Текст книги "Стеклянная любовь. Книга первая"

ГЛАВА ВТОРАЯ

Астральный рейдер-«синтезатор», некогда бывший рейдером-«утилизатором» «Золотой Шершень», хорошо известный в свое время касте высших жрецов Шумера, Аккада, а также – верховным иерархам таинственной цивилизации тольтеков, некогда бесследно исчезнувшей под непроницаемым зеленым пологом бескрайних джунглей Юкатана и оставившим в память о себе грядущим поколениям пустые белокаменные города, продолжал разведывательный орбитальный полет над Землей в самом опасном для себя режиме, при котором за его полетом с огромным изумлением наблюдали операторы космических станций слежения всех земных государств, обладавших подобными станциями. Но вынужденный тесно контактировать с очередной «донорской» ойкуменой, «Золотой Шершень» был обречен существовать и функционировать в рамках физических характеристик данной ойкумены до самого завершения запланированной донорской подпитки. Правда, какие-либо серьезные опасности астральному рейдеру-гиганту не угрожали, да и в силу его «концептуально гарантированной неуязвимости» для земных средств ПВО, не могли угрожать в принципе. Защитные системы рейдера способны были легко отразить любые земные средства нападения с колоссальным ущербом для последних. И, дело заключалось, даже, не в технологическом превосходстве таинственного НЛО над земными средствам ПВО, а – в категориях совсем иного порядка, природу которых следовало искать в загадочных глубинах человеческого подсознания…

…Все, без исключения, операторы радиоэлектронных систем дальнего и раннего обнаружения неопознанных воздушных и космических целей, независимо от их национальной принадлежности при виде, «выныривавшей из «ниоткуда» гигантской «золотой осы-Х» ураганно испытывали полнейшую деморализацию, основанную на, внезапно возникавшем сильнейшем чувстве смертной тоски, безнадежности и осознания некоей невозвратимой потери, обессмысливающей сам факт дальнейшего собственного существования. Казалось бы, неведомый НЛО, неспешно пролетавший по земной орбите, испускал мощнейшие эманации убийственной депрессии, столь сокрушительным образом действующих на специально натренированную и, соответствующим образом, закаленную «железную» психику офицеров ПВО всех ядерных держав Земли.

К счастью, этот нежелательный, но неизбежный контакт «золотого НЛО» с земными средствами ПВО во всех случаях длился совсем недолго, и никто ничего не успевал понять, а главное, не делал попыток «давать отмашку» на пуск ракет ПВО с целью уничтожить наглый и высокомерный НЛО, вызывающе обряженный в доспехи из червонного золота.

Но, все же, в «золотом» НЛО виделось что-то бесконечно странное не только во внешних обводах в сочетании с непредставимыми размерами, но и – во «внутреннем содержании». Когда он поочередно появлялся, а затем стремительно исчезал с обзорных экранов той или иной станции ПВО, операторы только недоуменно трясли головами и бессмысленно, как бараны пялились на опустевшие экраны, не в силах понять, что за «космическое наваждение» воздействовало на них в течение нескольких десятков томительных секунд, вызывая страшную ностальгическую тоску по каким-то, давным-давно, канувшим «во тьме веков» никому из современных людей неизвестным грандиозным историческим событиям. Словно бы кто-то с неизвестной целью послал зашифрованный загадочным золотым сиянием сигнал современному человечеству из далекого-далекого прошлого, а, может, не сигнал, а – короткий двусмысленный привет: «Не расслабляйтесь! Я вернулся и скоро мы обязательно встретимся!!!…» а, возможно, что таинственный «золотой» сигнал этот прилетел совсем не из Прошлого, так как, на самом деле, Прошлого, как временной категории, вовсе и не существовало…

Слава Богатуров перед тем, как отключиться в своем пьяном сне, видел «Золотой Шершень» на высоте ста двадцати километров прямо над собой. С борта «Золотого Шершня» увидели и даже разглядели во всех мельчайших чертах лицо засыпающего Славы, и, более того, пьяная рожа российского студента-философа немедленно была увеличена в размерах и тщательно изучалась потом в течение нескольких часов под различными углами и ракурсами. Косвенным следствием этого тщательного изучения явился красивый фантастический сон, всю ночь напролет снившийся Славе…

