Текст книги "Партизаны Третьей мировой"

– Найдите какую-нибудь тряпку и заткните ему рот, – тихо обратился я к мужикам, теперь шмонавшим трупы наемников. – Это не цивилизованный гегемон Мастерс, придется допрашивать с пристрастием.

Пошло со скрипом: говорить по-английски поляк отказывался. Может, действительно не знал языка, хотя верилось слабо. До меня доходили слухи, что в Польше спят и видят себя отдельным американским штатом посреди Европы, так что язык новых кумиров и хозяев учат ревностно. Но менталитет-то остался наш, славянский, поэтому пленный понимал, что так или иначе ему не жить. Потратив на уговоры десять драгоценных минут, пока мужики сбрасывали трупы в траншею и прикапывали, я уже собрался было поляка заколоть и даже вынул ножик. Однако, заметив мои телодвижения, неожиданно на помощь пришел Варенуха. После сеанса полевой хирургии водила уверовал в мои универсальные качества полевого командира, и теперь старался показать мне свою полезность. С деловитым видом он отозвал меня в сторону и прошептал:

– Я это, чего сказать хотел… – на его круглом лице отразилась внутренняя борьба. – Я немного по-польски секу.

– А чего молчал-то! Ну так давай, спрашивай, а то я совсем из сил выбился. Не знаю, просто этого козла пристрелить или отрезать ему что-нибудь ненужное, чтобы процесс пошел. Много не узнаем, но попробуй, нам уже выдвигаться пора. Вы тут беседуйте, а я пойду в багажнике посмотрю, не найдется ли чего нужного…

Пристрелить поляка очень хотелось, как и всякого попавшегося на глаза оккупанта, но, само собой, это был бы неверный подход. Тупо стрелять и резать – не наш метод. Поскольку пока нас всего трое, придется действовать по возможности из засады, то есть подло. Но опять же, это как посмотреть, да и угрызений совести я как ни старался найти – в душе даже грамма не было. Заботило меня одно: ехали ли эти наймиты просто на прогулку или с целью потравить еще одну-другую деревню. В обоих случаях терзаний я бы не испытывал, меня устраивали оба варианта, но второй, как вы впоследствии поймете, был бы самым шоколадным. Михась совладал с управлением трофейной машины, и ему удалось открыть багажник. Волна облегчения смыла волнение последнего получаса, когда не было секунды, чтобы я не сомневался, правильно ли я все придумал. План захвата аутпоста я построил на том, чтобы дождаться, пока с зачистки вернется одна бригада и выйдет ее смена, тогда в лагере будет наибольшее количество людей, а мы получим в свое пользование полный «комплект ассенизатора»: костюмы химзащиты и гранатометы с газовыми выстрелами.

Нам опять улыбнулось военное счастье: джип ехал именно на зачистку. Из багажника мы вытащили на обочину четыре комплекта защитных балахонов с чудными противогазами, тоже окрашенными в неприметный серо-буро-непонятный цвет. Балахон был похож на наше армейское ОЗК-устройство, только оказался не в пример удобней. Мне и Михасю костюмы подошли сразу, так как я роста совершенно не богатырского – метр семьдесят восемь, а приятель и того на пару сантиметров ниже. С гранатометами все получилось еще проще – четыре коротких ружья были закреплены в стойке на левой боковой стенке багажного отделения. Вынув один, я примерился и аж крякнул – просто, надежно и удобно. Почти как у наших ментов, только легче и приклад выдвижной. А под стволом прикручена штурмовая рукоять[8]8
  Имеется в виду модификация для армейских частей, работающих в городах. Это тот же самый М-203, только собранный в модификации как самостоятельное оружие.


[Закрыть]. Конечно, «калаш» с подствольником был бы много лучше, но пока и так сойдет. С номенклатурой было сложнее, поэтому пригодится Варенухино владение тарабарским наречием, хотя в принципе и без него разобраться будет несложно: осколочно-фугасные выстрелы я сразу же узнал по характерному грязно-коричневому ободку и отложил в сторону. В цинковых кофрах тут же под стойкой хранились еще маркированные белым с желтой полосой, коричнево-желтым и белым с красным пояском. Коричневые с желтым, это, по-видимому, что-то обычное, как и белые, скорее всего дымовые. Тряхнув головой от натуги и ругнувшись сквозь зубы, я направился к пленному, о чем-то оживленно беседовавшему с нашим переводчиком-добровольцем. Вдруг Варенуха встал и сначала негромко, а потом в голос загоготал, правда, быстро спохватился и замолк. С недоумением на водилу смотрели я и пленник, вид хохочущего мужика в напяленной на голое тело трофейной «разгрузке» и с заклеенной лейкопластырем физиономией – это зрелище комичное.

