Текст книги "Зерна вероятности"

Глава четвертая

Ярость

Она видит все, как в замедленной съемке боевика.

Сначала вылетают стекла – толстые вставки из цветного стекла в частом переплете, ажурные витражи, все разлетается в брызги. Крыша приподнимается, ее ведет волной, черепица разлетается, как стая испуганных воробьев, обнажая потемневший скелет балок и лагов, потом они покрываются трещинами и рассыпаются, улетая вслед за черепицей, а меж тем уже расходятся древние стены, кирпичи вылетают из кладки, как пушечные ядра, истосковавшиеся по пороховым газам и дульному пламени.

Она выдыхает, резко разводит руки в стороны и замок Шеворн перестает существовать, как единое целое, превращается в груду щебня.

Дженни Далфин идет вперед.

Дьюла и Тадеуш ступают рядом – справа и слева, два громадных волка с окровавленными пастями. Сзади остальные – Дженни слышит, как свистят стрелы Эдварда, как поет флейта Эвелины, отводя редкие выстрелы защитников замка – они уже проиграли, но все еще сопротивляются.

Она слышит тяжкие удары молота и хруст костей перевертышей, когда их встречает Людвиг Ланге, рык и рев звериной армии Брэдли, которая расправляется с бойцами Дикой Гильдии в лесах. Отсюда никто не уйдет живым.

Дженни идет к уцелевшей угловой башне замка – она знает, что ее защищает, она видит прозрачную сеть первородного пламени, дрожащую над кровлей.

Выстрелы бьют, когда она подходит совсем близко, но что ей могут теперь сделать пули, когда она обрела свое предназначение?

Мир – глина в ее руках, он прогибается под ее желаниями.

Свинец высекает искры из камней, зверодушцы скалят зубы, но не отстают. Когда до башни остается всего десять шагов, из кирпичной пыли поднимается зверь. Перевертыш, огромней всех, кого она видала прежде, грива его седа, но глаза горят яростно.

– Господин Аурин Штигель, – насмешливо говорит Дженни. – Давно не виделись.

Он прыгает, но волки встречают его в воздухе.

Рычащий, воющий клубок катится по камням, распадается на отдельных зверей, и вновь сходится в смертельном объятии.

Дженни не замедляет шаг.

Дверь распахивается.

Катарина фон Клеттенберг и профессор Беренгар выступают навстречу. Пламя изменения гудит в их тиглях, каналы излучателей максимально открыты, и сподвижников Фреймуса окутывает сфера абсолютной защиты. Ничто не в силах пробиться сквозь нее, и звук в том числе – Дженни видит, как шевелятся их губы, но не понимает, что они говорят.

Да ей и не хочется знать. Время разговоров давно прошло, теперь настало время убивать.

Она переворачивает ладонь и сжимает ее лапой хищной птицы – о, Юки Мацуда узнала бы этот жест, жест ее родного деда Талоса, но Юки Мацуда уже нет ни во Внешних землях, ни в Скрытых, эта глупая лиса вздумала ей помешать.

Земля расходится под ногами Катарины и Беренгара и смыкается каменными челюстями, когда они проваливаются по грудь. Пламя изменения не успевает испарить всю землю, ее слишком много и излучатели захлебываются, забитые камнем и песком.

– Говорите, – велит Дженни, встав над ними.

Катарина молчит, а Беренгар бьется в каменных тисках. Плюется и кричит, палец его руки, вывернутой под неестественным углом, судорожно жмет на спусковой крючок искореженного излучателя.

Дженни сводит пальцы, камни сдвигаются с влажным хрустом и профессор Беренгар замолкает.

– Говори, – повторяет она. – И останешься жива.

Катарина белеет. Да, она испугалась.

– Что… – нерешительно спрашивает она. – Что говорить?

– Только одно, – Дженни опускается на колено. – Где Фреймус?

– Его защищают все миньоны, тебе все равно не…

Камни вздрагивают, Катарина вопит от боли.

– Разве я об этом спросила?

– Он на острове…Есть такой…остров, на побережье Англии.

– Я знаю, где это, – Дженни встает. – Спасибо.

– Пощади… – Катарина хрипит и дергается, острые края камней разодрали кожу и по шее бежит струйка крови. Красная кровь, красная пыль, красное пламя изменения – это раздражает Дженни. Почему она ноет, взрослая женщина, темник, на совести которой столько черных дел? Как это ничтожно…

– Ты обещала… – Катарина плачет.

– Я знаю, – говорит Дженни. Сжимает ладонь до влажного хруста и отворачивается.

С Аурином уже покончено, но и Тадеуш сильно пострадал. Он лежит, бессильно разбросав лапы, с разодранным горлом, и глаза его – яркие и молодые, быстро тускнеют. Эвелина зажимает рану, а Эдвард пытается заговорить кровь, но они не видят того, что видит она – его дух уже покинул тело.

– Дженни… – Дьюла, приволакивая лапу, подходит к ней.

– Ему уже не помочь, – говорит она. – Я узнала, где спрятался Фреймус. Он на Сэдстоуне. Заканчивайте здесь без меня и приходите.

– Но Тадеуш…

Дженни подходит к зверодушцу, мягко отводит руки Эвелины.

– Оставь его, – говорит она и Эвелина подчиняется. – Отпусти. Он был хорошим товарищем.

– Он пошел за тобой, даже когда Юки… – Эвелина замолкает.

Дженни кивает.

– Мне надо идти. Я узнала, где Фреймус. Пора это закончить.

Табличка-переноска пылает в ее руках, иероглиф, сдерживающий силу плоти Имира, вспыхивает и рассыпается искрами. Глина течет в ее руках, охватывает все тело. Все выше, подгоняемая ее волей, мимо сердца, в котором ныне горит одно лишь желание, по рукам, шее, пока за ее спиной не распахиваются тончайшие полотнища крыльев – сотканных из раскаленной первоматерии и пламени. Крылья возносят ее вверх, и, повинуясь собственной мысли, она пронзает пространство.

Мир внизу она не видит, все было слито в единую пеструю картинку, но ясным взором она успевает различить мириады живых огней. Все живое слышит ее, вся жизнь мира внимает ей сейчас и так, как она решит, будет отныне и навсегда. Она проснулась и выбрала силу.

В этом мире не должно остаться ни темников, ни Первых, и тогда уйдет зло, которое они творили. Люди и только люди должны быть его хозяевами. Она меч и справедливость, она лезвие судьбы, которое перепишет страницы этой истории раз и навсегда.

Побережье Англии под ее ногами, меловые скалы, белая полоса пляжей, на которую набегает волна прибоя. Небольшой остров, а напротив, в бухте, городок. Знакомый ей. Бакленд-он-Си.

Почему она здесь? Отсюда начался поход против Фреймуса, но ей нужен Сэдстоун – неприступная твердыня Альберта Фреймуса, где он укрылся от мести СВЛ.

Дженни планирует вниз, ступает на камень набережной, гасит крылья. Табличка вновь собирается в прежнюю форму, она прячет ее в карман джинсового комбинезона. Наверное, для этого дня стоило выбрать более драматический наряд, например, развевающее багровое платье, оно бы хорошо сочеталось с крыльями, но Дженни такая ерунда теперь не волнует.

Она идет по пустым улицам и удивляется. Зачем она здесь?

Город оставлен. Дженни не чувствует присутствия людей, в коробках домов нет ни единого огня жизни. Хотя…

Дженни мельком глядит в сторону далекой водонапорной башни. Там есть человек, он смотрит на нее сквозь стекло оптического прицела. Пусть смотрит.

Девушка идет дальше по знакомому маршруту к дому миссис Ллойд.

Вот парапет, на котором она жонглировала апельсинами, вон та улица, по которой она отправилась на пробежку и впервые встретила Пола. Вот и дом миссис Ллойд с тем же палисадником и белыми розами, которые будто толпятся за забором, боясь на нее взглянуть.

Дженни подходит к двери и останавливается.

Там кто-то есть.

Она стучит. Дверь открывается.

– Привет, – говорит Пол Догерти. – А…что ты тут делаешь?

– Привет. А ты?

Пол фыркает.

– Это же дом моей бабушки!

– Можно войти? – спрашивает Дженни. Пол нервничает и для этого не надо слышать стука его сердца.

– Да, конечно… – Пол неловко подвигается, и когда Дженни проходит, то слышит запах табачного дыма. Пол стал курить? Ему не идет.

В гостиной ничего не изменилось – фарфоровые котята на камине, миниатюры Бакленда при всякой погоде. Впрочем…

Носки под диваном, смятое покрывало, которое сползало на пол с кушетки, сбитая подушка, пустая коробка из-под пиццы на журнальном столике. Это неожиданно. Но похоже на Пола.

– Миссис Ллойд уехала?

Она не понимает, почему табличка – древняя плоть Имира, осколок первоматерии, привела ее именно сюда, но на это должны быть причины.

– Да, ее нет… – Пол судорожно одергивает покрывало, отчего оно не становится красивее, запихивает носки под диван, выносит на кухню коробку из под пиццы.

Возвращается со стаканом воды, но в гостиную не проходит, прислоняется к стене. В глаза не смотрит.

Дженни садится на стул, и разглядывает его.

Дженни размышляет.

Внутри по-прежнему гнев, злость и ярость, но они ушли, как болотный пожар под землю. Холодное любопытство – вот что сейчас она испытывает.

«А ведь когда-то он мне нравился» – подумала Дженни.

Пол кашляет.

– Бабушка уехала, – говорит он, пристально изучая фарфоровых котят на каминной полке. – Всех эвакуировали. Говорят, из-за войны в Европе. Ну ты знаешь…

– А ты остался, – продолжает светский разговор Дженни. Она использовала ясный взор и теперь жалеет, что сюда пришла. Думала, что Пол ее ждет? Разумеется, он здесь не случайно.

Мальчик протягивает стакан.

– Воды хочешь?

Рука у него дрожит.

Дженни пересекает гостиную. Отводит стакан в сторону, подходит вплотную. Пол вжимается в стену и не отрывает взгляд от каминной полки.

– Ты все еще меня боишься?

Ей почему-то грустно.

Пол медленно поворачивается и наконец осмеливается посмотреть.

– Нет… что ты…

Пытается улыбнуться. Лучше бы не пытался.

Дженни нежно проводит пальцами по щеке, касается уха и ловко выхватывает крохотный, телесного цвета, беспроводной наушник.

Второй рукой срывает верхнюю пуговицу с воротника. Отступает, сжимая предметы в ладони.

Пол дергается, расплескивая воду в стакане. Глаза у Дженни холодней зимнего моря.

Дженни сжимает ладонь, слышен запах горелой пластмассы и Пол замирает. Сползает по стене.

– Ненавижу, – глухо говорит он. – Как же я вас всех ненавижу. Откуда вы все взялись…

– Это больше похоже на правду, – недобро улыбается Дженни. – Что в стакане – яд?

– Не знаю. Велели добавить.

– И сколько заплатит Фреймус, если ты меня убьешь?

Пол водит пальцем по краю стакана, словно хочет извлечь мелодию.

– Да причем тут деньги…Они обещали оставить в живых всех в Бакленде, если я сделаю все, как надо.

Она смеется.

– Чтобы я поверила, надо было не уводить людей из города.

– Ну да, ты же избранная, – говорит Пол. – Куда нам всем до тебя. Ты повелеваешь стихиями. Сразу просекла, что к чему. А я просто хочу спасти бабушку. Это ты можешь понять, Видящая Магуса? Или тебе некого любить? Да, ты просто не поймешь. У тебя никого нет. Даже в цирке – ты всеми всегда пользовалась, все старались ради тебя, они умирали за тебя. Мне про тебя много рассказали….

Дженни слушает его и растирает пальцами в дымящуюся кашу остатки микрофона.

– Фреймус просто использует тебя. Дергает за ниточки, а ты рад. Ты ничего обо мне не знаешь! У меня есть друзья!

– Такие, как твои друзья в лагере «Утренняя звезда»? Которых ты бросила?

– Тебя и близко там не было!

– Или как Шандор Гайду, который за тебя умер, пока ты продолжала ныть?

Дженни молчит. Почему ей важно, что он говорит? Он всего лишь марионетка. Колдун хочет подобраться к ней. Но зачем табличка привела ее сюда?

– И ты никого не любила, – Пол не может остановиться. – Думаешь, что мир вокруг тебя вращается. А самое страшное, знаешь что? Что он действительно вращается вокруг тебя. Это хуже всего – что такая сила дана такому ничтожеству, как ты. Тебе же не нужен никто. Рядом с тобой все умирают. Смерть – это все, что ты умеешь. У тебя даже одежда вся в крови. Кого ты убила сегодня? Кто за тебя сегодня погиб? Забыла уже, наверное.

И правда, на комбинезоне пятна. Сегодня умер Тадеуш. И еще Катарина и Беренгар, и Аурин и все его перевертыши. Все, кто охранял лагерь.

– Ты мне нравилась, – говорит Пол. – Но ты выросла среди чудовищ, а я – среди нормальных людей. Лучше бы тебя никогда не было, лучше бы я тебя не встречал.

Дженни вытирает руку от остатков пластмассы и поворачивается к выходу.

– И что, ничего не скажешь? – Пол встает, и Дженни с изумлением видит в руке нож.

– С ума сошел?!

– Они… всех убьют. Всех!

Глаза у него безумные, Он вот-вот разрыдается, но отступать не намерен.

– Не сможешь, – говорит Дженни. – Это ведь я чудовище, а не ты.

Он кидается на нее, размахивая ножом, и кричит что-то непонятное. Но Дженни легко отступает, уклоняясь от бестолковых выпадов. Цепляет походя торшер, и бьет стойкой по голове. Пол падает. Дженни отбрасывает нож.

– Ну дурак!

Она прикладывает ладонь к ране, останавливая кровь.

– Живи, Пол. Мир спасают чудовища, а не герои.

– Тебя убьют, – губы у него чуть шевелятся, но она слышит.

– Уже столько раз пытались, я сбилась со счета.

Дженни распахивает дверь, шагает за порог. Пол слышит выстрелы, грохот, потом окна заволакивает пылью.

Он на четвереньках добирается до окна, отдергивает штору.

Дженни перед домом, а вокруг нее гудит вихрь, в нем кружат сотни белых лепестков – все лепестки всех роз из палисадника его бабушки. Розовые стебли растут, оплетают стены и мостовую, срывают с крыш стрелков и те с воплями летят вниз. Грохот на весь мир! Вертолеты зависают прямо над ними, оттуда черным горохом сыплются солдаты в черной униформе. Свинцовые плети пулеметных очередей разбивают камень в пыль, но Дженни их не замечает. За ее спиной раскрываются два пламенеющих крыла, она шагает по незримой лестнице в небо.

Пол бросается к двери. Он ей наговорил – до конца света не разберешься! Но одно забыл сказать.

Он распахивает дверь, жмурится от дыхания смерча, острые осколки камня ожигают лицо.

– Дженни! – кричит он.

Воздух вокруг нее наполнен смертью и огнем. Она демон? Ангел? Она опускает взгляд.

– Дженни, я…Я должен был вернуться тогда! Я не должен был тебя оставлять с этой тварью!

Что-то с силой бьет его в грудь и он отлетает назад и падает на спину.

Дженни ловит ладонью нечто невидимое, и моторы всех вертолетов разом захлебываются. Тяжелые машины кружатся в воздухе, падают на город. Взрывы сливаются в воедино, пламя выплескивается на узкие улочки, набирает силу, проносится по всему Бакленду, по всем его переулкам и тупикам, сметая всех на пути – как огненное цунами, после которого остаются лишь безжизненные тела.

Она спускается на землю, вбегает в дом.

– Пол! – пальцы ее вонзаются ему в грудь, он кашляет кровью, кричит – когда пуля начинает двигаться в ране.

– Лежи! Ее надо вынуть!

Пол хватает ртом воздух.

– Все… умрут…

– Да, но ты – не сегодня! – Дженни отшвыривает горячий окровавленный комок свинца и с удвоенной силой прижимает обе ладони к груди.

Юноша уплывает, в ушах у него шумит и ему чудится, что вокруг Дженни разгорается сияние – мягкое, нежное сияние цвета первых листьев и весенней воды. Это последнее, что он видит.

– Пол! Пол, не отключайся!

Она рвет рубашку, стирает кровь. Рана затянулась, но его пламя жизни…

Дженни бьет кулаком по груди, рассыпая электрические искры.

– Бейся! – велит она сотрясающему телу. – Бейся, я сказала! Да бейся же ты, я вынула пулю, я зарастила ткани! Бейся, сволочь!

Тело Пола колотится под ее руками, пахнет озоном и кровью, и город Бакленд пылает от севера до юга. Гостиная наполняется дымом, он крадется вдоль стен, как нашкодивший кот. Горит крыша.

Дженни отпускает Пола, поправляет рубашку. Встает.

– Я же все могу, – говорит она. – Скажу огню – гори и он горит, скажу воде – поднимись, и она поднимается. Тогда почему он умер?

Краска на потолке надувается пузырями и лопается от жара.

Дженни выходит на улицу. Взмывает в небо и, как зарница, пересекает весь небосклон – с запада на восток.

Через мгновение Сэдстоун уже под ее ногами. Она не хочет больше возиться, и потому заворачивается в облако отраженного воздуха, и укрывается Светлым сном. Ни глаз, ни радар разглядеть ее не способны. Зато ей все видно хорошо.

Альберт Фреймус подготовился к ее приходу – на рейде стоят корабли королевского флота, ближнюю зону возле острова патрулируют военные катера, в воздухе кружат вертолеты, над головой с воем проносится пара истребителей.

Сам же остров пылает в ясном взоре – Фреймус стянул элитные войска: големов, гомункулов, перевертышей, спецназ, и, конечно же, миньонов. Дженни ощущает их – вот они, все девять вместе со своим господином, глубоко под островом в его обширных подземельях.

Фреймус проводит очередной ритуал. К кому он взывает, если Господина Охоты больше нет? Дженни уничтожила Дикую Охоту – всю до единого всадника, даже того, кто когда-то был Марко Франчелли. Иначе было нельзя.

Она мягко опускается на берегу неподалеку от Сэдстоуна. Невидимая, входит в воду.

Она помнит прикосновение этой воды, ее холодные объятья, когда море укрыло ее от Фреймуса.

– Здравствуй, море. У меня еще одна просьба.

Волны толкают в грудь – мы помним тебя, Видящая, чего ты хочешь, о чем просишь на сей раз?

Дженни склоняется, отпивает глоток горько-соленой воды, причащается моря. После хрипло шепчет:

– Уходи, море, уходи, а затем возвращайся.

Выходит из воды, взмахом руки высушивает одежду. Потом садится на большой камень, глядя на отлив. Сперва он незаметен, но затем вода отступает все быстрее. Вот показали вершины прибрежные валуны, увенчанные шапками водорослей, вот обнажилось начало илистого дна, бессильно распластались на камнях мутные капли медуз, забились в лужицах рыбешки, которые не успели ускользнуть вместе с водой.

Чайки мечутся над пляжем, то падая, то взмывая вверх, чайки чуют поживу.

Дженни кричит им:

– Хей, белокрылые! Скоро будет много еды!

Ветер доносит вой сирен – корабли разворачиваются, уходя к горизонту, торопятся вслед за водой, но отлив уже обнажил черное, как гнилой зуб, основание острова. Катера заваливаются на бок, моряки спешно покидают их, бегут к острову. Они знают, что будет дальше.

Дженни зло смеется. Сирены воют, не переставая, вертолеты кружат. А Фреймус и остальные все еще в подземелье. Кажется, они что-то понимают, начинают двигаться, но уже не успевают.

Темная стена встает на горизонте, Дженни подпрыгивает и взмывает ввысь, под облака.

Волна цунами идет на остров, гребень ее возносится выше Сэдстоуна, выше прибрежных скал. Сто метров? Сто пятьдесят? Какая разница. Море встало на дыбы, море идет на приступ земли. Как щепки, оно вертит эсминцы и крейсера и даже на такой высоте она слышит рев разбуженной воды.

Дженни снимает покров Светлого сна, ныряет к морю, мчится вместе с Волной, почти касаясь ее безумной седой гривы.

«Если я приношу только смерть, значит, таков выбор Видящей!»

Вертолеты бросаются прочь, как стая вспугнутых птиц, когда волна бьет в остров, а Дженни, напротив, танцует над грохочущей бездной. Повинуясь ее воле, вода бьет в основание острова, пронзает скрытые трещины, проходится молотом по разломам, по каждому слабому месту в железобетонном скелете Сэдстоуна. Как дровосек поддевает несговорчивый пень, Волна налегает всей колоссальной грудью и срывает остров с основания.

Море, тысячеголовый зверь, крошит камень и бетон, тащит каменную громаду, вминает ее в прибрежные скалы.

Вода становится воздухом, воздух водой, серое небо кипит молниями, черная вода ревет, и Дженни кружит, как богиня мщения и смерти меж небом и морем.

Ничего еще не кончено, подземелья Сэдстоуна глубоки и под ее повелительной рукой с неба срываются молнии, сходятся в одной точке, где бурлит вода на месте замка Фреймуса. Вокруг нее вновь раскручивается ураган, она спускается по воздушным ступенями, ниже и ниже, в колодец моря. Она должна сама убедиться, что Фреймуса больше нет.

Она видит зубья скал и скрученные и оборванные балки – Сэдстоун был гнилым зубом, и она вырвала его. А ныне стоит у его корней. Залитые водой черные провалы в кольце бетонных стен, тоннели, уводящие в темноту. Там нет ничего живого, Дженни не различает сквозь скальную толщу ни единого огня жизни. Молния бьет в черную воду раз, другой, третий.

Затем вода расступается и Дженни входит в аварийные тоннели.

Скалы сдвигаются за ее спиной и она слышит, как море затопляет основание Сэдстоуна, затихает после битвы. Даже если кто-то выжил, из этих подземелий он теперь не уйдет. Дженни позаботится об этом.

Она идет по черным коридорам, под ногами плещется вода. Вокруг полная тьма, но это ее не заботит – она все видит.

Вот и шахта лифта, Дженни распахивает заевшие створки. Замирает, отступает и истерически смеется.

Во тьме вспыхивает огонек. Он пляшет меж тонких пальцев мужчины. Мужчина лежит в кабине лифта, неудобно подвернув ногу. Впрочем, это неважно – потому что его тело рассекла почти надвое стальная балка. Как он еще жив?

Кровь мерцает в свете пламени и не кажется человеческой.

– Ты… – говорит мужчина без выражения.

Дженни садится на пол, прямо в воду.

– Где остальные?

– Ты всех убила, – отвечает мужчина. – Всех моих детей. Они пытались меня спасти…

– Своих «детей» ты украл у их настоящих родителей!

– Они мои, – шепчет мужчина. – А у тебя никого…

– Замолчи!

– У меня была мечта, – говорит мужчина. Ему очевидно тяжело, но на лице это никак не отражается. Только огонек дрожит и колышется над ладонью. – О новом мире. В котором больше смысла. Там все правильно. А ты зачем…все это?

– Ты умрешь, и все кончится, – говорит Дженни. – Мне достаточно этого смысла. Вот это правильно.

– Соплячка…

– Умри уже! – не выдерживает Дженни. Водяные струи пронзают тело Фреймуса и огонек гаснет, но Дженни не унимается. Лезвия воды кромсают тело, пробивают сталь, корежат короб кабины, пока она не срывается в провал.

Дженни садится у стены. Вытягивает ноги. Выдыхает. Жаль, поговорить не с кем. Жаль, Ласа нет. Вот победа. А кто ей обрадуется?

И с этой мыслью Дженни засыпает.

В холодной тьме, погребенная под скалами, укрытая многометровой толщей Северного моря.

И вдруг – теплое прикосновение. Лас. Положил голову ей на колени. Откуда он здесь? Потом, все потом. Теперь ей не хочется ничего. Только пустоты…»

На сей раз молчание длилось намного дольше. Томас Лермонт легонько касался струн укулеле (когда только достал) и смотрел рассеянным взглядом в пространство, Алиса, казалось, погрузилась в отчеты, но механически перекладывала одну и ту же страницу, а Марианна сидела, подперев ладонью голову.

Томас ударил по струнам, разбудив всех резким аккордом.

– А ты молодец, писатель, – сказал он. – Сбежал и не побоялся признаться. И прикончил себя лихо.

– Откуда вы все это взяли, мистер Догерти? – повторила Алиса. – Все эти детали? Вы ведь ее почти не знали…

Пол пожал плечами.

– Просто так увидел. Так, как могло бы быть. Чем больше я узнавал о том, что случилось с Дженни, тем яснее становились картины. Это же реконструкция, как могло бы быть, если бы…

– Но этого же не было? – сказала Марианна. – Я хочу сказать, что все было совсем не так. Сэдстоун цел, и господин Тадеуш жив, и вы, мистер Догерти…

Пол подался вперед, и Алиса удивилась, как изменилось его лицо – куда ушла рассеянность и робость, откуда появилось сосредоточенность и что за азарт в серых глазах? Даже не азарт…страсть. Настоящая.

– Вот поэтому я здесь! – воскликнул он. – Я хочу узнать все, что касается Дженни Далфин. Я должен написать эту книгу! Пожалуйста, помогите мне! То, что я написал, это вероятности. То, что где-то когда-то могло с ней случиться. Все это – он потряс планшетом, – только для того, чтобы найти единственные верные слова, чтобы найти, найти ее настоящую. Ее след…

Алиса смотрела на него бесстрастно и порыв юноши исчез. Словно его задули.

Он развел руками, уронил планшет на стол.

– Делайте, что хотите, – устало сказал он. – В камеру, так в камеру. Я думал, что хотя бы вы поймете…

– Читай дальше, – велела Алиса. – Томас, поддержи круг Молчания.

– Алиса? – Лермонт поднял брови. Круг Молчания запирал все звуки внутри очерченной певцом сферы, обычно эта песнь использовали для защиты от чужих ушей. Но зачем его петь в Башне Дождя?

– Томас? – в тон ответила ему Алиса.

Бард провел по струнам, начиная мелодию Молчания.

– Читай, – сказала Алиса. Она поднесла варган ко рту и извлекла первый звук.

«Просветление?» – Лермонт чуть не сбился, опознав песню. Она хочет увидеть изначальное впечатление? Корень, из которого растет книга Пола? Но зачем тогда круг Молчания? Чтобы не мешали другие образы?

Песнь Просветления редко используют – она не пригодится в бою, ее не применишь на допросе. Она может дать ответ – как поступать верно, когда не знаешь, что делать. Гадательная песня. Зачем ее петь сейчас?

– Это ведь ваша сила? – спросил Пол. – Вы – Барды? Что вы делаете?

– Читайте, пожалуйста, дальше, – попросила Марианна. – Очень хочется узнать продолжение. Пусть оно и выдуманное.

Пол улыбнулся, бросил взгляд на Бардов и начал читать.