Текст книги "Стеклянная любовь. Книга вторая"

Генерал Панцырев вежливо, но решительно отказался выпить с Курдюкиным «за «уходящий»…», сославшись на то весомое обстоятельство, что лично ему, Панцыреву необходимо в эти последние часы Старого года оставаться трезвым, как «стеклышко». Курдюкин понял Панцырева и ничуть не обиделся, лично раскупорив бутылку и наполнив себе бокал до самых краев, который и осушил тремя огромными жадными булькающими глотками. Торопливо зажевал куском «чавыча» и, не теряя времени, выпил, тоже, залпом еще один бокал, закусив его опять же жирнейшим куском «чавыча» («королевского лосося»).

После второго бокала Курдюкина вроде бы немного «отпустило», во всяком случае – чисто внешне. Он расслабленно откинулся на спинку кресла и, совсем не обращая внимания на сидевшего напротив мрачно задумчивого молчаливого Панцырева, пробормотал себе под нос что-то типа: «Где наша не пропадала – х…й с ними со всеми!» и «отрубился» – лететь еще оставалось чуть больше часа. Панцырев тихонько встал из-за стола и неслышно покинул кабинет-салон генерала-армии, надеясь, что тот успеет проспаться до момента посадки лайнера в аэропорту города Рабаула.

Час с «небольшим» пролетел незаметно. Курдюкин очнулся за пять минут до посадки и легко успел «хлебнуть» еще один бокал, совсем не подозревая о том, что вместе с коньяком в него «вливалась» «забубенная» махрово-уголовная душа его родного прадеда-чекиста по отцовской линии…

Нужно сказать, что в аэропорту, прямо у трапа, прибывший из Москвы «спецрейс» встречало все местное краевое и городское руководство: глава краевой администрации, высокий плотный, буро-красно-широколицый, как и подобало выглядеть чиновникам его административного ранга и соответствующего «калибра», губернатор Хурумов, начальник краевого ФСБ, генерал-майор Ревякин, начальник городского отдела ФСБ, полковник Галка, начальник краевого УВД, генерал-майор Локосомов, начальник краевого МЧС, генерал-майор Горехватов, военный комендант города, полковник Ковалев и группа других, менее ответственных товарищей. Городскую мэрию представлял первый заместитель, отсутствовавшего мэра, Одинцова, этнический барабинский татарин, Муртаза Жапиев, совсем недавно назначенный на эту ответственную должность.

На вопрос Хурумова, заданный Жапиеву: «Где мэр и почему он посчитал ниже для своего достоинства прибыть в аэропорт лично, чтобы встретить Первого Заместителя Директора ФСБ?!», Жапиев объяснил, что мэр Одинцов просил его заранее извинить, если вдруг кто-то из прибывших высокопоставленных столичных гостей обратит внимание на отсутствие среди встречающих мэра Рабаула, так как ему, как главе городской администрации необходимо в эти минуты обязательно присутствовать на территории Сказочного Новогоднего Городка, и, что в двух местах одновременно он присутствовать не может, при всем его желании и при всем том глубоком уважении которое он испытывает лично к губернатору Балвалайского края, Хурумову!

И Андрей Витальевич оказался прав – никто из прилетевших московских гостей не поинтересовался присутствием или, там, отсутствием, среди встречающих, такой «важной городской шишки», какой являлся мэр Рабаула. И губернатор Хурумов сразу забыл про «выскочку-мэра», которого он всегда интуитивно недолюбливал и при любой возможности старался делать ему различные служебные «подножки» и «подлянки».