– Чего веселого он тебе сообщил, Виталий Семеныч?

– Так они это… – справившись с собой, водила подавил смешок и продолжил: – Помнишь, как они вокруг нашей ямы сгрудились, я еще тогда удивился?

– Ну, помню, и что?

– Они тут клад ищут, который Колчак закопал.

– Чего-о? – недоумению моему не было предела. – Золото в нашей траншее?!

При слове «золото» поляк напрягся и с интересом зыркнул в мою сторону. В одно мгновение я сообразил, как можно добиться своего, не прибегая к крайним мерам. С одной стороны, все действительно выглядело логично: дыра в земле, непонятные мужики с оружием, явно не военные. Сделав серьезное лицо, я повернулся к Варенухе и тихо, со значением приказал:

– Переведи иностранцу, что они правильно догадались: мы живем в этих лесах и охраняем колчаковский клад от большевиков. Переводи.

Варенуха прыснул было в кулак, но, увидев мои бешеные глаза, в совершеннейшем недоумении стал переводить. Лицо поляка просветлело, в глазах загорелся плохо скрываемый огонек наживы. Быстро мотая головой в направлении аутпоста, пленный заговорил. Варенуха, все еще теряясь в догадках, начал переводить:

– Про клад ему рассказал один из наших военнопленных, они сговорились, что за координаты этот вот, – Варенуха ткнул пальцем в иностранца, – вывезет его на местности показать, а потом отпустит. Но все сорвалось, американцы забрали всех русских пленных в тот же день и куда-то угнали. Вот они с друзьями по окрестностям и шарят. Вдруг клад где-то недалеко зарыт. Как под землю машина ихняя провалилась, они даже обрадовались. Думали, может, ход подземный…

После всего пережитого услышанное звучало страшно. Мысли о том, что вот ходят по земле еще и те, кто хочет не только жить, но и разбогатеть, банально не приходили в голову. Поборов очередной приступ раздражения, я спокойно кивнул водиле, чтобы перевел мои слова.

– Семеныч, скажи кладоискателю, что если его все еще интересует золото, то я готов показать, где оно лежит. Но есть одна проблема: его и тех покойников скоро хватятся на базе. Спроси, хочет ли он делиться с ними?

Переставший уже что-либо понимать водила одернул вставший дыбом на его внушительном брюхе разгрузочный жилет и перевел сказанное нейтральным тоном, постоянно мешая русский мат и польские слова. Поляк тревожно глянул на меня и принялся что-то объяснять переводчику. Варенуха совсем уже серьезным тоном начал пересказывать услышанное:

– Он тебе не верит. Говорит, что и тому русскому не поверил. Требует отвести его сразу на место, тогда он про нас никому не расскажет.

– Передай, что это можно устроить, – я сделал озабоченное лицо и показал рукой на багажник джипа, – скажи, что вместе туда и пойдем, если он сомневается. Только скажи, что кое-что из оружия мы возьмем, но газ нам не нужен, пусть покажет, какие гранаты с газом, а какие нормальные. Только предупреди: если вздумает шутить – привяжу его к дереву, а сам в костюме буду одну за другой в его сторону выстреливать.

Как ни странно, условие поляка не напрягло: золото уже, считай, в кармане, мертвому же деньги не нужны. Но думаю, что он держал в запасе какой-то козырь, на случай если мы его захотим убрать уже возле сундуков с сокровищами белого адмирала… Что хотел выкинуть иностранец, я так и не узнал, потому как он не колеблясь показал на пропущенный нами «цинк» серого цвета с трафаретным, черного колера, маркером «VX12C». Это было неожиданно просто, а мы в полумраке салона не обратили на него внимания. Ящик выглядел странно и на обычные «цинки» с патронами не был похож. Открывался он как обычный чемоданчик, выстрелы лежали утопленными в пористый материал вроде резины или латекса. Только колпачки того же, что и ящик, серого цвета тускло сверкнули на солнце. Вынимать их я не стал, мало ли что, и аккуратно закрыл «цинк». Кивнул Варенухе на пленника.

