Текст книги "Турецкий капкан: 100 лет спустя"

Более того, в течение Дарданелльской операции Россия бдительно следила за судьбой островов, расположенных у западного входа в Дарданеллы. Попытка греков объявить об аннексии Имброса и Тенедоса, а также Кастелоризо и Северного Эпира, потерпела неудачу.

После того как выяснились последствия неудачи морского штурма Дарданелл 18 марта, английское правительство вновь вернулось к мысли об участии Греции в операции и осуществило давление на С. Д. Сазонова, чтобы заставить его отказаться от непримиримой позиции, занятой в начале марта.

И русский МИД пошел навстречу пожеланиям союзников. Русская сторона подтвердила возможность территориальных приобретений Греции в районе Смирны, и греческий кабинет министров указал на два альтернативных предварительных условия для отказа Греции от нейтралитета: для этого требовалось либо присоединение Болгарии к Антанте, либо «формальное обязательство» держав, гарантирующее Греции неприкосновенность ее континентальной и островной территории, включая Северный Эпир.

Тем самым Греция вступала в антигерманскую коалицию, что исключало возможность каких-либо территориальных уступок за счет ее территории Болгарии, если только она сама не была бы инициатором этого. Наряду с Северным Эпиром Греция приобретала и желаемые ею острова.

В дальнейшем в содержание этого акта были включены:

1) территориальные уступки, которые будут сделаны Греции в Малой Азии;

2) территориальные и другие компенсации, которые державы предоставляют Греции для охраны прав и интересов эллинизма;

3) финансовые льготы и льготы в сфере военного снабжения.

За такой договор Греция соглашалась открыть военные действия против Турции, целью которых было уничтожение Турецкой империи, и взаимодействовать с союзными войсками на суше и на море. Было уточнено, что в случае если Болгария будет оставаться нейтральной, сфера действий греческой армии не будет вынесена за пределы европейской Турции.

Вспомнили греки и о Константинополе.

Так, принц Георгий, прибывший из Парижа, заявил, что приложит все усилия, чтобы восторжествовала идея интернационализации Константинополя, и намекнул на желательность вступления греческих войск в турецкую столицу. Этим дело не ограничилось: британский посланник в Греции известил Э. Грея, что в число условий греческого участия в войне входят интернационализация Константинополя, вступление короля во главе греческих войск в Константинополь, а также уступка Кипра.

Очевидно, что в данном случае присутствовал коварный расчет французского правительства, отстаивавшего первостепенное значение боевых действий против Германии и неохотно решившегося принять серьезное участие в Дарданелльской операции – не допустить чрезмерного укрепления Англии на Ближнем Востоке. Демарш с участием принца Георгия был рассчитан на то, чтобы парализовать дальнейшее расширение Дарданелльской операции. Соответственно, под влиянием французов и были предложены нежелательные как для России (интернационализация Константинополя), так и для Англии (уступка Кипра) условия.

Наиболее опасной для англичан была не уступка Кипра, а усиление французского влияния на греческую политику, которое грозило перемешать британские карты.

В свою очередь, желая стравить русских с французами и греками, Э. Грей сообщал русским коллегам, что греческий принц считает существенным, чтобы Константинополь был занят вооруженными силами Англии, Франции и Греции, до того как русские войска смогут вступить в него, поскольку он опасается, что если русские войдут в город первыми, то не пустят туда других союзников.

Возбудив подозрения России против Греции, французская дипломатия признала свое дело сделанным и дезавуировала заявления принца Георгия. 19 апреля посол Франции в России М. Палеолог уведомил С. Д. Сазонова о том, что:

1) нецелесообразно гарантировать Греции на длительное время неприкосновенность ее территории, ибо это исключает возможность привлечь к участию в войне Болгарию, с которой в это время также велись переговоры;

2) невозможно объявить, что уничтожение Оттоманской империи является конечной целью войны, в которой Греция приняла бы участие;

3) невозможно допустить, чтобы Греция сама определила как территорию, где может быть использована ее армия, так и условия начала военных действий.

Цель была достигнута – во время дележа шкуры неубитого медведя, благополучно играя на русско-греческих противоречиях, англичане с одной стороны и французы с другой сделали все, чтобы Проливы и Константинополь не вернулись в православные руки.