Дело в том, что сошедший с трапа генерал-армии Курдюкин, никогда раньше не видевший губернатора Хурумова «вживую», почему-то невзлюбил главу администрации Балвалайского края с первого взгляда. Не обратив внимания на протянутую ему губернатором правую руку, первый заместитель Директора ФСБ с ходу спросил Игната Пикатовича (так звали губернатора Хурумова):

– Ну, докладывай, губернатор: как ты докатился до жизни такой?! Если объяснишь мне доходчиво и ясно, а главное, честно, почему, вдруг, сам я, бросив в Москве любимую семью, должен был примчаться, «сломя голову» в главный город твоего края?! Ты же ответственность несешь самую большую, как самый большой начальник Балвалайского края за то, что «срач» в этом твоем Рабауле до сих пор не «разгребли»!!! А «срач» такой стоит, что смрадом на всю Россию веет, Хурум-мов!!! – Курдюкин орал так, что слюна вперемежку с коньяком летела прямо в широкощекое, сразу сильно побледневшее, лицо краевого губернатора.

Густой коньячный выхлоп, щедро валивший из незакрывавшегося ни на мгновенье рта Курдюкина, перебил, кажется, даже характерный запах авиационного топлива на территории всего аэропорта. Грозный Хурумов втянул голову в плечи и лихорадочно стал соображать…, в общем – как ему спасти свою «губернаторскую шкуру» вместе с «губернаторской задницей». Хурумов успел собрать кое-какую информацию об этом Курдюкине, и задолго до прилета последнего знал, что человек этот не «подарочек» и «ухо» с ним нужно было «держать востро»! Но Хурумов знать не знал ничего и, естественно, знать не мог о прадеде генерала-армии, лютовавшем на территории Балвалайской губернии в годы гражданской войны, будучи сотрудником местного ВЧК и потому и догадываться не мог о степени той серьезной угрозы, какая нависла над его губернаторской головой в виде непредсказуемого и вспыльчивого, «страшного «во хмелю», только что прилетевшего важного московского генерала, на ментальном, никому невидимом уровне, неким непостижимым образом, начавшим ураганными темпами превращаться в своего бешеного прадеда-чекиста…

Лишь один человек из состава только что прилетевшей делегации высокопоставленных офицеров ФСБ, генерал-лейтенант Панцырев, в чьей голове автоматически включился канал ментальной связи с самим Архистратигом, начал в верном направлении «постигать» происходившие в Рабауле метаморфические процессы, глядя на них изнутри глазами самого Архистратига. Чтобы не отвлекаться и не слушать нецензурный «самодурный» «разнос», учиненный «пьяным в жопу» Курдюкиным губернатору Балвалайского края, Панцырев отошел на несколько шагов в сторону и полностью погрузился в состояние глубокой медитации, легко сумев войти в непосредственный информационный контакт с Командиром Небесной Когорты. Между ними состоялся следующий диалог:

«Архистратиг: Ты хорошо слышишь меня Воин?! Ты узнал меня?!

Панцырев: Да, конечно, Командор! Я ждал Вашего появления и уже начал тревожиться – не случилось ли с Вами какой беды?! Как видите, ситуация явно выходит из под всякого контроля, делаясь почти неуправляемой и смертельно опасной для многих жителей города! Я жду Ваших распоряжений!

Архистратиг: Ты должен бросить этого пьяного дурака Курдюкина и немедленно мчаться на территорию Большой Биры, чтобы присоединиться к Подразделению Небесной Когорты во главе с полковником Стрельцовым! Они вот-вот начнут подниматься на Ветви Большого Хоумаха, поддавшись коварному замыслу Врага и могут без тебя погибнуть – все до единого! До начала Активации Большого Хоумаха остался еще час – в течение часа ты должен оказаться там! Запомни самое главное, Воин – в самый тяжелый момент, когда вам всем будет отчетливо казаться, что приходит конец и многочисленные враги одолевают вас, обязательно зазвонит колокол – настоящий Колокол Небесного Храма, в который будет бить в набат Герой-Звонарь, Никита-Гоэй. Твой отряд должен будет пробиваться по направлению к источнику этого колокольного звона, никуда не сворачивая. К тому моменту Активация Большого Хоумаха будет уже в самом разгаре, и поэтому пространство и время претерпят кардинальные изменения – ты со своими бойцами окажешься на стыке сразу нескольких миров, но запомни – колокольный звон будет самым настоящим, отгоняющим от себя во все стороны, атакующие черные волны безвременья и безграничной пустоты! Этот звон – наш единственный шанс на спасение, Воин!…

ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ

– О, Боже – какая прелесть! – воскликнула Снежана, когда, так же крепко держа под руку Славика, они вышли на ресторанное крыльцо и невольно замерли на месте, зачарованные феерическим зрелищем настоящего сказочного снегопада, бесшумно валившегося из темноты неба совершенно отвесно, в условиях относительного тепла, и полного безветрия.