– Переведи ему, Семеныч, что я сейчас скажу, только постарайся точно, лады?

– Дак как сумею, – водила недобро глянул на иностранца, – уж больно оно мне противно. Можно я ему шею сверну, а?

– А сие будет зависеть только от него, – это я сказал, пристально глядя пленному в глаза. – Если не врет и гранаты газовые, значит, его дружки в лагере передохнут и мы его поведем к золоту. Если нет, то ты, Семеныч, его и удушишь, вот прямо тут. И пофигу тогда, что нас из миномета или еще чего накроют, ему тоже не жить. Так ему и переведи.

Варенуха открыл было рот, но иностранец на сносном русском сказал, чуть коверкая слова, но это даже было удобней:

– Нет необходимости убивать, я не обманываю. Это есть газовы гранаты, я не вру, пан офицер.

– Я же говорил, что существует на свете универсальный язык. – Отодвинув в сторону оторопевшего Варенуху, я присел напротив иностранца и подмигнул. – Сиди тихо, пока мы не закончим дела, с тобой останется мой ординарец. Проверим твои слова и вернемся, а там и до золота очередь дойдет. Понял меня?

– Так есть, пан офицер! – Поляк внутренне подобрался, в глазах больше не было тревоги. – Но…

Встав, я взял кляп с капота машины и снова втолкнул его в рот поляку, одновременно обращаясь к артельщикам:

– Потом поговорим, дела не ждут. Виталий Семеныч, ты останешься с пленным, если через полтора часа не вернемся, облей эту гниду бензином и подожги. Потом жди еще час и, если по-прежнему не появимся, уходи на восток. Вдоль дорог, не держись леса, так надежней. Михась, мы с тобой к базе, бери балахоны и пару гранатометов на шею. Я оставшиеся два возьму и ящик с газом. Пошли, пошли, бегом!..

…Оставив водилу присматривать за пленным, мы с приятелем, нагруженные словно пара вьючных мулов, ринулись к опушке леса, где я загодя наметил место для обстрела. Сложностей оказалось две: подобраться к аутпосту на гарантированно убойное расстояние было невозможно и из такого гранатомета, как этот, ни я, ни Мишка никогда не стреляли. Но ничего лучше на данный момент в голову не приходило, все, что мы делали с первого и по сей день нашей одиссеи, на две трети было авантюрой и на одну треть – везением. Мгновения не проходило, чтобы в голову не лезли мысли о том, что все может пойти наперекосяк: гранаты могут оказаться фуфлом, одна из них даст течь и мы с Михасем просто врежем дуба. Да много еще чего могло произойти. Но если рассуждать, то вполне спокойно можно было остаться там, на поле, рядом с Ильинским, и ждать, пока придут те, кто уже рискнул и им выпал фарт – целая страна почти на блюдечке. Нет больше у нас права на сомнения, все сроки для гаданий типа «а что если» уже вышли, нужно действовать. Чем наглей, тем удачливей, все сложится, а если нет… смерть храбреца бывает один раз, смертей труса – что воды в море. Все это я крутил в голове, пока мы, свалив барахло на траву, лихорадочно надевали балахоны. Ремни и застежки были из кевлара и пластика, а сама ткань очень прочной, в таком костюме можно воевать и особо не бояться мелких осколков на излете и даже открытого огня. Зрение сузилось до двух каплевидных окуляров противогаза, стало трудно дышать, и все звуки вокруг приглушились, но через специальные мембраны можно было сносно друг друга слышать. Говорю же – удобная штука, хотя все в мире относительно.

Решено было, что стрелять буду я один, а приятель станет заряжать гранатометы, так будет быстрее. Вчера выяснилось, что из всей артели знаком с подствольником только я. Остальные слышать слышали, но опыта обращения даже с советским аналогом ни у кого не было. Но это не проблема; я откинул стойку прицела вверх и, вскинув, сверился со шкалой расстояний: максимум – четыреста метров, а лагерь где-то в трехстах. Сдвинул собачку предохранителя слева над цевьем и с силой отвел гофрированную его часть вперед, потом протянул руку в сторону, и Мишка вложил в нее гранату. Зарядив оружие, я обернулся к одетому в точно такой же комбез приятелю. Тот кивнул в знак того, что последовательность запомнил, и так мы снарядили один за другим все оставшиеся стволы. Посмотрев на кроны деревьев, я вычислил, что ветер сейчас слабый и газ будет сносить влево. Осторожно, стараясь держать оружие ровнее, я вывел прицел на триста пятьдесят метров и нажал на спуск.

