. 127).


[Закрыть] месяца сентября в 22-й день, на память святого мученика Фоки, и встретили его братья его у Ясенья, и целовали его.

(47. С. 293)

Очевидно, братья встречали Ярослава у самых границ Залесской земли, на пути из Чернигова и Северской земли. Название Ясенье приведено в Троицкой летописи; в Лаврентьевской иначе и, видимо, искажённо: «у Сеянья» (27. Стб. 428). По всей вероятности, это не что иное, как село Ясиновское близ Москвы – нынешнее Ясенево, один из районов столицы. (Предположение это было высказано ещё Н. М. Карамзиным (87. С. 563); село с таким названием упоминается в Духовной грамоте московского князя Ивана Даниловича Калиты XIV века: 10. С. 9.)

Встрече братьев предшествовали весьма драматичные события.

19 июня 1205 года в сражении у польского города Завихвост был убит галицко-волынский князь Роман Мстиславич, вмешавшийся на свою голову в междоусобицу польских князей. После его гибели между русскими князьями началась война за Галич, в которую оказался втянут шестнадцатилетний Ярослав Всеволодович, княживший в Южном Переяславле. Галич не был «отчиной» Романа, он захватил его по праву силы. Дети Романа были совсем ещё малы, и его вдова, боясь преследования, бежала с ними из города. Местное боярство решило передать власть родичам последнего «законного» галицкого князя Владимира Ярославича (умершего ещё в 1198/99 году), на котором и пресеклась династия галицких князей. Речь шла либо о новгород-северском князе Владимире Игоревиче из черниговских Ольговичей (братья Игоревичи были племянниками Владимира Ярославича, сыновьями его сестры – знаменитой Ярославны, воспетой в «Слове о полку Игореве»), либо о сыновьях Всеволода Большое Гнездо, двоюродных братьях того же Владимира Ярославича (матерью которого была княгиня Ольга, дочь Юрия Долгорукого). Галич оказался расколот. Опасаясь безвластия, бояре сделали ставку на разные политические силы как внутри Руси, так и за её пределами. Когда на Галич двинулась объединённая рать черниговских Ольговичей при поддержке нового киевского князя Рюрика Ростиславича (из смоленских князей Ростиславичей, потомков Владимира Мономаха), а с ними ещё и половцы, и «чёрные клобуки», и поляки, – галичане обратились за помощью к венгерскому королю Андрею. Король переправился через Карпаты и заключил договор с поляками о разделе (в будущем) галицких и волынских земель. Ольговичи «убоялись» и подступать к Галичу не посмели. Однако и возвращаться домой не стали, и «устояли» (остановились) «от Галича за два дня». Король тоже вернулся восвояси, но прежде обсудил с галичанами судьбу престола. По соглашению с королём было решено пригласить в Галич Ярослава, сына Всеволода Большое Гнездо (Всеволод в прошлом был союзником отца Андрея, венгерского короля Белы). Посольство за Ярославом было отправлено в Южный Переяславль.

Действовать на свой страх и риск Ярослав не решился. Нужно было посоветоваться с отцом, а на это требовалось время. По свидетельству летописца, галичане ждали Всеволодова сына две недели. Но за эти две недели ситуация кардинально поменялась.

Когда венгерское войско ушло за Карпаты, галичане «убоялись полков русских – возвратятся на них опять, а князя у них нету», и решили «отаи» (тайно) послать за князем Владимиром Игоревичем – приглашая теперь уже его на княжеский стол, благо черниговское войско стояло недалеко от Галича. Игоревич ни с кем советоваться не стал, «погнал» в Галич и успел вступить в город раньше юного Ярослава. По словам суздальского летописца, Всеволодович тоже «гнал» из Переяславля к Галичу (после того, как получил добро от отца?), но, узнав, что Владимир Игоревич въехал в город за три дня до него, раздосадованный возвратился обратно в Переяславль. Может быть, и к лучшему для себя. Ибо Ярослав оказался избавлен от многих ужасов Галицкой войны, в которой погибли трое братьев Владимира Игоревича (они были повешены в Галиче жителями города – беспрецедентная расправа в истории древней Руси!).

