Текст книги "Стеклянная любовь. Книга вторая"

– Вы, все равно, не поверите! – как-то устало и несколько обреченно махнул рукой Бобров, раздумав, видимо, отвечать на Анькин вопрос и погрузившись в пучину тяжелых воспоминаний о той жуткой ночи.

– Игрушки ожили, Аня на Экспериментальной Ели! – вместо Владимира Николаевича ответила Юриной подруге Ольга. – Можешь верить, а можешь не верить! И это было очень страшно!

После такого заявления Ольги в мастерской наступило молчание, нарушаемое лишь журчанием воды по канализационным трубам.

– Ольга говорит правду, ребята! – первым нарушил неловкое молчание, как ему и полагалось по общественному статусу, возрасту и занимаемой должности, Бобров. – Если мы начнем подробно пересказывать то, чему нам пришлось оказаться невольными свидетелями, то рассказ наш не будет звучать, как нечто абсурдное и фантастичное на фоне, только прозвучавшего рассказа Юры! Я, примерно, догадываюсь, что начинает происходить в нашем городе – я уже несколько месяцев занимаюсь этой странной и загадочной проблемой. Давайте, наверное, еще выпьем и тогда я вам кое-что расскажу, тем более что Новый Год неумолимо приближается, а вместе с ним – страшная-престрашная сказка, участниками-персонажами которой мы все с вами рискуем стать! Но, пока еще не стали!.. – и он пытливым взглядом обвел каждого из своих слушателей, словно бы молча, но красноречиво намекая: «Выбор за вами самими – оставаться вам здесь или не оставаться, а быстро собирать „манатки“ и бегом бежать вверх по лестнице прочь из мастерской, запросто способной в ближайшие несколько десятков минут превратиться в аннигиляционную ловушку, откуда никому не будет спасения!».

Но за всех ответила Анька Лигунова, совершенно верно истолковавшая красноречивый взгляд Владимира Николаевича:

– На улицах города, Владимир Николаевич скоро начнется та же самая «страшная сказка», что и в этой мастерской, которой вы нас всех сейчас здесь пугаете! Вы же серьезный ученый, Владимир Николаевич – трезвомыслящий и уважаемый человек! Так не лучше ли будет не пугать нас, как малых детей в детском саду «страшилками» на ночь, а – объяснить популярным языком всем нам: какая, на ваш взгляд, реальная опасность всем нам сейчас угрожает и насколько она реальна?! И, если она, действительно, настолько реальна, то, что можно предпринять по вашему мнению, чтобы ее избежать или как-то предотвратить?! Если мы подумаем над этим все вместе, то может быть, что-нибудь «путное» и придумаем!

Бобров немедленно начал отвечать Аньке, глядя на девушку с приятным изумлением (как и все остальные, до этой минуты совсем не подозревавшие, что Анька обладает, оказывается, острым аналитическим умом, вкупе с изрядным хладнокровием и не зря, наверное, Юра Хаймангулов так упорно «держится» за нее вот уже второй год подряд!):

– Ну, хорошо, Аня – ты меня убедила! Слушайте тогда меня внимательно и не перебивайте и все, возникающие вопросы по ходу моего повествования, оставляйте, пожалуйста, на «потом»!…

…Однажды, а конкретно – четыре года назад преподаватель нашего университета, доктор филологических наук, Александр Сергеевич Морозов напился пьян в Новогоднюю ночь и выпал из окна своей квартиры. А квартира его располагалась на шестом этаже, и, казалось бы, суждено было Александру Сергеевичу с высоты шестого этажа вдребезги разбиться об обледеневший асфальтовый тротуар, и тогда бы и всем Сказкам – конец! Но не тут то было – это, оказывается, была всего-лишь присказака, а Сказки ждали Александра Сергеевича все впереди, потому что о никакой обледеневший тротуар с огромной высоты он не разбивался, а попал прямо в свою Первую Сказку! Но это оказалась не совсем Сказка – просто-напросто с Александром Сергеевичем решили вступить в непосредственный информационный контакт Добрые и Несчастные Духи не-то когда-то живших и умерших людей, не-то – не родившихся людей, ну, в общем, «по ту сторону» нашего Бытия произошел какой-то серьезный Надлом в стройном, и, доселе, безупречно работающем механизме…

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

– Ну! – удовлетворенно произнесла Снежана еще раз оценивающе осмотрев оперативно сервированный Новогодний стол. – Можно, наконец, начинать по-человечески встречать Новый Год! – она весело и почти беззаботно улыбнулась Славе и затем, посчитав это, видимо, недостаточным, сделала на секунду соблазнительные губки бантиком, расслабленно прикрыв огромные глаза длинными загнутыми ресницами. Счастливый, но немного смущенный Слава перегнулся через стол, и они коротко звучно поцеловались, сразу же после завершения поцелуя опустившись каждый на свои места, синхронно радостно рассмеявшись при этом и продолжая с обоюдно нарастающим выражением влюбленности глядеть в глаза друг другу.

Но ненормальный голод, начавший терзать Славу еще во время тернистого пути к Снежане домой, не позволил ему долго любоваться причудливой игрой разнообразных оттенков женского кокетства в прозрачной сапфировой глубине самых прекрасных и удивительных глаз в мире, какие приходилось когда-либо видеть ему за его двадцать четыре года жизни.

Горячий аппетитный пар, поднимавшийся от хорошо прожаренной румяной тушки шестиногого фараракса, призывно щекотал ноздри и неумолимо манил сфокусировать влюбленный взгляд на себе, а – не на эфемерной и изменчивой игре загадочно мерцающих бликов в женских глазах. Несколько фарфоровых тарелочек, наполненных, пряно и остро пахнувшими, яркими разноцветными салатами, вызывавшими ассоциации с необычайно свежей и здоровой огородно-садовой продукцией, служили гармоничным красочным оформлением центрального горячего блюда праздничного стола.

– Славик, милый – налей, пожалуйста, шампанского! – попросила Снежана. – Я умираю от жажды!

Славик с готовностью схватил тяжелую запотевшую бутылку и не без некоторой доли тщеславия продемонстрировал перед свежеобретенной возлюбленной мастерство профессионального открывателя бутылок с шампанскими и шипучими винами.

Раздался слабый хлопок, от которого Снежана легонько вздрогнула. Пробка упала прямо в середину блюдца с маринованными язычками кое-каких чересчур певчих птичек, а по высоким бокалам Слава разлил бледно-золотистое холодное вино, вскипавшее облаками пузырьков, венчающих самих себя шапками шипящей белой пены. В воздухе распространился запах спелого «абрау дюрсо», и Славик предложил выпить за их «такое случайное знакомство» на «брудершафт». А когда Снежана наивно спросила: «А как это?!», Славик ей доходчиво и наглядно объяснил. После продолжительного троекратного поцелуя они опять сели по разные стороны стола и Богатуров за обе щеки принялся уплетать нежное розоватое мясо «фараракса», щедро брызгавшее горячим соком, не забывая сдабривать каждый кусок солидной порцией того либо иного салата, любой из которых обладал неповторимым пикантным и, даже – экзотическим, вкусом. Слава только восхищенно мотал головой и бессвязно мычал набитым ртом, пытаясь сказать комплимент – по экзотичности не уступавший поедаемым им закускам. Снежана ни к чему не притрагивалась, весело наблюдая, с каким неслыханным аппетитом ее новый друг поглощает приготовленную ею снедь, и время от времени отпивала из бокала небольшой глоток холодного шампанского.

– Это – китайская кухня? – кивнув на салаты, сумел, наконец, произнести членораздельные слова Слава.

– Нет! – девушка отрицательно помотала головой – Не китайская. Это очень древние передне-азиатские рецепты, известные, наверное, лишь только единственному человеку на Земле – моей бабушке. Она их мастерски готовит – у них это искусство передается от матери к дочери уже много поколений подряд. Одна я оказалась выбитым звеном в семейной кулинарной цепи – моя мама не успела меня научить готовить любимые острые салаты грозных и коварных шумерийских царей и юных прелестных аккадских принцесс…, – внезапная печаль темным грозовым фронтом заволокла ясную безмятежную синеву Снежаниных глаз – «огромных грустных влажных очей, осененных бахромой прелестных золотистых ресниц».

Последние слова, сидевшей перед ним загадочной красавицы сильно поразили воображение Богатурова и неожиданная мысль-откровение прилетела к нему в голову из загадочной страны интуитивно правильных выводов: «Она сама – настоящая принцесса!».

– Ты – принцесса, Снежана?! – почти утвердительно спросил Слава, не понимая, что это на него, вдруг, нашло и почему он вслух задал такой, во всех отношениях, странно прозвучавший вопрос.

– Я-то? – как-то безучастно вопросом на вопрос ответила она, и в глазах ее, как заметил наблюдательный Слава, помимо печали, появилось выражение застарелой душевной муки: – Сейчас – нет, сейчас я обыкновенная студентка филфака, счастливая среди окруживших меня простых и понятных человеческих радостей. Но через пятнадцать минут часы ударят двенадцать раз и тогда…, – она посмотрела на Славу беспомощным детским взглядом, не в силах продолжать.

– Что – тогда?!

– Тогда я перестану быть милой, доброй и симпатичной девушкой по имени Снежана, а снова превращусь в гордую и надменную Лесную Принцессу, у которой вместо горячего человеческого сердца по тонким стеклянным венам гоняет ледяную голубую кровь кусок горного хрусталя, обреченную на «жизнь вечную» тысячи лет назад в междуречье двух ужасных рек Тигра и Евфрата, благодаря могучим непроизносимым заклинаниям жрецов Великого Бога Мардука и, не менее, Великой Богини Иштар! – Снежана прервалась на секунду и затем, слегка изменившимся тоном добавила: – Хотя я зря наговариваю на Мардука и Иштар – они-то тут, скорее всего, и ни при чем! – и она опять умолкла.

Слава тоже молчал, потрясенно глядя на, сидевшую перед ним странную красавицу, не в силах произнести ни слова.

– Веришь ли ты в страшные сказки, Слава?! – прервала затянувшуюся паузу Снежана, или, кто она была там на самом деле, неожиданным и прямо поставленным вопросом.

Безусловно, что Слава не мог не оказаться до крайности потрясенным и «ошарашенным», но, тем не менее, он не превратился в крайне несимпатичного бестолкового истукана с широко открытым ртом и подозрительно и изумленно выпученными глазами – нет.

Дело заключалось в том, что в ресторане «Зодиак» он выпил, предложенные Снежаной в виде безобидного кисло-сладкого «щербета», имевшего слабый хвойный привкус, так называемые «барракудовые капли», являвшиеся сильнейшим нервно-психологическим адаптогеном, применявшимся во время предварительной подготовки безболезненной эвакуации доноров в Истинный Мир через Кармическое Окно. Поэтому необратимо искажавшаяся прямо на глазах Славы привычная ему земная реальность не вызывала у него никаких болезненных психомоторных реакций. И сказочно прекрасной, но, в высшей степени, таинственной и необычной девушке, представившейся, во время состоявшегося между ними в молодежном ресторане «Зодиак» знакомства, Снежаной, он ответил:

– Я уже говорил, что ясно вижу: у тебя случилась какая-то серьезная беда и мне бы хотелось помочь тебе в этой беде! Невзирая на причины и обстоятельства возникновения этой специфической и экзотической беды! А в «Сказки» я не то чтобы безоговорочно верю, но я… всю жизнь мечтал попасть в самую настоящую Сказку, и, не важно – в Страшную или – в Добрую, а просто – в Сказку, как это, видимо, и произошло сейчас —в эту Новогоднюю Ночь!

– Хорошо! – она откинулась на спинку стула, наклонив несколько точеную головку к правому плечу, словно к чему-то бы прислушиваясь, и от движения этого, полного врожденного изящества, роскошные кудри ее полились вдоль плеча с едва слышным металлическим шорохом, вспыхивая под светом люстры яркими золотыми огоньками. -Ты, к сожалению, не отдаешь себе отчета в степени, исходящей от выполнения, данного сейчас тобою обещания, опасности, а я не хочу на этом спекулировать. Ты мне, действительно, сделался почти дорог, а может быть и – не «почти», а безо всяких «почти» по-настоящему дорог. Поэтому я предлагаю вот что: сейчас ты выпьешь порцию «лакки», доешь фараракса, а я допью шампанское и напоследок посижу рядом с тобой, а потом я навсегда попрощаюсь с тобой, и мы останемся жить друг для друга в воспоминаниях или… во снах – на что я сильно надеюсь!

– А что такое «лакки»? – внимательно, словно впервые увидел, разглядывая Снежану, спросил Слава.

– «Лакки» – слэнговое наименование нейтрализатора пространственного перевоплощения.

Ровно в полночь в квартире выключится электрическое освещение, моментально изменится химический состав атмосферы, а главное – кардинальным образом изменятся привычные для тебя пространственно-временные параметры. Ты закроешь глаза, положишь голову самому себе на колени. Накроешь затылок ладонями и не будешь двигаться до тех пор, пока вокруг не наступит тишина. Если ты откроешь глаза до наступления тишины, тебя не спасет даже «лакки». Тебя будут звать на помощь многие голоса, особенно среди них будут выделяться женские – ни в коем случае не проявляй ложной и вредной жалости, иначе, как и я, никогда больше не увидишь родного дома!

– А разве мы сейчас – не в твоем родном доме?! – голос у Славы звучал совершенно убито, пасмурно, безнадежно тускло, и он упрямо не сводил глаз с уменьшившейся на половину тушки фараракса, боясь поднять голову и посмотреть в глаза Снежане или… не Снежане, а какой-то, там, как она выразилась, Лесной Принцессе…

– Ты что – расстроился?! – Снежана нежно обхватила пальчиками оба его запястья. – Не расстраивайся, родной мой мальчик – будешь вспоминать меня, как новогодний сон. Не каждому же так везет, как повезло тебе сегодня! А дом этот не мой! Это, вообще, ни дом никакой, точно также, как и поднимались мы по лестницам совсем не жилого подъезда.

– В тех квартирах живут не люди?

– Нет, конечно. И, это – не квартиры!

– А ты сама – человек???

– Да, но – очень несчастный. И скоро я перестану быть человеком – сразу после наступления Нового Года. У меня одна надежда.

– Какая?!

– Погибнуть. Там, откуда я явилась сюда, очень легко закончить жизнь самоубийством – существуют тысячи легкодоступных способов сделать это. Но я с оптимизмом полагаю, что меня убьют и без моей помощи за то, что я сознательно провалила их поганое задание! Они не так уж и умны, гипертрофированное тщеславие – их самое слабое и уязвимое место.

Слава оглянулся, неудобно повернув шею и посмотрел на циферблат маятника – стрелки показывали без одиннадцати минут двенадцать.

– Мало совсем осталось счастья… – почти неразборчиво пробормотал он, повернувшись обратно лицом к Снежане.

– Мало… – печально кивнула та. – Да и…, – и вдруг внезапно, всего за секунду с нею произошла, неизвестно откуда, взявшаяся мажорная метаморфоза – словно из известковых потолочных небес сквозь марево однотонного неживого света массивной матовой люстры на лицо Снежане упал животворящий солнечный лучик и зажег помертвевшие смарагдовые глаза теплым огоньком надежды, а побледневшие губки – порозоветь и растянуться в слабом подобии улыбки: – А может и – не мало!…

– О чем ты?!

– Я объясню тебе после того, как ты еще раз хорошенько подумаешь и твердо решишь: вернешься ли ты в свой мир или разделишь со мною мою судьбу и попытаешься, как недавно очень горячо и клятвенно обещал, спасти меня… – нас обоих…

– Возьму на себя смелость и труд повторить еще раз: считаю преступным и глупым, преступным, прежде всего – по отношению к самому себе, отказаться от тебя, дорогая и любимая моя! – Слава вдруг почувствовал прилив здоровой спортивной злости. – Я студент четвертого курса философского факультета и, поверь на слово, мог бы достаточно подробно и красноречиво обосновать свое твердое нежелание тебя бросать, но я это сделаю позднее, когда мы «на деле», а «не на словах» познакомимся поближе!

Я видел однажды тебя в странном красивом и, одновременно, очень страшном сне… Я просто до сих пор не был в этом уверен, а теперь вот точно уверен и говорю тебе об этом – ты сидела с мамой и папой возле Новогодней Елки за празднично накрытым столом и какое-то огромное и пузатое и прожорливое, невероятно отвратительное чудовище хотело напасть на всех троих на вас, а вы не видели его, и, соответственно, ничего не знали о готовящемся нападении и я хотел вас предупредить об этом, но не успел, потому что проснулся, а вы остались там, в этом кошмарном сне…

Тонкая светло-золотистая ниточка правой брови Снежаны задорно изогнулась кверху, отчего все выражение ее прелестного личика приобрело озорное выражение, наподобие того, какое, вероятно, никогда не сходило с лица андерсеновской маленькой разбойницы.

– Ты красива какой-то невероятной дерзкой красотой и от тебя остро пахнет приключениями. Это так пахнет не парфюмерия, которой ты пользуешься, а так пахнет сказочное новогоднее приключение, из которого ты явилась в этот мир, чтобы забрать меня вместе с собой…

Она весело, от души, расхохоталась, запрокинув голову и предоставив тем самым возможность Славе беспрепятственно любоваться ее ровными, перламутрово сверкавшими под светом люстры, зубками.

– … На… налей мне еще… шампанского! – сквозь смех сумела выдавить она. – Я умираю… от смеха с тобою…!

К Славе вместе с возвращением душевного равновесия вернулся и аппетит, и он недолго думая подцепил вилкой солидный кусок розового мяса, покрытого сверху пупырчатой кожицей, поджаристой до золотисто-коричневого цвета.

Снежана прекратила смех, когда из-за черных бархатных штор послышались очередные аккорды тяжелого «бабушкиного храпа». В их звучании на этот раз послышались какие-то новые нотки. Лицо Снежаны сделалось серьезным – она подняла металлическую крышку одного из, до сих пор не открытых приборов, притулившегося недалеко от края стола. Торопливо дожевывавший мясо Слава увидел, что там стояли три двухсотпятидесятиграммовые бутылочки, оклеенные яркими фирменными этикетками.

– Это – бальзамы? – спросил он, закончив жевать.

– Нет, Слава, это – три ингридиента страшного яда, который тебе придется выпить, если ты, по-прежнему, имеешь серьезное намерение остаться со мной в предстоящем, как ты только что выразился, «новогоднем сказочном приключении».

– Надеюсь, что это самый сладкий, самый дурманящий яд в мире, поэтому выпью я его с удовольствием!

– Ты сильно рискуешь, Слава, повторю тебе еще раз – очень сильно!…

Снова всхрапнула «бабушка» с такой силой, что на елке звякнуло несколько ударившихся друг об дружку игрушек и, метнув быстрый тревожный взгляд на черные бархатные шторы, Снежана поднялась с выражением той самой сосредоточенной решимости на лице, какая уже появлялась у ней в те секунды, когда она открывала квартирную дверь.

– Пей быстрее! – коротко бросила она Богатурову. – Пей прямо из горлышка – они, действительно, необычайно приятны на вкус. А я пойду – побеседую с «бабушкой». Она, против ожидания, кажется, начинает просыпаться!

Откуда ни возьмись в правой руке Снежаны появился тяжелый вороненый револьвер, внешним видом немного напоминавший знаменитый «смит-вессон», если бы не навинченный на кончик ствола глушитель. Очевидно, пистолет до сих пор лежал где-то под столом возле ног Снежаны – иначе, в противном случае, он бы не мог так быстро и неожиданно появиться у нее в руке. Похоже, что новогоднее приключение вступало в практическую плоскость, полную вполне реальных, а – не мнимых опасностей, о каких неоднократно предупреждала его «таинственная и прекрасная новогодняя незнакомка»…

Она скрылась за черными шторами, а Слава одну за другой без особого труда, не совсем ясно соображая, что делает, осушил все три бутылочки сладкого душистого эликсира, наполнявшего их в различных ароматических вариациях. И когда из «бабушкиной спальни» раздалось несколько характерных хлопков, и сразу вслед за ними – чей-то протяжный мучительный стон, полный ярости и боли, Слава среагировал на звуки пистолетных выстрелов и предсмертный стон «бабушки» совершенно спокойно, оглушенный теми сильными и яркими зрительными и слуховыми впечатлениями, какие произвело на него выпитое сказочно-новогоднее содержимое трех таинственных бутылочек.

Черные шторы заколыхались, и из «спальни» вышла совершенно преобразившаяся Снежана. Слава тупо переводил взгляд с нее на циферблат маятника, стараясь сообразить – сколько времени она «беседовала» с «бабушкой», и – когда успела переодеться в элегантный камуфляжный комбинезон, традиционных для маскировочных костюмов армий всего мира, желто-зеленых пятнистых тонов. Еще он попытался как-то сопоставить ее переодевание с тем парадоксальным фактом, что стрелки часов маятника, похоже, застряли на отметке: «без одиннадцати минут двенадцать»! Большой черный пистолет с глушителем, из которого она, несомненно, в кого-то или во что-то стреляла в «бабушкиной спальне», висел сейчас у нее на правом бедре, прикрепленный к широкому кожаному поясу, туго затянувшему тонкую талию.

– Ты всё выпил?! – Снежана прищурила глаза на опустевшие бутылочки. – Молодец! Мы немедленно уходим!

– Куда?!

– Туда! – она кивнула вверх – по направлению серебристой сигары с намалеванными красной краской большими буквами «СССР» вдоль борта, медленно вращавшейся вместе со сверкающими планетами и звездами, вокруг елочной оси по часовой стрелке. – Нам нужно успеть вовремя попасть на этот межпланетный корабль и попытаться угнать его!

Слава вслед за Снежаной устремил рассеивающийся взор кверху, ничуть не удивившись тем словам, какие она только что произнесла, а, самое главное, не поразившись фантастическим миражам, болезненно расцветавшим перед его глазами пышным цветом…

…Серое скучное известковое небо начало неуловимо менять свой цвет, наливаясь траурными предгрозовыми красками, покрываясь тяжелыми кудлатыми облаками, приобретавшими самые причудливые очертания. В воздухе квартиры запахло озоновой свежестью, откуда-то потянуло прохладным ветерком, отчего Славе сделалось зябко и неуютно. Увеличился в размерах и каким-то непостижимым образом приблизился межпланетный корабль с намалеванными по его борту буквами «СССР», но приглядевшись повнимательнее, Слава увидел, что там написано вовсе не «СССР», а английские буквы аббревиатуры: «Спасите Наши Души!!!». А сам корабль перестал напоминать изящную серебристую сигару, превратившись в некое подобие громадного механического шершня, сплошь покрытого тонким слоем сусального золота. Голова шершня была оснащенамногофасетчатыми глазами-иллюминаторами. Огромные глаза планетолета-насекомого, как показалось Славе, внимательно и свирепо вращались на триста шестьдесят градусов вокруг, как будто беспрестанно выискивали многочисленную легкодоступную жирную добычу, хаотично мелькавшую между еловыми ветками…

… – Они остановили время, Слава! – словно сквозь журчанье водопада донеслись до его слуха слова Снежаны. – Началась широкомасштабная Операция Вторжения и эти одиннадцать минут превратятся для нас с тобой, Славик в одиннадцать суток, если мы успеем ускользнуть в Праздничный Лес. А мы успеем! – она крепко схватила его за ладонь и потащила за собой к Елке. – Если мы доберемся до Корабля и беспрепятственно попадем внутрь – мы спасем всех в этом городе и самих себя! А попасть туда нам должна помочь Гемпатрия!…

– Кто?!

– Моя подруга, Гемпатрия, про которую я тебе уже не раз упоминала, надеясь, что она сумеет прийти в эту квартиру-«биру»! Но она, как видишь – не сумела, что-то или кто-то ей помешал!..

…Далее слова Снежаны окончательно слились в ушах Славы с журчанием воды небольшого горного водопада. Среди мощного речевого потока ему удавалось ясно различать лишь одно, часто повторяемое слово: «быстрее!»..

…Не помня, как это произошло, он увидел Снежану, стоявшую на коленях перед Дедом Морозом, а рядом с нею в той же коленопреклоненной позе пребывал, и он сам, Слава. Снежана, между прочим, не молилась – она приставила пистолетный ствол к голове Деда Мороза и собиралась с силами, чтобы нажать на курок. Славу поразило лицо Деда Мороза – оно выглядело совсем-совсем живым и смотреть, поэтому, на него было откровенно страшно. В выпученных глазах Деда Мороза клокотало, готовое выплеснуться наружу, понимание неизбежности, нависшей над ним страшной угрозы и – полного бессилия предотвратить практическое претворение в жизнь этой угрозы. Славе сделалось мучительно жаль беззащитного Деда Мороза, несмотря на смутное необъяснимое понимание того непреложного факта, что их со Снежаной этот Дед Мороз не пожалел бы ни при каких обстоятельствах! Да и, скорее всего, это был вовсе никакой не Дед Мороз, а лишь фальшивая видимость его…

Снежана нажала на курок – злое красное, искаженное в предсмертной муке, морщинистое лицо разлетелось кровавыми брызгами вместе с головой.

– За что ты так его?! – с горечью поинтересовался Слава, чувствуя, как в душе неудержимым половодьем внезапно разлилась жуткая тоска по навсегда утраченной возможности увидеть маму и младшую сестренку, университетских друзей и приятелей, по всей его прежней жизни, только что вдребезги разлетевшейся, как и голова Деда Мороза, вместе с выстрелом из Снежаниного револьвера.

– Через минуту он поднял бы руку и ударил бы посохом об пол, выбив зеленую искру зажигания механизма трансформации, и тогда – все!

– Что – все?!

– Я бы снова, теперь уже навсегда сделалась бы Принцессой Эшкиталь – будущей Хрустальной Боярыней, Женой Звездного Рыцаря и так далее,, а ты бы превратился в одного из многих тысяч безликих жалких стеклянных рабов Горних Королей и на будущий Праздник ровно через год твое схематичное изображение в виде висящей на этой елке игрушки лицезрела бы очередная жертва красивого и коварного обмана вроде меня! Ты, что, разве до сих пор не понял, что я привела тебя не в квартиру, а – в ловушку?! И таких ловушек в виде квартир, так называемых, маленьких «бир» по всему вашему несчастному городу захлопнулось сейчас в количестве нескольких тысяч штук!

– Это так действуют эти проклятые «немцы» из «Spielen Hause» и они – ни какие ни «немцы», а гораздо-гораздо – хуже?!

– Совершенно верно, дорогой мой Слава! – подтвердила правильность догадки Богатурова, Снежана.

Она сунула пистолет обратно в кобуру и встала с колен, вместе с собой подняв и слегка сонмамбулировавшего Славу.

– Слава! – он увидел ее огромные прекрасные сияющие глаза совсем-совсем рядом со своими серыми, сейчас, скорее всего, мутными и невыразительными глазами.

– Да?! – тем не менее спросил он.

– Ты уверен, что, действительно, любишь меня?!?!?! Я должна все же быть честна перед тобой и сказать, что ты почти обрек себя на верную гибель, твердо решив отправиться со мной! У тебя есть еще десять секунд, чтобы отменить свое решение! Когда мы попадем в «ратсруб Окна», тебя, скорее всего, просо-напросто расплющит и расквасит так, что «мокрого места» не останется!!! Ты подумай о своей маме, о младшей сестренке!

– К черту, Снежана!!! Я все уже обдумал!!! – в мрачном восторге воскликнул он, моментально стряхнув с себя, охватившее все его существо малодушное апатичное оцепенение. – Ты же явилась ко мне из Новогодней Сказки – «прекрасная принцесса», заколдованная «злым гоблином» и обратилась за помощью к «простому смертному»! Так неужели же ты думаешь, что я в последний момент возьму и все брошу, а, особенно – тебя!!!

– Тогда обними меня крепко-крепко и держи, ни на мгновенье не отпуская!!! – и с этими словами не захотевшая превратиться в Каламбину-Эшкиталь Снежана обвила шею Славы тонкими гибкими руками и изо всех своих девичьих сил прижалась к своему избраннику.

Кровь прилила к Славиной голове мощным потоком, и голова закружилась, сладкой истомой сперло дыхание где-то на уровне середины груди, так как лицо Славы на несколько секунд окунулось в душистое, мягкое, теплое и ласковое море золотых кудрей сказочной новогодней красавицы Снежаны, свободно рассыпавшихся по ее плечам.

– Начинается – сейчас не удивляйся ничему! – горячо прошептала она ему в самое ухо. – С этого момента мы можем надеяться только на собственную сообразительность, твердость и смелость, если только мы располагаем ими в достаточной степени! Но я верю, верю в тебя, мой Славик и – в то, что все у нас получится!!!

Ветер задул сильнее и в «фруктовом саду» Елки звонко застучали друг об дружку стеклянные ананасы, орехи, виноградные кисти и сливы, в воздухе сильнее запахло предгрозовой свежестью, хвоей и ванилью, заметно приправленной медом. Свет люстры-солнца окончательно померк во влажной темной облачности, закутавшей потолочные небеса. Слава не сумел все-таки выдержать в спокойной манере, совершавшиеся у него на глазах противоестественные метаморфозы окружающей действительности и, плотно зажмурив глаза, доверительно прошептал, крепко и нежно обнимавшей его, девушке:

– Я брежу?!

– Нет, сейчас ты не бредишь! – прошептала ему в ответ Снежана. – Ты бредил, когда тебе казалось, что ты сидишь за банальным праздничным столом и готовишься провести несколько восхитительных часов в компании понравившейся тебе симпатичной девушки…

Дальнейшие слова Снежаны перестали быть слышны на фоне разразившейся бури из множества громких, резких и пугающих звуков, характерных для большого ночного леса, и, если точнее – для Волшебного Леса в Новогоднюю Ночь.

«Пронзительные, безумно страстные крики, невидимых в таинственном ночном мраке птиц, на свой, птичий манер, приветствовавших рождение Нового Года перемешивались с гортанным низким ревом неизвестных, судя по силе их голосов, достаточно крупных животных – как травоядных, так и хищников. В густых раскидистых кронах высоких лесных деревьев шумел ветер. Ветер раскачивал огромные старые ветви и, росшие на них зрелые и переспелые плоды, покрытые блестящей лакированной кожурой. Плоды издавали слабый стеклянный перезвон и источали тонкий фруктовый аромат, всем своим нарядным внешним видом, словно бы просясь в качестве лакомого десерта на праздничный стол. По открытым лесным полянкам вслед за раскачиваемыми в вышине ветвями, играли друг с дружкой в догонялки пятна голубого лунного света. На одной из таких полянок горел небольшой костер и возле него мирно беседовали два геолога, не подозревавшие о больших недобрых глазах, зорко наблюдавших за геологами из лесной чащи».

Все эти зрительные картины и образы вспыхнули яркой секундной вспышкой в Славином мозгу и, чтобы проверить их достоверность, он набрался смелости и открыл глаза, сразу увидев, что они со Снежаной, все так же, не разжимая объятий, стоят на узком деревянном мостике, перекинутом через глубокий темный овраг. Над головами, нежно обнявшихся юноши и девушки, нависли мохнатые ветви гигантской ели, в чьей густой хвое металлически шуршали легонько шевелившиеся под ветром золотые и серебряные лианы. Лианы извивались вертикально вверх, поднимаясь, судя по некоторым признакам, на неизмеримую высоту. Утлый мостик, подумал Слава, наверное, был подвесным, так как ощутимо раскачивался под не утихавшим ветром, дувшим из далеких таинственных просторов безграничных Новогодних сказочных далей.