В итоге С. Д. Сазонову оставалось, к удовольствию англо-французских «партнеров», которые своими «уступками» приобретали новые права на «благодарность России», ломиться в открытые двери и взять на себя ответственность в отклонении греческой помощи, причем незадолго до тяжелых неудач русской армии на австро-германском фронте.

20 апреля С. Д. Сазонов высказал убеждение, что не может быть и речи о переговорах между союзниками и Грецией. Великий князь Николай Николаевич также сообщил министру, что считает с военной точки зрения (!) крайне желательным избежать совместного с греческими войсками вступления в Константинополь.

Грекам было заявлено, что судьба Константинополя «окончательно решена союзниками» и никаких изменений в этом отношении быть не может, вступление греческого отряда в Константинополь и тем более во главе с королем Константином недопустимо, а уступка Греции Кипра нежелательна не только с точки зрения Англии, но и с точки зрения России, потому как она «обеспечила бы Греции преобладающее положение в восточной части Средиземного моря (!)».

Вопрос об участии Греции в Дарданелльской операции окончательно отпал.

По мере того как на пути реализации Дарданелльской операции вставали преграды, а перспективы на привлечение к ней Греции становились вследствие позиции России все менее благоприятными, английский кабинет стал усиленно интересоваться болгарским вопросом.

Уклончивая позиция, занятая Э. Греем в августе 1914 г. по отношению к попытке С. Д. Сазонова привлечь Болгарию на сторону Антанты путем обеспечения ей серьезных компенсаций со стороны Сербии, Греции, Румынии и обещания ей восточной Фракии до линии Энос – Мидия, объяснялась как нежеланием британцев содействовать воссозданию Балканского союза под эгидой России, так и надеждами на участие в Дарданелльской операции Греции.

Отношение правящих кругов Греции к Болгарии и территориальным уступкам в ее пользу в области Эгейского и Мраморного морей протекало в духе старой вражды к опасному конкуренту. Более того, Греция всеми силами старалась удержать от уступок Болгарии и сербское правительство.

Получался замкнутый круг, в котором Греция и Болгария были связаны как сообщающиеся сосуды – друг с другом, с судьбой Балканского фронта и Дарданелльской операции.

Этим во многом предрешалось отношение держав Антанты к Болгарии, которое в феврале 1915 г. привело к получению Болгарией займа не в Париже, а в Берлине.

Когда после неудачи у Дарданелл 18 марта в Лондоне вновь попытались привлечь Болгарию на свою сторону, шансов уже оставалось мало.

С момента обретения независимости от турецкого владычества Болгария стала ареной напряженной борьбы ведущих держав за влияние на Балканах. В 80-х гг. XIX в. это была борьба между Россией с одной стороны, и Австрией и Англией, к которым вскоре примкнула Италия, с другой стороны. Германия пока воздерживалась от активного участия в болгарском вопросе. Первым проявлением интереса к Болгарии в германской политике явился отказ в 1890 г. от возобновления русско-германского секретного договора от 18 июня 1887 г., одним из основных положений которого являлось признание Германией законности преобладающего и решающего влияния России в Болгарии и Восточной Румелии. С превращением железнодорожных концессий Германии в обширную багдадскую концессию (1899) в России поняли, что Германия, опираясь на мощь своей торговли и промышленности и быстрый рост финансового капитала, вступает на путь борьбы за политическое влияние на Оттоманскую империю, а вместе с тем и за влияние на Болгарию. С появлением на болгарской арене Германии усилился интерес к болгарским делам и Франции.

В это же время стремительно рос удельный вес Болгарии на Балканском полуострове – как в военном, так и экономическом аспекте – по сравнению с Сербией и Румынией.

Политическая игра европейских держав в Софии отразилась на характере политической жизни болгарского общества, постоянно осложняя острую борьбу за власть многочисленных болгарских партий примесью внешнеполитических соображений, отравлявших развитие политической жизни страны. Интерес болгарского общества к международной борьбе подогревал и тот факт, что вследствие пересмотра Сан-Стефанского договора на Берлинском конгрессе 1878 г. (приведшего к своего рода разделу Болгарии) основным в национальной жизни страны оставался вопрос о «собирании» частей болгарского народа в одно целое.

