Текст книги "Стеклянная любовь. Книга первая"

Стеклянная любовь
Книга первая
Алексей Резник

Корректор Александр Юрьевич Чесалов

Дизайнер обложки Александр Юрьевич Чесалов

Фотограф Rene Bohmer

© Алексей Резник, 2023

© Александр Юрьевич Чесалов, дизайн обложки, 2023

© Rene Bohmer, фотографии, 2023

ISBN 978-5-4498-9351-2 (т. 1)

ISBN 978-5-4498-9352-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

БЛАГОДАРНОСТЬ

Осенью 2019 года я познакомился с человеком из мира Информационных Технологий – очень ярким и талантливым ученым-экспериментатором, чьи успехи в ИТ-бизнесе всегда основывались, исключительно, на его многолетнем опыте работы в предметной области, собственных неординарных идеях, научно-практических разработках и изобретениях.

Его зовут Александр Юрьевич Чесалов.

Я искренне хочу поблагодарить Александра Юрьевича за его неоценимую поддержку и помощь, в очень непростой для всех нас период пандемии COVID-19, благодаря которым был опубликован и издан этот роман, и мои другие произведения.

Александр Юрьевич является членом экспертной группы по вопросам цифровизации деятельности Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации, а также членом Экспертного совета при Комитете Государственной Думы по науке и высшему образованию по вопросам развития информационных технологий в сфере образования и науки.

Он не только крупный ученый, но и великолепный рассказчик, а также автор серии книг по информационным технологиям, таим как: «Моя цифровая реальность», «Цифровая трансформация» и «Цифровая экосистема Института омбудсмена: концепция, технологии, практика», «Как создать центр искусственного интеллекта за 100 дней», «Глоссариум по четвертой промышленной революции: более 1500 основных терминов для создания будущего».

Но самое главное в том, что из наших совместных встреч и бесед родился сюжет фантастического романа «#Цифровой_экономики.NET».

КНИГА ПЕРВАЯ. «ДЕБЮТ: ЛЕТО»

СУМЕРКИ БОГОВ

Последние минуты морозного декабрьского заката. От неба, полыхавшего на западе темно-красным огнем, через бескрайнее заснеженное поле протянулись длинные языки причудливых светотеней. Стена густого леса, многокилометровой полосой росшего вдоль кромки поля, окончательно перекрасилась в угрожающе-черный оттенок. И как раз в этот момент на колокольне каменного сельского храма отчаявшийся подвыпивший звонарь (на самом деле звонарь не был «подвыпившим», а тем более – «отчаявшимся», и прекрасно знал, что и для чего он делал в эти последние минуты своего земного существования) ударил вечерний «благовест».

При первых же звуках колокольного звона, высокий величественный старик положил широкую, горячую и тяжелую ладонь на плечико стоявшей рядом с ним хрупкой золотоволосой девушки, сказав ей необычайно низким басом:

– Все, внучка – нам никто не даст приюта в этой деревне, мы должны немедленно уходить!

– Пешком?! – удивленно спросила внучка, доверчиво глянув на Деда снизу вверх огромными ярко-синими глазами.

– Мы не можем ждать Рагнера до темноты – слишком опасно здесь стоять. Если он остался в живых, то нагонит нас! Скоро наступит Новогодняя Полночь и другого шанса у нас не будет, если мы не сумеем ускользнуть от «Василисков» – они где-то совсем близко!

Дедушка и внучка стояли на сельской кладбищенской горке – очень живописной, господствующей над богатым старинным сибирским селом Провалиха, естественной высотке. Вся горка была освещена лучами заката, полузасыпанные кресты и памятники отбрасывали на твердый сверкающий наст четко очерченные траурные тени и своим, во всех отношениях, безнадежным видом вызывали чувство пронзительно острой печали. Мимолетно глянув на стылое зимнее кладбище, синеглазая златокудрая красавица, едва ли не плача, негромко произнесла:

– Бедные, бедные люди…, – на длинных изогнутых ресницах девушки сверкнули крохотными алмазиками непрошеные слезы.

