Текст книги "Стеклянная любовь. Книга вторая"

– Нет, Снежана, извини, но до тебя я дойти не смогу, если не поем, да и платить за них все равно придется! Я быстро! – и Слава по волчьи накинулся на горячее мясо, со скоростью электромясорубки начав пережевывать огромные сочные куски крепкими белыми зубами, стараясь при этом не чавкать и, вообще, изо всех сил пытаясь не выглядеть пьяной эгоистичной свиньей, в которую он, на самом деле, незаметно уже начал превращаться.

Снежана не удержалась и опять рассмеялась тем же самым, звонким русалочьим смехом, и смех ее не утихал все пять минут, в течение которых Богатуров расправлялся с мягкими и сочными эскалопами. Он и сам не мог понять – что за голодное наваждение на него нашло в те минуты, и только значительно позднее, когда исправить что-либо было уже невозможно, он догадался – почему ему так сильно, и, непременно захотелось съесть без остатка эти эскалопы, невзирая на вероятный риск уронить собственный имидж, в глазах понравившейся ему красивой девушки.

Прожевав и проглотив последний кусок, Слава выдохнул:

– Фу-у-у!!! – и икнул. – Прости меня, Снежана – мне очень стыдно, но я ничего не мог с собой поделать… – он сокрушенно развел руками, чем вызвал еще один приступ переливов русалочьего смеха.

– Шампанского холодного с удовольствием бы глотнул – пить страшно захотелось! – с трудом сдерживаясь, чтобы самому не рассмеяться, вслух помечтал Слава.

– А вот! – с готовностью подвинула Снежана свой бокал с, так и не пригубленным ею, напитком. – Можешь запить щербетом – я его так и не попробовала.

– Щербет? – удивленно поинтересовался Слава. – Но щербет, он же – сладкий, как патока и от него еще сильнее захочется пить!

– Ну, может это и не щербет, это так его этот проклятый черт Мойкер обозвал. Он не сладкий совсем и жажду хорошо утоляет – это я знаю точно.

Славик, решив не выяснять – кем являлся «этот проклятый черт Мойкер», схватил простоявший все время «впустую» перед Снежаной бокал и с жадностью осушил его до дна, оценив по достоинству прохладу неизвестного напитка и, приятный, можно даже сказать, пикантный кисловато-сладковатый вкус с удивительно стойким хвойным ароматом – почти таким же, каким обладали духи самой Снежаны.

Он аккуратно поставил бокал на место и вдруг с большим удивлением увидел, как пол «Зодиака» и танцующие на нем пьяные юноши и подвыпившие девушки, накренились под углом в сорок пять градусов и столик, за которым они сидели с загадочной и таинственной золотоволосой красавицей Снежаной – с ним случилось тоже самое, что и с полом ресторана. Слава еще удивился, как это не посыпались на пол пустые тарелки из под эскалопов и бутылка с шампанским, и как ничего этого не замечает улыбавшаяся Снежана.

Крен увеличивался до тех пор, пока Славу не подхватила под локоть высокая и стройная, оказавшаяся обладательницей воистину царской осанки, Снежана и не прошептала ему на ухо:

– Вдохни поглубже и подольше не выдыхай!

Слава так и сделал, и через пол-минуты (Снежана, видимо, знала цену своим советам) внезапное предательское головокружение исчезло без следа, но, вместо головокружения, впервые за весь этот восхитительный и необычный вечер в душе у Славы появилось легкое беспокойство.

Как «чертик из табакерки», откуда, то есть, ни возьмись, возле столика появился официант:

– Уже уходите?

– Сколько с меня?

– Пятьсот шестьдесят рублей.

Слава сунул официанту двадцать долларов и увлекаемый твердо взявшей его под локоть Снежаной, направился к бамбуково-фольговой сверкающей занавеси, надежно укрывавшей выход в мир трезвой жизни.