– Этот снегопад я заказал в честь нашего знакомства! – уверенно заявил Слава.

– Да ты что?! – весело рассмеялась Снежана, привлекая удивительно чистым звонким смехом внимание вышедших подышать свежим воздухом посетителей «Зодиака», а также – нескольких милиционеров, и людей в камуфляжной форме, вооруженных короткоствольными десантными автоматами.

Автоматы как-то не сразу бросились в глаза подвыпившему Богатурову, а когда он их заметил, то, как говорится, «глазам своим не поверил» и даже протяжно присвистнул.

– В чем дело?! – обеспокоенно спросила Снежана.

– Посмотри вон туда – вдаль, в сторону Цыганской Слободы! – Слава совсем забыл о милиционерах и автоматчиках, вновь увидев ненавистное ему праздничное зарево в небе над немецким Сказочным Городком. – Ты даже не представляешь, насколько я счастлив, что пришел именно сюда, где встретил тебя, а не побежал вслед за половиной города на это «сатанинское шоу»! – он почувствовал, как неожиданно напряглась Снежана при его словах.

А вместе с нею напрягся, и он сам – на секунду, а может быть – на две, появился краешек источника отвратительного зарева – скопище ярко пульсирующих холодным изумрудным огнем сегментов. Они, правда, сразу исчезли за крышами высотных домов, загораживавших молодежный ресторан «Зодиак» от празднично освещенного участка неба над Сказочным Городком, но, тем не менее, у Снежаны помертвело лицо, и она прошептала:

– Нет – только не это!

– Нам далеко идти? – тактично стараясь ничего не замечать, индифферентно спросил Богатуров.

– Минут десять-пятнадцать.

– Тогда побежали отсюда быстрее! – они бегом сбежали по ступенькам крыльца и тесно прижимаясь друг к другу, быстро зашагали прямиком во мрак Проспекта Ашурбаннипала, провожаемые завистливыми взглядами милиционеров и автоматчиков в камуфляжной форме.

– Везет же людям! – кивая вслед постепенно исчезающей в снежной пелене парочке, с громким вздохом произнес командир взвода спецназа городского отдела ФСБ, только что вступившего на боевое дежурство возле ресторана «Зодиак» согласно оперативному плану, имевшему кодовое наименование: «Мертвый Дед Мороз».

– Да, да! – согласно закивали головами в заснеженных ушанках его подчиненные. – Красивая деваха! Настоящая королева! Не нам, не нам! И-э-э-х-х!… ……

…Сказочная красавица Снежана и, с первого взгляда, влюбившийся в нее Слава Богатуров, не задерживаясь, шагали прочь от света и людей сквозь стену, отвесно валившегося с неба, снега, и Слава, одурманенный водкой, запахами хвойных духов Снежаны, ее необычайной красотой и перспективой возможной скорой физической близости с такой потрясающей красавицей, не сознавал пока, что идут они той самой дорогой, по которой он и пришел с таким огромным трудом в «Зодиак».

Его новая удивительная знакомая что-то, не умолкая, говорила ему, но смысл произносимых слов не доходил до затуманенного сознания, воздействуя исключительно на эмоциональные сферы подсознания, вызывая полубессмысленную радостную эйфорию. Единственная более или менее четкая мысль, вызывавшая у Славы определенное беспокойство, стучала в голове в виде маленького упрямого дятла, морзянкой выстукивавшего один и тот же вопрос: «А не сильно ли я пьян?!». Смутно сознавал он также, что вела его Снежана, мертвой хваткой вцепившись ему в локоть и все время куда-то направляя – то вправо, то влево, то прямо, и без конца приговаривая: «Сейчас, Славик, сейчас уже скоро придем!»