– Боп!

В плечо отдало непривычно сильно, видимо, в газовых гранатах был сильный вышибной заряд. Не останавливаясь и не смотря на результат, я взял следующий ствол, бросив пустой на траву под ноги.

– Боп!

На этот раз я все же глянул на лагерь и увидел, как мечутся в периметре слабо различимые фигурки людей. Не останавливаясь, я снова взял заряженный гранатомет и больше уже не любопытничал. Сверял только прицел, чтобы гранаты ложились веером, накрывая как можно большую площадь. Так продолжалось, пока Мишка не дернул меня за плечо, показывая на пустой ящик. Руки сами опустились, ствол с глухим теньканьем брякнулся под ноги рядом с остальными. Не снимая костюмов, мы стояли, разглядывая сквозь густую листву результат работы. Издали картина получалась скучноватой: внешне ничего не изменилось, ни тебе пожаров, ни дыма – газ оказался совершенно бесцветным. Неправильным было только то, что ворота аутпоста наполовину были отворены и с той стороны в них врезался еще один джип. Видимо, кто-то пытался выбраться из западни, но не успел. Простояв так еще с полчаса, мы, не снимая костюмов, двинулись в обратный путь. Было странно идти по лесу, словно отгородившись от мира чем-то вроде скафандра. Близился полдень, припекало, пот стал заливать глаза и дыхание сбилось. Когда мы вышли на дорогу, где оставался Варенуха с пленным, противогазы уже были сняты… Так вот, в робах, нагруженные оружием, мы и вышли к траншее. Вокруг стояла тишина, прерываемая невнятными стонами. Обойдя машину, я увидел пленника с неестественно вывернутой шеей, а Варенуху – на краю ямы, с одним из трофейных пистолетов. Причем ствол он вставил себе в рот. Картина была в общих чертах понятна: дождавшись, пока мы ушли, водила не выдержал и свернул поляку шею. Но вот зачем он решил застрелиться? Не снимая костюма, я осторожно, шаг за шагом, приблизился к рыдающему пожилому мужику и сел рядом на край траншеи.

– Сбежать решил, Виталий Семеныч, – говорил я будничным тоном, чтобы немного успокоить его, чуток привести его в чувство. – Значит, бросишь нас с Мишелем на растерзание, так сказать?

– Они… этот…

Ствол пистолета мешал Варенухе говорить, и водила вынул его изо рта, положив на колени, но все еще крепко сжимая в кулаке.

– Зачем ты его раньше времени грохнул, может, пригодился бы еще. Как мы теперь узнаем, откуда они города обстреливают?

Судорожно переведя дух и вытерев сопли и слезы кулаком с зажатым в нем пистолетом, водила посмотрел на меня красными от недосыпа и рыданий мутными глазами. Непривычно видеть, когда крепкий на вид хитрован, явно не дурак выпить, становится вдруг размазней. Но сейчас нужен каждый боец и нет среди них негодных, поэтому я просто сидел и ждал, готовый уговаривать и умолять его встать и идти вперед.

– Вы ушли, – начал свой рассказ Варенуха, – а этот стал пропаганду разводить: мол, войска наши уже почти разбитые повсеместно, а народ – кого не потравили газом и не раскатали бомбами – по дорогам скитается.

– Это война, брат. Сначала они нас, потом мы их. Так всегда бывает.

– Нет! – Водила покрутил рукой с пистолетом у своего лица. – Он еще сказал, что они еду и одежду на колонны беженские сбрасывают. Нарочно вирусами всякими зараженные сбрасывают на людей! Антон, это же просто беженцы, люди перемрут и никого не останется! Совсем никого не будет. А если мои ту еду подберут? Если они уже мертвые все?!.

Понимая, что истерика сейчас новой волной пойдет на приступ остатков здравого смысла Варенухи, я решил действовать быстро. Еще не поняв смысла только что услышанного, я выбил пистолет из трясущихся рук. Ствол брякнулся на дно траншеи, мимоходом я отметил, что водила даже снял его с предохранителя – стреляться решил вполне серьезно. Но водила уже не обращал внимания на оружие, его охватили апатия и безразличие. Сложив руки на коленях и опустив голову, он все повторял и повторял:

– Господи, почему ты допустил, почему оставил меня? Почему допустил…

Михась тоже был потрясен, но про самоубийство вроде пока не думал. Стянув с себя костюм, он сидел на земле рядом с трупом поляка и жадно курил. Я поднялся, встал чуть в стороне от машины, вынул пистолет и выстрелил в воздух. Артельщики вздрогнули, оба повели себя именно так, как я и рассчитывал: Михась залег, перекатом уйдя под днище джипа, а Варенуха, перестав рыдать, нырнул в траншею, куда уронил пистолет. Если бы хоть один из них замер на месте или поднял руки, я непременно бы сказал такому «до свидания». Апатия – самый страшный враг солдата, кто поддался ей, уже обречен. А нам предстояло много, очень много сделать.

– Мужики, погоревали и хватит, – я сказал это громко, чтобы окончательно привести товарищей в чувство. – Скоро пиндосы опомнятся и пришлют сюда разведку. Или нагрянут большими силами. Нужно пошуровать на базе в ангарах с трофеями и быстро сматываться отсюда. Понимаю, вы устали… Очень устали и хотите есть, спать и домой. Но так вышло, что дома у нас теперь сидят вот такие, как этот кладоискатель, и их сначала нужно выгнать. Пошли вперед, мужики. Так вышло, что кроме нас уже некому…

Спустя полчаса наш небольшой отряд уже пылил по дороге, ведущей к разгромленному аутпосту. Впереди шел Варенуха, сжимая в руках вверенный ему карабин, следом шагал Михась, щуря хитрые цыганские глаза на высоко стоящее в зените июльское солнце, положив обе руки на ствол карабина, висевшего на шее. Я в пяти метрах позади всех, ощупывая взглядом окрестности и соображая, куда нам податься. Внятной перспективы не было, но одно я знал точно: мы будем искать врага и бить его там, где встретим. Без пощады, без сожаления.

* * *

Россия. 29 июля 2011 года, 12:54 по местному времени. Юго-восточная окраина бывшего поселка городского типа Тогучин. Внутренний периметр аутпоста охранного агентства «Блэкстоун – Сауз». Бывший сотрудник иркутского ЧОП «Булат» Антон Варламов. Сбор информации и дальнейшие перспективы.

Внутри периметра аутпоста было тихо, если не считать стоящего на отшибе домика, где, как я решил еще три дня назад, разместилось местное начальство. Там хрипела и свистела статикой помех радиостанция: слышались повторяющиеся кодовые фразы, незнакомые позывные. Значит, кто-то то ли уже вызвал помощь, то ли пытался это сделать. Любой из этих вариантов меня не устраивал, поскольку наверняка у пиндосов налажена система переклички, и поняв, что один из «опорников» не отзывается, они вполне могут выслать мотоманевренную группу или что-нибудь летающее. Варенуха, словно стыдясь за проявленную полчаса назад слабость, вообще старался не смотреть мне в глаза, находил малейший повод доказать, что все в норме. Бывший водила, отстранив Михася, отодвинул влево до упора застрявшую на полпути створку ворот и первым вошел за ограду. С любопытством поозирался, сунул нос внутрь кабины застывшего на выезде джипа и, бестрепетно сбросив на землю покойного иностранца, сел за руль. Мне стало интересно, что будет дальше, и я придержал Мишку за рукав. Замерев, мы молча ждали. Из кабины минуты две раздавалось невнятное бормотание, потом к нему добавился звук ворочавшихся рычагов, и вот «чудо враждебной техники» завелось, а из открытой дверцы высунулась плешивая башка Варенухи. Деловито поглядывая за спину, он сдал задним ходом почти без рывков, словно век управлял импортным авто. Чуть погодя, уже соколом смотря в нашу с приятелем сторону, он деловито спросил:

– Ну, куда этот драндулет ставить?

– Отгони его от ворот. – Я решил вести себя так, будто бы ничего не произошло: слабости есть у всех. – Сейчас проверим ангары с трофеями, потом придумаем, на чем отсюда уходить.

Кивнув, водила занялся агрегатом, а мы с Мишкой, уже не останавливаясь, пошли к ближайшему ангару. Оглядываясь по сторонам, я без всякого интереса оценил результаты нашей «газовой атаки». Большинство гранат упали с недолетом, но у них оказался довольно велик коэффициент рассеивания – наемники умирали практически мгновенно. Те, что сидели на вышках и в стрелковой ячейке у ворот, вроде как пытались развернуть станковое оружие в сторону точки обстрела, но газ распространялся слишком быстро, что при полном безветрии сыграло мне на руку. При беглом осмотре я насчитал восемь покойников внизу, включая одного наблюдателя, упавшего с вышки у ворот. Сколько еще находилось там, на верхотуре и в строениях, считать было некогда. Лица захватчиков не искажала даже тень агонии, словно смерть пришла быстрее, чем они осознали, что умирают. Это мне не нравилось: впредь пиндосы так легко не отделаются и будут подыхать как можно болезненнее. В поисках чего-нибудь полезного, я заглянул в казарму, потом в домик. Трупов ни там, ни там не нашлось – видимо, все солдатики выбежали, чтобы посмотреть, что происходит. В командирском доме обитало двое, об этом свидетельствовала пара аккуратно застеленных кроватей. Тут нашлась кипа карт района, испещренная большей частью непонятными мне значками. Удивило наличие в дальнем левом углу у окна целого штабеля больших картонных коробок с сигаретами. Потом вспомнилось, что в Европе, да и вообще на Западе сигареты жутко дорогие, но зачем им кишиневские подделки?.. Не задумываясь над эдакой пустяковиной, я повернулся, чтобы выйти, но взгляд зацепился за стоящий на письменном столе справа бинокль. Миниатюрный, габаритами с театральный, однако с блямбой встроенного дальномера. Вещь! На ходу я сунул оптику в карман брюк, сразу вздувшийся, и вышел на улицу. Больше тут действительно задерживаться не стоит. Возле крыльца, слева, ничком лежал труп наемника. Видимо, он бежал к навесу с припаркованными машинами, но не повезло. Ну, значит, сегодня твоя очередь… Однако внимание мое привлек небольшой, явно очень тяжелый чемоданчик, прикованный к руке трупа узким стальным браслетом. Наемник потратил свои последние минуты на то, чтобы взять кейс.

В два приема вскрыв чемодан принесенным из инструментального шкафа «фомичем» и посмотрев на содержимое, я лишь сплюнул. Иностранец спасал деньги. Ровными пачками в чемодане были уложены новенькие незнакомые мне бумажки с надписями на английском. Банкноты достоинством в сто и пятьдесят тугриков. Более всего они напоминали европейские деньги с созвучным названием, но на правом поле этих был оттиснут голубого цвета американский континент, а в качестве символов использовались всякое зверье и бабочки. На пятидесятиамеровой банкноте, к примеру, – лань, а в левом нижнем углу аббревиатура – «50А». Значит, доллар умер, здравствуй, новая деньга!.. Ну, вот и реформу под шумок провели, и нет ничего нового под солнцем. А наши российские любители тырить импортные дензнаки опять в пролете. Что за жизнь пошла, никому верить нельзя, а ведь какая гордая была надпись на «зелени»: «Мы верим в Бога»… По виду это были несомненно американские деньги, но точно не доллары, да и про религию ни гу-гу. Ссыпав все деньги в заплечный мешок, я еще раз посмотрел на труп наемника. Не повезло тебе, приятель, зарплату уже не потратишь. Убойная штука этот потомок «вэ-иксов»{4}4
  Вэ-икс (VX) – боевой отравляющий газ нервно-паралитического действия. По физическим свойствам это малолетучая бесцветная жидкость, не имеющая запаха и не замерзающая зимой. В воде растворяется умеренно (5 %), в органических растворителях и жирах – хорошо. Заражает открытые водоемы на очень длительный период – до 6 мес. Основное боевое состояние – грубодисперсный аэрозоль. Аэрозоли VX заражают приземные слои воздуха и распространяются по направлению ветра на глубину от 5 до 20 км, поражают живую силу через органы дыхания, открытые участки кожи и обычное армейское обмундирование, а также заражают местность, вооружение и военную технику, открытые водоемы. VX применяется артиллерией, авиацией, а также с помощью химических фугасов. Вооружение и военная техника, зараженные каплями VX, представляют опасность летом в течение 1–3 сут., зимой – 30–60 сут. Стойкость VX на местности (кожно-резорбтивное действие): летом – от 7 до 15 сут., зимой – на весь период до наступления тепла. Защита от VX: противогаз, общевойсковой защитный комплект, герметизированные объекты боевой техники и убежища. Существуют антидоты, например атропин.


[Закрыть], нужно отдать иностранцам должное – отрава у них получается знатная. С трупами придется что-то придумать, хотя и не знаю, сколько времени у нас есть, чтобы как следует тут пошуровать на предмет приодеться и добыть нормального оружия.

Сойдя с крыльца и больше не оглядываясь, быстро иду к ангарам. А вот и закрома. Что-то тут не так…

Как только отчетливо, в деталях, стали видны двустворчатые двери, появилось нехорошее чувство, будто военное счастье поворачивается к нашему летучему отряду боком. На дверях имелся врезной кодовый замок с рядом кнопок и прорезью для пластиковой карточки.

– Бля!.. – Мишка смачно сплюнул и выругался многоэтажно, дергая за длинную ручку двери. – Закрыто! Где мы тут карточку найдем? Хрен знает, у кого она.

В чем-то приятель был прав, но, видимо, постоянный стресс так на мне сказался, что решение проблемы пришло мгновенно. Махнув рукой в сторону навеса, где стоял внушительный армейский грузовик в камуфляжных пятнах, похожий на грязного бегемота, я знаками послал туда спешащего к нам Варенуху. Поняв, что мне нужно, водила метнулся к грузовику и без лишних вопросов полез в кабину. Чихнув стартером, иностранная «полуторка» завелась и дважды мигнула нам фарами. Подойдя к машине, я указал приятелю на шкаф с инструментом, заслоненный бортом грузовика.

– Михась, быстро найди там верхонки, бухту с буксировочным тросом и кидай все это в кузов. Не хотят открывать по-хорошему, значит, церемоний разводить не будем… Да, – вспомнив, что они с Варенухой народ курящий, киваю на командирский домик, – там у окна целая коробка с куревом, натырили, видать, из сельских ларьков, бери свою отраву, не то уши опухнут.

– Опа! – веселое настроение на миг вернулось к приятелю, глаза заблестели. – Значит, живем! Семеныч, пошли куревом разживемся, иностранцы угощают!..

Галопом оба моих спутника кинулись в указанном направлении и скоро вернулись, неся в руках по картонной коробке. На лицах светилась неподдельная радость. Я усмехнулся про себя, осматривая фронт работ. Человек так устроен, что даже в самые паршивые минуты любая приятная мелочь может вернуть его к жизни. Сам в недавнем прошлом заядлый курильщик, я прекрасно их понимал – пусть хоть что-то будет как прежде. Например, курево…

…Подогнав машину и развернув ее кормой к воротам склада, мы принялись за взлом. Трос был очень удобный, с двумя регулируемыми карабинами и защелкой. Зацепив один конец за непонятное ушко чуть ниже левой створки складской двери, а другой за крюк под задним бампером грузовика, мы в раскачку взломали сначала первый, а затем и следующий ангары с трофеями. Было это не столько трудно, сколько затратно по времени: раскачивать нужно было аккуратно, чтобы сильной встряской не своротить чего-нибудь взрывчатое внутри помещения. Оставив Варенуху с Мишкой отцеплять буксир и возиться с «полуторкой», я приступил к осмотру хранилищ. Войдя в помещение первого вскрытого склада, сразу отметил, что тут собрано обмундирование, которое сердобольный импортный каптер рассортировал крайне скрупулезно: отдельно сезонное и демисезонное обмундирование, отдельно обувь, головные уборы и даже нижнее белье. Везде аккуратные мультиязычные бирки со штрихкодом; от одежды исходил тонкий аромат какой-то отдушки. Мельком осмотревшись и наметив ряд вещей, которые понадобятся прямо сейчас, я быстро направился в соседний склад, где, по здравому разумению, должно находиться самое необходимое нам в настоящий момент – оружие. Тут тоже царили контроль и учет: слева тянулись стеллажи с боеприпасами, справа высились стойки с разнообразными марками «стволов» и сложенные в штабеля армейские ящики с оружием. Повсюду наклейки на английском, немецком и французском языках. Когда мы шли сюда, в воображении рисовались груды ржавого, покоцанного оружия, несущего на себе следы жестоких побоищ, одежда с пулевыми отверстиями и пятнами крови, снятая с трупов. Но подспудно росло и крепло ощущение, что будет все именно так, как я вижу наяву: холодно, бездушно и прагматично. Неожиданно я понял, что вот уже пару минут просто стою и пялюсь в пространство перед собой, а мои партизаны стоят рядом и комментируют увиденное.

– Эва, сколь всего нахапали! – Варенуха уже где-то добыл себе кусок ветоши и деловито счищал грязь с больших, похожих на совковые лопаты, рук. – Что же, все у наших отняли?

– Не обязательно отняли, – Мишка уже не выглядел подавленным. В голосе приятеля слышались нотки раздражения. – Смотри, ведь даже еще советское, есть вот штампы еще восемьдесят девятого года! Может, генерал какой пиндосам подарил, а солдатиков под ракеты подставил, чтоб не занашивали казенное! Нет, Антоха, хоть убей не пойму, как это все случилось, да еще так быстро?! Есть же и у нас техника новая. Спутники, корабли, оружие ядерное, мы же были такие сильные, а?..

Все эти вопросы я уже где-то слышал и, что страшило сейчас больше всего, точно знал, откуда это «дежавю». В детстве и на протяжении почти всей своей недолгой жизни я любил смотреть фильмы о войне. Больше всего нравились те, где наши советские солдаты и командиры без колебаний и очень уверенно побеждают хоть и сильного, но все же уступавшего нам почти во всем врага. Те же, где рассказывалось о горьких днях первых месяцев войны, поражениях, отчаянии, я особо не жаловал. Распробовал эту горечь я только после того, как сам побывал на войне настоящей, но с горечью приходилось признать, что с подвигами дедов сравнения нет никакого. Духи, даже хорошо вооруженные и местами грамотно руководимые, с немцами и их отлаженной армейской машиной на одну доску поставлены быть не могут. Это не умаляет заслуг тех, кому довелось поучаствовать в обеих чеченских заварухах, – дрались хорошо, себя не жалели, стыдно не было ни грамма. А вот когда против тебя во весь рост поднимается точно такая же армейская машина, но движимая чуждой идеологией, с совершенно иным взглядом на то, как нужно воевать… Деды имели за плечами мясорубку гражданской войны, потом мелкие стычки с япошками и тяжелый опыт белофинской кампании. Но было и еще кое-что: их вела и поддерживала ИДЕЯ. Вера часто бывает важней пушек и танков. А что есть у нас? Только жидкая мешанина из православия, гнилых идей предателей-диссидентов да абстрактных призывов к защите Отечества. Когда мы воевали, всех накрепко спаяла ненависть к духам, желание мстить за павших друзей. Про все эти заморочки с возрождением монархии, битием поклонов у икон и вдыханием фимиама никто не заикался. Да еще этот власовский флаг[9]9
  Антон имеет в виду тот замалчиваемый сейчас факт, что нынешний российский «триколор» использовали во время Великой Отечественной в качестве знамени предатели-коллаборационисты – участники РОА (Российской освободительной армии) бывшего генерала Власова. Именно поэтому существует компромисс: знамена воинских частей и подразделений по-прежнему красные.


[Закрыть] на рукаве… Нет, во время службы я про такие нюансы старался забыть, держа в уме родное, серпасто-молоткастое привычное красное знамя бригады. Фиг его знает, что хотели тогдашние, теперь уже бывшие хозяева страны, когда выбирали этот флажок как государственный символ. Вообще, от политики и всяких там ревизий истории всегда держусь как можно дальше: тихо смотрю советские фильмы, залитые на старенький домашний комп, и редко включаю телевизор. Этот лживый ящик стоит у меня на холодильнике, там я иногда слушал новости или включал какой-нибудь канал, где рассказывают про еду или рыбалку. Теперь уже все это кажется таким далеким, словно и не со мной было.