Текст книги "Стеклянная любовь. Книга вторая"

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

Владимир Николаевич Бобров задумчиво посмотрел на светящийся циферблат наручных японских часов, подаренных ему два года назад японским коллегой, доктором философии Токийского университета Ниятукой Ямаситой. Часы показывали десять минут одиннадцатого, но никого из клятвенно обещавших прийти к началу проведения Эксперимента студентов, пока не было. Две молоденькие кафедральные лаборантки по имени Галя и Наташа, под умелым и чутким руководством старшей лаборантки Оли, только что закончили сервировку праздничного стола и сидели сейчас в полной бездеятельности, с легкой растерянностью преданно глядя на обожаемого Владимира Николаевича. Хозяин мастерской, Юра Хаймангулов, проснувшийся часов в шесть вечера и оперативно похмеленный Бобровым великолепным армянским коньяком, уехал где-то около семи в Цыганский Заповедник, «убедиться своими глазами», как он при этом выразился, «что эти гребанные немцы соорудили там Елку высотой пол-километра» и обещал к Новому году вернуться с подругой своей Анькой и – с подругами подруги, Танькой, Надькой и Машкой, которые «никому заскучать не дадут!». Но, пока, кроме самого Боброва и трех, преданных ему лаборанток, в мастерской никого не наблюдалось. Лишь, время от времени, шумела вода в канализационных трубах, да прорывалась порой откуда-то сверху из чьей-то квартиры, неизвестно, уже, посредством каких отверстий, громкая праздничная музыка и возбужденные голоса подвыпивших жильцов.

– Елку проверили?! – в который уже раз за вечер спросил у лаборанток Бобров.

– Да, Владимир Николаевич – вы же недавно совсем спрашивали!

– Ждем до одиннадцати – если никто не придет, ужинаем вчетвером и начинаем Эксперимент. Вы то, надеюсь, не сбежите?

– Что вы, что вы, Владимир Николаевич!!! – испуганно воскликнули лаборантки. -Мы с таким нетерпением ждали этот Эксперимент не для того, чтобы взять и сбежать, а тем более – от Вас!!!

– Так ладно, ладно, девчонки! – примиряюще поднял Владимир Николаевич руки вверх. – Извините, если я вас обидел! Студентов-то моих нет, вот, я и начинаю нервничать! Ребята они, спору нет, хорошие, но…, – из положения «вверх» бывший заведующий, канувшей в «Лету» кафедры «Неординарной философии», красноречиво развел руки в стороны.

– Но мы то не ваши студенты, не пьяницы вроде Малышева и Богатурова! – заявила более инициативная Галя. – Они, по-моему, Владимир Николаевич, променяли и вас, и Эксперимент на бутылку водки!

– Но ящик коньяка они на бутылку водки не променяют! – резонно возразил Владимир Николаевич.

– Ну, разве что! – засмеялись лаборантки.

– Так, ладно – я пойду, пожалуй, постою перед Елкой и еще раз полюбуюсь на нее: проверю заодно – все ли нормально на ней висит?! – красивое волевое лицо Боброва посерьезнело, и ободряюще подмигнув девчонкам, талантливый и смелый ученый поднялся со старого, скрипнувшего под его тяжестью кресла и пошагал в дальний угол просторной мастерской, где и была установлена Экспериментальная Новогодняя Ель.

– Можно, я – с вами?! – неожиданно вскочила вслед за Бобровым высокая, статная и стройная старшая лаборантка, Ольга Курцева, по случаю праздника, надевшая на себя лучший экземпляр, имевшегося у нее в наличии гардероба – короткое спортивное платье из блестящей люстриновой ткани, едва достигавшее до середины бедра, плотно обтягивавшее ее тугую, налитую, спортивную фигуру, словно бы специально подчеркивавшее необыкновенную статность и стройность старшей лаборантки, «без памяти» влюбленной, что не являлось секретом для обоих младших лаборанток, в Боброва. Не дожидаясь согласия Владимира Николаевича, Ольга быстрыми шагами «умчалась» вслед за ним, а девчонки переглянулись между собой, понимающе улыбнулись, и Галя налила себе и Тане по стопке коньяка, предложив подруге:

– Давай выпьем за любовь – за то, чтобы у Ольги и Владимира Николаевича все сложилось, как положено в Новом году! Может, Бог даст, и на свадьбе у них погуляем!