Было сыро, темно, холодно и как-то неуютно, сильно хотелось есть, несмотря на недавно проглоченные жирные эскалопы.

– Водки бы выпить! – мечтательно, с пьяной непосредственностью, сказал он уже где-то в конце пути, когда из бесконечного заснеженного мрака начали маячить контуры каких-то высотных зданий, в чьих окнах, подчиняясь окраске штор, призывно мерцали уютные желтые, золотистые, красноватые, оранжевые и зеленовато-голубоватые огни.

– Вот мы почти и дома! – услышал он радостный голос Снежаны.

– А где это мы – где ты живешь? – с трудом ворочая сухим шершавым языком, спросил Слава.

– В Замороженных Стройках! – с гордостью ответила она.

– Где?!?!?!

– Я же тебе всю дорогу только об этом и говорила, ты что – не слушал меня?!

– Да ничего я не помню – развезло меня, черт его знает, от чего так сильно – сам не пойму! Вроде и поел хорошо и водки всего двести грамм выпил и… – он развел руками в стороны, наглядно изображая ту степень растерянности и непонимания, в которой находился.

«Приплющило», в общем, Славика с такой силой, что он почти полностью потерял ориентацию в пространственно-временном континиуме и ему стало казаться, что он идет сейчас сквозь густой снегопад с Сарой Вундербух привычно «перепихнуться» к ней на квартиру. Но, к счастью, это состояние «ложной действительности» продолжалось у него не сильно долго… Потому что где-то близко-близко, совсем рядом блестели и сверкали широко раскрытые огромные глаза – самые прекрасные женские глаза, какие он видел когда-либо в своей, не особенно еще долгой, жизни. В этих глазах пульсировала нечеловеческая душевная мука, нежность, сострадание и любовь, или, во всяком случае, искренняя симпатия. И нежность, и сострадание, и любовь или там симпатия, были адресованы ему – Славику, и ему это страшно льстило, нравилось, он испытывал гордость, и – ложное, но необычайно приятное ощущение готовности «свернуть горы» ради «любимой»…

– Скажи мне Снежана! – задал он, мучивший его всю дорогу вопрос: – Чего ты так сильно испугалась на крыльце ресторана, когда мы только-только вышли оттуда?!

– Сейчас мы войдем в подъезд… – как-то неопределенно и напряженно ответила она Славику, чье сознание начало проясняться, когда он услышал о Замороженных Стройках.

– Ну и что?! – некая странная деталь ему неожиданно начала не нравиться во всем этом новогоднем, так чудесно начавшемся в «Зодиаке», приключении.

– А то! – в огромных глазах Снежаны различные выражения сменяли друг друга не хуже узоров в калейдоскопе и сейчас на Славика, в чем он мог точно поклясться самому себе, смотрели глаза Жанны Д* Арк либо Зои Космодемьянской, когда первая из названных героических девушек поднималась на огромную кучу хвороста приготовленного для нее «костра инквизиции», а вторая всходила на эшафот виселицы. – Если ты зайдешь в подъезд, то будет поздно думать об отступлении и вот тогда и будет смысл отвечать на твой вопрос: чего я так испугалась на крыльце ресторана?!

– О каком отступлении?! – все еще достаточно тупо спросил Слава.

– Точно – ты…

– Да неужели я похож на идиота?! – «интеллектуально» встрепенулся и спохватился Слава. – Чтобы отступиться от такой, воистину, сказочной красавицы, как ты! Кем бы ты ни была Снежана на самом деле – доброй феей или злой волшебницей, я верю, что ты та единственная, в кого мне нужно и можно было влюбляться! Если надо, то я легко отдам жизнь за тебя!

