Текст книги "Особняк на окраине"

Зачем стреляться энергичному кандидату медицинских наук, если он через неделю планировал зачитать на учёном совете какого-то института в Петербурге свой доклад? Кстати, уже полностью законченный и отредактированный? Незачем…

А отсутствие на ключах, обнаруженных в кармане убитого, дактилоскопических отпечатков… Как возможно открыть дверь кабинета и не оставить на нём отпечатков своих пальцев? Сейчас лето, не ходил же Максимов в перчатках… Хотя если ключ долго носить в кармане, то он может и вытереться естественным путём. Или неестественным?.. Там же не только не было затёртого следа, там не было абсолютно никаких отпечатков! И всего за несколько минут?..

«Бред какой-то! Получается: заведующий лабораторией открывает дверь, входит в кабинет. Затем тщательно стирает с ключа свои отпечатки, кладёт ключ в карман и… Стреляется! Угол полёта пули, выпущенной в упор, сомнения не вызывает, как и отпечатки на рукоятке пистолета. И время, указанное в протоколе, соответствует».

Разница между минутой, когда объект прошёл перед камерой у входа в здание, и временем смерти, как установила экспертиза, составляет не более получаса. Кабинет открывался не отмычкой, а родным ключом. Но ведь ключей от подобных замков заводом-изготовителем выпускается обычно от трёх до пяти. Значит, могут быть и у охраны, и у персонала…

С уборщицей всё понятно – не при делах, алиби. Есть показание свидетеля, соседа по даче: тот у неё в этот выходной перекрывал крышу домика в присутствии хозяйки.

Охранник Фролов, у которого теоретически мог быть ключ и от кабинета, где произошло ЧП, в городе отсутствовал, находился в другом населённом пункте.

Но ключ от кабинета имелся и у Петра Калинкина…

«Именно он и обнаружил труп своего шефа – вот! Надо обязательно прощупать этого зама…»

В материалах закрытого дела было отмечено, что камеры наблюдения ничего подозрительного в день выстрела не зафиксировали.

«И каков же всё-таки мотив?.. – Черпаков поднялся, прошёлся по комнате, потирая затёкшую от длительного сидения поясницу. – Думай, Артём, думай…»

– А если неразделённая любовь? – Черпаков не заметил, как стал проговаривать свои мысли вслух. – Несерьёзно! Андрей не так давно развёлся с женой, детей нет. Правда, как выяснилось, ходил он однажды в местный театр на какой-то популярный спектакль со своей новой секретаршей, с той самой лже-Людмилой…

Но это совсем не обязательный показатель более близких отношений. Максимов был серьёзным человеком и не мог легкомысленно броситься в объятия другой женщины – по крайней мере, так утверждают женщины-подчинённые, довольно хорошо знавшие характер своего начальника.

Хотя любовь зла! И в человеческой жизни, как показывает житейский и следовательский опыт, бывают на почве неразделённой любви самые непредсказуемые ситуации.

Вот и попробуй тут разобраться во всех этих странностях и интригах фигурантов спустя три с половиной года после трагического события…

– Ладно, хватит! – вполголоса скомандовал сам себе следователь, усилием воли заставив себя прекратить бестолковое хождение по кругу старых фактов и новых умозаключений. Он прошёлся по номеру, затем потянулся до скрипа в суставах.

– Ничего, всё образуется… – успокоил он сам себя.

В случаях, когда предполагался большой объём работы с непредсказуемым финалом, Черпаков часто вспоминал крылатую фразу: «Делай что должно, и будь что будет». Именно так он сегодня вечером и поступил: вовремя лёг спать на гостиничную кровать.

11. В поисках улик

После блиц-допроса сотрудников лаборатории у Артёма Черпакова возникло двойственное чувство. С одной стороны, он теперь всё больше сомневался в официально признанной причине смерти Максимова – слишком искренне и дружно защищали честь бывшего начальника его подчинённые, непохоже, что в сговоре. С другой стороны, возникло ощущение, что работники лаборатории всё же что-то скрывают, нутром почувствовал: знают, но не говорят… А чутьё сыщика обманывало Артёма крайне редко.

Изрядно измотавший себя прокачкой всевозможных версий, усилием воли он сосредоточился на главном направлении: кому это выгодно? Получается, что явный выигрыш от отсутствия Максимова на рабочем месте имел его заместитель – Пётр Калинкин.

