Текст книги "Политбюро и дело Берия. Сборник документов"

№ 1.36

Выписки из материалов американской «Специальной комиссии по проведению расследования и изучения фактов, доказательств и обстоятельств массового убийства в Катынском лесу»

Совершенно секретно

Товарищу Маленкову Г. М.

По моему поручению были произведены некоторые выписки из находящихся в МИД СССР изданных в Вашингтоне в 1952 году материалов американской «Специальной комиссии по проведению расследования и изучения фактов, доказательств и обстоятельств массового убийства в Катынском лесу». Эта комиссия была создана американским конгрессом с пропагандистской целью мобилизации общественного мнения против СССР, для чего использована была клеветническая версия о том, что убийство польских военнопленных в Катынском лесу совершено якобы не гитлеровцами, а советским НКВД. Комиссия выезжала в Европу (Англия, Западная Германия, Франция), где производила допросы польских эмигрантов, немцев и других лиц. Довольно значительная часть материалов, изданных комиссией, посвящена тому, что Берия, принимая в 1940 году группу польских офицеров, в косвенной форме признал якобы факт убийства польских военнопленных, заявив, что в отношении этих лиц «мы допустили большой промах. Мы сделали большую ошибку». Аналогичное заявление, как утверждают американцы, было затем сделано и народным комиссаром внутренних дел Меркуловым.

Ниже приводятся выписки лишь из небольшого числа аналогичных документов, содержащихся в семи томах, изданных до настоящего времени сенатской комиссией:

1. Из «Предварительного доклада» американской «специальной комиссии по проведению расследования и изучению фактов, доказательств и обстоятельств массового убийства в Катынском лесу». Издано: Вашингтон, 1952 год, Правительственное издательство США.

«Русские признают свою «грубую ошибку».

…(г) Тот же свидетель (Примечание: американцы нигде не называют имен польских свидетелей, допрошенных ими о беседе с Берия) рассказал о подобных заявлениях, сделанных советским министром НКВД Берия подполковнику Берлингу, одному из шести поляков, оказавшихся предателями и вступивших в Советскую армию в 1941 году. В октябре 1940 года Берлинг также спрашивал Берия, почему Советы не вербуют офицеров из этих лагерей на службу в польскую армию, которую предполагается создать. Берия ответил: «Мы допустили большой промах. Мы сделали большую ошибку».

2. Приложение к материалам сенатской комиссии. Военный штаб, 6 мая 1943 года.

«…Когда я упомянул в разговоре с комиссаром Берией о большом числе наших первоклассных офицеров из лагерей в Старобельске и Козельске, он ответил: «Составьте список их, однако многих из них больше там нет, потому что «мы допустили большую ошибку».

Во время второго разговора с комиссаром Меркуловым последний еще раз подтвердил содержание указанного комиссаром Берией.

Соответствует подлиннику. Военный штаб, 14 мая 1943 г.

(Печать польского военного командования)».

3. Выписка из стенограммы допроса полковника американской армии Генри И. Шиманского, произведенного конгрессменом Махровичем.

«Махрович: Вы, возможно, найдете запись беседы с Берия, главой НКВД.

Митчелл: Приложение V к вещественному доказательству 10а содержит запись беседы, на которую вы ссылаетесь. Она находится в части доклада, датированной 6 мая 1943 года.

Махрович: Имеете ли вы запись беседы генерала Берия, в которой он упоминает об ошибке, которую они допустили?

Шиманский: Да.

Махрович: Мне бы хотелось, чтобы вы зачитали ее. Скажите, генерал Берия был генералом, возглавлявшим НКВД, не так ли?

Шиманский: Правильно.

Махрович: Эта беседа произошла когда?

Шиманский: До октября 1940 года.

Махрович: Кто присутствовал на беседе?

Шиманский: На беседе присутствовали Горжинский, бывший подполковник Букоемский и бывший подполковник Зигмунд Берлинг.

Махрович: Кто передал вам запись этой беседы?

Шиманский: Она была взята из одного документа, а генерал Андерс дал мне заверенную копию.

Махрович: Зачитайте, пожалуйста, заявление Берия, сделанное тогда.

Шиманский (читает): «…Согласно письменным заявлениям, находившимся у полковника Горжинского, Берия, когда его спросили о судьбе польских военнопленных офицеров, заявил следующее: «Мы допустили большую ошибку».

Махрович: Это было заявлением генерала Берия, когда его спросили о судьбе польских офицеров?