Несмотря на полутьму, музыку и поголовный пьяный угар, им оборачивались вслед и провожали долгими оценивающими и понимающими взглядами. Проходя мимо бара, Слава приветливо кивнул и заговорщически подмигнул Шурке, стоявшему по стойке «смирно» и державшему большой палец правой руки кверху. Все еще пившие минеральную воду за служебным столиком, притулившимся рядом с эстрадным подиумом, Хомяков, Викторов и их подруги, словно по команде, повернули головы в сторону осторожно дефилировавшей между столиками настоящей феи, державшей под руку нищего пьяного студента. Команду эту, конечно, подал самый зрячий из них – Хомяков. И Слава мог поклясться, что Хомяков осуждающе покачал головой в его – Богатурова, адрес.

Внезапно, в какой-то неуловимый восхитительный момент сказочная красавица Снежана прижалась к Славе всем телом, и он почувствовал сквозь ткань платья теплоту и упругость ее высокой девичьей груди. Кровь прилила к Славиной голове и сладко защемило сердце, и он вдруг с диким восторгом понял, что готов защищать эту странную красавицу до последней капли крови и она всего лишь за какой-нибудь час сделалась ему бесконечно-бесконечно дорога. За ее сногсшибательной потрясающей сказочной внешностью гордой и недоступной «богини любви и красоты», скрывалась скромная и робкая, невинная и добрая девушка, чем-то сильно напуганная и расстроенная, нуждавшаяся в сильной мужской защите, какую мог представить ей Слава Богатуров. Почему-то Слава был полностью уверен в истинности вот этих, неожиданно промелькнувших у него в голове спонтанных размышлений. Он не учел фактора той степени алкогольного опьянения, которому уже успел добровольно себя подвергнуть. Ну, и, разумеется, ему просто очень сильно хотелось верить в то, что он только что придумал себе. Он понятия не имел – с К Е М, на самом деле, только что познакомился и КУДА его уже неудержимо и необратимо понесло?! Мама, встречавшая сейчас Новый Год в далекой Богрушихе вместе с младшей дочерью, Аленкой и семьей своих добрых старых друзей Лианозовых, ничем не могла ему помочь в эти минуты и ее встревоженное родное лицо не возникло в воображении Славы, потому что он прилично выпил водки и «море теперь ему было по колено»…

– Что случилось, Снежана?! – встревоженно спросил он и тотчас же увидел неподалеку, сумевшую за такой же короткий срок пребывания в «Зодиаке», сделаться ненавистной, свирепую азиатскую рожу.

– Ничего – пойдем отсюда быстрее! – коротко сказала она и сильнее потянула Славика за собой.

В вестибюле их, двусмысленно улыбаясь, встретил щвейцар со слегка издевательскими нотками, явственно проскользнувшими в гнусавом голосе, спросивший:

– Что – скучно у нас?!

Снежана вместо слов одарила щвейцара ослепительной улыбкой, Слава тоже не удостоил его ответом, и даже – взглядом, не сопровождаемым, разумеется, никакой улыбкой.

У пожилой гардеробщицы седые растрепанные лохмы на голове встали дыбом при виде Богатурова и Снежаны. Богатуров с подчеркнутой вежливостью подал ей оба номерка. Приняв номерки дрожащей рукой, гардеробщица попятилась спиной вперед вглубь гардероба и совсем не замечала при этом Богатурова, во все глаза рассматривая его роскошную спутницу – с непонятной ненавистью и суеверным ужасом.

– Ты ее знаешь? – не мог не спросить Слава у Снежаны, когда старуха исчезла в дальнем углу гардероба – там, где висела наидешевейшая из всех висевших в гардеробе куртка Богатурова.

– Я ее – нет, а она меня – да.

– Но – откуда?! – не совсем понял Слава, странновато прозвучавший ответ Снежаны.

– Она видела меня во сне, в кошмарном сне, потому что красота, находящаяся рядом с ней, для нее – смерть. Она очень несчастна, эта старушка, я бы с удовольствием помогла ей, если бы она так не боялась меня. Я тоже ее видела во сне, мы встречались с нею в наших общих снах.

«Наверное, я изрядно пьян – раз ничего не понимаю!» – решил Слава, выслушав странный монолог Снежаны, показавшийся ему полной «ахинеей».