Славу с высоты ста двадцати километров случайно увидела девушка фантастической неземной красоты. Внешность девушки полностью соответствовала хозяйке Славиных сказочных сонных грез, каковой она на самом деле и являлась. Хотя, если постараться не погрешить против истины, то следует уточнить, что наяву девушка выглядела гораздо эффектнее своей дублерши, способной проникать в сновидения, попадаемых под луч стационарного рейдерского анимаскопа («душещупа»), людей…

На борту «Золотого Шершня» девушка имела высокий статус Принцессы и Невесты Звездного Рыцаря, и была окружена соответствующим почетом, подобающим этим титулам. Те немногие обитатели «рейдера», которым дозволено было непосредственно общаться с золотоволосой красавицей, обращались к ней не иначе, как «Принцесса Эшкиталь», чем постоянно ввергали девушку в бескрайнее море печали и глухого, с трудом, скрываемого ею, раздражения. Внешне она никогда старалась не выдавать собственных сокровенных эмоций, так как считала ниже своего достоинства, быть искренней и открытой перед, окружавшими ее со всех сторон отвратительными тварями, Пайкидами («кавабаками», «истинными ануканами» и пр., и пр.), частенько забывавшими «накидывать» на себя маскировочные корпускулярные оболочки и представавшими «пред очами» Принцессы в своем истинном природном (или антиприродном) облике.

Многие годы ей искусно удавалось вводить своих стражей, в заблуждение относительно истинного отношения, испытываемого ею к Звездному Рыцарю, цинично и коварно пленившему ее когда-то в Подлой Корчме. Вернее – не ее, а – другую девушку, внешне и внутреннее на нее очень похожую. Возможно, что все дело заключалось в достижении Хозяином «Золотого Шершня» критического, в пайкидских представлениях, возраста и соответственной утрате им, в связи с неизбежными возрастными изменениями, ряда определенных качеств и, прежде всего, таких, как: мудрая проницательность, обостренное и безошибочное ощущение приближающейся опасности, способность делать абсолютно верные выводы на основании разрозненных косвенных данных, беспорядочно рассыпанных на необъятном фоне стремительно разбухающей глобальной проблемы. Хозяин «Золотого Шершня», как сильно надеялась наша золотоволосая красавица, состарился, расслабился и «влюбился» в представительницу принципиально чуждой себе гуманоидной расы, наивно полагая, что она не сможет не ответить взаимностью. Но она сильно ошибалась на, так скажем, всех логических уровнях своих рассуждений и предположений относительно таинственного и непонятного Хозяина того мира, внутри которого она очутилась против собственной воли восемь лет назад…

Настоящее имя юной Пайкидской Принцессы и Невесты Звездного Рыцаря звучало не, как Эшкиталь, и, даже, не Яросвитка – ее звали Снежаной. Такое имя своей единственной дочери дали сразу после рождения ее родители – простая советская супружеская чета, а не могущественные и почитаемые древнеславянские Бог и Богиня.

Снежана страшно тосковала по отцу и матери, вызывала их образы каждую ночь во сне и на протяжении многих лет заточения в глубоких недрах «Золотого Шершня» ни на секунду не теряла надежды когда-нибудь увидеть своих родителей вновь «во плоти и крови». Снежана все восемь лет своего существования в качестве Невесты Звездного Рыцаря, безмерно страдала, лишенная возможности общения с людьми, остававшимися безнадежно далеко, на Земле…

…Она увидела густые кроны берез под лунным светом, и сердце ее защемило сладкой ностальгической болью. Серебристая дорожка, пробежавшая по черной поверхности широкой полноводной реки, высокие обрывистые берега, разрытые могильные курганы и тысячи неприкаянных теней, бесцельно скитавшихся вокруг этих самых разрытых могильных курганов. «Скоро их заберут Пайкиды!», – с горькой убежденностью подумала Принцесса о неприкаянных диких душах людей Земли эпохи «бронзового века», заблудившихся в собственном «посмертии».

Затем, предварительно увеличив изображение до максимума, она перевела окуляры «анимаскопа» вновь на купы березового колка и увидела спящего прямо на траве под березой юношу. Снежана долго, с нарастающим приятным удивлением, рассматривала черты Славиного лица, смутно напомнившего ей кого-то очень знакомого и родного – какого-то знакомого, славного многими ратными подвигами, витязя из далеких дохристианских времен…

…«Может быть он, правда, тот самый Витязь, который сможет помочь мне уничтожить этого бешеного Великого Царя Кингу! Он спасет Маму и Папу, и все мы вернемся домой – в нашу старую уютную квартирку, где нам так счастливо жилось втроем до той самой страшной-престрашной Новогодней Ночи…» – с надеждой подумала она, не отрывая зачарованного взгляда от окуляров «анимаскопа».

«Принцесса Эшкиталь» жила в отдельном двухэтажном «тереме», располагавшемся внутри специального жилого сегмента рейдера, называвшегося «Заповедником всех времен и народов». Кто, когда и почему так назвал этот сегмент, Снежана понятия не имела, но надеялась когда-нибудь это обязательно узнать…

Внутри «терема», «срубленного» в древнеславянском национальном архитектурном антураже, по замыслу неведомого дизайнера Снежану должны были постоянно радовать просторные апартаменты, роскошно обставленные в странном полувосточном, полуславянском, видимо, скорее всего – в том самом стиле, который принято называть «звериным скифским». Хотя, если бы сюда каким-то, воистину, «святым чудом» попал бы на несколько минут высококвалифицированный профессионал-востоковед, то он моментально мог бы объяснить Снежане, что она живет в покоях женской половины дворца древнешумерийского царя… В целом, очевидно, печать «звериности» апартаментам Принцессы придавал античеловеческий, чисто «пайкидский» антураж, навязчиво выпирающий наружу изо всех хитросплетений ярких причудливых традиционных древнешумерийских узоров, украшавших настенные и потолочные панно апартаментов. Черные с золотом шторы из тяжелой ткани закрывали проходы, соединявшие собой анфилады комнат и зал. Почти в каждом углу стояли скульптуры, изображавшие непонятных, крайне причудливо выглядевших, существ. Рядом со статуями в огромных вазах красовались букеты невиданных цветов, пугавших Снежану зловещей потусторонней красотой. Снежана обладала завидным мужеством, и стойко переносила все неимоверные тяготы существования среди чуждой и антипатичной ей обстановки. Выжить и не сойти с ума ей помогала вера в конечное освобождение из ужасного плена, который обещал вскоре сделаться гораздо невообразимо ужасней…

…Десять дней назад ее впервые за восемь лет, так сказать, удостоил чести личным визитом сам Звездный Рыцарь (или Великий Царь Кингу, как он себя называл), достигший к этому времени возможности приобретать более или менее приемлемую для человеческого восприятия материальную форму.

«Принцесса Эшкиталь» сидела и завтракала, когда в столовую бесшумно и неожиданно раздвинулись тяжелые черно-золотистые шторы, и Звездный Рыцарь явился в виде мужчины трехметрового роста неопределенного возраста, обладавшего отвратительной внешностью и закутанного от шеи до пят складками нелепого одеяния крайне неприятной темно-багровой расцветки! Но, легко различив в синих глазах золотоволосой красавицы выражение непередаваемого ужаса, Хозяин Золотого Шершня немедленно дематериализовался и исчез, чтобы подготовиться к следующему, более удачному перевоплощению, оставив после себя в воздухе покоев Принцессы облако, дурно пахнувших газов, которое, впрочем, достаточно скоро без остатка рассеялось.

Из соседней комнаты неслышно вышла высокая моложавая стройная девушка, ярко выраженного восточного антропологического типа, одетая в короткую белоснежную тунику, сшитую по типичной древнешумерийской моде. Густые великолепные волосы цвета «воронова крыла» складывались на голове девушки причудливой затейливой прической… Девушку звали Гемпатрия, и, все восемь, проведенных Снежаной на борту «Золотого Шершня» лет, она играла роль служанки при «Принцессе Эшкиталь». Гемпатрия была достаточно привлекательна и, как уже отмечалось выше, выглядела совсем юной, хотя ее настоящий возраст составлял более пяти тысяч лет, Гемпатрия представлялась для Снежаны сплошной красивой и туманной загадкой – в юной шумерийке была сокрыта какая-то непостижимаяТайна…

Земное время не функционировало внутри пространства «Золотого Шершня» и необратимый и неизбежный генетический процесс старения останавливался в организмах тех, кто сюда попадал. Царь Кингу долго выбирал, прежде чем остановить свой выбор на ближайшей помощнице своей Невесте, которая была ей необходима на первых порах после попадания в заколдованные чертоги «Золотого Шершня». Гемпатрия оказалась достаточно миловидна, скромна и умна, и с точки зрения Великого Царя Кингу вполне подходила для роли такой помощницы, и, к тому же, они быстро подружились со Снежаной…

…Гемпатрия, появившаяся сразу после исчезновения жуткого фантома Царя Кингу, первым делом прижала пальчик к губам, сделав «предупреждающие страшные» глаза, и, лишь, затем уже торопливым шепотом объяснила Снежане, что визит Хозяина был не случаен – свадьбы осталось ждать не особенно долго.

Сообщив об этом своей хозяйке, Гемпатрия ушла к себе, оставив Снежану наедине с тяжелыми размышлениями. Снежане опять, как и во все предыдущие визиты Гемпатрии, показалось, что шумерийка хотела сказать гораздо больше, чем только что сказала, обладая какой-то очень важной информацией, которую не могла по каким-то причинам сообщить Снежане. Гемпатрия жила на первом этаже «терема» в маленькой «светелке», ежедневно занимаясь уборкой жилых апартаментов Принцессы, занимавших второй этаж. Раз в неделю, по выходным, Гемпатрия куда-то уходила – в таинственные зеленоватые глубины «Заповедника всех времен и народов», ничего не объясняя Снежане, но всегда возвращалась вечером в воскресенье…

Оставшись в, так необходимом ей сейчас, одиночестве Снежана думала о приближении этой проклятой свадьбы, приуроченной к ближайшему Празднику, когда сотни тысяч живых людей окажутся похищенными с Земли в качестве «пайкидских доноров» через открывшееся Кармическое Окно. Это будет уже четвертая и последняя Праздничная Ночь Пайкидов на беззащитной, вкусной и питательной Земле перед их отправлением в совсем иную Вечность. Может быть, они бы и остались здесь еще на много лет, но как поняла Снежана из регулярно навязываемых ей телепатических бесед-откровений Царя Кингу, за плечами Пайкидов выстроилась целая очередь из других, не менее могущественных, чем сами Пайкиды, ойкумен-хищников, вынырнувших из бесконечно далеких Бездн. Хищников этих, также, как и Пайкидов, неудержимо привлекал аппетитный запах горячей солоноватой человеческой крови, безответственно просочившийся сквозь образовавшуюся трещину в защитной кармической прослойке капсулы Земного Мира. Следующими, как сообщил Царь Кингу, стоят некие Субирайты, но донорский код им передадут Пайкиды лишь после наступления своего собственного полного насыщения. И если это произойдет, земному сообществу останется существовать совсем-совсем недолго. Во всяком случае, именно так, а никак иначе поняла сама Снежана эти объяснения-откровения Царя Кингу. На интуитивном уровне Снежана чувствовала некие логические несостыковки в информации, сообщенной ей Кингу…

Хозяин «Золотого Шершня» не «договаривал» своей будущей жене жизненно важную информацию. Она остро ощущала заведомую опасную фальшь в «откровениях» «будущего законного мужа» и поэтому готовилась заранее к возможным неприятным «сюрпризам», вполне могущим ожидать ее в самом недалеком будущем. Но, вместе с тем, она была почему-то уверена, что Хозяин «Золотого Шершня» нуждается в ней больше, чем она в нем и рано или поздно поведает ей правдивую информацию во всей ее «неприкрытой красе». Что-то ее постоянно смущало в этом самом Хозяине «Золотого Шершня» – в его непростой ментальной сущности…

Принцессе почему-то с некоторых пор упорно стало казаться, что Хозяин «Золотого Шершня» чего-то начал всерьез опасаться и опасения эти главного Пайкида, Великого Царя Кингу, так или иначе, следовало связывать с неотвратимым приближением Ночи «Ч», долженствующей превратиться для многих тысяч, ни о чем таком не подозревавших земляков Снежаны, в огромную бездонную Черную Дыру в ее самом прямом и непосредственном воплощении…

До начала четвертой Праздничной Ночи оставалось чуть менее полугода по земному хроноисчислению, и в то раннее июльское утро, когда Снежана увидела посредством анимаскопа пьяного Славу Богатурова, в ее хорошенькой головке нежданно-негаданно зародился более или менее четкий план возможного спасения – внешний вид Славы, крепко спавшего в дорожной колее мертвецки пьяным сном почему-то сильно вдохновил девушку.

Для осуществления задуманного плана, Снежане необходима была помощь внутри «Золотого Шершня» и помощь такую ей мог оказать лишь один человек – прекрасная шумерийка Гемпатрия, в искренне теплом отношении которой по отношению к себе Снежана давно уже нисколько не сомневалась. Хотя она и ясно представляла, что Гемпатрия далеко не так проста, как кажется, и хранит в себе много древних тайн и загадок того далекого таинственного мира, из которого она и появилась когда-то на борту межпространственного рейдера «Золотой Шершень»…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Андрея Витальевича Шлодгауэра переизбрали на очередной срок (Иван Карпович Тарасов так и не сумевший победить своего неприятнейшего недуга, был с почетом отправлен на пенсию – соответствующая торжественная процедура прошла прямо в банкетном зале той самой психиатрической клиники, в которой бедняга-мэр столь долго, упорно и мучительно боролся за обретение, предательски ускользнувшего от него, разума), но с условием, чтобы он более или менее юридически оправданным способом сменил фамилию на не такой режущий слух городского общественного мнения славянский либо хотя бы псевдославянский вариант. Официально фамилию он сменил примерно в те же календарные сроки, когда Кулибашево переименовали в Рабаул. Андрей Витальевич взял девичью фамилию жены, и фамилия мэра Рабаула стала теперь не Шлодгауэр, а – Одинцов.

И мэр Одинцов жестоко ругался с руководством инициативной группы по переименованию города, вполне аргументированно мотивируя полной идентичностью нового наименования города с названием крупнейшей военно-морской и военно-воздушной базы милитаристской Японии на севере Новой Гвинеи в годы второй мировой войны.

«А вот кто такой маршал авиации Рабаулов, герой вьетнамской (!) войны, якобы родившийся и незаметно выросший в Кулибашево, я, товарищи инициаторы – не знаю!!! По-моему, это – политически вредный, непродуманный и во всех отношениях крайне неэтичный по отношению ко всем коренным жителям нашего Кулибашево, шаг!» – такими словами Андрей Витальевич выразил свое отношение к акции грубого, насильственного, совсем неадекватного переименования родного города.

Только-только, казалось бы, сгладились страшные ощущения, долго не заживавшими рубцами покрывшими чувствительную душу мэра после полетов в ночном небе Кулибашево тех жутких чудовищ – Черных Шалей, вылетевших прямиком из Ада, как вновь над городом начали собираться грозные призраки грядущих бедствий, и первым из них явилось злосчастное переименование городского названия. «Быть этому месту пусту!» – едва не сказал он вслух решительно и зло на том памятном заседании городской администрации, но лишь молча ненавистно посмотрел на «рабаульщиков», ухитрившихся вдохновить своей бредовой идеей некоторых высокопоставленных московских чиновников, против воли которых Андрей Витальевич оказался бессилен.

Кстати сказать, автором идеи переименовать Кулибашево в Рабаул оказался никто иной, как небезызвестный Антон Савичев, мотивировавший необходимость обязательного переименования города глубоко сакрально-мистическими причинами, вернее, одной основной причиной: чтобы никогда не вернулись в родной город Черные Шали, вылетевшие из самой Преисподней. В общем-то, ни для кого из близких знакомых Савичева не являлось секретом, что идею эту Антону подсказала Надежда Врубливлецкая – его постоянная многолетняя помощница и любовница, по совместительству. Если, конечно, как следует вдуматься, то, может быть, этой Врубливлецко-Савичевской идее, несмотря на всю ее эзотерическую подноготную, и было что-то от «здравого зерна» – не зря же, в конце концов, она, почему и была поддержана большинством депутатов Городского Совета народных депутатов. В общем, мнение большинства победило, как ему и полагается, единоличное мнение мэра Одинцова.

Между прочим в связи с переизбранием Андрея Витальевича на очередной срок городским головой, из Москвы пришла поздравительная телеграмма от генерала ФСБ Панцырева, на бланке которой в числе прочего Андрей Витальевич прочитал и такие строки: «… надеюсь, что под Вашим руководством город без труда выстоит перед лицом л ю б о й беды!…». «Типун вам на язык, Сергей Семенович!», – негромко воскликнул после прочтения телеграммы Одинцов-Шлодгауэр и символически три раза сплюнул через левое плечо…

А в то самое чудесное июльское утро, когда студент четвертого курса философского факультета рабаульского университета Вячеслав Богатуров проснулся в состоянии глубокого похмелья среди росистой травы с разбитым тревожным сердцем и больной головой, мэр Рабаула приехал на работу тоже очень рано, поднятый с постели, «ни свет, ни заря» мощной пружиной безошибочного дурного предчувствия.

В здании городской администрации в столь ранний час не было никого, кроме ночных вахтеров и техничек. Дежурный по администрации молча подал Андрею Витальевичу плотный увесистый конверт с московским штемпелем.

– Что это? – недовольно спросил мэр, подозрительно разглядывая конверт.

– Это вам вчера поздно вечером просил передать какой-то военный! – объяснил дежурный.

– Какой военный? – хмуро уточнил мэр.

– Да какой-то командировочный – я точно не знаю! Он мне ясно не представился… – развел руками дежурный.

Одинцов не стал больше допекать усталого, засыпавшего на ходу дежурного, расспросами, а побыстрее прошел к себе в кабинет и нетерпеливо разорвал конверт. Там оказалось несколько аккуратно сложенных пронумерованных листков беловой курсовой бумаги формата «А-4», испечатанных компьютерным шрифтом двенадцатого размера. На заглавном листе жирными черными буквами было набрано: «Совершенно секретно! Только для служебного пользования!» и ниже Андрей Витальевич прочитал: «Как распознать в себе Пайкида?!?!?!».

Оглавление присланного из Москвы документа Андрей Витальевич перечитал два раза подряд, но так и не уловил, наверняка заключавшегося в нем, глубинного завуалированного смысла. Уже позднее, когда явилась на свое рабочее место в просторной приемной секретарша, Одинцов догадался, что таинственный документ прислал ему не кто-нибудь, а генерал-лейтенант ФСБ Панцырев. А еще через десять минут после прихода секретарши догадку мэра подтвердило появление в приемной офицера, передавшему вчера поздно вечером дежурному письмо – капитана ФСБ Валентина Червленного.

Как ни странно, неожиданная встреча с Червленным обрадовала мэра. Чисто по– человечески, капитан Червленный был всегда мэру симпатичен и поэтому он сразу предложил хорошего коньяка «за встречу», отчего всегда скромный и корректный капитан ФСБ Червленый не отказался. Беседовали они в общей сложности часа полтора. Валентин в общих чертах, не акцентируя, однако, специального внимания на вероятных в недалеком будущем реальных опасностях для города и для городских жителей, рассказал о причинах своего прилета сюда, передал, естественно, пламенный привет от Сергея Семеновича и в финале теплой дружеской беседы попросил содействия в, как можно более быстром знакомстве с одним из преподавателей местного университета, доктором филологических наук, Морозовым Александром Сергеевичем.

– Какие проблемы, Валентин – разумеется! – с готовностью пообещал Андрей Витальевич и, немного помявшись, спросил: – Валентин, а вы, в свою очередь, не объясните мне: кто такие или, может быть точнее, что такое – «Пайкиды»?!

– О них вы все прочитаете в присланных вам документах, Андрей Витальевич! – терпеливо объяснил капитан Червленный, – Поверьте, прислав специально и исключительно для вас сверхсекретные данные о Пайкидах, Сергей Семенович оказал вам максимум доверия и теперь вы о Пайкидах знаете ровно столько же, сколько и он.

– Что-ж, спасибо ему большое! – чуть-чуть иронично улыбнулся Одинцов, и, не откладывая обещанного в «долгий ящик», сразу позвонил в ректорат университета.

Ректор оказался на месте и любезно пообещал мэру свое содействие в скорейшей организации встречи офицера ФСБ с доктором филологии Морозовым.

Перед тем, как распрощаться, ничуть не охмелевший Червленный, чуточку помявшись, все-таки спросил у мэра:

– А все-таки, Андрей Витальевич – ничего, на ваш взгляд, странного и опасного, то есть – паранормального, в городе не происходит?!

Если бы не расслабляющее действие настоящего французского коньяка, Андрей Витальевич может быть дипломатично и ничего не ответил бы, но не сумев промолчать, он сказал правду молодому, но проницательному капитану ФСБ:

– Происходит, Валя, происходит!

– Что именно, Андрей Витальевич? – тихо и проникновенно спросил Валя.

Мэр покопался в одном из выдвижных ящиков рабочего стола, вынул оттуда увесистую папку и протянул ее Червленому, сопроводив словами:

– Милицейские протоколы, связанные со всеми паранормальными криминогенными ситуациями в городе, возникавшими или происходившими за последние три с половиной года.

– Вы, это – серьезно?! – в восторге недоверчиво воскликнул Валя.

– Да, Валя – серьезно! И серьезней, по-моему, уже, некуда! – коротко ответил Андрей Витальевич.

– Не ожидал от вас такой щедрости, Андрей Витальевич!

– Я теперь не Шлодгауэр, а – Одинцов, Валя! Поэтому одной из главных черт моего нового национального характера стала щедрость! К тому же, сердце мое, не только, как мэра, но и как уроженца Кулибашево, переименованного этими козлами, Савичевым и «компанией» в Рабаул, щемит за судьбу моего родного города!

– Что-ж, буду иметь это обстоятельство ввиду! – и они крепко пожали друг другу руки на прощанье. Причем, капитан Червленый перед тем, как покинуть кабинет Одинцова, проникновенно произнес:

– Я ведь тоже, Андрей Витальевич коренной житель нашего города, который очень люблю! И, также, как и вы, очень тревожусь за его дальнейшую судьбу! Особенно – на фоне трагедии четырехлетней давности, в которой я, по-прежнему, чувствую себя глубоко виноватым!

После ухода Червленного, Одинцов по селектору вызвал в кабинет секретаршу.

– Ольга Александровна! – официальным вежливым тоном обратился он к ней. – Проследите, пожалуйста, лично за сервировкой обеденного стола для представителей этой самой «корпорации развлечений»!

– Вы имеете ввиду Курта Мегенбурга и его агентство «Шпилен Хаузе», Андрей Витальевич?

– Да – именно их! – желчно подтвердил мэр, и под правым глазом главы городской администрации Ольга Александровна с удивлением и жалостью увидела энергично забивший родничок нервного тика, последнее время некстати проявлявшего свою активность все чаще и чаще. «Тяжелая все-таки у них работа!» – с искренним сочувствием подумала сердобольная секретарь сразу и о Тарасове, и об Одинцове. Еще она сделала совершенно правильный вывод относительно того, что германская фирма «Шпилен Хаузе» по какой-то неизвестной лично ей, Ольге Александровне, причине вызывает в душе Андрея Витальевича ярко выраженные негативные эмоции.

Предварительная встреча состоялась у них позавчера в понедельник. На состоявшейся встрече, благодаря многочисленным красочным буклетам и некоторым кратким, но толковым и исчерпывающим пояснениям господина Мегенбурга, у Андрея Витальевича сложилось общее представление о характере деятельности старинной европейской фирмы, полномочным представителем которой в России являлся господин Мегенбург. Смущало только то неприятное обстоятельство, что господин Мегенбург манерами поведения и внешним видом очень сильно напоминал одного из своих печально знаменитых соотечественников – палачей Маутхаузена и Треблинки, а никак – не преуспевающего цивилизованного западного бизнесмена «новой волны»!

Основной смысл делового предложения, предоставленного вниманию главы городской администрации крупного провинциального центра России Рабаула, по сути своей, представлял грандиозный план взятия всего города на откуп на период новогодних праздников этой самой германской корпорацией развлечений. Минут, примерно, так восемь-десять мэр ничего не мог понять, хотя и смахивавший на профессионального палача в двадцатом поколении Мегенбург неплохо говорил по-русски.

Но затем предмет, по началу не складывавшейся, беседы начал занимать Андрея Витальевича, тем более что, сами собой, без каких-либо навязчивых усилий со стороны Мегенбурга, стали вырисовываться захватывающие финансово-материальные перспективы, как для всего города в целом, так и лично для Андрея Витальевича, в частности.

В заключение беседы мэр Рабаула чувствовал себя почти счастливо и, как раз в те минуты наивысшего душевного подъема, вызванного реально просматривавшейся блестящей финансовой перспективой, он и пригласил немцев официально отобедать в банкетном зале здания городской администрации и заключить (перед обедом, разумеется) по всем юридическим правилам обстоятельный договор о сотрудничестве.

Но, как уже было оговорено выше, полностью счастливым Андрей Витальевич после беседы с немцами себя не чувствовал. Этому мешали, сразу, с самого начала разговора, возникшее ощущение ирреальности происходящего и интуитивная антипатия к главе немецкой делегации, Мегенбургу – двухметровому мужчине лет сорока, обладавшему гипертрофированно длинным лошадиным лицом с близко посаженными друг к другу мутно-тусклыми глазами патологического убийцы и клинического дегенерата. И несколько пугающим выглядело полное несоответствие между столь отталкивающей внешностью и умением чрезвычайно корректно вести тонкую дипломатическую беседу. «Очень умный, очень странный и очень опасный человек!» – мысленно дал мэр по ходу разговора краткую и верную характеристику Карлу Мегенбургу.

В делегации «Шпилен Хаузе», состоявшей из шести человек, была одна женщина по имени Инга Литтбарски – тридцатилетняя красавица-брюнетка, не снимавшая в течение всей встречи темных солнцезащитных очков, отчего с ее бесстрастного, тонко вырезанного природой, лица, ни на секунду не сходило загадочное выражение. Андрею Витальевичу иногда казалось, что она украдкой улыбается ему одними глазами, но из-за темных стекол очков, он не мог быть уверен в этом на все сто процентов. Однако мэр не стал лукавить перед самим собой в том, что девушка, образно выражаясь, «зацепила» давненько уже никем не затрагиваемую струну в его суховатой чиновничьей душе. Мучительное и сладкое предвкушение, какое последний раз ощущал он в далекой студенческой юности, разлилось где-то в области сердца и невольно смягчило колючий настороженный блеск в близоруких темно-карих глазах мэра. И невольную, едва ли не детскую, радость испытал сорокапятилетний мэр города с миллионным населением, когда господин Мегенбург сообщил, что постоянным представителем «Шпилен Хаузе» в Рабауле вплоть до самых новогодних праздников, отвечающим за ход всех подготовительных работ, будет являться не кто-нибудь, а именно госпожа Инга Литтбарски. Она тогда мимолетно улыбнулась ему ничего не значащей дежурной официальной улыбкой, и Андрей Витальевич оказался окончательно покоренным, неожиданно увидев яркий соблазнительный мираж из стройных, в меру мускулистых, длинных обнаженных ног обворожительной госпожи Литтбарски, успешно конкурировать с которыми коротким, тромбофлебитным и целлюлитным ногам его ровесницы-жены Татьяны, ставшей в таковом качестве по нетрезвому недоразумению в шальные студенческие годы, представлялось задачей совершенно непосильной.