– Да?! – чудесные сапфировые глаза Снежаны загорелись огнем горячей благодарности, и она неожиданно обвила шею Славика руками и крепко поцеловала его в губы. – Я поверила в тебя с первого взгляда, лишь только ты зашел в этот чертов кабак! Тогда смело идем! – она резко отстранилась от счастливого и гордого Богатурова, и, не спуская с него благодарного взгляда, повела Славу к нависавшей над ними громаде многоэтажного дома.

– Это какой номер дома – первый, второй, третий, четвертый?

– А какая разница, Славик?

– Ну, это же Проспект Ашурбаннипала? Ты же живешь на Проспекте Ашурбаннипала? Я шел по этому проклятому проспекту в «Зодиак» и меня чуть тут не убили. Тут всего четыре дома, Снежана, вот я и спросил: в каком из них ты живешь?!

Она ему ничего не ответила, так как они уже поднимались по ступенькам подъездного крылечка. Высокие широкие двери подъезда возникли сквозь расступившуюся снежную завесу совершенно неожиданно, во всяком случае – для Славика. Под козырьком крылечка горела лампочка и в ее свете на одной из дверных створок вспыхнули фальшивой позолотой металлические буквы ни в коей мере не напоминавшие азбучные знаки кириллицы. И без того непонятные, они слегка расплывались в глазах Славика, и он ничего не мог ясно прочесть, как ни пытался.

Снежана, между тем, нажала на круглую черную кнопку, торчавшую под массивной медной ручкой. Створки бесшумно растворились, и молодые люди ввалились в теплый полумрак подъезда. Створки тяжелых дверей так же бесшумно захлопнулись за ними.

– Фу-у-у! Наконец-то! – с облегчением выдохнула красавица Снежана, расслабленно повиснув на Славиковом плече. – Неужели мы добрались?!

– А что – имелся шанс не дойти? Как здесь тихо – в вашем подъезде! Новый Год совершенно не чувствуется.

– Тс-с-с! – Снежана поднесла пальчик к губкам. – Сейчас очень важно узнать: заметил кто-нибудь наш приход или нет?!

– Ты опасаешься сплетников-соседей? – шепотом спросил Слава.

– Что-то вроде этого! – таким же веселым шепотом ответила она, для вящей убедительности продолжая не отнимать пальчик от своих, созданных исключительно (как казалось в эти волшебные минуты Славику) для поцелуев, губок.

Но убедительнее всяких ее просьб о сохранении молчания, на Славу подействовала давящая неестественная тишина этого подъезда, куда они только что вошли. Правда в подъезде было тепло и витали, хорошо знакомые и, потому, немного успокаивающие «взвинченные» нервы Славика домашние запахи наподобие аромата квашеной капусты (самый что ни на есть домашний запах в представлении Богатурова) и подгоревшей гречневой каши. Но имел место и какой-то другой – превалирующий обонятельный ингредиент, внюхиваться и вдумываться в который, Славику резко расхотелось, лишь только он машинально отметил его существенное качественное отличие от родных и понятных запахов квашеной капусты и подгорелой гречневой каши. Только уже потом, когда им удалось, все-таки, благополучно добраться до Снежаниной квартиры (здесь автор «забежал вперед» на несколько минут, слегка «смазав» и «притупив» «острие интриги» развернувшегося повествования), Слава наконец-то понял, что весь этот пустынный, громадный и таинственный подъезд был насквозь пропитан горячей специфической свежестью озона!..

И, наверное, совсем не случайно, по меньшей мере, с минуту, они стояли, не двигаясь на самой нижней лестничной площадке подъезда и сохраняли настороженное молчание, внимательно прислушиваясь к царившей в подъезде многозначительной зловещей тишине. Слава все больше и больше начинал не понимать происходящего, но решимость помочь Снежане (в чем именно он должен был ей помочь – он до сих пор не знал) ничуть не ослабевала в результате пришедшего непонимания, породившего, в свою очередь, массу вопросов и целую, смело можно было сказать, бездну всевозможных неприятных и мучительных сомнений.

По прошествии минуты, Снежана первой нарушила молчание все тем же звенящим шепотом:

– Кажется, нас не заметили, Славик! Поднимаемся!