Младшие лаборантки «чокнулись», залпом опрокинули в себя стограммовые коньячные порции, закусили колбасно-сырными бутербродами и озорно улыбнулись друг другу, видимо, представив: что бы сейчас уже могло начать происходить между Бобровым и Курцевой в, так называемом «экспериментальном отсеке» мастерской скульптора Хаймангулова?!

А в «экспериментальном отделе», как раз, во всяком случае, пока, ничего особенного – того, о чем подумали подвыпившие младшие лаборантки, не происходило. Там было тихо, загадочно и по «новогоднему» красиво. Пышная стройная Экспериментальная Ель упиралась сверкающим шпилем почти в потолок, представляя собой центральное звено материальной композиции, необходимой для проведения Эксперимента. Специально изготовленные игрушки украшали елочные ветви в строго определенном порядке, выверенном и высчитанном лично Бобровым по схемам, переданных ему в свое время Александром Сергееевичем Морозовым незадолго до таинственного исчезновения последнего примерно шесть месяцев назад. (по университету гуляли упорные вздорные слухи, что будто бы профессор Морозов однажды поздно вечером зашел в мужской туалет на третьем этаже здания философского факультета и не вышел оттуда и более того, как утверждает злословная и многоустая студенческая молва, эта загадочная история с исчезновением профессора Морозова имела свое, более чем странное, продолжение: якобы пожилая лаборантка «Кафедры Восточной Философии» Валентина Ивановна Пармутова, страдавшая куриной слепотой и спорадическими приступами слабоумия, опять же поздно вечером, перепутала туалеты в полумраке факультетского коридора и вместо женского зашла в злосчастный мужской туалет и присев там, на корточки, по малой нужде, явственно увидела «под собой» бледное грустное мужское лицо, строго смотревшее на Валентину Ивановну прямо из унитаза. Пронзительный визг, насмерть перепуганной, пожилой лаборантки, был слышен даже на улице!).

Владимир Николаевич слабо улыбнулся, вспомнив знаменитую историю с Пармутовой, но все-таки улыбка получилась грустной – ему так сейчас не хватало Морозова. Тот не позвонил и никак не сумел предупредить его о своем отъезде, но скорее всего, и Бобров прекрасно понимал это, с Александром Сергеевичем случилось что-то серьезное, что-то страшное и непредвиденное. Идея и план проведения Эксперимента принадлежали именно ему – Морозову, и в самый ответственный момент он пропал. От него остался конверт – Александр Сергеевич, как прозорливейший человек, вероятно, по каким-то одному ему известным признакам, предвидел подобный исход и всучил как-то раз дня за три своего внезапного исчезновения Боброву конверт из плотной бумаги со словами:

– Если ты останешься один в Новогоднюю ночь, то вскроешь этот конверт без десяти минут ноль-ноль часов тридцать первого декабря и внимательно прочитаешь мое тебе поздравление.

На счастливую случайность, то есть на то, что Морозов так же внезапно, как и пропал, появится, Бобров не надеялся и, глядя на зеленое мохнатое чудо, пахнущее свежей хвоей, он начал моральную подготовку к началу проведения Эксперимента. Первоначально необходимо было осуществить профилактическое умственное упражнение – выбросить из головы ненужные мысли…

Он услышал, как у него за спиной с тихим шорохом сдвинулся в сторону холщовый полог, отделявший «экспериментальный отдел» от остальной части мастерской, и услышал нежный вкрадчивый полушепот Ольги:

– Владимир Николаевич – я не помешаю вам своим присутствием?!