Шиманский: Да, сэр.

Махрович: Он сказал: «Мы допустили большую ошибку»?

Шиманский: Да, сэр».

«Это мнение Берия было подтверждено народным комиссаром госбезопасности Меркуловым, согласно дальнейшему высказыванию Берия о том, что вышеуказанных офицеров больше не существует. Отсюда вытекает, что с офицерами, интернированными в Козельск и Старобельск, что-то произошло даже до октября 1940 года».

В МИД СССР хранятся как английский текст, так и русский перевод материалов американской комиссии.

Генеральный прокурор СССР Р. Руденко

17 июля 1953 г.

№ 44/ссов

Помета:

Обложку с росписями об ознакомлении – см. записку от 21. VII. 53 г. № 59/ссов.

Разослано:

тов. Молотову В. М.

тов. Хрущеву Н. С.

тов. Булганину Н. А.

20. VII.53 г.

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 464. Л. 145–148. Подлинник. Машинопись.

№ 1.37

Дополнения к выпискам из материалов американской «Специальной комиссии…»

Совершенно секретно

Товарищу Маленкову Г. М.

Дополнительно к информации от 17 июля 1953 года представляю выписки из материалов американской «специальной комиссии по проведению расследования и изучению фактов, доказательств и обстоятельств массового убийства в Катынском лесу».

1. Из «Предварительного доклада» комиссии американского конгресса:

Глава III. «Показания людей, спасшихся из трех лагерей»

…«(в) В октябре 1940 года, когда Советы начали опасаться нападения со стороны нацистов, некоторым военнопленным из группы 400 поляков, оставшихся в живых, было предложено сформировать штаб польской армии, которую предполагалось создать в России. Было ясно, что среди этой группы не оказалось людей, достаточно квалифицированных для создания такого штаба. Один свидетель показал в Лондоне, что он спрашивал советского министра государственной безопасности Меркулова, почему русские для формирования этого штаба не отобрали людей из числа тех поляков, которые были эвакуированы из Козельска, Старобельска и Осташкова. Меркулов ответил: «Мы совершили ошибку. Этих людей нельзя использовать. Мы дадим вам других». Это заявление было сделано Меркуловым спустя шесть месяцев после эвакуации русскими этих трех лагерей (см. стр. 553, т. IV опубликованных протоколов заседаний комиссии)».

Из протокола допроса свидетеля А:

(Примечание: фамилия свидетеля не названа американцами якобы потому, что у свидетеля находятся родственники в Польше, и он боится, что они будут репрессированы.)

Допрашивает сенатор Махрович.

«А.: После того как мы были переведены из тюрьмы, называемой Бутырка, в тюрьму, называемую Лубянка…

Махрович: Что произошло в Лубянке?

А.: Сначала они допрашивали старших офицеров.

Махрович: Прежде скажите, говорите ли вы по-русски?

А.: Да.

[…]

Махрович: Вы только что коснулись разговоров, имевших место между старшими офицерами и офицерами НКВД. Не так ли?

А.: Я разговаривал только с двумя из них – Егоров, Меркулов.

Махрович: Когда вы разговаривали с Меркуловым?

А.: Я разговаривал с Меркуловым во второй половине октября.

Махрович: Кем является Меркулов?

А.: Он представился мне как министр внутренней безопасности – государственной безопасности.

Махрович: В этой беседе комитет интересует в особенности, что было сказано в отношении офицеров, которые были убиты в Катыни.

А.: Да, я понимаю это.

Махрович: Не расскажите ли вы нам, было ли что-либо сказано в процессе вашего разговора с Меркуловым о судьбе исчезнувших офицеров?

А.: Сначала я должен рассказать вам о разговоре с Берия.

Махрович: В разговоре с Берия вы не участвовали, не правда ли?

А.: Нет, не участвовал. Но мне о нем рассказали сразу же.

Махрович: Я хочу сначала выяснить, о чем вы лично разговаривали с Меркуловым.

А.: При разговоре с Меркуловым присутствовал другой русский офицер, который не представился мне, но которого, мне кажется, звали Райхман.

Махрович: О чем вы разговаривали с этими офицерами?

А.: Он спросил меня, могу ли я командовать артиллерийской бригадой. Я ответил «да»…

Но я спросил его «откуда мы возьмем других офицеров?»…

Я спросил его, не можем ли мы получить польских офицеров из Козельска либо из Старобельска? На это я получил ответ от Меркулова: «Мы совершили ошибку».