А гардеробщица, тем временем, вернулась с курткой Богатурова в одной руке и с той самой белоснежной шубкой, так поразившей воображение Славы, когда он только прибрел в «Зодиак», – в другой.

Шапочка у Снежаны оказалась сшитой точно из такого же белоснежного пушистого меха, что и шубка, и покрой шапочки в оригинальности исполнения на равных спорил с шубкой.

Снежана, когда гордый Богатуров галантно помог ей одеться, выглядела не менее совершеннее и недоступнее, чем сама андерсеновская Снежная Королева.

У неприятного швейцара кривой рот оставался открытым до тех пор, пока он не закрыл за ними двери и, только после этого, повернувшись к гардеробщице, невольно произнес:

– Такая красавица и – с таким «нищебродом»!

– Она не красавица, она – ведьма! Бедный мальчишка!

– Отчего ты, тетя Маша так решила?! – заинтересованно спросил у гардеробщицы швейцар.

– Да тут и решать нечего – бедный мальчишка не переживет этой ночи! Упыриха повела его в свое тайное логово, как – «барана на веревочке»!

Швейцар внимательно посмотрел на старую гардеробщицу и, сам не зная почему, поверил ей.

Лишь спустя несколько минут швейцар сообразил – почему ей поверил? Он вспомнил, что гардеробщица принадлежала к числу тех невезучих городских жителей, кому судьба-злодейка определила место постоянного проживания на этом самом Проспекте Ашурбаннипала, в одной из многоэтажек печально знаменитого на весь город квартала, имеющего название «Лабиринт Замороженных Строек».

ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

Двадцать два вооруженных «до зубов» – по «последнему слову» «летальной» огнестрельной оружейной техники, физически великолепно подготовленных спецназовца «Стикса-2», стояли в почтительном молчании за спиной своего командира – полковника Стрельцова.

Полковник внимательно разглядывал при помощи мощного бинокля ночного видения игрушки, густо покрывавшие гигантские ветви «Объекта—Е», как была поименована на профессиональном жаргоне «стиксовцев» «главная Новогодняя Елка России».

Все двадцать три «стиксовца» удобно устроились в одном из дальних секторов «Сказочного Городка» на стене снежной крепости, предназначенной для любимой русской игры в «сопку» или «взятие снежного городка». Здесь было относительно тихо – по сравнению с тем, что творилось на центральной площади Городка, непосредственно вокруг основания «Чудо» -Елки.

Так уж получилось, что эта отдаленная «снежная крепость» был «взята» спецгруппой «Стикса-2» всерьез и надолго – трое охранников службы безопасности «H.S.», пытавшихся оказать сопротивление, без лишнего шума оказались «выведены из строя» – нокаутированы, крепко связаны, и помещены в один из тесных ледяных казематов Снежной Крепости. И сейчас, пока полковник Стрельцов, в окружении двадцати двух своих бойцов, не отрывался от окуляров бинокля ночного видения, внизу под стеной у ворот «крепости» несли охрану трое «стиксовцев», переодетых в форму службы безопасности «H.S.».

Всего их в целом мире и насчитывалось двадцать шесть человек, готовых вступить в бой за спасение пятидесяти тысяч своих сограждан с неизвестным и необычайно грозным противником.

Имелся еще, правда, двадцать седьмой – генерал-лейтенант Панцырев. Но в данный момент генерал находился в воздухе, внутри лайнера «Ту-154», летевшего из Москвы в Рабаул на скорости девятьсот пятьдесят километров в час на высоте десять тысяч метров над землей. Так что пока полковник Стрельцов, в ожидании телефонного звонка от Панцырева, молча рассматривал неуловимо, но неумолимо метаморфозирующую «в худшую сторону» Елку и лихорадочно соображал: что ему необходимо будет предпринять в первую очередь, начальник «Стикса-2» не даст о себе знать в ближайшие пятнадцать минут?!