– А – высоко?!

– Четвертый этаж.

– А лифта, что у вас нет?

– Нет!

– Тогда вперед, иначе я умру с голоду! – уже в полный голос заявил Слава, а про себя додумал недосказанную до конца фразу: «или – с похмелья!».

– Тихо все-таки нужно бы, Славик – давай поднимемся молча. Я не доверяю своим соседям… – негромко произнесла она, конечно же, меньше, чем могла бы на самом деле по этому поводу еще поведать Славе.

Слава только пожал плечами и покорно принялся подниматься вслед за Снежаной, совсем не подозревая о том, что Снежаной ей оставалось быть от силы какой-нибудь час, по истечении которого она вынуждена будет назвать свое настоящее имя и «должность» и, «связанное с этой должностью», «основное жизненное предназначение»…

Когда они поднялись по широкой лестнице на площадку между первым и вторым этажами, Слава сказал ей:

– Бытие обгоняет мое сознание огромными скачками, и я не могу ухватить даже за кончик его хвоста, как ни пытаюсь. Но приключение, спору нет, получается великолепным и захватывающим, как ему и полагается быть в Новогоднюю ночь!

На лестничной площадке второго этажа, когда они только-только поднялись туда и Слава, нечаянно неловко зацепился правой ступней за ступеньку, громко чертыхнувшись при этом, послышался щелчок замка открываемой квартирной двери, прозвучавший в могилоподобной тишине подъезда не тише пистолетного выстрела. Снежана посмотрела на Славу с молчаливой укоризной, а он в ответ извиняющееся пожал плечами, в отличие от своей спутницы, не представляя всей серьезности последствий возможной нежелательной встречи с соседями на лестнице подъезда.

Выражение лица Снежаны очень и очень изменилось к худшему после злосчастного замочного щелчка на втором этаже. Слегка потускнел сапфировый блеск в глазах, и печать роковой обреченности незримо проступила на чертах ее лица, а в до, сих пор, безупречно царственной осанке на миг внезапно проявился существенный дефект в виде легкой сутуловатости, но, к счастью, всего лишь на миг, сразу же исчезнув в совершенстве прежней, воистину царственной стройности этой новой, совершенно фантастической Славиной знакомой.

«Ничего не понимаю – дались ей какие-то соседи!» – сокрушенно подумал Слава, не зная, как утешить и успокоить девушку.

На площадке второго этажа, как выяснилось, была всего лишь одна квартира, что во всех отношениях говорило в пользу ее обитателей – их материального достатка и общественного положения. Видимо и на всех вышеследующих этажах, включая четвертый, имелось только по одной квартирной двери – дом этот, скорее всего, относился к элитной категории домов так называемой «старой планировки», построенных в конце пятидесятых годов по проектам дисциплинированных архитекторов сталинской эпохи. Но, с другой стороны, Славик точно знал, что на Проспекте Ашурбаннипала стояло четыре типовых крупнопанельных двенадцатиэтажки, на каждом из этажей которой было понатыкано по восемь однотипных квартир-«нервожорок», спроектированных значительно позднее конца пятидесятых, уже в заключительный период развитого социализма, специально выращенной породой архитекторов-садистов. И дом, в один из чьих подъездов, привела его таинственная и загадочная красавица Снежана, показался Славе именно такой вот двенадцатиэтажной «человекоморкой». Однако, «бытие опережало сознание огромными скачками» и, на самом деле, внутри дома оказалось совсем не так…

Они стояли на, выложенной желтой и коричневой плиткой, лестничной площадке второго этажа и смотрели – одна со страхом, другой – со смесью любопытства и раздражения, на высокие двустворчатые двери, оббитые черным дермантином. Створки дверей оказались слегка приоткрыты и сквозь образовавшуюся неширокую щель в пространство лестничной площадки, освещенное двумя лампочками, вкрученными в стену прямо над электросчетчиком, вползала кромешная темнота, словно бы отодвигавшая в сторону желтоватый электрический свет. Разглядев получше, что начинает происходить на лестничной площадке, Снежана слабо ахнула и, подбежав к дверям, с силой толкнула обе створки назад. Створки послушно захлопнулись, издав точно такой же щелчок, какой прозвучал несколько секунд назад, когда Слава и Снежана находились одним лестничным пролетом ниже.