Бобров не ответил и не оглянулся, продолжая магнетизировать Экспериментальную Ель глазами и, скорее почувствовал, чем услышал, как Ольга подошла к нему сзади почти вплотную и положила руки на плечи. Не говоря ни слова, он сжал ее теплые кисти своими сильными пальцами и притянул девушку к себе, ощутив прикосновение к спине ее маленьких упругих грудей и почувствовав тепло ее губ, прошептавшей ему на самое ухо:

– Я люблю вас, Владимир Николаевич и… очень боюсь вас потерять…

– Не бойся – все будет хорошо…

– Вы, просто, стараетесь меня успокоить, прекрасно зная – насколько все опасно… Я давно уже догадалась, что в эту Елку вселился «злой дух» и вы хотите его укротить… Вы же слышали от хозяина мастерской эту странную историю, что будто бы три недели назад здесь пропал человек, какой-то бездомный художник и поэт – зашел в туалет и не вышел обратно!

– Слышал! – без особых эмоций в голове подтвердил Бобров и добавил снисходительно: – Хозяин мастерской, Юра Менгулов – человек очень талантливый и хороший, но пьет он, Олечка, будь здоров как! И история с пропажей бездомного художника Бутанова – плод «белогорячеченой» фантазии Юры, и – не более того!

– Все равно, мне очень не нравится в этой мастерской! – чувствовалось, что доводы Боброва ничуть не убедили Олю: – Давайте лучше сожжем эту проклятую Елку, поженимся и будем «жить-поживать, да добра наживать!», как это сплошь и рядом происходит в русских народных сказках – добрых сказках! А эта сказка – злая и страшная, Владимир Николаевич!…

Он резко обернулся к Ольге и крепко прижал ее к себе на несколько коротких секунд, нежно мимолетно поцеловав в губы и, почти сразу отстранившись, предложил:

– Пойдем лучше к девчонкам и «тяпнем» там по стопке коньяка, чтобы не забивать себе голову всякой ерундой! До начала эксперимента осталось еще более полутора часов!..

– Как скажете… – уныло вздохнула Ольга и улыбка померкла на лице ее, а в больших карих глазах что-то безнадежно погасло, и она обреченно поплелась вслед за Владимиром Николаевичем к «девчонкам», чтобы «тяпнуть» там стопку-другую коньяка и не думать ни о чем грустном…

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

Выпитая водка ли сделала свое дело или вполне естественная непосредственность поведения прекрасной незнакомки вывели Славу из состояния коммуникативного ступора, но совсем незаметно из него выскользнул комплимент, очень даже уместный комплимент:

– У вас самый чудесный голос, какой мне приходилось когда-либо слышать в жизни. Но на самом деле таких голосов не бывает на свете, и поэтому я думаю, что мне снится сон. Прекрасный фантастический сон! (со сладким ужасом он неожиданно и точно вспомнил, что летом на раскопках ему снилась именно она!!!).

Ровные перламутровые зубки девушки вновь сверкнули в приветливой и ласковой улыбке, без тени дешевого кокетства и какого-либо развратного лукавства, и Слава услышал ответ, в котором ничего не слышалось, кроме искренней благодарности:

– Спасибо!

– Простите – а как вас зовут? – окончательно осмелел Слава.

– Мне нравится, когда меня называют просто – Снежана! Это имя для моих друзей! – объяснила девушка. – Мое полное имя вкупе с титулом чересчур длинно и не слишком мне нравится.

А тебя как зовут?

– Вячеслав. А для друзей – Слава или Славик! – в тон Снежане ответил Богатуров и добавил: – У нас так просто и естественно начался разговор и с вами так легко общаться, Снежана, но, тем не менее, мне упорно продолжает казаться, что я сплю и вижу вас во сне.

– А ты бы не мог перейти на «ты»? – не переставая улыбаться попросила его Снежана. – Мне кажется – я ненамного старше тебя, Славик, чтобы ты ко мне столь официозно обращался. Лично я себя чувствую значительно легче и непринужденнее, когда общаюсь с человеком на «ты». А ты?

– Я – тоже!.. Снежана? – Слава самую малость внутренне напрягся.

– Да?

– А ты чем занимаешься – студентка?

Как раз закончилась очередная мелодия и вновь под потолком зажглись мощные неоновые лампы, осветившие новую Славину знакомую во всей ее невиданной новогодней сказочной красе. У Славы вторично перехватило дыхание, он даже забыл про свой последний вопрос, завороженный, открывшейся перед ним волшебной сияющей красотой.