Часы показывали половину десятого вечера (как раз в эту минуту Слава Богатуров наконец-то благополучно достиг крыльца «Зодиака»), когда Эдик заметил подозрительное движение на одной из елочных ветвей, располагавшейся где-то ста пятьюдесятью метрами ниже грандиозного шпиля. Этот таинственный «шпиль» наконец-то сбросил всякие маскировочные покровы и засиял в морозной ночной темноте всеми, имевшимися у него в наличии, семьюдесятью цветовыми сегментами. Подозрительные, во всех отношениях, сегменты щедро забрызгали черноту небес вокруг себя неприятно мерцающими гнилыми световыми испражнениями, по форме напоминавшими огромные увядающие цветы типа знаменитой яванской раффлезии. А сам «шпиль», «набалдашник» или «наконечник» (Эдик не мог точно определиться с названием) Елки, как ни крути, более всего напоминал гигантский многофасетчатый глаз, какие встречаются у стрекоз или паутов (очень больших). Он все время мигал, этот Глаз, как казалось полковнику – лукаво и многозначительно, и постоянно кого-то высматривал, несомненно, с заведомо эгоистичной и недоброй целью. И, фантастическое, уже само по себе, зрелище это выглядело настолько невероятным, что Эдик давно уже начал сомневаться в реальности его существования – этого невозможного многофасетчатого «глаза», жадно и нагло рассматривавшего пятьдесят тысяч беззащитных наивных и беспомощных людей, по многочисленным хаотичным траекториям снующих вокруг подножия Большого Хоумаха.

Ниже шпиля-глаза вокруг Елки медленно вращалась чудесная по красоте и грандиозности размеров, игрушка – сверкающий ярким золотым покрытием спутник, внешне похожий на гигантскую осу. Вдоль борта спутника-осы мерцали-пульсировали разноцветные сигнальные огоньки, вызывавшие ностальгические мысли о дальних космических путешествиях и о безусловной преходящести, краткости, мелкотравчатости и незначительности человеческой жизни на грандиозном фоне вселенских масштабов.

Но на эти и другие главные елочные шедевры неизвестных талантливых мастеров можно было вполне любоваться и без бинокля ночного видения. Эдик с нарастающим изумлением смотрел совсем на другую, гораздо более скромную, практически незаметную, «елочную игрушку».

Сначала Эдик обратил внимание на подозрительное шевеление хвои в точке, как уже было об этом сказано, ниже ста пятидесяти метров вершины «Объекта-Е» и ему показалось, будто бы он увидел человека, похожего на негра огромного роста, но какое-либо шевеление в этом месте больше так и не повторилось, и Эдик уверил себя, что ему просто-напросто «почудилось». Он хотел уже перевести окуляры бинокля на следующий сектор хвойной завесы, скрывавшей за густым непроницаемым пологом так много странных и удивительных тайн, как вдруг сами собой раздвинулись две сверкающие лианы-серпантины и в центре видеофокуса окуляров бинокля появилось чье-то удивительно знакомое лицо, облитое никогда не просыхающим потом и искаженное в вечной же муке непонимания смысла человеческой жизни либо чего-то еще – более нелепого и непонятного, чем отдельно взятая человеческая жизнь. Эдик испугался, что лицо сейчас исчезнет за холодным серебром серпантин и он его больше не увидит.

Но нет, напротив – лианы раздвинулись еще шире, и полковник Стрельцов окончательно понял, что в видеофокусе окуляров бинокля видит крупным планом лицо капитана ФСБ России, офицера подразделения «Стикс-2», Валентина Червленного. И более того, Эдик увидел, что руки капитана подняты вверх и что-то крепко держат и это что-то оказались ничем иным, как стропами парашюта. «Господи, Валя – где был ты все это время?!?!?! Под какими „неназываемыми“ небесами носило тебя на этом парашюте?!?!?! И как очутился ты на этой дьявольской Елке?!?!?!»

Прошло несколько секунд, прежде чем Эдик понял, что видит перед собой не живого Валю, а его точную стеклянную или стекловидную копию, прикрепленную к краешку ветки стропами парашюта – в качестве банальной елочной игрушки. И тут, о чудо! … Эдик ясно увидел, как Валя чуть повернул голову куда-то назад через правое плечо и… серебристые лианы вновь сдвинулись.

Полковник опустил бинокль и молча повернулся к своим спецназовцам, которые при виде выражения лица командира невольно напряглись.