– Не плачь, внучка! – успокоил ее дедушка, тревожно нахмуривший густые седые брови. – На этом погосте покоятся лишь бренные останки – самих же людей здесь нет и никогда не было! Все эти люди пребывают сейчас в совсем иных неведомых мирах, вывернутых по отношению к этому невидимой изнанкой. Нам тоже, внучка нет на Родной земле больше места – новые власти отменили Новогодние Елки, а нас с тобой объявили «порождениями религиозного мракобесия»! Они убивают не только пулями, но и словами… – в совсем молодых небесно-голубых глазах могучего и статного старика появилось выражение глубокой скорби. – Их жестокие витиеватые формулировки ничто иное, как могущественные заклинания неизвестной мне демонической популяции… Очень древней популяции, чьи корни надо искать в далеких отсюда странах и в бесконечно давних временах… Это – извечное вселенское Зло, один из его ликов, внучка…

Старик резко умолк, так как тускнеющее зарево зимнего заката на пару секунд затмила огненная вспышка, бесшумно поглотившая белокаменную архитектурную «красу и гордость» старинного и богатого села Провалиха – Храм Архистратига Михаила, являвшегося, как известно Главным Истребителем демонов, чертей и бесов всех мастей и модификаций.

Немедленно последовавший после обманчивой тишины страшный грохот, заложил большие чуткие уши деда и маленькие изящные ушки внучки плотными акустическими пробками. Мощная ударная волна, сокрушительным шквалом пролетевшая над полем, заставила вздрогнуть и окутаться снежными нимбами кладбищенские кресты и памятники.

– Что это было?! – неслышно прошептали рубиновые губки внучки.

– Эти бесы, внешне похожие на людей, но одетые в куртки из «чертовой кожи», взорвали Храм Божий вместе с героем-звонарем, который прямым ходом отправился на Небеса и моментально сделался Великомучеником. Судя по силе взрыва, они чересчур переборщили с зарядом и в половине сельских домов наверняка повылетали оконные стекла. Сволочи!… – с чувством добавил он и тяжко-тяжко вздохнул…

Спонтанный горький вздох Деда Мороза эфемерным облачком синеватого тумана улетел куда-то в сторону черного соснового бора, где смешался с тысячами себе подобных вздохов, охов и немых воплей неприкрытого человеческого отчаяния. Но отчаяние не случайно относится к числу Семи Смертных человеческих Грехов в православной конфессии, и, поэтому негоже было малодушно предаваться черному унынию одному из самых могучих и жизнерадостных христианских чудотворцев, и он поспешил добавить с совершенно иным выражением в голосе:

– Но это был не простой звонарь!

– А кто это был, дедушка?!

– Гоэй – херувим-воин из элитной когорты спецназа самого Архистратига Михаила! – Акапист сделал небольшую паузу, вызванную невольным секундным спазмом гортани и докончил начатую фразу, когда к этому представилась возможность: – И он, кажется, открыл нам Врата … – он вновь резко умолк, заметив внезапное изменения в интенсивности и цвете лунного света, заливавшего сельский погост на живописном пригорке, черный сосновый лес и бескрайнее заснеженное поле, разделявшее километровой пустынной прогалиной кладбищенскую горку и село, где дымились свежие развалины Храма.

– Какие Врата, дедушка?! Куда?!…

«… Героя-звонаря, на самом деле, звали никаким ни Гоэеем, а он носил вполне нормальные русские имя и фамилию: Никита Перегудов и последние четыре года верой и правдой служил при Провалихинском Православном Храме Архистратига Михаила в сане протодьякона. Он был глубоко и искренне «воцерквленным» человеком, и никакие происки «Врага рода человеческого», казалось бы, не смогли ему помешать сделаться в самом скором времени полным дьяконом и получить синоидальное назначение на высокий и ответственный пост Настоятеля Храма Архистратига Михаила в Провалихе. Но Враг затаился, максимально мобилизовался, исхитрился-извратился и превзошел самого себя, устроив роковой государственный переворот в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое октября тысяча девятьсот семнадцатого года. Жирная траурная черта в одночасье оказалась подведенной под судьбами миллионов светлых, добрых и хороших, ни в чем не повинных людей, проживавших на огромной территории бывшей Российской Империи, занимавшую, как известно, одну шестую часть суши земной. В это число автоматически угодил и протодьякон Никита Перегудов. К сожалению, в данном повествовании автором не изыскалась возможность подробно описать жизнь и душевное состояние Никиты после «Великого Октября» и приходится ограничиться лишь констатацией его героической гибели поздним вечером тридцать первого декабря тысяча девятьсот восемнадцатого года на колокольне, приговоренного местными большевиками к уничтожению, Храма Архистратига Михаила, Главнокомандующего Армией Света, от самого сотворения Мира противостоящей Армии Тьмы.