События 1908–1909 гг. и 1912–1913 гг. продемонстрировали, что державы Антанты перед лицом категорического протеста Германии не решатся настоять на предоставлении Сербии выхода к Адриатическому морю, который ослабил бы ее движение в сторону Македонии и Салоник. Именно это обстоятельство, вновь направившее усиленное внимание Сербии в сторону спорной Македонии, привело к союзнической войне между Болгарией и Сербией и Бухарестскому миру, фактически лишившему Болгарию кроме македонских областей еще другого, высоко ценимого ею приобретения – Адрианополя, вновь отошедшего к Турции. В Болгарии, естественно, не могли примириться ни с исходом 2-й Балканской войны, ни с жестким непониманием прав страны, исходящих прежде всего от стран Антанты. В частности, впечатление от одобрения Россией предательского, с болгарской точки зрения, удара Румынией в тыл болгарской армии (одобрения, нашедшего отражение в даровании королю Карлу Румынскому русского фельдмаршальского жезла и в принятии Николаем II звания шефа Румынского полка, который первым вступил в 1913 г. на болгарскую территорию) было крайне тяжелым. Создавалось впечатление, что Россия охотно выкинула за борт своей политики Болгарию, чтобы не допустить чрезмерного ее усиления, способного угрожать Константинополю.

Экономические отношения в большей степени связывали Болгарию с Австрией и Германией, в то время как ее экономическая связь с Францией, Англией и особенно с Россией была весьма слаба. Это, как и блестящее развитие Германии в довоенные годы, привлекало усиленный интерес болгар к культурной жизни Германии и Австрии, в высших учебных заведениях которых число болгарских студентов росло с каждым годом.

С другой стороны, имелись и две причины, не благоприятствовавшие в начале войны повороту Болгарии в сторону Германии и Австрии. Они заключались в стремлении Австрии к захвату (через Сербию) Македонии и Салоник, то есть к господству на Балканах, и в не менее явном стремлении Германии занять доминирующее положение в одряхлевшей Оттоманской империи (из чего вытекала желательность для германцев сохранить за Турцией не только Константинополь, но и значительную часть Фракии). В результате в начале войны Болгария заняла выжидательную позицию. Вывести ее из этого положения могли только конкретные и осязаемые выгоды либо такой ход войны, который убедил бы ее правительство в неминуемой победе одной из сторон.

Ближе всего к пониманию важности участия Болгарии в войне была Россия, заинтересованная в том, чтобы отвлечь как можно большие силы Австрии с Русского на Сербский фронт и обезопасить себя от возможного удара Румынии. Но попытка С. Д. Сазонова добиться этого результата потерпела, как мы отметили, неудачу, прежде всего из-за сопротивления Э. Грея и поддержанного им упрямства Сербии и Греции.

Вступление Турции в войну сразу осложнило вопрос и привело к новым переговорам между Россией и Болгарией – известие о русско-турецкой войне вызвало в Софии большое возбуждение. Наиболее влиятельные оппозиционные партии (демократы, народники, радикалы) высказались за присоединение Болгарии к Антанте. К этому склонялись даже русофобские круги, один из представителей которых (бывший помощник главнокомандующего болгарской армией во 2-й Балканской войне 1913 г. генерал М. Савов) сформулировал условия вступления его страны в войну на стороне Антанты, сводившиеся к тому, что Россия гарантирует Болгарии:

1) Македонию в соответствии с договором 1912 г. и границу Мидия – Энос;

2) безопасность тыла со стороны Румынии;

3) безопасность черноморских берегов;

4) самостоятельность болгарских войск.

С. Д. Сазонов, осведомленный о настроении в Софии, сообщил, что помощь Болгарии в войне с Турцией обеспечивает ей «наше согласие» (но не гарантию!) на приобретение Фракии по линии Энос – Мидия, содействие же на Австрийском фронте в районе действий сербских войск обеспечило бы Болгарии в случае победоносной войны территориальные компенсации на базе договора 1912 г. Безопасность болгарского побережья, по мнению русского министра, могла быть достигнута путем разрешения русскому флоту пользоваться г. Бургасом и его гаванью как базой для действий против Турции.

Комментарии, как говорится, излишни. Вместо того чтобы использовать любую возможность приобретения любых союзников в стратегическом регионе Европы (неважно, под каким соусом), русская дипломатия отталкивала потенциальных союзников.

Таким образом, готовность Болгарии в наиболее ответственный момент войны выступить плечом к плечу с Россией против Турции при условии гарантирования Болгарии компенсаций не столько за счет Турции, сколько за счет Сербии, столкнулась со стремлением России использовать болгар на более важном для нее с военной точки зрения, чем турецкий (!), Австрийском фронте (!) и опять же – с нежеланием допустить болгар не только в Константинополь, но и в Адрианополь.

Причем болгары, не претендуя на Константинополь и прекрасно понимая русские намерения, в отличие от греков, были противниками интернационализации Константинополя.

Новые переговоры держав Антанты с Сербией и Грецией об уступках Болгарии не дали результатов.

Успешный (до 18 марта) ход Дарданелльской операции произвел в балканских столицах немалое впечатление, но в Лондоне прекрасно понимали необходимость сухопутной операции, в связи с чем на фоне провала надежд на греческий десант появился интерес к участию болгарской армии в этих событиях. 4 марта 1915 г. Д. Ллойд-Джордж в беседе с болгарским премьер-министром В. Радославовым вновь пытался склонить Болгарию на сторону Антанты.

Говоря с уверенностью о громадных силах – 500 тыс. солдат, которые Антанта через шесть недель отправит в Турцию, «если сочтет это необходимым», о присоединении к союзникам Италии, о том, что через три недели начнется бомбардировка Смирны греками и Румыния последует примеру Греции, Д. Ллойд-Джордж убеждал собеседника в необходимости немедленного вступления и войну Болгарии. За это Антанта гарантирует ей:

1) Македонию в пределах договора 1912 г. вплоть до Битолы и Охриды;

2) утраченную в 1913 г. часть Добруджи;

3) Фракию до линии Энос – Мидия.

Единственный пункт, в котором Д. Ллойд-Джордж оказался несговорчивым, это вопрос, касавшийся уступок Греции. Опасаясь возможной отставки Э. Венизелоса в случае постановки вопроса об отказе от Кавалы, Д. Ллойд-Джордж ограничился туманными фразами о том, что Антанта не дала Греции обязательств не настаивать на уступке Кавалы. Однако эта территория могла бы отойти к Болгарии, если вопрос о Битоле будет решен в пользу Греции, которой за Кавалу обещан район Смирны. Действовать болгарская стотысячная армия должна была в восточной Фракии.

Падение кабинета Э. Венизелоса через три дня после этой беседы еще сильнее запутало ситуацию, а в Болгарии увидели трудности, с которыми столкнулись англо-французы при форсировании Дарданелл. В то же время предложения Д. Ллойд-Джорджа не получили официального подтверждения со стороны представителей Антанты, а Россия загадочно молчала.

Показателен любопытный разговор английского генерала Пэджета, находившегося в Софии 16–17 марта 1915 г., с королем Фердинандом. Король заявил, что линия Энос – Мидия не настолько сама по себе интересует Болгарию, чтобы из-за этого воевать с Турцией. Генерал спросил: «А Константинополь?» «Мы туда придем, чтобы уйти», – возразил король. На что Пэджет заявил: может так случиться, что вы там и останетесь, ведь мы с Францией можем не всегда оставаться союзниками России, и тогда для нас будет лучше, чтобы в Константинополе были вы.

В данном случае вновь имеет место двойная закулисная игра «союзников» России с перспективными балканскими союзниками. Налицо и истинное отношение их к нашему государству.

Но молчание Петрограда не означало, что там перестали интересоваться вопросом об отношении Болгарии к войне. На другой день после того, как было решено направить русский десант к Босфору (2 марта 1915 г.), Верховный главнокомандующий предложил С. Д. Сазонову «употребить все безусловно возможные средства», чтобы заставить Болгарию дать свое согласие на использование русским флотом гавани г. Бургас. Вечером того же дня на совещании трех министров – иностранных дел С. Д. Сазонова, военного генерала от кавалерии В. А. Сухомлинова и морского адмирала И. К. Григоровича – С. Д. Сазонов заявил, что считает обращение к Болгарии за соответствующим разрешением крайне нежелательным, поскольку это потребует крупных компенсаций, а переговоры будут длительными и станут известными противнику, что затянет операцию.

Было признано предпочтительным овладеть Бургасом без разрешения Болгарии (нейтральной на тот момент страны!), для чего флот входит на бургасский рейд, тралит его и остается в гавани, а Бургас превращается в промежуточную базу Черноморского флота.

Отмечалось, что овладеть Бургасом путем открытого насилия все же невыгодно в политическом отношении и желательно обойтись без этого. Обсуждался вопрос о других коммуникационных базах и о том, что предпочтительнее: занять силой Бургас и этим вызвать осложнения с Болгарией или же захватить Зонгулдак или Эрегли на малоазиатском либо Инаду на европейском побережье Турции. Было запрошено мнение командования Черноморским флотом.

4 марта командующий Черноморским флотом адмирал А. А. Эбергард весьма резонно ответил, что вопрос о том, каким образом занять Бургас, относится к компетенции правительства, которое должно решить – нарушить ли нейтралитет Болгарии или нет, но с военной же точки зрения лучше Бургаса базы для флота не существует.

Во всеподданнейшей записке от 5 марта С. Д. Сазонова Николаю II отразилась вся безнадежность позиции России по отношению к Болгарии. С одной стороны, просьба к болгарскому правительству о согласии на использование Бургаса как базы русского флота представляется затруднительной, так как «наше достоинство не позволяет нам подвергнуться возможности получения от Болгарии даже уклончивого ответа, под предлогом необходимости для нее придерживаться и впредь нейтралитета». С другой стороны, «занятие Бургаса без предварительного уговора связано с серьезными последствиями, потому что будет истолковано болгарским правительством как посягательство на его независимость», а в этом отношении российское правительство еще в 80–90 гг. XIX в. имело возможность убедиться в щепетильности не только правительства, но и общественного мнения Болгарии.

В итоге вопрос о Бургасе закрывался, и высказывалось мнение, что «было бы предпочтительнее, чтобы адмирал Эбергард нашел возможным грузиться углем в портах Анатолии». Император поддержал этот подход.

Вынужденная считаться с высочайшей волей, Ставка на этом не успокоилась. Она запросила С. Д. Сазонова о том, каков срок, допущенный правилами нейтралитета для стоянки в болгарских портах военных кораблей воюющих держав. Высказывалась надежда, что удастся добиться от Болгарии продления этого срока сверх обычного (установленного 2-й Гаагской конференцией 1907 г.) 24-часового срока.

Верховный главнокомандующий сообщил министру, что, мирясь с невозможностью пользоваться Бургасом как базой для военного флота, необходимо по крайней мере обеспечить нашим судам возможность грузиться в этом порту углем в рамках предусмотренного международным правом 24-часового срока стоянки в нейтральном порту судов воюющих держав. Поэтому желательно безотлагательно предупредить болгарское правительство о том, «что мы намерены воспользоваться предоставленным нам несомненным правом и рассчитываем на корректное отношение к нам болгар». Причем отмечалось, что всякая отговорка, например ссылка на существование минного заграждения и на отсутствие лоцманов для ввода судна в порт, будет сочтена за недружелюбный акт.

Великий князь подчеркивал, что вопросу о пользовании Бургасом придается «для успешного действия нашего флота у Босфора» решающее значение, в то время как другие порты и стоянки отвергаются.

После поездки Николая II в Ставку дискуссия о Бургасе имела продолжение.

19 марта (на другой день после роковой для Дарданелльской операции неудачи англо-французского флота) начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал от инфантерии Н. Н. Янушкевич обратился к С. Д. Сазонову с письмом, в котором вновь говорилось о Бургасе. Адмирал А. А. Эбергард высказался о невозможности реализовать Босфорскую операцию, не базируясь на Бургасе, и Николай II вновь указал на необходимость обсудить эту проблему. Император признал «крайне желательным поставить вопрос нашим союзникам, что, т. к. они признают необходимым наше одновременное содействие в овладении Босфором и Константинополем, то как бы они посмотрели на занятие нами Бургаса как промежуточной базы для флота и десанта даже вопреки согласию (но без всякого вооруженного с нею столкновения). В этом отношении мы могли бы действовать лишь в согласии с нашими союзниками». С. Д. Сазонову ставилась задача в кратчайшие сроки выяснить точки зрения союзных правительств по данному поводу.

Как и следовало ожидать, Э. Грей считал, что занятие Бургаса без согласия Болгарии было бы, особенно после 18 марта, серьезной политической ошибкой, которая может привести к гибельным последствиям, и поручил Д. Бьюкенену повторить С. Д. Сазонову возражения английского правительства против такой операции в письменной форме.

Ставка пошла на попятную, и 28 марта Бьюкенен мог сообщить Э. Грею, что великий князь разделяет английские возражения политического характера против занятия Бургаса без согласия Болгарии.

Ни в России, ни в Англии не отдавали себе отчета в значении для Болгарии событий этих недель – сначала успеха, а затем неудачи Дарданелльской операции. Русская контрразведка сообщала об одном любопытном документе от 27 марта, в котором болгарское правительство решило отказать Антанте, а особенно России, даже в той помощи, которую Греция оказывала Франции и Англии. Ни в России, ни в Англии тогда не поняли, что весы болгарской политики склонялись на сторону Тройственного союза.

В Англии в это время усиливалось убеждение, что Дарданелльская операция после 18 марта обречена без содействия болгар на неудачу.

3 апреля британский военный агент объяснял трем дипломатическим представителям Антанты в Афинах, что из всех планов высадки десанта высадка в находившемся в руках болгар г. Дедеагач наиболее перспективна и позволит избежать десанта на укрепленном турками Галлиполийском полуострове.

Болгарский нейтралитет было решено сохранять, о чем Э. Грей сообщал Д. Бьюкенену 9 апреля.

Таким образом, вопрос о занятии двух болгарских портов – Бургаса и Дедеагача – связывался с доброй волей болгарского правительства. И это несмотря на то, что Николай II в резолюции на телеграмме от 14 апреля констатировал, что Бургас нужен как последний этап на пути к Босфору.

В целом русская политика по отношению как к грекам, так и к болгарам в марте-апреле 1915 г. стремилась, максимально использовав потенциал балканских стран, спасти Константинополь и Проливы от захвата их ближайшими балканскими соседями – орудиями в руках Англии, которой требовалось создать объективные условия, ведущие к интернационализации района Проливов.

Дальнейшая борьба за балканских союзников находилась под влиянием двух крупных стратегических событий: неудачи англо-французской попытки овладеть Галлиполийским полуостровом в апреле-мае 1915 г. и успешных действий германо-австрийских войск в Галиции и Прибалтике.

Горлицкий прорыв отбросил русские войска до р. Сан, приведя в дальнейшем к оставлению ими северной Венгрии (к 6–9 мая), а 11 мая началось русское отступление из Галиции. 3 июня пал Перемышль, а 9 июня – Львов. 27 апреля началось германское наступление в Курляндии.

После неудачи апрельской десантной операции в Галлиполи 14 мая в Лондоне наступил острый правительственный кризис, приведший через неделю к коренной реорганизации кабинета Г. Асквита, причем У. Черчилль, на которого возлагалась главная ответственность за Дарданелльскую операцию, лишился должности первого лорда Адмиралтейства.

Все это произвело в рядах колеблющихся нейтральных держав большое впечатление, что было на руку тем общественно-политическим кругам в Греции и Болгарии, которые склонялись на сторону германского блока.

Момент во всех смыслах был упущен, но прекратить Дарданелльскую операцию в Англии сочли невозможным: это подорвало бы престиж союзников как на Ближнем Востоке, так и среди мусульманского мира. Учитывая, что вопрос об усилении десантного корпуса иными воинскими контингентами приобретал первостепенное значение, вновь возрастала важность участия в этом деле Болгарии, так как на Россию в сложившихся условиях не приходилось рассчитывать, а участие греческих войск могло повлечь за собой опасность перехода Болгарии на сторону противника.

В то же время было крайне нежелательным оттолкнуть и Грецию, несмотря на подозрения в германофильстве короля Константина и на сведения о стараниях греческого Генерального штаба убедить сербов в необходимости подготовиться к совместному наступлению на Болгарию, как только последняя приступит к мобилизации. Учитывая, что это грозило нежелательными последствиями, С. Д. Сазонов охотно согласился на предложение Э. Грея довести до сведения греческого кабинета отрицательное отношение двух держав ко всякому выступлению греческого правительства, способному вызвать трения с Болгарией.

Ответ греков 5 мая был, как обычно, уклончив: в нем указывалось, что Греции раньше, чем принять решение, необходимо удостовериться, что неприкосновенность ее территории будет уважаться как во время войны, так и в будущем мирном договоре, а размер территориальных приобретений в Малой Азии после окончания войны будет приблизительно соответствовать тому, на что рассчитывал в свое время Э. Венизелос.

Король Константин поручил 10 мая принцу Георгию добиться встречи с президентом Франции Р. Пуанкаре и получить от него необходимые для Греции точные заверения и гарантии. Не добившись вразумительного ответа, 13 мая Греция объявила державам Антанты, что вынуждена отказаться от вступления в войну, но сохранит дружественный нейтралитет.

После высадки союзников в Галлиполи 27 апреля начались переговоры Болгарии с Антантой – по инициативе Болгарии в лице ее посланника в Лондоне. 4 мая состоялся разговор между британским военным атташе в Софии и военным министром Болгарии. Последний настаивал, что для того, чтобы после тяжелых жертв и разочарований, причиненных Болгарии последними войнами, вызвать в ее народе энтузиазм, необходимо предоставить нации перспективный объект борьбы. Если грядет новая война во Фракии, нация должна получить окончательный вердикт по македонским территориям. Отсюда вытекало требование гарантии союзными державами линии Энос – Мидия во Фракии, линии 1912 г. в Македонии и части Добруджи.

Союзные державы вновь столкнулись с неизменными требованиями болгарского правительства и общественного мнения, неустранимость которых С. Д. Сазонов признал еще в начале августа 1914 г.

Э. Грей на запрос болгарского посланника в Лондоне относительно судьбы спорной зоны в Македонии ответил уклончиво (что он подлежит совместному обсуждению союзных держав, как и вопрос о ненападении на Болгарию со стороны Греции и Румынии). Более того, англичане мотивировали невозможность дать такие гарантии тем, что… русские войска отступают в Галиции.

19 мая Э. Грей передал С. Д. Сазонову полученную из Софии телеграмму, настаивающую на желательности направить Болгарии окончательный вариант предложения о сотрудничестве следующего содержания: «В обмен на сотрудничество Болгарии против Турции союзные державы соглашаются на немедленную оккупацию и владение Болгарией Фракией до линии Энос – Мидия. Союзные державы гарантируют Болгарии по окончании войны часть Македонии между нынешними границами Греции и Болгарии и линией Эгри – Паланка – Сопот – Охрида, включая город Эгри-Паланка». В тот же день С. Д. Сазонов принял эту программу действий.

Но переговоры союзников с Болгарией стали известны в Сербии и Греции.

Руководство Сербии 28 мая известило посланников Антанты об отрицательном отношении к их предложениям касательно уступок македонских территорий Сербии ради привлечения Болгарии к войне против Тройственного союза.

Греческое правительство пошло еще дальше, выразив державам Антанты торжественный протест – об ограблении, изувечении страны и оскорблении прав греков.

В таких условиях неудивительно, что выступление представителей Антанты в Софии 29 мая было безрезультатным.

После встречи английских и французских министров, состоявшейся в первых числах июля в Кале, союзники пришли к выводу, что больше шансов заставить вступить в войну Румынию, чем Болгарию. Скептицизм по отношению к Болгарии летом 1915 г. заметно усилился – прежде всего из-за демарша Сербии и Греции.

Затягивание военных действий у Дарданелл и маловероятный позитивный исход переговоров с Болгарией придали большую цену выступлению Греции (тем более в условиях возвращения Э. Венизелоса во власть).

Но вскоре по неизвестным причинам вновь произошел поворот в сторону Болгарии. Была осуществлена попытка воздействия на Болгарию путем предложения ей за немедленное объявление войны Турции следующих территорий:

1) части «бесспорной» зоны Македонии (вопрос об остальной части этой зоны, а также о спорной зоне должен был решаться при заключении мира);

2) Фракии до линии Энос – Мидия;

3) Сереса. Британское правительство предлагало рассмотреть и вопрос о Кавале, но при условии отказа Болгарии от Салоник, Кастории и Водена.