– Не бойтесь – я не укушу вас! – мрачно усмехнувшись, глухо сказал полковник Стрельцов. – Я только что видел в бинокль на этой Елке нашего боевого товарища, капитана ФСБ Валентина Червленного! Хотите – мне верьте, а хотите – не верьте!..

Подчиненные посмотрели на командира испуганно.

– Не бойтесь – я не сошел с ума! Просто лично для меня ситуация, кажется, сделалась совершенно ясной в своей дальнейшей непредсказуемости! – Эдик умолк на секунду, вспоминая: где и когда, и при каких обстоятельствах он уже мог слышать точно такие же слова?!

Выдержав кратковременную паузу, полковник продолжил:

– Перед нами стоит сейчас срочная и сложная оперативная задача – попасть вот на это чудо-дерево и добраться до уровня тех ветвей, где я только что видел Вальку Червленного или остекленевший образ его! В любом случае, только там может проясниться вся эта стеклянно-елочная «чертовщина»! Она пока еще, к сожалению, не совсем ясна – на то она и есть – «чертовщина»!,. – Эдик опять сделал небольшую паузу, бросив задумчивый взгляд на Елку: – Знаю точно только одно – под серьезной угрозой находятся жизни тысяч жителей города Рабаула, и мы должны попытаться спасти их!

Ответом полковнику Стрельцову послужило естсественное молчание, и, правильно расценив его, полковник вынужден был добавить, самую малость, упавшим голосом:

– Хотя, как вы, прекрасно понимаете, сделать это будет крайне сложно…

А про себя подумал: «Во что бы то ни стало необходимо добраться до Вальки! И, совсем неважно – живой он, по-прежнему, из плоти и крови или превратился в „голимое неодушевленное стекло“! Но я не верю, чтобы он дал себя за „просто так“ превратить в „безмозглое и бесчувственное стекло“! Мы еще успеем его спасти – во всяком случае, я сильно надеюсь на это, так как надеяться мне больше не на что!..».

Но, все-таки, недаром же Эдик Стрельцов превратился четыре года назад в настоящего, почти культового, «сверхчеловека» (не – в «ницшеанскую «белокурую бестию», а – в славянского «сверхчеловека», обладающего очень добрым сердцем и широкой душой) и, бросив еще один внимательно-оценивающий взгляд высоко вверх – на тот ярус Чудо-Елки, где, как ему показалось, беспомощно висел на парашютных стропах, Валентин Червленный, решил пока не отправляться со всем своим отрядом к основанию ствола Чудо-Елки, а – еще немного потолкаться на бодрящем морозце среди тысяч оживленных, по праздничному веселых и беззаботных рабаульцев, многие из которых пришли сюда целыми семьями – от мала до велика.

Он безошибочно чувствовал, что, прежде чем «лезть» вверх по «елочному стволу», ему и его бойцам необходимо еще побыть среди тех, кого они должны были защищать. Кроме того, Эдик не любил прощать незаслуженные обиды, так как это могло показаться со стороны проявлением слабости, особенно – со стороны неизвестного противника, притаившегося где-то совсем неподалеку, среди ветвей этого чудовищного Дерева, которое «Новогодней Елкой» язык не поворачивался назвать, как бы этого Эдику ни хотелось. Он никак не мог успокоиться, что его, полковника ФСБ Стрельцова несколько минут назад кто-то сильно обидел, внушив ему необъяснимое и неожиданное, давно им забытое, чувство страха за собственную жизнь. Эдик решил попытаться понять и определить – кем, все-таки был и в каком месте прятался этот неизвестный, так страстно возжелавший убить Эдика. Ну, и, было бы, разумеется, полезно, как в оперативно-тактических, так и стратегических целях, понаблюдать за людьми, беспрерывно продолжавшими наполнять территорию «Сказочного Городка»!

Как тут ни крути, но это все-таки был Новогодний вечер, а Эдик, подобно всем нормальным людям, любил Новый Год особой, чисто «детской – волшебной сказочной любовью» и поэтому ему хотелось подольше постоять в качестве чисто «праздного беззаботного зеваки», не обремененного никакими дурными предчувствиями и, непомерно ответственными служебными обязанностями.