– Нам пока везет! – констатировала Снежана, резво отскочив от захлопнувшихся дверных створок, оббитых черным дермантином. – Скорее – вверх!

– А что это было, Снежана?! Кого ты там увидела в этой квартире?! В чем нам так повезло?! – на ходу принялся расспрашивать ее Слава, как и Снежана, перепрыгивая через две ступеньки.

Она, оказывается, физически была достаточно неплохо подготовлена и роскошное праздничное платье, наряду с шубкой нисколько не стесняло движений девушки.

– В том, что двери открыло всего лишь шальным сквозняком! – коротко на ходу ответила Снежана. – В этой квартире на втором этаже живут самые страшные сплетники подъезда – какое счастье, что они нас не заметили!

Богатуров не успел прокомментировать более чем уклончивый ответ своей возможной будущей законной жены, как они очутились на площадке третьего этажа, где им повезло гораздо меньше, чем на втором. Их глазам предстали точно такие же высокие двустворчатые двери единственной квартиры, что и на втором этаже, но внешне выглядевшие значительно веселее, так как их не оббивал черный дермантин, а напротив, они оказались выкрашенными радостной ярко-белой краской, а в верхних и нижних углах дверные косяки украшали витиеватые аппликации, изображавшие золотые стебли и листья неизвестных ползучих травянистых растений. Позолоченные травянистые узоры немедленно бросились в глаза Богатурову, и сразу почему-то насторожили его подозрительно праздничным и чересчур витиеватым видом.

Парадно раскрашенные двери бесшумно широко распахнулись и, из неясно и смутно освещенной передней таинственной квартиры, на лестничную площадку торжественно выкатился на четырех колесиках шикарный гроб из великолепно отполированного красного дерева. Широкие резиновые шины, натянутые на металлические колеса, составлявшие в диаметре сантиметров тридцать, давали возможность гробу передвигаться совершенно бесшумно. Вполне вероятно, что это был никакой и не гроб, а просто -продолговатый самодвижущийся ящик с моторчиком, что-то вроде радиоуправляемого разносного столика в современных ресторанах автоматического обслуживания, но слишком уж характерными выглядели его конфигурации.

– Замри и не шевелись! – страшным голосом прошептала Снежана и выразительный взгляд ее потемневших от ужаса глаз, буквально пригвоздил Славу на месте.

Красивый самодвижущийся гроб, очевидно никогда ни секунды не колебавшийся в выборе маршрутов, с откровенной целеустремленностью и, не без некоторой изящной грации движения, подкатился к Славику и безо всякого скрипа тормозов, словно вкопанный, остановился в сантиметре от юного философа, до сих пор истово верившего исключительно в постулаты материалистической философии. Слава ничуть не испугался, в отличие от Снежаны, и «Гроб на колесиках» напомнил ему большую любопытную собаку, достаточно дружелюбно настроенную. На крышке у гроба оказалось небольшое круглое окошко-иллюминатор, куда Слава поспешил заглянуть, но ничего не увидел там, кроме отражения своего пьяного изумленного лица. А может быть сквозь отражение – по ту сторону стекла круглого окошка на Славу действительно смотрело и даже озорно подмигнуло чье-то, тоже, не менее изумленное, чем и у него самого, лицо.

Неизвестно, чем бы закончилось завязавшееся знакомство Богатурова с настоящим Гробом на Колесиках, но из полутемной передней квартиры, где обитал любопытный Гроб, послышался мелодичный очень высокий, грассирующий, ярко выраженный не славянский женский голос, протяжно выкрикнувший нерусское слово:

– Гриблаут!!!