Снежана именно сияла и не только потому, что неоновые лампы покрыли сверкающим золотым лаком ее кудри, заставили вспыхнуть два крохотных нимба вокруг изумрудных сережек, украшавших изящные ушки в форме продолговатых еловых шишек, отороченных серебристой изморозью, и вызвали люминесцентное свечение топазовой парчи декольтированного платья. Но, еще, и, главным образом, потому, что, скорее всего, вместо обычного человеческого сердца, в груди, сидевшей перед Славиком сказочной красавицы, пульсировал неугасимый факел холодного ослепительного пламени, зажигавший в огромных смарагдовых глазах девушки таинственное и загадочное зарево. Холодное пламя в этих неземных потрясающих глазах являлось отражением кипевших в ее таинственной душе страстей, неведомых обыкновенному земному человеку…

… – Я не студентка, Славик! – донеслось до его слуха, словно сквозь волны густого колдовского тумана и он не понял – зачем Снежана сообщила ему о том, что она не студентка. – Но когда-то давно я была студенткой – студенткой филологии. И я так жалею о том чудесном времени, когда мне не приходилось играть отвратительную роль древней шумерийско-аккадской Принцессы…

– Что?! – не понял Слава.

– Ничего – я тебе всего лишь ответила на твой вопрос: чем я занимаюсь? Мне легче было бы объяснить тебе, чем я не занимаюсь! – Снежана перестала улыбаться, осторожно взяла изящными пальчиками, стоявший перед нею высокий стеклянный бокал, наполненный голубоватой прозрачной жидкостью, и поднесла его к губам, но немного подумав, не стала оттуда отпивать и так же осторожно поставила бокал на место.

И только сейчас Славу осенило, что кроме бокала с голубоватым прозрачным напитком, на столике Снежаны ничего, ровным счетом ничего, не было. Почему-то вид этого одинокого бокала вызвал к жизни урчание в желудке Славика, и он почувствовал шквальный приступ воистину адского голода. Он беспокойно шевельнулся на месте. Девушка, заметив Славино беспокойство, вопросительно на него взглянула.

Но тут подошел улыбающийся, корректный и предусмотрительный официант. Слава, глянув на официанта, ни секунды не усомнился в том, что тот подошел исключительно из-за Снежаны, и улыбка, и корректность и предусмотрительность оказались адресованы лишь ей одной, а для Славы ничего подобного официант не приберег.

– Что будем заказывать?!

– Снежана – ты что будешь? – стараясь не смотреть на «козла» -официанта, спросил Слава.

– Я не голодна, милый! (у Славы взлетели брови на лоб, а в лице официанта приветливости заметно поубавилось) Возьми что-нибудь себе, а обо мне не беспокойся!

Крайне смущенный и счастливый Слава, не задумываясь ни секунды, заказал:

– Две свинины с мандаринами и бутылку шампанского!

Когда официант ушел выполнять заказ, Слава сказал Снежане:

– Надеюсь, что, хотя бы шампанского «за Новый Год» ты со мной выпьешь!

– Может быть! Но свинину я есть не буду, я же сказала тебе, что не голодна.

– Это я себе обе свинины взял! – несколько смущенно объяснил Богатуров.

– Ты сильно голодный, да? – заботливо поинтересовалась Снежана.

– Да – когда я сильно нервничаю, то всегда страшно начинаю хотеть есть.

– Ты сильно сегодня нервничал?

– Да – был очень сложный экзамен… – Слава запнулся, так как внезапно вспомнил Боброва и Эксперимент, на котором обязательно обещал присутствовать, и ему сделалось страшно стыдно перед Владимиром Николаевичем.

Слава бросил на Снежану взгляд, полный растерянности и сомнения.

Она понимающе ему улыбнулась:

– А ты где, Славик, учишься?

– На философском факультете нашего Рабаульского университета…

– Славик! – неожиданно прервала его Снежана. – Ты, наверное, так сильно смутился, из-за того, что я назвала тебя «милый»? Ты не обижайся, но я специально так поступила, чтобы на меня не пялился этот наглый неприятный официант. К тому же, – она запнулась на секунду, как если бы принимала важное решение, и добавила: – ты, действительно, очень милый – в хорошем, общепринятом, смысле этого слова. Извини, что перебила – рассказывай дальше, пожалуйста – мне очень интересно!