Вот внимание Эдика невольно привлекла, продефилировавшая мимо Снежной Крепости небольшая, но, видимо, очень дружная праздничная компания, состоявшая из трех, немного «подвыпивших» мужчин, примерно, одинакового возраста – сорока пяти-пятидесяти лет. Все трое были хорошо одеты, что говорило о несомненном достатке и стабильном финансовом доходе и по ним было видно, что они не ожидали никаких неприятных неожиданностей от предстоявшего, широко разрекламированного городскими и краевыми СМИ, празднества. Они о чем-то весело и довольно громко переговаривались, периодически прерывая течение беседы взрывами неудержимого искреннего хохота. Сам не зная, почему и зачем, но Эдик решил подойти к этой компании, поздравить их с «наступающим», познакомиться и коротко поговорить «за жизнь».

Перед тем, как осуществить задуманное, своих бойцов, каждый из которых был снабжен индивидуальным мобильным телефоном, полковник Стрельцов отправил «побродить» по различным маршрутам, пересекающих территорию Сказочного Городка – с целью собрать максимально больший объем необходимой оперативной информации. Особое внимание порекомендовал Эдик офицерам опергруппы «Стикса» уделить огромному количеству, повсюду понатыканным «ледяных» распивочных, закусочных и непонятных павильонов, в которых организаторы Праздника планировали разместить всевозможные развлекательные аттракционы, имеющие «несомненный новогодний уклон»… «Тьфу, да и только!!!..» – эти шаблонные описания, напечатанные в тысячах «праздничных программках», бесплатно раздаваемых всем желающим при входе на территорию Сказочного Городка, каждый раз, когда он в них вчитывался, неизменно доводили Эдика до самого настоящего бешенства…

Но дело было, конечно же, не в этих «программках», не «программки» доводили Эдуарда до бешенства, а – удивительно преступное легкомыслие местных властьпредержащих структур, допустивших то, что творилось сейчас вокруг Стрельцова и непосредственным свидетелем чему он сейчас поневоле сделался, оказавшись в столь необычайно странном, и, нарочито зловещем месте!!!

Более всего, территория Сказочного Городка, из которого так и не выветрился никуда мрачный дух Цыганской Ямы, с каждой минутой, приближающей мир к Рождению очередного года земной истории, начинала напоминать Эдику – банальную бойню. И, самое плохое заключалось в том, что он был уверен в своем этом тяжелом предчувствии на интуитивном уровне, который его никогда не обманывал…

…Эдик догнал троицу, заинтересовавших его мужчин, возле входа в одно из многих однотипных заведений, понастроенных по всей территории Сказочного городка из ледяных кирпичей. По фронтону заведения бежали разноцветные неоновые буквы, складывавшиеся в слова: «Кафе «Презервативная».

Прочитав такое необычное название заведения Эдик оторопело остановился и стоял несколько секунд, «раскрыв рот», как «настоящий дурак» (по его собственному признанию, сделанному спустя несколько дней после окончания и благополучного завершения (лично для него) этого, надолго запомнившихся всем горожанам, Новогоднего Праздника). Но, затем, как следует собравшись с мыслями и, придя к верному выводу о том, что ничего особенно дурного и «злонамеренного» в таком неожиданном названии нет, Эдик, по неистребимой диверсантской привычке бросив несколько быстрых взглядов во все стороны, вошел внутрь «Презервативной» вслед за компанией из трех мужчин, с которыми он почему-то твердо вознамерился познакомиться. Впрочем, перед тем как зайти внутрь, не забывавший о своих основных служебных обязанностях, Эдик отправил «эсэмэс» -сообщение на мобильный номер майора Черкасова, чтобы тот обязательно перезвонил ему ровно через пятнадцать минут после получения данного «эсэмэс» -сообщения.