Однако неудачная попытка занять Галич дорого стоила Ярославу.

Надо сказать, что к тому времени юный сын Всеволода успел обзавестись женой. Зимой 1205/06 года отец женил его на половецкой княжне, внучке знаменитого половецкого хана Кончака, «антигероя» «Слова о полку Игореве». Очевидно, отец надеялся таким образом обезопасить княжившего в Переяславле сына от половецких набегов и обеспечить ему союз с той ордой, которую после смерти Кончака возглавил его сын (носивший, между прочим, русское, христианское имя Юрий). Впрочем, брак этот оказался неудачным. Он не увенчался рождением наследника, да и продлился недолго. Не получил Ярослав и поддержку от половецкого тестя, столь необходимую ему в трудную минуту. А минута эта наступила для него очень скоро.

Успешное завершение Галицкой войны развязало руки главе Черниговского дома князю Всеволоду Святославичу Чермному (его прозвище означает «красный», то есть «рыжий»). Когда участники похода на Галич вернулись в Киев, он, «надеяся на свою силу», занял киевский стол, изгнав из Киева Рюрика Ростиславича. А вслед за этим предъявил ультиматум шестнадцатилетнему Ярославу, поставив ему в вину недавнюю попытку вступить на галицкий стол. Летопись приводит слова, с которыми новый правитель Киева обратился к переяславскому князю:

– Поезжай из Переяславля к отцу своему в Суздаль, а Галича не ищи под моею братьею. Если же не поедешь добром, иду на тебя ратью!

(27. Стб. 427–428)

И Ярослав вынужден был подчиниться. Не имея «помощи ни от кого же» (в том числе, получается, ни от отца, ни от тестя Юрия Кончаковича), он начал «просить путь» у Всеволода Святославича, то есть выразил готовность покинуть Переяславль при условии, что киевский князь не станет препятствовать его уходу с людьми и оружием и не нападёт на него по дороге. Всеволод такое обещание дал: «целовал крест и дал ему путь». Так Ярослав покинул Переяславль и вместе с женой отправился к отцу в Залесскую землю. И так Южный Переяславль, бывшая «отчина» владимирских князей, оказался потерян для Всеволода Большое Гнездо.

Судя по тому, что братья встречали Ярослава вблизи Москвы, он добирался домой кратчайшим путём, через черниговские владения и «Лесную» землю. Всеволод Чермный сдержал слово и не препятствовал его проходу через подвластные ему территории. Отец принял сына «с честью» и, кажется, даже поручил ему вместо Южного Переяславля другой, Залесский (спустя немного времени мы увидим Ярослава во главе переяславской дружины). Что же касается Юрия, то он своего удела по-прежнему не имел, довольствуясь пребыванием во Владимире, рядом с отцом.

Год 1207
Владимир. – Москва. – Пронск

Ещё одно, чисто номинальное участие Юрия в событиях, происходивших во Владимиро-Суздальском княжестве и вокруг него.

Из Лаврентьевской летописи

Той же зимой знамение было на небе в солнце месяца февраля в 28-й день, в среду Сырной недели[16]16
  То есть Масленицы.


[Закрыть]. И продолжалось от полудня до мефимона[17]17
  Мефимон (от греч. μεφ’ ήμών – «С нами [Бог]») – так называлась в древней Руси вечерняя служба на Сырной и Первой неделе Великого поста. Как отмечают исследователи-астрономы, кольцеобразное солнечное затмение, случившееся в этот день, описано в летописи довольно точно (131. Кн. 1. С. 115–116).


[Закрыть], и осталось его, словно месяц первого дня. Многие же верные люди, видя, молились Богу, дабы обратил знамение это на добро.

В тот же день и Константин князь приехал из Новгорода к отцу своему, и встречали его на реке Шедашке все братья его: Георгий, Ярослав, Владимир, Святослав, Иоанн, и все мужи отца его, и горожане все от мала и до велика. И братья, увидев его, с радостью поклонились ему, и целовали его любезно все люди. И въехал в град Владимир, и поклонился отцу своему Константин…

(27. Стб. 428–429)

Всеволод Юрьевич вызвал сына для того, чтобы обсудить с ним план совместных действий в предстоящем походе на Чернигов, к которому он готовился весьма тщательно. Надо полагать, что тогда же Константин договорился с отцом о том, что после завершения войны вернётся не в Новгород, но в Ростов.

Между тем в отсутствие Константина в Новгороде произошло злодеяние, о котором поведал новгородский летописец. 17 марта, «на святого Алексия», на Ярославле дворе – обычном месте вечевых собраний – был убит некий Олекса Сбыславич; убит же он был по приказу Всеволодова боярина Лазаря, которого владимирский князь прислал править городом в отсутствие сына (30. Стб. 260; 44. С. 69). Мало того что Олекса был убит «без вины», – тяжесть преступления усугублялась тем, что он был убит в Великий пост и к тому же в день своих именин!

Злодеяние это не могло остаться без последствий. Уже на следующий день, по словам того же летописца, «плакала Святая Богородица у Святого Якова в Неревском конце». Сигнал, вполне внятный для человека Средневековья! Слёзы, выступившие на иконе, не сулили ничего хорошего ни убийцам, ни тем, кто стоял за ними. А ещё знамение это не сулило ничего хорошего пришлым в город вместе с князем и боярином суздальским «мужам». Примерно за сорок лет до описываемых событий Богородица уже плакала сразу на трёх иконах в трёх новгородских церквах – и это стало предвестием жестокого поражения, которое владимирское войско потерпело под стенами Новгорода. Правда, тогда исполнения знамения пришлось ждать три года. Вот и на этот раз слёзы Богородицы отлились убийцам не сразу, но по прошествии двух лет, когда в Новгороде вспыхнул мятеж, обрушившийся на сторонников владимирского князя.

Пока же Константин вернулся в Новгород и уже летом во главе собранного им войска двинулся на соединение с отцом. Помимо новгородцев, в войско вошли псковичи, ладожане и новоторжцы – полки из «младших» городов Новгородской земли.

В этой войне – начавшейся как война с черниговскими князьями Ольговичами, но очень скоро обернувшейся войной с рязанскими князьями – принял участие и герой нашей книги. Однако и тут он пребывал на вторых или даже третьих ролях: летописец по-прежнему никак не выделяет его, называя его имя лишь при перечислении имён сыновей Всеволода Большое Гнездо.

Из Лаврентьевской летописи

…Того же лета слышал великий князь Всеволод Юрьевич, внук Владимира Мономаха, что Ольговичи с погаными воюют землю Русскую, и сжалился о том, и так сказал:

– Что, тем разве одним отчина Русская земля? А нам не отчина разве?

И сказал:

– Как меня с ними Бог управит. Хочу пойти к Чернигову!

И послал к Новгороду за сыном своим Константином. Слышал же Константин весть от отца своего, начал собирать воев многих, и собрал новгородцев, псковичей, ладожан, новоторжцев, и, собравшись, двинулся скоро со всеми силами, и стал дожидаться отца на Москве…

И потом послал [Всеволод] в Рязань за Романом и за братьями его, и в Муром за Давыдом. Они же, собравшись, двинулись вдоль Оки, горним (то есть правым, возвышенным. – А. К.) [берегом].

(27. Стб. 429–430)

Роман Глебович – старший из рязанских князей. Вместе с ним на соединение со Всеволодом Юрьевичем выступили его брат Святослав с сыновьями Мстиславом и Ростиславом, племянники Ингварь и Юрий Игоревичи (третий их брат, Роман, остался в Рязани) и Глеб и Олег Владимировичи (и их третий брат, Изяслав, тоже остался в Рязанской земле). Должен был выступить в поход и княживший в Пронске Всеволод Глебович – в прошлом наиболее последовательный союзник Всеволода Большое Гнездо. Однако как раз накануне выступления он скончался. Его смерть сильно повлияла на ход событий и немедленно привела к сваре между его родственниками. В эту свару оказались втянуты Всеволод Юрьевич и его сыновья. Что же касается муромского князя, то им в это время был Давыд Юрьевич, всегдашний подручный Всеволода Большое Гнездо; он вместе с рязанскими князьями тоже спешил по зову своего патрона к Коломне.