Славины мысли расползлись на «раскоряку», и он верно решил, что без вторых ста или даже ста пятидесяти грамм водки мысли в правильную упорядоченную кучу ему не собрать и не принять оптимального решения в создавшейся непростой ситуации.

– Извини, Снежана – я сейчас вернусь! – он поднялся из-за столика и быстро зашагал к бару, стараясь не смотреть по сторонам, интуитивно догадываясь, что благодаря кажущейся близости с роскошной красавицей, может сейчас являться объектом всеобщего пьяного внимания со стороны многочисленных посетителей и посетительниц ресторана.

По ту сторону стойки бара Славу, оказывается, с нетерпением ждал Шурка Романенко.

– Ну, ты, старик, даешь! – с уважением произнес Шурка. – К ней до тебя подваливало человек шесть и всех она махом «отшивала»!

– Слушай, а ты не видел, как и с кем она сюда пришла?!

Бармен неопределенно пожал плечами и, задумчиво наморщив лоб, проговорил:

– Как она сюда пришла, я, по-моему, не засек. Но сидит, сколько я за ней не наблюдал, вроде бы все время одна, кроме этих вот съемщиков-перехватчиков… И… был еще один – не-то кореец, не-то китаец, не-то киргиз, короче какой-то южный или юго-восточный азиат, в кожу весь затянут, деловой такой – «из себя весь». Вот его как будто бы эта крошка знает – присел он к ней за столик, о чем-то поговорили они с минутку там другую, он резко встал и ушел, и больше не подходил.

– Думаешь – «кент» ее?!

– Думаю, что – нет. Он больше похож на телохранителя, в общем – не «кент». Тебя же она не «отшила»! У тебя с нею как, вообще, дела-то раскручиваются? Красивая девочка – да?!

– Шурка – налей лучше еще сто пятьдесят! Что-то мне как-то не по себе! – и он подал ему до сих пор не разменянную «двадцатку».

– Оставь для девочки! – подвинул Шурка «двадцатку» обратно. – Я тебя, по– прежнему, угощаю!

Слава залпом выпил холодную водку, в два прикуса заел выпитую порцию все тем же сырно-колбасным бутербродом.

Лишь только водка разошлась по капиллярам, венам и артериям, на смену неоновому освещению опять пришла красно-синяя интимная полумгла цветомузыки и Слава спросил не так уж и тихо, обращаясь скорее к самому себе, чем к Шурке:

– Никак не могу понять только одного – кого она мне так сильно напоминает?!

– Игрушку – неужели до сих пор непонятно, Славик?! – раздался за спиной Богатурова молодой прокуренный женский голос. – Банальную стеклянную елочную игрушку в натуральную величину!

Богатуров удивленно обернулся и различил совсем рядом с собой чье-то вульгарно размалеванное, ужасно несчастное, женское лицо. Впрочем, довольно быстро он вспомнил, что несчастное полупьяное лицо принадлежало третьекурснице философского факультета, Саре Вундербух – чересчур умной даже для философского факультета, но, к сожалению, морально почти полностью разложившейся, девушке из известной в городе, «творческо-интеллегентной» семьи.

– О-о-х-х! – испуганно воскликнул опьяневший Слава. – Ты?!?!?! Ты подслушивала что-ли?! – специфический страх уступил место настоящей тяжелой злости и раздражению. – Тебе чего надо-то от меня?!

Дело в том, что, несмотря на свою фамилию, переводившуюся, как понятно: «удивительная книга», страницы ее давно уже были перелистаны и прочитаны от корки до корки многими студентами-философами университета, в число которых входил и Богатуров. Не далее, как неделю назад пьяный в «дым» Слава провел с Сарой бурную ночь у нее на квартире, и клятвенно обещал жениться на ней сразу же после окончания зимней сессии. Умная и покорная Сара конечно же не стала «ловить» Богатурова на его «пьяном слове», но внушила себе, что по-настоящему полюбила Вячеслава и решила не разлюбливать его, наперекор всем душевным мукам и переживаниям, неизбежно связанным с безответным чувством.