Внутренне убранство и сама обстановка, царившая в «Презервативной» сильно поразила воображение Эдика, лишь только он переступил порог заведения, имевшего столь «сомнительное» наименование…

…На полковника Стрельцова сразу «густо» пахнуло чем-то до боли знакомым, почти родным и давно забытым. Прошло всего-лишь несколько секунд, и Эдик точно понял, что так сильно «смутило» его в этой самой «Презервативной» – он попал в самый настоящий «питейный» «заповедник» далекой и счастливой «советской эпохи» конца шестидесятых годов прошлого столетия!

Как здесь все было здорово – просто и понятно!!! Такой милый сердцу каждого настоящего русского «работяги» «задушевный мужской разговор» под звон сдвигаемых пивных кружек, увенчанных белыми шапками пены и почти неслышное тонкое бреньканье «чокающихся» водочных стопок! И, разлитое между заполненными столиками в полумраке низкого зальца уютное домашнее расслабляющее тепло и ощущение полной безопасности!..

Но Эдик не позволил себе расслабиться и, почти сразу увидев нужную ему троицу, уже успевшую зарядиться пивом, водкой и немудреными закусками, подсел к ним за столик (там как раз оказался один свободный стул – столики «Презервативной» были рассчитаны на четверых посетителей одновременно), предварительно, естественно, попросив «разрешения присесть». Эдик всегда и на всех производил благоприятное впечатление неизменной вежливостью и изысканностью манер, вкупе с незаурядной внешностью, поэтому все трое незнакомцев посмотрели на полковника ФСБ с доброжелательным любопытством и согласно кивнули в ответ на его просьбу составить им компанию.

Время, особенно навеки уходящие в прошлое последние минуты Старого Года, приобретают особую ценность, и поэтому автор не стал бы акцентировать свое специальное авторское внимание на случайных проходных персонажах, а намеренно столкнул Эдика Стрельцова с… неразлучными друзьями-адвокатами, Евгением Сыскоевым, Евгением Очкаевым, к которым нежданно-негаданно прибавился их бывший «однокашник» по Рабаульскому университету, кандидат исторических наук, некто Олег Баргонец, ныне являющийся выборной главой администрации поселка Сибирский, расположенного на расстоянии сорока километров от города Рабаула. Нужно сразу оговориться, что Олег Баргонец оказался в одной компании с адвокатами Сыскоевым и Очкаевым, в какой-то степени, случайно.

Олег привез в широко разрекламированный местными СМИ «Сказочный Городок» группу односельчан – передовых рабочих зверосовхоза с семьями, специально за счет сельской администрации поощренных вот таким вот образом за свои выдающиеся достижения в работе на Зверофабрике «лесополянского отделения» поселка Сибирский (в деревне Лесная Поляна, уроженцем которой являлся Олег Баргонец, на полную мощность работала фабрика по разведению ценных пушных зверьков): бесплатно приехать в Рабаул и достойно встретить Новый Год в одном из многочисленных кафе, расположенных на территории «немецкого» Сказочного Городка.

И, поначалу все выглядело «чин-чинарем», коллектив передовых «лесополянцев», состоявший, примерно, из тридцати человек: мужчин, женщин и детей, занял заранее зарезервированные места в «семейном кафе» под несколько фривольным и очень длинным названием «Дер Фаттер унд ди Муттер поехали на хутор. Авария случилась – ди Киндер получилось!». Впрочем, вывеску эту, бегущую по ледяному фронтону ледяного здания кафе разноцветными неоновыми латинскими буквами, никто из «лесополянцев» не собирался читать, а, тем более, переводить на русский язык, поэтому очевидная «двусмысленность» сложноподчиненного названия кафе осталась неизвестной группе гостей Сказочного Городка из Лесной Поляны.

Приехавшие «звероводы» были всем увиденным необычайны довольны, говорили от души теплые слова благодарности Олегу за, проявленную им личную добрую здоровую инициативу устроить для них для всех незабываемый Новогодний Праздник и не предполагали ничего худого. Корректные дежурные официантки уже накрыли заранее стол для гостей из Лесной Поляны, и, растроганные едва ли не до слез, оказанным им вниманием, гости планировали сначала немного закусить и потом пойти погулять по территории Сказочного Городка с тем, чтобы ближе к двенадцати вернуться уже за «плотно» накрытые праздничные столы и встретить Новый Год под традиционные бокалы шампанского и, в общем – так далее! Никаких дурных предчувствий, как уже указывалось выше, ни у кого из односельчан Олега Баргонцаа не возникало. Но вот сам Олег Николаевич спокойно себя не чувствовал!