Сам Всеволод Юрьевич выступил из Владимира 19 августа 1207 года. Его сопровождали сыновья Юрий, Ярослав и Владимир. Ещё один их брат, Святослав, по всей вероятности, остался во Владимире «для управления». У Москвы – скорее всего, не в самом городе, но на берегах одноимённой реки – войска встретились. Тут и произошло событие, в корне изменившее характер и направленность войны.

…И по прошествии нескольких дней, – продолжает свой рассказ о Всеволоде Юрьевиче суздальский летописец, – была ему весть, что рязанские князья сговорились с Ольговичами на него и идут к нему с лестью…

Откуда великому князю стало известно о «льстех» (то есть коварстве) рязанских князей и об их сговоре с черниговскими, летописец не сообщает. Но из последующего рассказа становится ясно, что «обличили» рязанских их собственные родичи – Глеб и Олег, сыновья покойного князя Владимира Глебовича. Новгородский книжник прямо именует их клеветниками: они оболгали свою «братью». «Не имей, княже, веры братьи нашей, – с такими словами Владимировичи обратились к Всеволоду Юрьевичу. – Сговорились на тебя с черниговскими князьями!» (22. С. 50).

Черниговских и рязанских князей связывали особые узы родства. Те и другие принадлежали к потомству Святослава Ярославича, третьего сына Ярослава Мудрого, – в отличие от Мономашичей, потомков Всеволода Ярославича, четвёртого сына Ярослава Мудрого. К тому же старший из рязанских князей, Роман Глебович, был женат на сестре Всеволода Чермного, главного врага Всеволода Большое Гнездо. Сын же только что умершего Всеволода Пронского Михаил (или Кир-Михаил, как на греческий лад называет его летописец[18]18
  «Кир» по-гречески значит: «господин». Почему это прозвище-титул пристало к князю, неизвестно, но летописи называют Михаила только так.


[Закрыть]) приходился тому же Всеволоду Чермному зятем. Получается, что у рязанских князей действительно не было оснований для вражды с Ольговичами, но, напротив, имелись основания для заключения с ними союза. Но был ли такой союз заключён на самом деле? Или же Глеб и Олег оклеветали своих дядьёв и двоюродных братьев? Мы не можем с уверенностью дать ни утвердительный, ни отрицательный ответ на этот вопрос. Однако зная последующую историю одного из двух братьев Владимировичей, Глеба, – князя-злодея и братоубийцы, можно, пожалуй, предположить, что новгородский книжник был прав и навет Всеволоду был от начала и до конца лживым.

Так или иначе, но Всеволод Юрьевич поверил ему и уже с совсем другими намерениями двинулся от Москвы к Оке. Полки вышли к Коломне и встали на левом, пологом берегу реки в шатрах. В тот же день к противоположному, возвышенному берегу подошла рязанская рать. Всеволод, по обычаю, устроил обед для своих союзников. (То был совет Всеволодовых бояр, разъясняет позднейший московский книжник: узнав об измене, князь начал «со единомыслеными своими домышлятися, како и что сотворити». «Домыслишася» же они следующее. «Раз они к тебе лесть сотворили, – убедили Всеволода советники, – то и ты к ним лесть сотвори, и устрой обед, и призови их с честию многою на пир, и тако обнажи лукавство их, и сотвори им по делом их, и пускай никто же не узнает об этом, дондеже время будет» (33. С. 55).) И когда рязанские князья переправились через реку и явились к Всеволоду, он встретил их любезно, «целованием», но повелел сесть в отдельном шатре. А затем отправил к ним «на обличенье» муромского князя Давыда Юрьевича – человека, которому всецело доверял, особенно в рязанских делах, а также своего тысяцкого Михаила Борисовича – человека также проверенного и преданного ему. Рязанские князья все обвинения отвергли. Они готовы были принести «роту» – клятву, что измены не замышляли и что все обвинения в их адрес – наговор. Тут-то и выступили на сцену братья Глеб и Олег: «придя, обличили их».