Командир отряда «особого назначения», Данила Курдюкин не случайно подгадал дату взрыва Храма к тридцать первому декабря – последнему дню, уходящего в вечность, страшного и кровавого, во многом, рокового и переломного в мировой истории, тысяча девятьсот восемнадцатого года от Рождества Христова.

Садист, алкоголик, кокаинист и морфинист, Данила Курдюкин пунктуально выполнял волю своих истинных Хозяев, не имевших никакого отношения к «партии большевиков». Они, эти неведомые Курдюкину, Хозяева, вообще, не имели никакого отношения к какой-либо политической партии в многострадальной России. Им, этим таинственным и неизвестным никому на Земле Хозяевам, от Курдюкина нужно было только одно – помочь им тайно проникнуть в этот чудесный земной мир. А сделать они это могли лишь в краткий миг, ровно между, секунду назад умершим тысяча девятьсот восемнадцатым, и, еще не родившимся, тысяча девятьсот девятнадцатым годами. И не секундой – раньше, и не секундой – позже! Это были очень, как видим, пунктуальные, и, не только пунктуальные, но и чрезвычайно опасные существа, легко способные сожрать все человечество без остатка и не подавиться при этом… Фигурально выражаясь, они являлись крайне свирепыми астральными акулами, чуявшими запах крови за много миллионов световых лет, вернее – не крови, а – специфических миазмов-флюидов начинавшейся глобальной катастрофы или – большой беды, неудержимо стремящейся к мега-летальному исходу. Такие моральные уроды, наподобие Курдюкина, в огромном количестве поднятые к поверхности жизни мутной кровавой волной Октябрьской Революции и последующей гражданской войны, играли роль безмозглых пешек в их большой глобальной игре на «понижение ставок» – на понижение ставок выжить той или иной, отдельно взятой, разумной обитаемой ойкумены…

…Никите, как единственному священнослужителю, остававшемуся внутри заминированного центнером динамита Храма Божьего, было предложено покинуть храмовое помещение и «отправиться восвояси», но он отказался и забаррикадировался на колокольне, наивно предполагая, что этот отчаянный шаг спасет Храм и остановит Курдюкина, но… «блажен, кто верует!…»…

…Никита, чьи последние минуты жизни никто не наблюдал и, тем более, не фиксировал душевное состояние протодьякона, твердо решил не предавать своего Небесного Покровителя, и сохранял завидное мужество до самой последней секунды, когда в ослепительной огненной вспышке для него должна была бы наступить вечная тьма… Но тьма не наступила – он беспрерывно ударял в колокол, славя Архистратига Михаила и смотрел вдаль – на кладбищенскую горку, не понимая ясно, что его там так сильно привлекает. И в тот ли роковой момент, когда огонек бикфордова шнура достиг ящика, наполненного динамитными шашками у основания фундамента, после чего содрогнулись стены Храма, или на какой-то миг чуть позднее, Никита увидел ослепительный столб прозрачного пламени, бесшумно, но мощно и точно ударившего из темного неба прямо в центр кладбищенской Горки. Мозг обреченного протодьякона работал в форс-мажорном режиме и, спустя секунду, увидев, как золотистый прозрачный таинственный световой столб окутался по всей своей высоте ярко-зеленым облаком характерной конфигурации, Никиту осенило, что он видит перед собой не что-нибудь, а – то самое, легендарное Древо Вечной Жизни, попадая на Ветви которого любой человек автоматически спасается от неминуемой, казалось бы, смерти, предопределенную каждому человеку самим фактом его рождения в земном мире.

– Смерти нет!!! – воскликнул Никита в пламени и грохоте страшного взрыва, но победный торжествующий крик героя-протодьякона никем не оказался услышанным…

…Кроме самого Архистратига Михаила… Но это, уже, точно, начиналась бы совсем другая история, требующая специального отдельного повествования…».