«Кстати, а почему он не заведующий, а только зам? Уже три года прошло… Давно пора бы утвердиться в качестве главного руководителя. Что же мешает? А если попробовать заставить этот дружный коллектив понервничать? Вдруг да что проявится…»

С этими мыслями следователь на следующий день утром отправился в особняк с лабораторией, где был обнаружен застреленный Максимов. Шёл пешком, благо интересующий объект находился недалеко от гостиницы. Поднявшись на крыльцо лаборатории, Черпаков позвонил Калинкину.

– Пётр Сергеевич, я хочу осмотреть место работы Максимова…

– Хорошо, подъезжайте!

– Так вы откройте дверь! Я уже здесь, стою на вашем пороге…

– Да?.. – в голосе Калинкина прозвучало удивление. – Хорошо, сейчас открою.

«Вот, принесло с утра силового трудоголика! Только его не хватало, соглядатай нам совсем ни к чему. Придётся на время отложить наши работы…» – с досадой подумал он.

Щёлкнул дверной засов, освобождая блокировку двери. Навстречу Черпакову вышел замзав. Оба поздоровались формально, подчёркнуто сухо. Калинкин проводил следователя в свой кабинет.

– Я вас слушаю, Артём… э-э…

– Борисович! – подсказал Черпаков. – Мне потребуется пройтись по всем комнатам вашей организации.

– Лаборатория на втором этаже… Артём Борисыч, а какой в этом смысл? Что тут можно найти? Уж три года, как нет шефа…

– Хотите верьте, хотите нет, но так я лучше смогу понять специфику вашей работы. Мне будет легче ориентироваться и проще оценить обстановку, в которой находился в последние свои дни Максимов.

– Так ведь мы ответили на все ваши вопросы…

– Видите ли, Пётр Сергеевич, у вас ведь тоже есть свои профессиональные секреты. – Острый взгляд следователя, казалось, сверлил Калинкина насквозь. – Вам, возможно, покажется странным моё мнение, но я считаю, что не только металлы могут обладать памятью формы. Нахождение в той обстановке, где человек работал, то есть думал, творил, оставил часть своей ауры, пусть даже очень давно, поможет понять, дополнить его образ, воссоздать психологический портрет…

«Ничего себе фантазии у этого силовика! – огорчился Пётр. – Похоже, полицейский пришёл сюда надолго. И не выгонишь: за отказ в сотрудничестве напишет представление о препятствии следственным действиям. А там последуют разные санкции, вплоть до закрытия лаборатории… Нельзя допустить такое!»

– Ну что ж, – помедлив, произнёс Калинкин. – Раз надо, понимайте, ориентируйтесь, оценивайте! Тогда вам нужно снять верхнюю одежду и обувь. Надеть маску, колпак, халат, наши тапки и бахилы.

– Что, так серьёзно?.. – удивился следователь, решивший, что данное переодевание – это всего лишь прихоть руководителя заведения из-за личной неприязни к его департаменту.

– Представьте, серьёзно: стерильность! Без неё наши исследования потеряют всякий смысл. Одевайтесь, делайте как я, – и Пётр, подав комплект медицинской одежды гостю, сам привычно облачился в униформу работника лаборатории.

Черпаков, недовольно вздохнув, также последовал правилам внутреннего распорядка заведения. Он долго надевал халат, путаясь в рукавах. Замзав терпеливо ждал конца облачения, делая вид, что не замечает раздражения нежданного посетителя.

Следователь, наконец справившись с переодеванием, в сопровождении Калинкина отправился по лестнице на второй этаж – на экскурсию по лаборатории.

Они вошли в первую комнату. Черпаков взглянул на работников, сидевших за лабораторным оборудованием, пытаясь установить, все ли они были на его собеседовании накануне. Но, поняв, что лица людей в масках и в колпаках определить невозможно, оставил это занятие и прекратил вертеть головой. Теперь всё внимание следователь направил на попадавшиеся по пути медицинские приборы и аппаратуру, изредка делая пометки в своей записной книжке.

– …А что находится в шкафах?

– Это холодильники, это автоклавы… Там разное: лечебные мази, новые вакцины, штаммы микроорганизмов, питательная среда, мозговая ткань животных…

– И на всё есть соответствующая документация?