Глядя на детей, искренне радовавшихся наступившему Новогоднему Празднику и, связанному с ним их долгожданным приездом на Городскую Елку, который им так долго обещали родители и, наконец, выполнили свое обещание, Олег Николаевич неожиданно с особенной силой почувствовал всю степень той ответственности, которую он взвалил на свои плечи, организовав по собственной инициативе всю эту праздничную поездку.

Дело в том, что он был умным, проницательным человеком, грамотным и эрудированным «настоящим» кандидатом исторических наук, защитившим это высокое звание еще в советские времена, когда откровенная «халява» не «прокатывала», и поэтому внешний вид и чудовищные размеры «немецкой» Новогодней Елки не могли не внушить ему массу сильных впечатлений, которые никак было нельзя отнести к категории «позитивных». Он взял на это ответственное мероприятие в качестве, так сказать, «массовика-затейника» учительницу начальных классов из средней школы поселка Сибирский, некую Наталью Хунхузову, за небольшой гонорар согласившуюся развлекать детей, если вдруг их родители сильно «переберут» алкоголя или отвлекутся от своих чад по какой-либо иной причине. Но, опять же, он прекрасно давал себе отчет, что на Наташку нельзя положиться со стопроцентной гарантией, потому как она и сама могла «сорваться», неосторожно проглотив лишнюю стопку и за ней тогда за самой нужен будет «глаз да глаз»! Да что там говорить впустую, бросая лишние слова «на ветер» – в их деревне пили очень многие, потому, как тяжело было жить людям в Лесной Поляне, и…, ну, в общем, и так все понятно!

Внутри этого кафе все было сделано очень красиво и оригинально. Но какая-то неуловимая деталь тоже насторожила чувствительного на всевозможные хитроумные каверзы, Олега – ему надо было выпить тайком от односельчан пару приличных глотков самогона из специальной плоской фляжки, которую он припрятал еще дома от жены и матери в нагрудном кармане пиджака, чтобы понять всю «антирусскую» или, даже, что еще гораздо хуже, античеловеческую вычурную антуражность внутреннего убранства этого «гребанного» кафе!

Вот, вроде бы все здесь было устроено в нужном чисто новогоднем праздничном стиле: в углу стояла, как ей и полагалось, аккуратная елочка, богато украшенная стеклянными игрушками, перевитая серпантинами и «каскадами» фольгового дождя, с потолка свисали огромные, переливающиеся разноцветными бликами, «снежинки» на блестящих нитях, вперемежку с проводками, на которых мигали разноцветные крохотные лампочки. Официантки – все, как на подбор «ладные» красивые белокурые синеглазые девки, стилизованные в своих нарядах под «снегурочек», безупречно вежливые в обращении с посетителями кафе, беспрерывно улыбавшиеся и… Но, черт его знает, почему, здесь, явно, чего-то не хватало, чего-то «простого, ясного, доброго и человеческого», во всяком случае – с точки зрения Олега Баргонца!

Самогон для успокоения Олег выпил в туалете – временном ледяном туалете, таком же временном и ледяном, как и все это кафе, вместе со всем Сказочным Городком. Поэтому из туалета к столикам, за которыми сидели его, прекрасно себя чувствующие и ни о чем плохом и каверзном не подозревающие, земляки и землячки, а, особенно их беспечно резвившиеся дети, он подошел в «приподнятом» настроении и ничем не выдал, обуревавших его мрачных предчувствий. Другими словами, на несколько минут Олег успокоился под воздействием алкоголя, и никто из, приехавших вместе с ним «леснополянцев» ничего подозрительного в настроении Баргонца не заметил. Но, сам-то он точно знал, что «дело плохо» и что-то надо будет срочно предпринять: разузнать там, выяснить или, просто, пока не слишком поздно, предложить всем собраться и уехать домой!