Когда истина (или то, что выдавалось за неё) открылась, великий князь повелел схватить шестерых находящихся в «рязанском» шатре князей. Всех их вместе с их «думцами» (боярами) отправили в оковах во Владимир. Случилось это 22 сентября.

На следующий день, 23 сентября 1207 года, Всеволод с сыновьями и войском переправился через Оку. Вектор войны был решительно изменён. Всеволод как будто забыл о Чернигове, и то, что начиналось как Черниговская война, обернулось новой Рязанской войной, уже третьей по счёту за годы его княжения.

Главный удар был направлен на Пронск. Сюда двинулось всё войско, включая новгородцев, а также полки рязанских князей Глеба и Олега Владимировичей. Отдельная «судовая рать» была послана князем вниз по Оке к Рязани. Проняне же пригласили защищать город Изяслава Владимировича, родного брата Глеба и Олега. Война в самом прямом смысле приобретала братоубийственный характер.

29 сентября войско подступило к Пронску и остановилось на противоположном берегу реки Прони. Первый приступ успеха не принёс, пришлось начинать правильную осаду, которая продлилась почти три недели. Юрий Всеволодович присутствовал в войске отца, но самостоятельной роли по-прежнему не играл.

Летописец подробно описывает ход осады. Как и принято было в древней Руси, Всеволод разделил войско: полки были расставлены по отдельным участкам крепостных стен. Старший сын Константин с новгородцами встал напротив главных ворот «на горе»; третьему сыну Ярославу с переяславцами были поручены вторые ворота, а князю Давыду Юрьевичу с муромским полком – третьи. Юрий же Всеволодович оставался с отцом (27. Стб. 431–432)

Пронск не имел собственных источников воды. Это и прежде подрывало обороноспособность города. Вот и теперь Всеволодовы воеводы «переяли» воду и расставили повсюду отряды «стеречь» берег реки, ибо осаждённые по ночам выходили из крепости, «крадяху воду». Проняне, однако, продолжали биться, совершая вылазки уже днём и с оружием в руках: «не брани для, но жажды ради водной, ибо перемёрли многие люди в граде».

Спустя три недели Изяслав запросил мир, и 18 октября 1207 года город сдался. Но это не было полной капитуляцией. Всеволод привёл жителей к кресту, однако не увёл их в полон и не разрушил город, хотя и не ушёл от него с пустыми руками, но взял большой выкуп.

После падения Пронска войско двинулось к Рязани. У села Доброго, или Добрый Сот (существующего и по сей день), великий князь остановился. Здесь его и встретило рязанское посольство «с поклоном, молящеся, дабы не приходил к городу». В роли ходатая выступил рязанский епископ Арсений.

Всеволод Юрьевич и прежде старался избегать кровопролития, если это было возможно. Вот и на этот раз он внял мольбам епископа и рязанских послов. Летописец привычно объясняет всё милосердием князя, но дело было не только в этом. Всеволод добился всего, чего хотел. Он выставил очень жёсткие условия мира, и рязанцы вынуждены были принять их.

Города княжества переходили под управление посадников Всеволода. Рязанские «мужи» обязались отослать во Владимир к великому князю «остаток» князей «и со княгинями»; в качестве заложника остался во Владимире и епископ Арсений. Новым же рязанским князем становился третий сын Всеволода Ярослав – а это означало полное подчинение Рязани владимирскому «самодержцу». 21 ноября 1207 года, в праздник Введения Богородицы, Всеволод с сыновьями вернулся во Владимир – «и была радость великая в граде Владимире».

Юрий вновь не получил никакого удела и остался рядом с отцом. Что же касается его брата Ярослава, то его княжение в Рязани продлилось не слишком долго. Под следующим, 1208 годом летопись сообщает о мятеже рязанцев, которые, нарушив крестное целование Всеволоду и его сыну, схватили Всеволодовых «мужей»: одних заковали в оковы, а иных уморили, засыпав в погребах; самого Ярослава, впрочем, не тронули. Это вызвало новый поход Всеволода к Рязани, и Юрий опять принял в нём участие. И вновь летописец никак не выделяет его и даже не называет по имени, говоря обобщённо о сыновьях великого князя. Рязань была сожжена – заметим, почти за тридцать лет до Батыева погрома. От Рязани Всеволод двинулся к Белгороду-Рязанскому, и этот город, претендовавший на роль второй столицы княжества, постигла та же участь: он был сожжён. Судя по отсутствию упоминаний о нём в летописи, город так и не возродился к прежней жизни. Сотни жителей княжества были уведены в полон.

На этом Рязанская война ещё не закончилась. Но вот на заключительном её этапе Юрий принял в ней самое непосредственное участие. А потому о событиях этих мы поговорим отдельно – под соответствующим годом.

Год 1209
Торжок, Тверь. – Река Дрезна

Блестящие результаты Рязанской войны имели, как ни странно, и несколько негативных последствий для Владимиро-Суздальского княжества.

Константин Всеволодович не стал возвращаться в Новгород, но, по договорённости с отцом, ушёл в Ростов: дал ему отец Ростов «и иных 5 городов дал ему к Ростову», – сообщает летописец (27. Стб. 434). Этими пятью городами, как установили историки, были Углич (Углече поле), Ярославль, Молога, Белоозеро и Устюг – все к северу от Ростова (122. С. 194, прим. 1; 109. С. 99—100).

В Новгороде Константина сменил двенадцатилетний брат Святослав, уже занимавший прежде новгородский стол. Однако удержаться в Новгороде у него не получилось. Зимой 1208/09 года Святослав был схвачен новгородцами, которые пригласили в город торопецкого князя Мстислава Мстиславича (из смоленских Ростиславичей), прозванного позднее Удатным, то есть «удачливым». Смоленские князья прежде были союзниками Всеволода. Теперь бывший союзник превратился во врага.

Это заставило Всеволода Юрьевича начать войну с Новгородом. Как всегда, в этой войне приняли участие его сыновья, в том числе и Юрий (вновь даже не названный по имени).

Той же зимой великий князь Всеволод послал сынов своих, Константина с братьями его, на Мстислава Мстиславича на Торжок.

(27. Стб. 435)

Как обычно, аресту подверглись все новгородцы, оказавшиеся по торговым и иным делам во Владимиро-Суздальском княжестве, в первую очередь «гости», то есть купцы; введена была торговая блокада Новгорода.

Мстислав с новгородским полком – недавними союзниками Всеволода по Рязанскому походу – выступил навстречу Всеволодовичам. Но владимирский князь с самого начала готов был к примирению, ибо в руках у Мстислава оставался его сын.

Из Новгородской Первой летописи старшего извода

…Пришёл Мстислав в Новгород, и посадили его на столе отца [его][19]19
  Отец Мстислава Мстиславича, князь Мстислав Ростиславич Храбрый (ум. 1180), неоднократно княжил в Новгороде и был одним из любимых новгородцами князей. Погребён в новгородском Софийском соборе.


[Закрыть], и рады были новгородцы. И пошёл Мстислав со всем полком на Всеволода; и когда были на Плоской[20]20
  Что это за местность или река, неизвестно.


[Закрыть], прислал к нему Всеволод:

– Ты мне сын, а я тебе отец[21]21
  Мстислав приходился Всеволоду троюродным внучатым племянником и признавал себя «младше» Всеволода в княжеской иерархии – «сыном» по княжеской терминологии того времени. Соответственно, Всеволод был для него «отцом».


[Закрыть]. Пусти Святослава с мужами и всё, что захватил, верни, [а] я гостей отпущу и товар.

И отпустил Мстислав Святослава и мужей его, а Всеволод отпустил гостей с товарами. Крест целовали и мир взяли, и пришёл Мстислав в Новгород.

(22. С. 51–52)

В Лаврентьевской летописи акценты расставлены иначе. О потере Новгорода здесь вообще ничего не говорится. Сказано лишь о том, что Константин с братьями во главе многочисленного войска выступил к Торжку и затем, находясь в Твери (то есть оставаясь на территории Владимиро-Суздальского княжества), заключил мир с Мстиславом:

…Мстислав же, услышав, что идёт на него рать, ушёл из Торжка к Новгороду, а оттуда ушёл в Торопец, в свою волость. Константин же со своими братьями возвратились от Твери, и Святослав пришёл к ним из Новгорода, и поехали все к отцу своему во Владимир.

И это при том, что Мстислав остался княжить в Новгороде, а вовсе не удалился в Торопец, свою прежнюю волость.

Так Новгород ушёл из-под власти владимирского «самодержца». Всеволод Юрьевич не будет предпринимать попыток вернуть его. А вот сыновья и внуки Всеволода – уже после его смерти – будут неоднократно занимать новгородский стол, в том числе и в княжение во Владимире Юрия Всеволодовича.

* * *

В зимние месяцы 1208/09 года Всеволоду Юрьевичу приходилось воевать на два и даже на три фронта: и с рязанскими князьями, и с черниговскими Ольговичами, и с князем Мстиславом Удатным. И надо признать, что в целом ему хватало для этого и сил, и ресурсов. Прежде всего потому, что под рукой у него находились взрослые сыновья, способные при необходимости возглавить войско. Одним из них был Юрий. Именно зимой 1209 года пробил наконец его час, и когда впервые ему доверили самостоятельно командовать владимирским полком, он сумел проявить себя весьма достойно.

Из Московского летописного свода конца XV века

Приходили к Москве рязанских два князя – Изяслав Владимирович и Кир-Михаил Всеволодович, потому что слышали, что сыновья Всеволодовы ушли к Твери, против новгородцев. А того не ведали, что, урядившись с новгородцами, вернулись от Твери во Владимир, к отцу своему. И начали [они] воевать сёла около Москвы…

(40. С. 107)

В Средневековье достоверные известия распространялись медленно и чаще всего приходили с опозданием. Новгородская война закончилась быстрым миром, а этого рязанские князья не учли. И именно Юрия, только что вернувшегося из-под Твери, отец «вборзе», то есть спешно, послал во главе своих дружин против рязанских князей и приведённых ими половцев, разорявших окрестности Москвы. Заметим, что Ярослава, недавнего рязанского князя, привлекать для этого Всеволод не стал – возможно, потому что Ярослав лишился своей дружины, перебитой во время рязанского мятежа, а может быть, опасаясь, что у него сложились какие-то особые отношения с рязанскими князьями, участниками набега.

Считается, что в Московском летописном своде конца XV века отразился более ранний летописный свод, составленный в правление князя Юрия Всеволодовича, в первой трети XIII века. Очевидно, именно поэтому здесь сохранился наиболее подробный рассказ о военных действиях, ставших заключительным аккордом третьей Рязанской войны. Более того, историки предполагают, что летописец, автор соответствующей летописной статьи, входил в окружение князя Юрия Всеволодовича и либо сам участвовал в походе, либо писал со слов его непосредственного участника (121. С. 217–218). Приведены в летописи и дата победы Юрия – 26 марта 1209 года, и точные географические названия, которые позволяют проследить путь владимирского войска. Правда, не все из этих названий могут быть определены нами со стопроцентной уверенностью:

Князь же великий Всеволод, услышав (о случившемся. – А. К.), спешно послал против них своего сына Георгия. Тот пришёл к вечеру на Голубино и послал сторожи – искать ратников. И стало ему известно, что Изяслав стоит на Мерьской, а Кир-Михаил – на Литове, а людей своих распустили воевать…

Итак, Юрий воспользовался тем, что рязанские князья разделили свои силы, а составлявшие их основу половецкие отряды занялись грабежом подмосковных сёл. Голубино, упомянутое в летописи, – это, скорее всего, местность (деревня) на правом берегу реки Шередарь, левого притока реки Киржач, впадающей, в свою очередь, в Клязьму, на западе нынешней Владимирской области; это название сохранилось до настоящего времени как название урочища, или леса, хорошо известного жителям здешних деревень Холино и Хмелёво Киржачского района (84. С. 201–202)[22]22
  Хотя высказывались и другие предположения. Так, под Голубино предлагалось понимать село близ Ясенева, ныне в черте Москвы (127. С. 285; что, впрочем, маловероятно, ибо Юрий двигался от Владимира и не мог оказаться в Москве до встречи с противником: Там же. С. 186); или же село на реке Выдре, правом притоке Северки на юге Московской области (122. С. 184).


[Закрыть]. Проведя глубокую разведку, Юрий выяснил местоположение противника и отдельных его отрядов. Оказалось, что Изяслав Рязанский занимает позиции на реке Мерьской – позднее этот левый приток Москвы (впадает в неё недалеко от современного Воскресенска) получил более благозвучное название – Нерская; Кир-Михаил же стоит намного дальше, на Летовке (левый приток Цны, протекает на востоке Московской области, в нынешнем Егорьевском районе). Оба князя нападения не ждали («люди своя распустиша»), хотя и выставили охранение («сторожу»).

Дальнейшие действия Юрия можно оценить как без преувеличения блестящие:

Георгий же двинулся ночью против Изяслава к Мерьской – потому что тот был к нему ближе. И когда был на Волочке, и оттуда отрядил сторожевой полк за реку Клязьму, а сам пошёл за ними. И на ранней заре встретились сторожи их, и погнали Юрьевы сторожи Изяславли, и гнали их лесом, посекая их. Георгий же спешно пошёл за ними с полком своим, и пришёл к реке Дрезне (Дроздьне), и тут ударил по Изяславу. Тот же побежал, а дружину его перебили, а других в плен захватили, а сам он переправился через реку, и многие из дружины его утонули около него.

Слышал же о том Кир-Михаил, что Изяслав побеждён, и сам бежал с полком своим. Был же тогда Великий четверг и Собор Архангела Михаила. Князь же Георгий возвратился с победой к отцу своему во Владимир с великой честью.

(40. С. 107–108)

…И победил Юрий Всеволодович Изяславов полк Владимировича, – добавляет автор Летописца Переяславля Суздальского, – а сам Изяслав убежал, и Кир Михаил за реку за Оку с остатком дружины, а иные тут утопли. Юрий же возвратился к отцу своему с победою в град Владимир.

(45. С. 128)

Упомянутый в летописи Волочёк, откуда Юрий снарядил в разведку сторожевой полк, – это позднейшее село Волочок-Зуев, левобережная часть нынешнего города Орехово-Зуево Московской области. Это был важный стратегический пункт на западе Владимиро-Суздальского княжества. Само название свидетельствует о том, что здесь начинался волок («волочёк»), связывавший бассейн Клязьмы через реку Нерскую с Москвой и далее с Окой.

Более или менее точно определяется и место решающей битвы. В летописи река, на которой она случилась, называется Дрозьдной (в Никоновской и ряде других значится Тростна (33. С. 60), но это очевидная ошибка). Речь идёт о реке Дрезне, правом притоке Клязьмы (именно так: Дрозной именуется она в позднейших писцовых книгах). Вероятно, сражение происходило в низовьях реки, вблизи современного одноименного города (84. С. 201). Впрочем, в Летописце Переяславля Суздальского место битвы обозначено по-другому: Юрий встретил рязанских князей «у Осового», где и победил Изяславов полк (45. С. 128). Что такое Осовой, непонятно. Скорее всего, какой-то населённый пункт на той же Дрезне.

Великий четверг 1209 года пришёлся на 26 марта, празднование Собора Архангела Михаила, – так что и здесь летописец точен. Во Владимир же князь-победитель вернулся, надо полагать, ещё до Пасхи, то есть ранее 29 марта. С собой он привёл немалый полон.

Это был подлинный триумф князя Юрия Всеволодовича – первый и, как оказалось, последний. Больше столь победоносных войн в его биографии не будет. Не берёмся судить, чем можно объяснить это: тем ли, что Юрий вообще не любил воевать, а когда позднее принимал участие в сражении, то легко подпадал под влияние других (как это будет в несчастной для него битве на Липице, где всем распоряжался его брат Ярослав), или же тем, что в победоносном сражении под Москвой рядом с Юрием оказался какой-то талантливый воевода. Но что за воевода? Никакого другого имени, кроме имени Юрия, летопись не называет, так что приписывать победу кому-нибудь ещё у нас нет ни малейших оснований.