– Обязательно, Артём Борисыч! Кроме того, вся информация дублируется в электронном виде на дисках компьютеров. Желаете ознакомиться?

– Спасибо! Пока нет…

Они проходят по коридору к следующему помещению.

– Интересно: «Комната моделирования»! И что же вы здесь моделируете? – не без иронии спросил следователь.

Вместо ответа Калинкин открыл дверь, жестом приглашая войти. В центре комнаты под мощным осветительным блоком располагался операционный стол. По краям помещения стояли шкафы, через стеклянные стенки которых блестели различные хирургические инструменты. У дальней стены комнаты, за столиками поменьше, находилась медицинская аппаратура, компьютеры, мониторы.

– Это же операционная! – воскликнул Черпаков.

– Да.

– Зачем тогда у неё такое хитрое название? А у вас имеется лицензия на проведение операций?

– Лицензия есть. Но мы проводим операции только в исключительных случаях, предоставляя их проведение более опытным хирургам в других клиниках, лучше для этого оборудованных. Ведь любая операция – это риск! И мы пытаемся свести этот риск к минимуму.

– А для чего тогда вы?..

– У нас экспериментальная лаборатория… В частности, в «Комнате моделирования» мы обычно проводим тренинг врачей. Здесь хирурги делают операцию виртуально, для демонстрации того, как она осуществлялась бы в реальной жизни. Все возможные ошибки фиксирует компьютер. Мы же анализируем проделанную работу и выдаём конкретные рекомендации.

– Ладно… Пойдём дальше.

Неожиданно дверь открылась, в комнату торопливо зашла сотрудница.

– Пётр Сергеевич! Вот вы где… Там межгород на телефоне, какой-то доктор Шварц из Берна… Он ждёт!..

– Спасибо, Алла! Артём Борисыч, извините, мне необходимо ответить партнёру… Дальше вас сопроводит по лаборатории вот эта дама. Аллочка, проведите, пожалуйста, товарища по нашим помещениям…

Замзав быстро ушёл, спустился по лестнице на первый этаж, где находился кабинет. Поговорив с иностранцем, он положил трубку телефона, записал новую информацию в свой журнал. Затем приступил к работе с деловыми бумагами, справедливо полагая, что с обязанностями экскурсовода лаборантка Аллочка справится лучше.

Однако через полчаса лаборантка постучалась в кабинет. Сняв повязку, она выпалила:

– Пётр Сергеевич! Этот… просит, чтобы открыли комнату № 23! Я ему объясняю, что там проходит серьёзный эксперимент, что туда даже у меня нет допуска, а он не понимает! – На симпатичном личике лаборантки явная тревога. – Что делать?..

– А где следователь?

– Наверху, в коридоре. Нервничает…

– Спасибо, Алла! Скажите, что я сейчас туда подойду.

Калинкин убрал бумаги в папку, положил в стол. Открыл сейф, достал оттуда ключи и покинул кабинет.

– Как тут у вас всё непросто! – недовольно воскликнул Черпаков при виде Калинкина. – Как в зоне! Без командира не пускают… А мне бы вот сюда надо!

Палец следователя указал на цифру 23 на двери помещения.

– Здесь находится экспериментальный блок, проводятся сложные опыты. И там темнота, вы ничего не увидите…

– Тогда тем более мне туда! – не без ехидства воскликнул следователь. – А почему там нет света, авария?

– Нет. В этом блоке расположены живые организмы в оптимальном для них климате: с нужной температурой, давлением, влажностью, покоем и с отсутствием света – там происходит регенерация клеток.

– А что будет, если включить свет?

– Беда случится! При отклонении любого параметра климата от номинала клетки будут неправильно развиваться, страдать! Свет и резкие звуки – это большой стресс для них.

– Вы так интересно рассказываете, что я не могу уйти, не увидев это своими глазами.

«Вот же настырный следак попался, никак не уймётся… Просто издевается!» – раздражённо подумал учёный, взглянув на часы.

– Хорошо, раз вы настаиваете… Алла, принесите нам два прибора ночного видения.

Через пару минут лаборантка вынесла из соседней комнаты затребованную аппаратуру.

– Артём Борисыч, наденьте! – Следователь получил устройство, некоторое время недоумённо смотрел на него, но потом выполнил команду.