Поэтому на грубые вопросы, обращенные к ней пьяным Богатуровым у стойки бара в общем зале ресторана «Зодиак» за полтора часа до рокового наступления Нового Года, безнадежно и безответно «влюбленная» в него Сара со слезами на глазах только и могла сказать:

– Эх, Славик, Славик! Бедный ты мой заблудший ягненок, ты гонишь от себя свой единственный шанс на спасение и сам не понимаешь этого! Кричать и грубо гнать от себя любящую женщину – великий грех! Ты же вроде умный парень, Слава и я не понимаю, как ты мог променять меня на какую-то безмозглую блестящую стеклянную игрушку! Баран…!

– Сара – уйди Христа ради! Сгинь, и не мешай мне устраивать мою личную жизнь! – и перед тем, как вернуться за столик к ожидавшей его прекрасной золотоволосой и синеглазой Снежане, он обернулся и, яростно сверкнув на Сару глазами, угрожающе добавил: – И не вздумай подойти к нашему столику!

– Скотина бессовестная, негодяй, подлец и мерзавец! – запоздало крикнула ему вслед, вконец терявшая разум от смеси водки, пива, шампанского и мук ревности, Сара, но крик несчастной девушки потонул в громких музыкальных аккордах, и Слава не услышал ее.

И опять же, пока он пробирался между столиками к своей Снежане, бросилась ему в глаза при адском красно-синем освещении, давешняя свирепая азиатская рожа, глядевшая прямо на Славу злым насмешливым взглядом. Вспомнил он сразу слова Шурки и решил пойти к этому азиату и все прояснить о его отношениях со Снежаной, а также, заодно – почему это обладатель азиатской рожи смотрит на него, на Славу со столь вызывающим выражением?! Но рожа куда-то сгинула, как будто и не было ее никогда в «Зодиаке» и не пожирала она раскосыми глазами не сделавшего никому ничего плохого Славу. И Слава успокоился, чему в немалой степени способствовала вовремя выпитая водка, и, не увидев больше ни одного неприятного лица, благополучно добрался до своего столика, где ждала его радостно улыбавшаяся Снежана, а на столике дымилась в двух тарелках жареная свинина и переменчиво сверкали на покатых боках бутылки шампанского цветные блики.

– А я уже думала – ты не придешь! – с искренней радостью в голосе встретила его возвращение Снежана.

– Разве я похож на сумасшедшего?! – резонно спросил Славик, по хозяйски усаживаясь на свое место и довольно потирая руки при виде огромных жирных эскалопов, холодной бутылки шампанского и двух пустых бокалов.

– У тебя только что возникли какие-то проблемы, Славик?! – озабоченно спросила она.

– С чего ты взяла?! – вопросом на вопрос весело ответил Славик, привычным движением взяв тяжелую бутылку правой рукой за горлышко. – Ну что – по бокалу?!

– Славик – обожди, пожалуйста, минутку… – как-то непривычно робко попросила Снежана.

Он вопросительно взглянул на нее и пальцы левой руки, начавшие уже раскручивать проволочное мусле пробки, замерли в воздухе.

– Скажи, но только честно – я тебе нравлюсь?!

– Разве ты можешь кому-то не нравиться?! – он послушался и оставил бутылку в покое. – Несмотря на появившуюся в моем поведении некоторую раскованность, я все равно не могу поверить, что это – чудо общения с тобой, происходит со мной наяву!

– Как красиво и точно ты выражаешь свои мысли! – как будто бы по-настоящему восхитилась она, откинувшись на спинку стола и живое золото ее волос издало, как почудилось Славику, тонкий звон из реестра тех, про которые говорят: «малиновый». – Я бы слушала тебя всю жизнь, мой Славик… – голос ее задрожал, и она поникла хорошенькой головкой долу.

И опять брови Славика выгнулись изумленными дугами кверху:

– Что с тобой, Снежана – ты же едва знаешь меня!

Снежана резко вскинула голову, причем опять явственно послышался тот же самый едва уловимый «малиновый» звон. Славу несказанно поразили слезы, блеснувшие в огромных смарагдовых глазах его удивительной новой знакомой.

Он заметил, как одна слезинка повисла на кончике длинной изогнутой ресницы, но Снежана моргнула, и слезинка упала вниз:

– О, Боже – я еще могу плакать! – Снежана быстро справилась с минутной слабостью, слезы высохли, и она вдумчиво посмотрела в глаза Богатурова.

Из-за проклятого цветомузыкального сине-красного полумрака он не сумел точно понять выражение пристального взгляда девушки.

– Слава, не знаю почему, но я решила, что ты – очень хороший человек и тебе можно доверить важную тайну, единственную тайну моей жизни. Я не говорю, не буду говорить о любви с первого взгляда… Я… Прости за сумбур моей речи, у меня просто очень мало времени и передо мной стоит очень большая проблема…

– Успокойся ради Бога, Снежана! – Слава почти протрезвел. – Расскажи мне, пожалуйста, подробно все, что с тобой случилось, ничего не скрывая, я тебя внимательно и с большим удовольствием выслушаю.

– А скажи мне, Славик – ты живешь здесь, в этом городе?

– В нашем студенческом университетском общежитии! – ответил Слава. – Я родом из деревни. Богрушиха называется моя деревня. Никогда про такую не слышала?!

– Нет – не слышала! – честно сказала Снежана и почему-то негромко весело рассмеялась, но почти сразу смех оборвала и, сделавшись серьезной, поинтересовалась: – А ты с мамой и папой в этой Богрушихе жил?!

– Только – с мамой! И сестренка младшая еще есть – на двенадцать лет меня младше. Поэтому я за маму спокоен – ей не так одиноко дома, когда меня долго нет!

– А где папа?! – осторожно спросила Снежана и Слава заметил, что в глазах у девушки заклубилась непритворная печаль и грусть.

– Папа у меня погиб много лет назад, Снежана, – негромко произнес Слава, впервые за время знакомства с нею, оторвав взгляд от ее лица и посмотрев куда-то в красно-синюю полумглу ресторана.

– Прости – я не знала!

– Это – жизнь, как она есть, Снежана. Так что прощения тебе у меня просить не за что! Наша деревня – таежная горная деревня на берегу горной реки. Река эта впадает в Белецкое озеро. Об озере то об этом ты, наверное, слышала?!

– Прости меня еще раз, Славик, но и об озере об этом я тоже впервые в жизни слышу! – Снежана виновато улыбнулась Славе и пожала плечами. – Я о многом не слышала, Славик! Рассказывай дальше – мне очень интересно как можно больше узнать о тебе…

– Папа мой в «лесхозе» работал – профессиональным лесорубом. И. однажды, спилив последнюю «плановую» ель, он не стал дожидаться, пока спиленная столетняя двадцатипятиметровая ель «ляжет», так сказать, на место. Он закинул пилу на плечо, повернулся к падающему дереву спиной и пошел домой – к семье… – Слава умолк, потому что невольный спазм перехватил ему горло.

– И???…

– Далеко моему папе не суждено было уйти – огромная тяжеленая ель упала на, выгнутый дугой, упругий ствол молодой рябины и «отрикошетировала» от рябины, как от гигантской пращи, кардинально поменяв траекторию падения… – Слава опять прервался, не в силах продолжать страшный и печальный рассказ.

– Спиленная ель упала прямо на твоего папу?! – уверенно спросила Снежана.

– Да! – мрачно кивнул Слава. – Прямо ему – на голову и убила на месте. И мне до сих пор кажется, что это не было простым несчастным случаем – убитое дерево отомстило своему убийце, вот что, Снежана меня до сих пор и мучает и не даст покоя, наверное, до самой моей смерти.

– Не драматизируй так ситуацию, Славик! – попыталась успокоить совсем «захмуревшего» Славу Снежана. – Твой папа выполнял же указания своего руководства, и это был просто несчастный трагический случай!..

– Может быть… – неопределенно пробурчал Слава и, посмотрев в глаза своей новой знакомой, в свою очередь поинтересовался у нее: – А ты сама, Снежана – с родителями живешь? Братья или сестры у тебя есть?!

– Знаешь. Слава! – как-то сразу «подобралась», заметно посерьезнела Снежана, посмотрев на Славу с, непонятным ему, выражением, каким умудренные богатым жизненным опытом, взрослые глядят, порой, на несмышленыша-ребенка. – Ты задал, казалось бы, совсем простой и естественный, во время первого знакомства, вопрос, но так просто и сразу я ответить тебе на него не смогу! Для этого нужен будет целый вечер и другая обстановка, но… я сильно надеюсь на то, что нас с тобой ждет впереди и то, и другое! – она ему загадочно улыбнулась и, словно бы внезапно спохватившись, торопливо добавила: – Братьев и сестер у меня нет и не было – я единственная дочь у своих родителей. А родители мои сейчас очень далеко от меня…, – она умолкла, как бы раздумывая – продолжать ей, начатую тему про своих родителей или не продолжать?

Слава же смотрел на Снежану совершенно растерянным и, едва ли, даже – не «потерянным» взглядом, не в силах угнаться за «логикой повествования» очаровательной собеседницы. Ему сделалось совершенно ясно только одно – то, что его новая красавица-знакомая – очень непростая «штучка».

А Снежана, между тем, смотрела на Славика испытующим задумчивым взглядом, как если бы начала размышлять над неожиданно возникшей перед ее мысленным взором сложной и запутанной загадкой. Но, в какой-то момент отбросив все сомнения, она неожиданно предложила ему:

– Знаешь, что, Славик, давай откроем это шампанское у меня дома! А то мне что-то ужасно не нравится в этом ресторане по той причине, что наша беседа то и дело начинает «спотыкаться» о всевозможные психологические препятствия, вызываемые, как раз местной некомфортной ментальной обстановкой! Внутренний «Дизайн» этого заведения оставляет желать лучшего…

– Я с тобой полностью согласен, что «Зодиак», просто – дешевый кабак с претензиями на оригинальную самобытность и, поэтому, ничуть не против твоего заманчивого и своевременного предложения его покинуть, как можно скорее! Если, конечно, ты считаешь, что я вольюсь гармоничным элементом в ваш домашний семейный коллектив, собравшийся за праздничным новогодним столом! – у Славы, если сказать честно, дух захватило от восторга при мысли об открывшейся перспективе так уникально и романтично встретить Новый Год (про Боброва и, проводимый им Эксперимент, он больше, естественно, даже и не вспомнил на ослепительно сверкнувшем фоне, открывшихся перед ним фантастически восхитительных перспектив).

– Мой домашний коллектив очень невелик: я и моя больная бабушка, – грустно улыбнулась Снежана. – Ну, возможно, что под самый Новый Год придет в гости одна моя очень близкая подруга! Но это неточно, что она придет, ну а, если придет, то нисколько нам не помешает! А в ресторан этот меня пригласил один знакомый, но его два часа назад увезла «скорая помощь» с приступом аппендецита, и я сижу здесь одна – ни дать, ни взять, как кукла в магазинной витрине. Кстати! – вдруг спохватилась она. – А кто была эта несчастная девушка, что подходила к тебе возле стойки бара, Славик?!

– С чего ты взяла, что она вдруг – несчастная? – покривился Славик.

– Не знаю… – пожала Снежана плечами. – По ней, по-моему, ясно видно даже на таком расстоянии. Мне кажется, что она пыталась объясниться тебе в любви, Славик.

– Она очень счастливая и богатая, она просто пьяная, и меня она ненавидит, и давай не будем больше о ней говорить! Время – без двадцати одиннадцать, и если мы хотим успеть по-человечески встретить Новый Год, то нам неплохо было бы поторопиться убраться отсюда.

– Ты прав! – Снежана хотела уже встать, как взгляд ее упал на бокал с голубоватой жидкостью и на продолжавшие дымиться ароматным паром остывающие, аппетитно выглядевшие золотисто-коричневые свиные эскалопы. – Но ты же не доел, хотя дома у меня приготовлен неплохой ужин – голодным не останешься!