Махрович: Я хотел бы слышать ответ полностью, что он еще сказал?

А.: «Мы совершили ошибку, эти люди более недоступны. Мы вам дадим других».

Махрович: Это был разговор, который вы лично вели с Меркуловым?

А.: Да.

Махрович: Когда это приблизительно происходило?

А.: Это было во второй половине октября.

Махрович: 1940 года?

А.: 1940 года.

Махрович: Не спрашивали ли вы Меркулова, почему эти офицеры являются не до сту иными?

А.: Нет, я не спрашивал его. Я ему в дальнейшем не задавал вопросов.

[…]

Махрович: Теперь, мне кажется, вы упомянули также, что некоторые из группы семи, которые были взяты вместе с вами в Москву, имели беседы с Берия? Не правда ли?

А.: Да.

Махрович: В первую очередь скажите, кто такой Берия.

А.: Берия является министром внутренней полиции.

Махрович: Он является министром НКВД. Правильно ли это?

А.: Да.

Махрович: Это внутренняя полиция?

А.: Да.

Махрович: Теперь он является вице-премьером России?

А.: Да.

Махрович: Вы не присутствовали при этом разговоре?

А.: Нет, я не присутствовал.

Махрович: Знаете ли вы, когда он происходил?

А.: Это было за несколько дней до моего разговора.

Махрович: Таким образом, в октябре 1940 года?

А.: После 10 октября 1940 года.

Махрович: Знаете ли вы, кто участвовал в разговоре с Берия?

А.: Да, я знаю.

Махрович: Кто они?

А.: Подполковник Берлинг, полковник Горчинский, подполковник Букаенский и подполковник Горчинский…

Подполковник Горчинский рассказал мне об этих беседах, когда он возвратился вечером…

Мы постучали в дверь и были пропущены из наших камер в ванную комнату. Мы уселись в ванной комнате, и он рассказал мне в этот вечер о своей беседе с Берия…

Махрович: Расскажите нам точно, что он вам передал относительно разговора с Берия.

А.: Он сказал, что в разговоре было предложено сформировать бронетанковую дивизию. Берия сказал, что он хочет сформировать бронированный кулак. Берлинг поинтересовался: «Откуда мы возьмем офицеров? Я хотел бы получить своих офицеров из Старобольска и Козельска». Об Осташкове речи не было, потому что в Осташкове были в первую очередь пограничная полиция и охрана. На это Берия ответил, разумеется по-русски, что «мы совершили большую ошибку». И он повторил это дважды: «Мы совершили большую ошибку», «мы совершили большую ошибку».

Генеральный прокурор СССР Р. Руденко

18 июля 1953 г.

№ 53/ссов

Помета:

Обложку с росписями об ознакомлении – см. записку от 21. VII. 53 г. № 59/ссов.

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 464. Л. 157–162. Подлинник. Машинопись.

№ 1.38

Протокол допроса Н. Т. Берия от 19 июля 1953 г.

Совершенно секретно

Товарищу Маленкову Г. М.

Направляется первичный протокол допроса арестованной Берия Нины Теймуразовны от 19 июля 1953 года.

Приложение: на 5 листах.

[п.п.] Р. Руденко

20 июля 1953 года

№ 55/ссов

Пометы:

Читал. К. Ворошилов. 22. VII. 53 г.

Читал. Л. Каганович

Читал. А. Микоян

Читал. М. Сабуров. 24.VII.53.

Читал. М. Первухин. 24. VII

Протокол допроса

1953 года, июля 19 дня, генеральный прокурор СССР Руденко допросил арестованную Берия Н. Т., которая показала:

Берия Нина Теймуразовна, 1905 года рождения, уроженка с. Гегечкори того же района Грузинской ССР, замужняя, член КПСС с 1940 года, высшее, агрохимик, кандидат с[ельско]/х[озяйственных] наук, проживала в гор. Москве, ул. Качалова, д. 28.

Допрос начат в 14 ч. 10 мин.

ВОПРОС: Расскажите о ваших биографических данных.

ОТВЕТ: Отец мой был мелкий дворянин, имевший 3 га земли. Девичья моя фамилия – Гегечкори. В 1917 году мой отец был убит стражником меньшевиков. После его смерти я воспитывалась у своего неродного (по матери) брата Шавдия в г. Тбилиси. Он работал счетоводом, бухгалтером и содержал меня. Я училась.

В 1921 году, когда мне было 15 лет, меня на воспитание взял мой двоюродный брат Гегечкори Алексей. Он был большевик и работал министром внутренних дел и председателем ревкома.

В 1922 году, когда я училась в 7 классе, я познакомилась с Берия Л. П., который приехал в Баку по служебным делам. Берия я до этого не знала и познакомилась с ним через своего родственника Биркая Давида, который учился в техническом училище. Биркая был сыном железнодорожника, у которого, как мне говорил Берия, он скрывался во время своей работы в подполье.

В 1932 году я уехала с Берия в Баку, а затем, когда его перевели в Тбилиси, я вернулась с ним и его матерью.

Я стала служить счетоводом в банке. В 1924 году у меня родился второй ребенок (первый умер), и я некоторое время была дома. С 1928 года по 1932 год я училась в институте в Тбилиси и по окончании его стала работать. В 1938 году, когда мужа перевели в Москву, переехала вместе с ним туда.

В конце 1938 или 1939 г. поступила в аспирантуру Тимирязевской академии. Там училась до 1942 года. Потом, когда академия вернулась после эвакуации в Москву в 1944 году, закончила аспирантуру, защитив диссертацию. После этого я работала в академии и аспирантуре.

В связи с болезнью в 1948 году работать перестала и годы 1948–1951 лечилась периодически в Карлсбаде.

ВОПРОС: Кто из ваших родственников проживал и проживает в настоящее время за границей, где именно и чем занимается?

ОТВЕТ: Никто из моих близких родственников не проживал и не проживает за границей, за исключением одного Гегечкори, который является моим дальним родственником. Этого Гегечкори я лично не знаю, никогда его не видела. Мне известно, что во времена грузинского меньшевистского правительства Гегечкори был министром иностранных дел, а после изгнания меньшевиков он вместе с другими лидерами эмигрировал за границу. Где он находится, чем он занимается – мне неизвестно, и я никогда этим не интересовалась.

ВОПРОС: Знаете ли вы Шавдия? Кто он?

ОТВЕТ: Шавдия Николай Нестерович является моим родным братом по матери, у которого я проживала с 1918 по 1921 год. Шавдия Н. Н. в настоящее время проживает в Грузии, ему около 60 лет. Он пенсионер.

У Шавдия Н. Н. был сын Тимур не то 1923, не то 1924 года рождения. Когда ему было лет 14–15, моя мать неоднократно обращалась ко мне устроить Тимура на работу или учебу, так как он был связан со всякими подозрительными лицами и чуть ли не начал заниматься воровством.

Вспоминаю, что в 1941 году, незадолго до войны, позвонил мне Рапава – б[ывший] нарком государственной] безопасности Грузии и сообщил по телефону, что он прибыл в Москву и привез с собой моего племянника Шавдия якобы с моего согласия. Я ответила Рапава, что согласия моего на это не было, что это выдумала мать Шавдия с целью избавиться от него. Рапава заявил мне, что «это не мое дело, делай с ним, что хочешь». Я вынуждена была принять племянника в свой дом, где он и прожил одну неделю. Я не помню, кому позвонила из работников Министерства внутренних дел, а может быть, попросила начальника] охраны Саркисова устроить племянника в военную школу, полагая, что только в условиях строгой дисциплины он может быть перевоспитан. Мне сказали, что его устроили в военную школу.

В дальнейшем судьбой Шавдия я не интересовалась. В 1946 году или 1947 году мне стало известно из письма матери, что Шавдия Тимур возвратился домой. В том же году, когда я приехала в Тбилиси, мне от Тимура стало известно, что его доставил из Франции на самолете Шария, что Тимур летел на этом самолете не то в качестве охранника, не то в качестве другого должностного лица.

В момент встречи с Шавдия я спросила его – где он был эти четыре года, что делал, но он мне ничего не ответил, и с ним сразу произошел истерический припадок. При этом присутствовали его мать и еще кто-то.

Такое поведение его мне было подозрительно, но больше с ним по вопросу его пребывания в плену и за границей я не говорила. Я разговаривала по этому поводу с Рапава и даже писала ему, в то время министру госбезопасности Грузии, письмо и просила проверить Шавдия. Насколько мне помнится, Рапава отвечал мне, что племянника вызывали, проверяли и что за ним ничего предосудительного нет. Шавдия же ничего не делал, жил на средства отца, через свою бабушку занимался вымогательством от меня. Насколько я помню, летом 1952 года, когда я была в Тбилиси, мне от матери стало известно, что Шавдия осужден на 25 лет.

Дополняю, что мне еще до этого как-то позвонил на дачу по телефону Надарая и сказал, что ему позвонил какой-то товарищ Шавдия, приехавший с ним в Москву, и сказал, что Шавдия арестовали, и что Шавдия просил своего знакомого известить об этом меня. Я ответила Надарая, что это не мое дело и вмешиваться я не буду, поругала его, зачем он ко мне с этим обращается. Дальнейшей судьбой Шавдия я не интересовалась, и за что он осужден, не знаю. Ко мне неоднократно письменно обращались моя мать и мой брат – отец Шавдия с просьбой помочь Шавдия Т, но я в это дело не вмешивалась.

ВОПРОС: Давно ли вы знаете Шария и что вы знаете о нем?

ОТВЕТ: Шария я знаю примерно с 1934 года, он работал тогда с Берия, но не могу сказать, в какой должности. Бывал он у нас в доме иногда в выходной день, ездили совместно на рыбную ловлю, но я не могу назвать это бытовой дружбой, так как в доме Шария я никогда не бывала и его жена у нас не бывала.

ВОПРОС: Почему именно Шария доставил Шавдия из Франции в Грузию?

ОТВЕТ: Я не могу сказать, почему именно Шария доставил Шавдия. Для меня было ясно, что такой способ доставки пленных необычный, и это всегда волновало меня.

ВОПРОС: Чем вы объясняете, что Рапава проявил такое покровительство к Шавдия?

ОТВЕТ: Не могу ничем объяснить. Рапава я знаю давно, примерно с 1926 года. В свое время я училась вместе с его женой, жили в одном доме, посещала их квартиру. Отношения установились запросто. Но когда Рапава стал наркомом госбезопасности, то он изменился, чувствовалось проявление подхалимства, и мне это было противно. К тому же я должна сказать, что Рапава – человек ограниченный, и когда такой человек занимает большой пост, это особенно выпирает. Я вспоминаю, что как-то об этом говорила Берия – «зачем держать такого идиота на таком ответственном посту?». Берия мне ответил: не впутывайся сюда, это не твое дело. Мое отвращение к Рапава было вызвано еще тем, что он по-хулигански относился к своей жене. Но я утверждаю, что я не обращалась с просьбой к Рапава по поводу покровительства Шавдия, а наоборот, я постоянно требовала проверить Шавдия и, если он совершил что-либо преступное, наказать его.

Хочу дополнить, что после возвращения Шавдия из-за границы был такой случай, когда он с какой-то компанией был за городом, и один из присутствовавших в компании случайным выстрелом из пистолета Шавдия убил, по-моему, девушку. Рапава мне сообщил, что как будто мать Шавдия ему сказала, что этот револьвер дала Шавдия я. Рапава я заявила, что никакого револьвера не давала и что надо наказать Шавдия.

Как писала мне моя мать, что отцу Шавдия пришлось продать много вещей, чтобы уплатить какой-то большой штраф.

ВОПРОС: Вы заявили здесь, что вас возмущало и вызывало отвращение хулиганское отношение Рапава к своей жене. А разве вас не возмущало и не вызывало отвращение хулиганское отношение к вам со стороны Берия, его преступно-моральное разложение?

ОТВЕТ: Меня это возмущало. Мой протест выразился в том, что я с 1941 года уже не находилась в близких отношениях с Берия. Я не пыталась их возобновить, как и он тоже. Должна сказать об особой роли в этом деле Саркисова, который специально подыскивал Берия женщин, и в удобный момент для него, когда Берия бывал в нетрезвом состоянии, он доставлял ему женщин. Я не думала бросать Берия, у нас была семья. Я много внимания уделяла сыну. Полагала, что пройдут годы, и Берия тоже образумится, и жизнь пойдет нормально.

Протокол прочитан, записано все с моих слов верно.

Н. Т. Берия

Допрос окончен 19 июля 1953 г. в 17 ч. 15 мин.

Допросил: Генеральный прокурор СССР

Р. Руденко

При допросе присутствовал и вел запись протокола:

Следователь по важнейшим делам Прокуратуры СССР

Цареградский

Верно: [п.п.] Майор административной] службы

Юрьева

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 464. Л. 176–181. Копия. Машинопись.