Калинкин открыл дверь, надел такой же прибор на свою голову, проверил крепёж очков.

– Напоминаю: передвигаться нужно медленно, говорить негромко… Готовы? Тогда пошли!..

Они вошли в слабо освещённый тамбур. Затем, открыв ещё одну дверь, прошли в абсолютно тёмную комнату. Прибор ночного видения позволил Черпакову разглядеть большой стеклянный резервуар, похожий на огромный аквариум, наполненный какой-то полупрозрачной жидкостью. В жидкости смутно угадывалась более плотная масса, к которой шли многочисленные провода от приборов и датчиков на столах и полках, расположенных вдоль стен вокруг резервуара.

– Что это? – невольно воскликнул следователь.

– Тише!.. – зашипел ему в ухо сопровождающий. – Здесь нельзя громко разговаривать…

– Кого-то разбудим?.. – попробовал пошутить Черпаков, понизив голос.

– Вы почти правы… Здесь в питательной среде находится живой мозг, который много месяцев был в коме, – зашептал Пётр в ухо Артёма. – А сейчас он ожил, можно сказать, начал приходить в себя. Поэтому мы избегаем шума и света, чтобы не создать для мозга стрессовую ситуацию…

«Вот оно! Ключ ко многим странным обстоятельствам… – мысленно возликовал следователь. – Чуйка-то меня не обманула!»

– А мозг-то чей? – прошептал он, уже догадываясь об ответе.

– Человеческий…

Спустя двадцать минут в кабинете заведующего Черпаков, внутренне торжествуя, уже снимал с себя медицинскую одежду.

– Ну вот! Я готов слушать, – почувствовав себя вновь на коне, он предвкушал, как услышит объяснения хозяина кабинета. Точнее, что-то очень напоминающее явку с повинной.

– Что вас интересует конкретно? – устало, вопросом ответил Калинкин.

– Та-ак, не хотите по-доброму, без протокола?.. Я вас могу уже арестовать!

– И на каком основании, Артём Борисыч?

– А откуда вы получили биоматериал – мозг человека?

– Всё получено на законных основаниях – по завещанию его хозяина.

– На законном?.. Что вы говорите! Это при нашем-то обилии противоречивых законов? – ухмыльнулся Черпаков. Он заметил, как побледнело лицо учёного, как расширились его зрачки: «Ага, наконец-то дошло!» – В них даже опытные юристы путаются! На принятие любого наследства закон даёт шесть месяцев! И по завещанию – тоже! Отсчёт идёт с момента смерти наследодателя. Что же вы, Пётр Сергеевич, все суётесь в чужой огород? Давайте так: каждый будет рулить на своей кухне. Я же не лезу в ваши пробирки! Но могу ответственно, даже навскидку, заявить о вашем правонарушении в делах юридических.

– Хорошо… – еле слышно прошептал Пётр.

– Ну вот! Я продолжу… Например, вот вы взяли живой человеческий мозг в свою лабораторию, а должны были вступить в права по завещанию лишь спустя полгода. И мозг после смерти хозяина, насколько я знаю, живёт лишь считаные минуты… То есть вы занялись поддержанием его жизнедеятельности немедленно, сразу после наступления клинической смерти, не дожидаясь установленного законом срока! Так что у вас был мотив, а у меня есть основание…

– Поймите же вы!.. Мы не могли поступить по-другому – иначе мозг бы умер!.. Был бы потерян для науки… И для жизни… – задыхаясь от эмоций, скороговоркой выпалил Калинкин.

– Мои познания в медицине весьма скромны, но тут я вполне согласен с вами. И поэтому оставляю вам, Пётр Сергеевич, свободу. Но имейте в виду, это – только пока! Если не найдёте для следствия убедительных фактов в своё оправдание, мне придётся вас привлечь по статье. А кстати, разве можно брать человеческие органы для научных экспериментов?

– Можно, при определённых условиях… И без этого нельзя, как нельзя остановить прогресс в медицине.

– Тогда расскажите, как у вас в лаборатории оказался живой человеческий мозг для экспериментов?

– Я уже говорил: к нам он попал по завещанию…

– Не смешите меня! Это какой же идиот мог вам завещать собственный мозг ещё при жизни?

– Это не идиот! Завещатель – кандидат медицинских наук Максимов, ныне покойный…

– Во как!.. Ну да, я помню: копия завещания в деле Максимова имеется… А скажите-ка, Пётр Сергеевич, когда у вашего начальника появилась мысль написать своё завещание?

– Примерно за год до его смерти. Это моя вина…

– Как это? Об этом подробнее! – внутренне напружинился следователь.

– Как-то в праздник мы с ним поспорили… Зная, что Андрей так предан науке, я его и подначил: если ты такой её фанат, слабó завещать свои органы для исследования? Ну, просто пошутил… А он воспринял всерьёз, оказался чересчур обязательным: через неделю показал нам заверенное у нотариуса завещание. Мне и всему коллективу…

– Понятно… Так это его мозг?

– Да.

– Но ведь тело его уже три года на кладбище…

– Тело – да! А мозг его здесь. И уже ожил…

– Вот это интересно! Ладно, к его появлению в лаборатории мы ещё вернёмся… И как он? Что мозг может теперь?..

– Пока мало что… Но, уверен, со временем, своими возможностями он ничем не будет отличаться от мозга любого из нас. А поскольку я Андрея отлично знаю… знал, то мы ещё поработаем с ним совместно.

– Гм… А я примерно так и предполагал: вы решили поэксплуатировать мозг своего шефа и его идеи. Это же мотив для убийства! Пётр Сергеевич, теперь понимаете, что из второстепенного свидетеля вы превратились в главного подозреваемого?

– Так в чём же моя вина конкретно?

– О, тут выплывает целый букет статей, многие с отягчающими вину обстоятельствами! Вы подозреваетесь в умышленном убийстве своего начальника с целью встать на его место и использовать служебное положение в личных целях. А также использовать его мозг для сомнительных экспериментов… Про кражу денег из сейфа я пока молчу!

– Да неправда всё это! – почти закричал ошарашенный заявлением следователя Калинкин. Не в силах стоять, он тяжело опустился на стул.

– Вот с этим и будем разбираться, а пока посидите в камере, подумаете. Я бы рекомендовал вам чистосердечно во всём признаться – срок будет меньше…

– Артём Борисович! Нельзя так!..

– Это почему же?

– Без меня он умрёт!

– Умрёт?.. Это кто ещё?

– Мозг Максимова! Я же лично рассчитывал формулы для его оптимального режима регенерации и питания мозговых клеток на каждые сутки – тут важно очень аккуратно соблюдать дозировку! Вряд ли кто из сотрудников сможет меня здесь заменить…

– Гражданин Калинкин! Мне кажется, вы просто хотите избежать ареста…

– Да, хочу! Иначе вы всё погубите…

– Не надо меня учить, что делать! – обиделся Черпаков. – Не первый год в органах! Позаботьтесь об адвокате…

– Артём Борисович! Вы же умный человек! Проанализируйте, куда я могу деться, имея кучу иждивенцев: безработную жену, годовалого ребёнка и тёщу с тестем на пенсии, если по-прежнему буду работать в лаборатории? Ведь сами же утверждали, что вам необходима истина. Я на своём рабочем месте буду вам намного полезнее, чем в тюремной камере!

Замзав горящими глазами, полными отчаяния, смотрел на следователя.

Черпаков отвёл взгляд: он уже наводил справки о подозреваемом в полиции, в домоуправлении и у соседей – отзывы о молодом учёном были только положительные. А в горячих заявлениях Калинкина чувствовались и логика, и здравый смысл.

«Может, повременить пока с арестом? Никуда фигурант не денется… А без него восстановление мозга заведующего действительно может не получиться. Пусть лучше сначала мозг „заговорит“, выдаст информацию… А посадить подозреваемого в изолятор всегда успею…»

Следователь оценивающе посмотрел на учёного: «Да, сильно потрясён. А вот прямых доказательств вины так и нет, только косвенные… Но пусть об этом он пока не знает! Если в такой трудный момент оказать человеку небольшую услугу, он не забудет этого до конца своих дней. Пожалуй, так я быстрей приобрету расположение замзава…»

– Ладно… Попробую облегчить вашу участь: вот, ставьте здесь свою подпись! Это подписка о невыезде из города. Да, здесь…

Замзав торопливо расписывается.

– И ещё одно: сейчас вы мне честно расскажете, что именно послужило толчком для написания коллективного заявления. Напоминаю: со следствием лучше сотрудничать, а не бороться.

– Хорошо! – явно взбодрился Калинкин. – Я сумел расшифровать первые импульсы мозга Максимова после выхода из комы и рассказал об этом ребятам… Вот тогда-то мы совместно и написали письмо.

– И что же там было, в этих шифрованных импульсах?

– Андрей не стрелял в себя, стреляли в него!

– И кто же тогда, по-вашему, стрелял?.. – опять внутренне напружинился следователь.

– Дальше я не смог определить – импульсы слишком слабые… Но мы работаем над этим, скоро придёт более совершенная аппаратура.

– А что ж вы об этом факте умолчали? Я ведь здесь уже не первый день…

– Артём Борисыч, вы бы всё равно не поверили! Даже сейчас, когда уже знаете, что мы продолжаем работать с живым мозгом погибшего, вы в нас сомневаетесь.

– А у меня такая работа! Следователь обязан во всём сомневаться и верить только голым фактам.

– Ну, вы всё равно ничего не потеряли. И такой факт вам бы всё равно не помог: кроме нашей лаборатории никто не в состоянии его ни подтвердить, ни опровергнуть. Всё равно что его нет…

– Я вас понял. Тем не менее вы зайдите завтра в отделение полиции. Спросите у дежурного, где найти меня… Мы запишем ваши показания в протокол.

«Вот же идиот! – мысленно выругал себя замзав. – Ведь предупреждали меня: не будь наивным, не болтай лишнего».

– Слушайте, а вы же обещали без протокола… Да я и не вспомню всего, что тут вам наговорил… – попробовал схитрить Калинкин, чтобы избежать протокольных процедур.

– Ничего, я вам напомню! – уверенно произнёс Черпаков, доставая из своего кармана диктофон и выключая режим записи.

Вернувшись из отделения полиции, Калинкин выглядел весьма удручённым. После двухчасового допроса он был выжат как лимон. Под жёсткими вопросами следователя совсем не чувствовал себя свободным гражданином своей страны, а был скорее каким-то подопытным кроликом.

«Ну, нарушил закон… А как по-другому? Никак… Пусть сажают! Зато спас мозг друга… Пройдёт время, и самый главный орган Андрея, его мозг, восстановит свои функции. А всё остальное можно восполнить пересадкой чужих органов, или искусственных, уже выпускаемых отечественной промышленностью. Но это со временем…»

И как тут не расстраиваться, когда следователь, записав показания в протокол, предлагал… Нет, не предлагал: он, выражаясь следовательской терминологией, просто давил, причём, очень настойчиво: «Усилить работу по ускорению ввода в рабочий режим мозга Максимова…»

«Как это возможно ускорить?.. – сокрушался учёный. – Это же не отлаженный технологический процесс! В мире нет аналогов подобного опыта, всё происходит впервые. Здесь нельзя спешить и применять стимуляторы, чтобы не навредить живой материи… Если неаккуратно вмешаться, то вместо пользы получится только вред! Природа не терпит присутствия суррогатов и катализаторов…»

Что мог сделать учёный в логове силовых структур? Да ничего! Вот он и сделал вид, что смирился с обстоятельствами, что понял поставленную задачу и что он «приложит все силы для её выполнения…» Хотя сам в это не верил. А как иначе? Главное сейчас – это выиграть время, дать возможность окрепнуть восстанавливавшему ресурсы мозгу…

«А там я что-нибудь обязательно придумаю! Не зря же столько изобретений запатентовано за последние годы…»

Разве можно было объяснить этому служаке из полиции, что не имеет Калинкин морального права стать руководителем лаборатории при живом мозге Максимова? Что он тайно надеется вернуть мозгу и прежнюю работоспособность, и его прежнюю должность – заведующего!

При такой откровенности есть серьёзная опасность загреметь в «дурку» – так в городе называют местную психиатрическую больницу. Поэтому Калинкин и не спешил с искренним объяснением ситуации в полиции – чтобы не давать сомнительного повода, чтобы не искушать судьбу.

– Эх, быстрей бы только мозг Максимова заработал! Он всё знает, всё вспомнит и рано или поздно расскажет, как всё происходило, и назовёт имя преступника. И лучше бы рано…