Гроб моментально вышел из состояния статической неподвижности, разочарованно, как показалось Славику, блеснул на него круглым глазом-иллюминатором, и, совершенно бесшумно развернувшись на сто восемьдесят градусов, развив с места огромную скорость, помчался обратно в квартиру, имея, очевидно, привычку беспрекословно подчиняться строго позвавшему его женскому голосу. Белые с позолотой двери захлопнулись за скрывшимся гробом. Причем эхо от щелчков захлопнувшихся дверных замков аукнулось по всему подъезду – с первого этажа по самый верхний, окончательно нарушив господствовавшую до этого момента в подъезде полную выжидательно-настороженную тишину.

Словно по чьей-то недоброй безумной команде, гулко начали хлопать открываемые и закрываемые двери, громким жутковатым эхом заметались по лестничным пролетам отголоски чьих-то яростных, совсем не новогодних, громких басовитых и пронзительных голосов, а также, как радостных, так и горестных, и откровенно злобных воплей, которые никак нельзя было назвать «криками».

– Уходим! – скорее догадался по движению ее губ, чем расслышал в поднявшейся какофонии, Славик, произнесенное Снежаной слово и они, перепрыгивая через две ступеньки, без приключений поднялись на четвертый этаж.

Здесь лампочка не горела, но света, попадавшего сюда с третьего и пятого этажей, оказалось вполне достаточно, чтобы Снежана смогла без особых временных проволочек воткнуть нужный ключ из имевшейся у нее связки в замочную скважину. Все действия Снежаны отличались большой собранностью, проявлявшейся в крайне сосредоточенном выражении лица и в точности движений, поэтому дверь спасительной квартиры удалось открыть достаточно быстро, а главное – своевременно. Славик просто кожей чувствовал приближение к ним какой-то экзотической, но грозной опасности, даже, сразу – нескольких опасностей, грозивших им со Снежаной, как с верхних этажей, так и – с нижних!..

Он и она издали невольный вздох облегчения, когда за ними захлопнулась входная квартирная дверь, надежно отделившая их от безобразной звуковой бури, разразившейся в подъезде и они, наконец-то, очутились в тишине и полумраке прихожей Снежаниной квартиры, где стояла полная тишина и одуряюще пахло свежей еловой хвоей, цветами и фруктами.

– Это тоже кричат сплетники-соседи?! – не без иронии спросил Слава, помогая снять девушке ее шикарную белоснежную шубку: – А этот ящик на колесах – что он собой представляет?! Ты салкивалась с ним когда-нибудь раньше, Снежана?!..

– У меня очень своеобразные соседи – в силу ряда специфических причин у них у всех сильно «расшатаны» нервы и, еще кое-что «расшатано»! В гости к ним никто не ходит, да и к нам с бабушкой тоже – ты первый! А соседи – приход чужаков в подъезд приводит этих снобов буквально в ярость. Они почуяли тебя своими длинными чуткими носами. Но, к счастью, именно только почуяли, а твердой уверенности в том, что ты пришел, у них не возникло, так что мы можем на этот счет не волноваться.

– А что за люди живут в вашем подъезде – какие-то большие и сильно нервные начальники?

– А разве это незаметно по размерам квартир?! – резонно спросила она, включая в коридоре свет. – Ты совершенно точно угадал, Славик – разные крупные городские начальники: Нойтахи, Нейманы, Аберманохи, Бруничи, Сухеневичи и так далее! – в голосе Снежаны явственно почувствовалось не искреннее, а какое-то искусственно-напускное раздражение.

– А Гриблаут?! – поинтересовался Славик, с любопытством разглядывая высоченный потолок коридора, богато украшенный гипсовой позолоченной лепниной.

– А что Гриблаут? – несколько рассеянно переспросила Снежана, стягивая сапоги. -Гриблаут сильно болен, если ты успел заметить, и почти не вылазит из своей барокамеры.

– Так это была барокамера, а – не «гроб на колесиках»?!

Тонкие ниточки золотистых бровей Снежаны изогнулись двумя удивленными дугами, но почти сразу распрямились, и, почти беззаботно улыбнувшись, она ответила: