Текст книги "Дурацкий кораблик"

Глава 6

Изуверский план руководства в целом удался, только с небольшими отклонениями. Лежать пришлось не в кучке, а под кучкой мертвецов. Поваляться пришлось изрядно, Заки от таких дел слегка рехнулся. Так, что когда всю нашу полудохлую компанию стали поднимать на палубу, Захар проигнорировал и петлю на ногах, и прелесть путешествия вниз головой. А перетаскивание тушки на бак волоком, мордашкой по палубе, воспринял даже с некоторым облегчением.

Дотащили до фальшборта и снова привал. Ждали доктора, а дождались Джима.

– Сэр, Вы сегодня за доктора? – раздался знакомый матросский басок.

– Да, будь они неладны, эти дохлые…

– Дохлые преступники, сэр?

– Теперь их судит Бог, Сэнди. Для нас они уже не преступники.

– А если ещѐ живые, сэр? Вы за доктора, сэр, Вам и устанавливать факт их смерти. А мы простые моряки, неучѐные…

– Но выкинуть этих за борт у вас мозгов хватит?

– А как же факт смерти, сэр?

– Океан установит его не хуже меня. Заканчивайте тут, Сэнди, не затягивайте. А я пойду доложить, какие вы молодцы, – раздражѐнно командует Джим и топает подальше от столь неприятного места.

– Ишь молокосос гонористый, а службы не знает. Это буду исполнять, а это ему не по нутру, кто-нибудь за него пусть делает! Тьфу! – басит в сердцах старый Сэнди.

– И что, благородие свалило, теперь нам пацанят кортиками того?

– Ты оглох? Что сопляк приказал? В море их выбросить.

– Что ж, давай их вязать, Сэнди. Тресь. Хрясь.

– Ну как, балабол, прояснело у тебя в голове, иль ещѐ дать?

– Уф, Сэнди, чего в морду-то сразу? За борт их? Да с радостью!

– Вот и займись, а я на твою радость полюбуюсь.

Матросик попался работящий, исполнительный. Новатор, блин.

Приподняв, прислонял нас к фальшборту, чтоб ручонки наружу свисали. Ловко так за ноги хвать и в добрый путь. Быстро справился. Нас и было-то не больше десятка.

Спасибо старому Сэнди за такую услугу, век ему буду благодарен, пусть даже оказывал он еѐ мертвецу из-за собственной лени. Весь план имел столько разных «если», что, по сути, сводился к тупому везению. Своей безалаберностью Сэнди шансы мне, как минимум, удвоил и спас жизнь.

Без мешка на голове я смог сориентироваться, оценить скорость корабля. Мне не пришлось развязывать верѐвки, поэтому, нырнув, не терял время и дыхание, а уверенно рассчитав курс, поплыл к цели. Цель – верѐвка под кормовой надстройкой. Откуда бы ей там взяться, и откуда мне про неѐ знать? Ну, ничего я не знаю, конечно, но обосновано на неѐ надеюсь. Руда с Лютом придумали этот финт. Достать кусок линя нужной длинны с их авторитетом несложно. Они допущены к уборке офицерского сортира. Сам сортир – помещение в кормовой надстройке с дырой в палубе нужной величины. Вот Руда с

Лютом должны были, пока я под трупами валялся, верѐвку держать, а Плюшевый через ту дыру вылезти наружу, навязать на специальный рым на корме беседку и вылезти обратно. Про рым рассказал Стужа, типа, ищите, должен быть. Вроде, полагается иметь такой для разворота и буксировки судна шлюпками.

Вообще, очень уж обоснованной мою надежду назвать трудно, но мне после событий последних дней стали как-то фиолетовы шансы и вероятности. Ну и правильно, везение бывает только сумасшедшим, иначе это не везение. Поэтому-то по-настоящему везѐт только психам. А кто ещѐ способен всерьѐз что-то планировать, надеясь только на удачу?

Кому надеяться больше не на что. Короче, повезло мне. Беседка оказалась на месте. Беседка – это просто две петли под задницу, и ещѐ одна под спину. Чтоб я мог в ней сидеть до ночи. Здесь меня могли обнаружить, только засунув голову в дыру нужника. Или с другого судна. Но конвойный шлюп шѐл впереди, а встречи в Атлантике нечасты. Однако было совсем нескучно. Нормально качало, верѐвки врезались в мякоть и тѐрли, хотелось пить, хотя до воды было всего полметра. А когда усилилось волнение, дистанция временами сильно сокращалась, порой переходя в минус. Вдобавок нужником постоянно пользовались, и при неблагоприятном для меня ветре… А учитывая стремление моряков ходить в полный ветер, он благоприятным для меня быть не мог.

Чувствовал себя как ѐршик в унитазе – обосрут, сполоснут, потрут об борт. Ещѐ и наслушался всякого. Оказалось что, люди на толчке любят поговорить о наболевшем. Избавляются от не нужного во всех смыслах. Комната разрядки, понимаешь. Вдобавок Закари очухался. Поверил поганец, что взаправду живой и, конечно, сразу принялся жизнь критиковать. Понятно, виноватым во всѐм оказался только я, дух тѐмный и грязный. Или демон? Погубитель и истязатель славного, доброго, ни в чѐм невиноватого Захарушки.

Скоротали времечко. Как стемнело, меня сверху из сортира окликнули ломким баритоном. Они и по вечерам там надраивали.

Теперь-то я понимаю тяжесть их доли. Но почему-то мне их не жалко. Ну, ни капельки. Парни сбросили мне линь, я за него самым хамским образом подвязался и сообщил в сортир, что руководство может меня подтягивать.

Подтянули, втащили через дырку внутрь. Думал, убьют меня легендарные Длинный Джек и Пол Головня. А они обниматься лезут к мокрому, обосраному, едва стоящему на ногах подростку!

– У нас получилось, братец!

– Руда, ты так радуешься, будто не верил, – еле ворочая языком, пытаюсь поддержать беседу.

– Я не мог поверить в подобный бред, извини… Ой, тебе ж трудно говорить!

– А ты, Лют? – куражусь, опьянѐнный маленькой победой.

– Я тоже. Ведь мы не психи, как ты, – извиняется Лют.

– Зато ты верил… или тебе было пофиг?

– Не знаю, Руда. Что теперь? – выхаркиваю из себя слова.

– Теперь мы тебя потихоньку мимо вахтенных проведѐм в такелажку. Хотя бы ползти сможешь?

– Смогу, Руда.

– У тебя две задачи: главная – подготовка боцмана к вербовке, основная

– люк в трюм из такелажки.

– Дык, его ж нету!

– А ты сделай. Вот тебе инструмент, – Лют протягивает добытый мной кортик, – прячь и пошли помолясь.

Глава 7

– Добрый вечер, сэр боцман, сэр. Я тут немножко умер, сэр. Не откажетесь спасти мою шкурку ещѐ раз, сэр? – вежливо обратился Закари к боцману, когда бедняга заглянул в такелажку проведать свою заначку. Пинту рому, спрятанную в канатной бухте.

Боцман подобрал с палубы челюсть, развернулся и ушѐл. Отсутствовал пятнадцать, признаться не самых лучших, минут в жизни Зака. Вернулся с водой, сухарями, куском солонины и старым камзолом.

– Чтоб укрываться, тут бывает прохладно. До каторги собираешься прятаться?

– Хоть до Южного полюса, сэр боцман, сэр.

– Ты – ловкач, может быть, ещѐ побываешь там. Живи пока здесь, потом что-нибудь придумаем, – рожает стариковскую мудрость дядя Яша. – Как выжил-то?

– Чудом, сэр боцман, сэр, – учтиво отвечает Зак, пережѐвывая сухарь.

– Действительно, по-другому никак. Эх, жаль, сказать никому нельзя!

– Кому это, сэр боцман, сэр? – Зак аж полсухаря с перепугу проглотил.

– Джиму, недоофицерику нашему, это же он тебя в последний путь провожал. Только ему на вас даже посмотреть было неприятно. У тебя и сейчас рожа… Сэнди, старый лодырь, тоже вас не разглядывал. А с

Эдди какой спрос? Хотя ему тоже влетело.

– За что же?

– За тебя. Капитан с Дасти отчего-то тебя долго дожидались, да так и не дождались. Устроили скандал, подумали, что ты из трюма не вылез. Ну, разобрались наконец… потом. Джима Кэп чуть за борт не выкинул, чтоб в него пострелять, как в тебя, видать, хотел. Только Боу ему как-то не дал Джима обижать. Чего-то такое он Кэпу сказал, что тот подобрел дюже, аж ласковый стал. Только каторжан мордует тростью и команде линьками достаѐтся ни за что и постоянно. Все хлебнули за твои поминки, сорванец. Вот бы порадовались, узнай, что живой ты!

– Чего ж ты, Джэкоб, тянешь? Решил поиздеваться?

– Ага, не только ты шутки любишь. Когда с рейса вернѐмся, я этих придурков так ославлю! Да меня за твою историю до конца жизни во всех тавернах бесплатно будут поить.

– И долго жить собрался, сэр Джэкоб, с таким пассажиром-то?

– Сказал же, придумаем что-нибудь. Доедай и спрячься за канатами, отдыхай. А я рому хлебну и пойду, служба ж у меня.

Ну-ну, послужи пока, служака-юморист. Придумывать он что-то собрался, ага. Не догадывается даже, что детки уже всѐ придумали, и что их замысел сработает с неотвратимостью детонации ВВ. Время на мягкую вербовку у нас есть. У меня дня три на подготовку визита Пушка. Что делаю? Перепиливаю потихоньку доски палубы под люк и английский учу. Меня Зак натаскивает, обучаясь основам русского. Очень эффективно, когда учитель и ученик в одной голове. Круглосуточно. Урок не прогуляешь и на уроке в тетрадке не порисуешь. Днѐм пилим палубу, или прячемся. Ночью немножко разминаемся. Прививаю Заку привычку к преодолению боли и усталости, ещѐ к ножику привыкаем, не всѐ ему дубиной махать. Скулежу было! Не могу, грит, и всѐ. Давай тогда я, – отвечаю. Он, типа, – ну-ну. А я его тушку принудил ещѐ к полусотне отжиманий. Бедняга решил, что сдохнет так скоро. Прям уверен был, пока сам топиться не собрался – я ж нашу голову побрил, вши в конец достали. Нормально получилось, правда, порезался слегка без зеркала. Мальчик испытал стыд и настоящую боль. Как облегчить боль? Смейся, Зак!

А как же боцман? Дозревает. Ему, бедняге, в компании стариков неинтересно, а тут молодые, не опухшие, уши без дела валяются.

Приносит пожрать и свежие новости. Кэп всѐ никак успокоиться не может. Траур по Заку затягивается. Боцманюга от души веселится. В общем, «жить стало лучше, жить стало веселее». Как чудесно спится на канатах! Не верите? Поспите с месячишку в гамаке в протухшем трюме, убедитесь. Ещѐ и дело сдвинулось. Как и планировали, на третий день. Проснулся я раньше Захара, умотал малыша ночью до нервного вздрагивания. Лежу с закрытыми глазами. Толи грѐзы, толи мысли, у Зака перенял привычку.

Тут Джэкоб притопал, присел рядом на канаты, вздохнул и свою чѐрную клешню на мою порезанную голову положил. Смотрю на него сквозь ресницы, а у самого кол поперѐк грудной клетки от его несчастного и одинокого образа.

– Дядя Яша, ты чего? – вырвалось по-русски, а он мне: «Why?» Не «what», а «why»! Закари не бужу, нахватался немного. Спрашиваю на дрянном английском, мол, ты меня понял, чтоли? Жуткое зрелище.

Жуткое и душераздирающее. Здоровенный, седой, с изуродованной харей мужик плачет, закрывая лицо почерневшими клешнями и плечами трясѐтся. Не лезу, не мешаю. Вроде, отпустило его. Подышал, забормотал что-то. Разобрал только «слышта». Ага, сейчас англичане так поморов зовут. А я ему. – Асэй?

Тут его чуть по новой не скрутило. Спрашивает, почему я слова коверкаю, нормально же говорил? Отвечаю, что убогий, накатывает на меня, поэтому судья пожалел. Дядя Яша пригорюнился. Рассказывать начал. Убогому-то можно. Ходил он в Архангельск. Глянулась ему там одна вдовушка. Малец у неѐ был, как Захарушка. Подарки, встречи, расставания. Понесла она от него. А когда на другую навигацию пришли, не нашѐл никого. Оспа.

Посидели, помолчали. Спрашивает, а как сейчас, на тебя часто накатывает? Отвечаю, что бывает.

– А по-московитски хорошо говоришь?

– Хорошо.

– Давай говорить. Мне и наука, и как будто с ними. Эх, дети ж вы ещѐ, … так еѐ и сяк, а вас убивают, и вы убиваете… Ты всѐ, что я сказал, разумеешь?

– Всѐ, отче, я ведь каторжанин. Дети, говоришь? Может, ты думаешь, что Жѐлтого без крови можно было отшить?

– Стервец он был, ад ему потеплее. Ещѐ в таверне. Ну, «У Конюха», королевское серебро пропивали перед морем-то. Тебе понятно?

– Поньятно-о-о.

– Не дразнись. Жѐлтый спьяну грозился вас всех огулять. Его за нехороший случай вообще хотели списать. Плакался, что ему пришлось выбирать. Или сюда, или под забор, а там таких «режьют ножьикам». Так?

– Так, дядя Яша. У тебя хорошо получается.

– Как э… spirit отдыхаю. Душой? Ещѐ лучше. Ну вот. Шкипер Джон, ты его видел, по доброте объяснил Жѐлтому, что за деточки в трюме. Тот поскучнел, но, видать, пакостных мыслей не оставил. А тут ты смазливый, как девке дай Бог. Не совладать ему было с его натурой. Даже если б он живой остался и всѐ про тебя понял, другого б стал нагибать. Продали б? Ух, раскраснелся! Сдох он, и думать ни о чѐм не надо. Только понимай, что ты его ещѐ за всех вас зарезал.

Помолчали. Хорошо в море молчится, как будто волны несказанное говорят.

– Слышта, тыпер ты говорьи.

– Нас убивать везут, дядя Яша.

– Куда?!

– Не знаю, но что убивать – это точно. Вас тоже.

– А кто?!

– Ты, дядя Яша, не обижайся. Мои друзья знают, что я здесь прячусь. Мой друг по-московитски попросит у тебя позволения меня навестить. Ты ему разреши. Поговоришь с ним об этом.

– Поганец! «Дядя Яша»! Зови меня «господин боцман». А то накажу… как-нибудь, – запыхтел старик и, перейдя на английский, грустно продолжил. – Прям заговор. Ладно. Сейчас я тебе пожрать принесу. А ты пока… Срать с фальшборта умеешь? Хотя, чего это я? Грузно ступая, уходит.

– Неждан, а как мы пацанам передадим, что к боцману надо подойти и что ему сказать?

– Доброе утро, Заки. Они всѐ слышали. Стали слушать, как только боцман сюда притопал, а топает он – будь здоров. Пойдѐм к фальшборту, нам же целый день терпеть.

Успели как раз к приходу дяди Яши. Овсянка с солониной – мням!

– Наелся? Спрячься и спи до вечера. Ночью ещѐ поговорим.

– Слушаюсь, сэр боцман, сэр, – отвечает сытый Захар.

– Голодный, так «дядя Яша», а как нажрался, сразу «сэр боцман» стал. Тьфу, подлиза, – ворчит дядя Яша, уходя, выдав пендаль.

Глава 8

Закари заныкался под канатами, закутался в камзол и быстро уснул. Нас разбудили знакомые голоса. Прикольно сочетаются хриплый рѐв и подростковый дискант.

– Тут твой дружок, только спрятался и спит. Я его сейчас позову.

– Не надо, сэр Джэкоб, пусть поспит. Давайте пока вдвоѐм поговорим.

– Хм. Непонятные вы ребята. Под утро Зак мне про друга сказал. Я уж решил, что он выдумывает, или на авось надеется. Утром ты подходишь. Чудеса! Его полудохлого за борт выбросили, он как-то не утоп, на борт забрался. Прячется тут от смерти. Иди, обними друга! Нет. Спит? Ну и хрен с ним, без него поговорим.

– Сэр Джэкоб, полудохлым я его сам делал, ни капли не сомневаясь, что он сможет выплыть и пробраться сюда. Мы с ним так и договаривались. Что от смерти прячется, тоже фигня, нас всех обрекли на гибель. Тем более что он умеет прятаться. Если бы он не захотел, Вы бы его не обнаружили. Но нам очень нужно с Вами поговорить, – приступил к беседе Пушок, спокойно располагаясь на канатной бухте.

– Вот и Зак говорил, что вас убивать везут, – включился в диалог боцман, неуверенно присаживаясь напротив.

Классическая схема делового разговора – глаза в глаза, полностью на виду друг у друга. Третий там лишний, моѐ место в зрительном зале.

– Сэр Джэкоб, Вы в этом рейсе ничего странного не замечаете? – вкрадчиво спросил Пушок.

– Обычная служба, вроде. – Пожал дядя Яша плечами.

– А! Вы уже ходили в подобные рейсы! – полувопросительно обрадовался Пуш.

– Нет, впервые. Да мне всѐ равно, я пенсию выслужил. Это мой последний рейс.

– Везѐт Вам. Вернѐтесь домой к семье, – искренне так завидует юный каторжанин.

– Некуда мне возвращаться, – а в интонации: «и нечему тут завидовать».

– Гм. А в Вашей команде кто-нибудь ходил в такие рейсы? – как бы из-за неловкости Пушок переводит разговор «на другое».

– Нет, ребята не говорили, – сухо принял дядя Яша невысказанные извинения.

– Ребята у Вас немолодые, – сочувствует юнец ветерану.

– Ну да. Все, как я, женатые на море, – резковато ответил боцман, а вторым смыслом: «а вот тут, сопляк, можешь позавидовать».

– Вы служите с давних пор, знаете много моряков. Вам доводилось слышать о подобных рейсах? – с радостью «завидует» сопляк.

– Конечно. Я знаю много парней, служивших на каторжниках. Только они всѐ по-другому описывали. Совсем по-другому. Главное, они ничего не говорили про убийц. Я всю жизнь считал, что убийц вешают, ан ошибся, – дядя Яша охотно пустился в воспоминания, под восторженным взглядом Пушка.

– А что Вы можете сказать о нашем судне? – робким тоном пионера на встрече с ветераном спросил наш вербовщик.

– Ничего хорошего. У нас в команде есть матрос младше этого судна. Его недавно из старого бомбардира в транспорт переделали. Квартирмейстер Адамс рассказывал, он служил на нѐм оберфейерверкером, – ухмыльнулся боцман, довольный почтительностью и искренним интересом.

– А офицеры? Как Вы думаете, это у них первый такой рейс? – получил дядя Яша первую плюху. Тон и взгляд Пушка стали намного жѐстче.

– Гм. Для Кэпа, Дасти и штурмана точно не первый. Я специально не подслушивал, да они и не таятся. Вспоминают какие-то истории и смеются, – немного растерявшись, ответил боцман.

– А Вы говорите, что всѐ как обычно. Такие рейсы уже были, но никто о них не знает. Для корабля и команды это первый такой поход, – не давая дяде Яше собраться, Пушок влепил ему всерьѐз.

– Ты хочешь сказать, что из таких походов никто не возвращался? – совсем растерялся боцман.

– Да, сэр Джэкоб, никто, кроме офицеров. Это корабль дураков, – чеканя слова, уже избивает ветерана юный каторжанин.

– Ха-ха-ха! Это когда было, да и было ли вообще? В наше время… – неестественно веселится дядя Яша в психологическом нокдауне.

– В наше просвещѐнное время власти стесняются вешать детей. Раньше не стеснялись, а нынче как-то неловко. Что им прикажете делать с малолетними убийцами? Например, с Заком или со мной? – Пушок снисходительно отвешивает боцману пинки презрения, – вот и возродили добрую традицию. Потихоньку. Команду тоже в дураки записали. Чтоб вы в тавернах всякие ужасы не рассказывали. Подобрали корабль и команду на один рейс только туда, без обратно…

– Мда. Дожил, старый я дурак. Малец мне на пальцах очевидное объясняет. А я ещѐ смеялся! И шкипер у нас, и квартирмейстер, ещѐ капрал этот был. Думал, что начальство рехнулось, столько денег без толку платить. А они б… и не собирались, ѐ…! Что думаете делать? – растерянность дяди Яши перешла в ярость унижения.

– Спасаться, – Пушок снова почтителен.

– Ну и спасайтесь, охламоны! Я тебе зачем? – дядя Яша в яростной контратаке лупит воздух.

– Ещѐ кое с кем посчитаться, – уже не так почтительно спокойно добавил Пушок.

– Бунт решили затеять?! Да вам, малолеткам, из трюма не вылезти. А

кто вылезет, тем хана. Посчитаться им! Уж, не с нами ли, умник? – боцман веселится, празднуя «победу».

– Зак как-то вылез и обратно залез, – спокойно напомнил Пушок, – не сам, ему помогали.

– Помогали, тоже мне! Ну, спрятал мальца ради хохмы, дальше что? – чувствует какую-то подначку дядя Яша, но не улавливает смысла.

– Спасибо Вам за спасение Зака от всех нас! – с чувством благодарит его Пушок.

– Хм, да чего там… Стой, от кого это, от вас? – всполошился боцман.

– Ну, Заки ловок, конечно, но такой финт даже ему в одиночку было ни за что не провернуть. Мы ему помогали, в нашей команде есть ребята и половчее Зака. Но без Вас ничего бы не вышло, спасибо Вам, – Пушок переходит к самой вербовке.

– Так с кем вы такие шустрые собрались сводить счѐты? – почти всѐ о нас поняв, деловым тоном интересуется боцман.

– Для офицеров это не первый такой рейс. Они уже водили корабли дураков и сейчас сознательно везут нас, всех нас, сэр Джэкоб, на убой, – клокоча в глотке не наигранной яростью рычит Пушок.

– Злишься? Хотя, за что нам их любить? Ну, угробим мы мразей, что дальше? – как бы безразличным тоном продолжает диалог дядя Яша. Ух, неслучайно он сказал «нам» и «мы».

– Захватим суда, сэр Джэкоб, и удерѐм в колонии. Там нас не найдут, – запросто так просветил его юный отморозок. Даже улыбнулся.

– Шустрые вы, говоришь? Хм, мои ребята тоже ничего, хоть и немолоды. Вы уже придумали план? Ну, конечно, мог бы и не спрашивать. Только дорога через океан – это вам не людей резать. Много вас таких? Ну да, так ты мне и сказал. Что с остальными мальчишками делать? За борт? А если нет, где припасов на всех наберѐм? – Джэкоб деловит и серьѐзен. Он сделал выбор, причѐм не только за себя.

– Про других ребят… Скольких вместе с Заком выбросили? Вот и ещѐ выбросим, пока не добьѐмся послушания. Куда-то мы скоро должны зайти? Вот там мы вместе с послушными награбим припасов для похода, – по-деловому сухо излагает Пушок.

– Немножко попиратствовать, да? – с молодым блеском в глазах восклицает Джэкоб. – Хех, ну излагай, как думаете суда захватывать, да чем мы можем помочь.

Глава 9

Настал день нашего первого масштабного злодейства. Утром, как конвойные заталкивают зэка в допросную, шлюп пропустил каторжника в уютную гавань. Парней не выпустили на оправку. Типа, радуйтесь, сегодня выходной, завтра всѐ почистите. Я затаился в такелажке за канатами в ожидании продолжения. Лежу, закрыв глаза, прислушиваюсь к окружающей среде и вкушаю от Зака английской премудрости. Быстро у нас это дело двинулось. Чем лучше понимаю речь, тем обширнее доступные напрямую сегменты его памяти. Вот почему тогда Руда спрашивал, кто английским владеет. Им с самого начала была доступна почти вся память реципиента. Заки у меня стал немного пришибленный. Он тоже в русском серьѐзно прогрессирует и получает доступ к моим массивам данных. Для подростка восемнадцатого века, мягко говоря, очень непривычно. Ничего, привыкнет. А пока он в тихом шоке от открывшихся перспектив. Его обуяла жадность к новому знанию. Изводит меня языковыми уроками, как я его физподготовкой. Но сейчас оно к лучшему, время ожидания пролетает незаметно.

Наконец, послышались команды лечь в дрейф, отдать якоря и паруса долой. Пора нам. Поддеваю кортиком подпиленные доски, отдираю их по одной. Ничего так лючок получился. Теперь верѐвку туда. Первым вылез мрачный, полный плохих предчувствий Черныш. Помешан парень на конспирации. Потому лупили меня тогда! Я аж сам поверил, что смерть пришла. Мне только и надо-то было Била Конягу обложить. Парни просто подождали, пока меня чуть не убьют, а потом жестоко покарали за содеянное. Простенькая операция, по мнению Черныша. Всѐ получилось ну очень убедительно и полезно. Только для Захарушкиного здоровья не очень, но это подразумевалось с самого начала.

Потому и вылезают парни в самый последний момент, чтоб нас сдать не успели. Это мы правильно, как оказалось. Пацанята готовы ближнего своего не только сдать, пополам перегрызть. Боятся нас и ненавидят. У нас команда, стоим друг за друга спина к спине и безжалостно пресекаем всѐ, что сочтѐм враждебным. А они даже ходят бочком, спинами к борту.

Ну и пусть в трюме сидят, гадают, куда это наша банда собралась, и что из этого получится. А у нас дела. Первая пятѐрка в комплекте, пошли, ребята. Оставшиеся пока за порядком в трюме проследят.

Осторожно выходим из такелажки. Деды на фасаре расставлены.

Боцман нас немного разочаровал. К нашей затее из своей команды он привлѐк только треть, другую треть назвал мутной, а остальных бздунами или того похуже. Приходится таиться на своѐм, блин, корабле. Тихим свистом привлекаю внимание дяди Яши. Тот, глянув в мою сторону, смачно сплюнул за борт.

Плохой знак. Значит, он считает, что на конвойном шлюпе решили упереться в инструкцию. По правилам шлюпу надлежит стать от нас на расстоянии убойного залпа их пушек, в два приѐма высадить на каторжник конвоиров и, только убедившись, что всѐ под контролем, заниматься загрузкой продуктов. Нет бы, всѐ упростить и ускорить – встать с нами борт в борт. Мы б их скопом слепили, а так канителься с ними по частям.

Вылезаем на бушприт и по одному рыбкой в море плюх. Гребѐм под самым бортом к корме. Я первый, потому что самый лѐгкий. Мне сначала беседку на рыме развязывать, потом лезть с верѐвкой до дырки сортира.

Уф! То ещѐ занятие этот промышленный альпинизм. Залезть – меньше, чем полбеды. Сначала, обвязавшись и раскорячившись, удержаться, пока по верѐвке поднимется Плюшевый. Зуба мы поднимаем вдвоѐм, Клыка втроѐм, последний у нас Черныш – самый тяжѐлый, наверно потому, что самый умный. Тесновато впятером в гальюне, быстрей бы наружу. Но надо терпеть, дядя Изя же терпит.

Судовой плотник Израэль Хэндс давеча категорически закрыл доступ в сортир, заявив, что не ручается за прочность досок и здоровье посетителей. Затеял ремонт, натащил к дверям заведения деревяшек. Только не клеится у него что-то, возится долго. У самых дверей. Его самого припѐрло как раз, когда конвоиры прибыли, Кэпу доложились и по постам разбрелись. Думает, чего куда-то тащиться, когда офицерский гальюн под носом? Один-то раз можно, чай не провалится. Открывает дверь, а там мы.

– А, это вы, ребятки?! Чего вам, верѐвок? Ну, забирайте и бегите убивать, только сильно не шалите, – ласков наш дядя Изя.

Подходим к кап-каюте. Из-за дверей слышен голос капитана:

– Перестаньте брюзжать, Дасти. Осталось немного подождать. Скоро шлюпки отвезут нас в город.

– Угу, скоро. Пока вся команда шлюпа не нагуляется на берегу.

– Что Вы как старик, ей Богу! Нас ждѐт целая ночь развлечений!

Ага, и не одна. Заходим внутрь радушно улыбаясь. Блин, Джима с Боу не хватает, носит их где-то. Остальные сидели за столом. Дасти и штурман спиной к входу, Кэп с обратной стороны стола рожей к нам. Кэп отчего-то нам не обрадовался, расстроился даже. Ну, понятно, у переборки пирамида с мушкетами, тут мы пришли, а ему хоть жопой стреляй.

– Кэп, Вы разве по мне не скучали? А я вот очень соскучился, – куражусь над клиентом. Однако довольно лирики. Плюшевый без предисловий врезал Дасти коленом в печень, а Черныш с размаху врубил двумя руками по загривку так, что Дасти воткнулся благородной мордой в стол.

Из-под штурмана Зуб выбил стул, а Клык коленом в спину скорректировал падение. Переносицей в ребро столешницы – любит Клык классику.

Всѐ это побудило Кэпа к действию – начал что-то в столе правой рукой нашаривать. В неѐ-то мой кортик и прилетел, в плечо воткнулся. А он зараза упорная не унялся, левой начал в столе шарить. Запрыгиваю задницей на стол и с разворота ему двумя ногами по раненному плечу. Вот так-то лучше. Задохнувшись от боли, мразь валится с кресла, раззявив пасть в беззвучном крике. Так, что там в столе? Ухты!

Золотишко и пистолет. Вряд ли он собирался от нас откупаться, наверно убить хотел.

– Так ты, сука, хотел меня убить?! – шиплю ему в рожу и бью рукоятью пистолета по раненной руке.

– О-о-о, умоляю, не надо. Деньги в тайнике вон за той панелью. Там много. Берите и бегите, может быть, вам удастся удрать, – скулит Кэп.

– За деньги спасибо, только мы не можем оставить Вас в таком состоянии. Вы были так добры ко мне, – говорю ему, снимая с него камзол. – Парни, хорош, забьѐте же.

– Хм, ты прав, пожалуй, – задумчиво оглядывает клиентов Черныш, – только продырявь Дасти клешни, он ими всѐ равно толком пользоваться не умел.

– Ага. Клык, ну, перестараетесь же, насмерть забьѐте! – укоряю братцев, пробивая Дасти левое плечо.

– Подумаешь, насмерть. Авось не сдохнет. – Бурчит Клык.

– Держите же себя в руках! – убеждаю ребят, пробивая Дасти правое плечо.

– Без симметрии нет гармонии, – заметил Черныш, поглядывая на Кэпа.

– Блин, точно. Сейчас исправлю, – втыкаю кортик Кэпу в левое плечо и чуть не ору, – да свяжите вы уже Доусона, хватит с него.

– Ну, хватит, значит достаточно, – соглашается Зуб.

Перевязали дырявых рукавами их же сорочек. Связали им руки.

Теперь пасти перетянуть, чтоб не орали.

– Парни, пусть Дасти с Кэпом пока на цыпочках постоят, – говорю, закидывая верѐвку на крюк. На него обычно вешают фонарь. Теперь эти немножко повисят. Подвесили их не за шеи, чтоб ненароком не удавились, а за раненые руки, вернее, локти – подволок низковат. Полезно, когда за руки. Во-первых, кровь отливает от дырок в плечах, во-вторых, если попробуют встать на пятки, будет очень больно – они же на одной верѐвке. Интересная у них будет игра – кому стоять, кому висеть, качельки прям.

– Слушаюсь, сэр лейтенант, сэр, – заорал от гальюна дядя Изя, в порыве служебного рвения.

– Эге, Джим с Боу идут, приготовиться, – командует Черныш.

Встреча была прохладной и краткой – каждому по пинку под колено и по табуретке на голову. Больше их не били, просто связали и рты перетянули. Зла на них у нас особого не было, да и дел полно.

– Кэп, я к Вам так привязался, что даже не знаю, что буду делать без Вас… Придумал! Возьму-ка я Вас с собой и буду развлекать, как умею. Мы, если что, собираемся удирать на этом корабле. Здорово придумал? Тоже очень рад. Вы тут повисите, я пока сильно занят. Но, честное слово, как только освобожусь, сразу к Вам. И к Дасти. – Душевно поднимаю им настроение. И чего распинался? Парни молча выдали им по пинку. Взяли из пирамиды по мушкету. Зарядили древних уродов, обозлились, ещѐ по разу пнули Кэпа и на выход.

У дверей капитанской каюты часовой полагается. Дядя Ваня, шкипер, на переборку облокотился и задумчиво мизинцем в ухе ковыряет. Шкипер в кормовую надстройку чужих не пустил, чтоб не затоптали палубу.

– Ох, и шумите вы, ребятки! Мне мушкет взяли? Тогда я у Зака заберу, у него вон пистоль есть. Пойдѐм что ли? Только не запнитесь, валяется тут один.

– Сэр Джон, что ж ты у него мушкет не взял? – недоумеваю, отдавая пушку.

– Не было у него, шпажонка тока. Офицерик со шлюпа, конвоем командовал, пока в рожу не получил, – говорит дядя Ваня и, спохватившись, что болтает с сопляком, выдал мне подзатыльник и поучение, – не по росту тебе мушкет, ты пистоль-то удержи.

– Зарежет он тебя, шкипер, а жаль, – сочувствует дядьке Черныш, переходя к делу. – Сколько их всего, где, поскольку, что делают?

– Ну, всего их пятнадцать с офицером. Эй, ты чего там, Зак, запнулся?

– беспокоится шкипер.

– Без офицера. Не отвлекайся, сэр Джон, – успокаиваю старика, вытирая кортик.

– Вот ведь, точно зарежет гадѐныш!

– Потом как-нибудь, а сейчас давай уже, продолжай, шкипер, – снова пытаюсь успокоить дядю Ваню.

– Ага, поживу ещѐ, значит, ну, спасибо. Уф, ладно. Двое на мостике, трое на баке, ещѐ трое на полубаке, трое на юте, четверо в резерве, то есть сменные. Сменные дрыхнут, остальные начальство матерят, в кости играют, да на берег пялятся. Если стрелять не будете…

– Как скажешь, сэр Джон.

– Зак, языком кровищу с палубы слижешь!

– Да успокойся, шкипер, мы ж не звери, – теряет терпение Плюш, – Черныш, командуй уже.

– Ты с Заком на мостик, мы берѐм ют. Потом пакуем сменных. Сразу после склянок…

– Каких склянок, сынок?!

– Ну, позвони, шкипер, трудно тебе, что ли? Длинному сигнал дадим. Вот после сигнала быстро, но аккуратно, лепим полубак и бежим страховать Джека. Они ж там без мушкетов совсем, бедняги.

– Как я, – горестно вздыхая, соглашаюсь с Чернышом.

– Да подавись ты своим…

– Отставить, сэр Джон. Всѐ, парни, начали, – даѐт Черныш отмашку.