… – Врата спасения, внучка! – ответил Акапист на вопрос, ничего не понимающей, внучки, медленно поворачивая голову к крестам и памятникам сельского кладбища, полузанесенного снегом. Внучка повернула голову в ту же самую сторону вслед за Дедом…

…Командир отряда специального назначения, сформированного из сотрудников уездного ЧК, проводившего карательную акцию в селе, Данил Курдюкин через три минуты после взрыва церкви поднес к глазам трофейный цейсовский бинокль и направил мощные окуляры на кладбищенскую горку. Чекист увидел двух классовых врагов рабочего класса и беднейшего крестьянства: старика и девушку. Их классовую принадлежность к лагерю эксплуататоров идеологически подкованный чекист определил по богатым шубам, вышитым золотыми и серебряными причудливыми узорами, и, в придачу, инкрустированных драгоценными камнями. Шапки на обоих тоже были высокими, боярскими, нестерпимо сверкавшими в лучах заката бриллиантами чистейшей воды – во всяком случае, так показалось и подумалось командиру чекистов. Ослепительно сверкал и набалдашник серебряного посоха, который держал правой рукой статный бородатый старик, чей гордый независимый вид вызвал внезапный приступ бешенства у, психически неуравновешенного Курдюкина. А может, его разъярил вид неконфискованных, свободно разгуливавших на свободе, золота и бриллиантов стоимостью в несколько сотен тысяч рублей. Нечистые руки садиста, насильника, вора и патологического убийцы затряслись в пароксизме «золотой лихорадки» и он не смог больше пользоваться биноклем. Но особая необходимость в бинокле уже отпала.

– Скабиченко! – сдавленным голосом позвал командир своего заместителя – бывшего балтийского матроса, непредсказуемым ветром революции заброшенного в сухопутную западносибирскую глубинку.

– Я!!! – немедленно отозвался бывший матрос.

– Возьми десяток людей и ни секунды не теряя, дуйте вон на то кладбище, и арестуйте там двух буржуев – деда с девкой!

– А откуда они там взялись, Данил?! – злым ненормальным смехом рассмеялся изрядно подвыпивший Скабиченко. – На кладбище-то!

– По-моему, это местный купец с девкой своей и со всем «рыжьем» улизнуть от нас успел в последний момент! «Рыжья» на нем – на миллион, не меньше! Давай быстрей, а то уйдут!…

…Зоркие глаза старика без труда заметили несколько черных фигурок, проворно побежавших от околицы деревни через заснеженное поле по направлению к кладбищу, наверняка, с целью арестовать их с внучкой.

– Грязные алчные твари! – скорее с сожалением, чем с ненавистью произнес старик, и, устремив полный безграничной любви взгляд на красавицу-внучку грустно произнес: -У нас нет больше иного выхода, внученька – мы уходим в Коридор!

– Вслепую?

– Это лучше, чем бесславно и бездарно погибнуть здесь и составить компанию им! – он кивнул в сторону крестов и памятников. – Прощайся! Неизвестно – вернемся ли мы сюда когда-нибудь?!

Старик снял с правой кисти горностаевую рукавицу, отороченную мелкими александритами и некоторыми другими уральскими и цинь-линьскими самоцветами, и накрыл золотой набалдашник посоха широкой мозолистой ладонью…

…У Курдюкина прекратили трястись руки, и он вновь получил возможность воспользоваться биноклем. Ему удалось еще несколько секунд полюбоваться сверканием до сих пор не реквизированного фантастического богатства на шубах «купца-кровососа» и «купчихи-проститутки», а затем ярчайшая вспышка больно ударила по налитым кровьюглазам Курдюкина и на кладбищенскую горку опустилась Египетская Тьма… И, почти, сразу из тьмы, накрывшей сельское кладбище вертикально вверх ударил столп золотистого пламени. Не прошло и трех секунд, как изумленному Курдюкину и всем его головорезам сделалось ясно, что это у них на глазах внезапно «выросло» Дерево колоссальных размеров. Из золотого древесного ствола вытянулись сотни ветвей, и ветви окутала густая пушистая ярко-зеленая хвоя. На вершине Чудо-Дерева засияла призрачным светом пятиконечная нежно-сиреневая звезда, высветившая ночное зимнее небо на много сотен метров вокруг себя. А на Ветвях, равномерно растущих по всей километровой высоте золотого ствола, начали вспыхивать один за другим огромные блестящие разноцветные шары. Одновременно по ярусам ветвей снизу вверх, и сверху вниз зазмеились сербристым, золотистым и ярко-малиновым светом гигантские волнистые серпантины и щедро полились, сверкая переменчивыми бликами, мощные струи фольгового дождя…

– А-а-а-а-а-а-а!!! … – страшный крик, неудержимо рвущийся из, разинутых в суеверном ужасе, ртов нескольких десятков жестоких бездушных карателей слился в единую жуткую какафонию с собачьим лаем всех деревенских собак, бешено рвавшихся с цепей. Но какафония эта вскоре сделалась совершенно неслышной в могучем космическом шорохе и треске. «Шорох» и «треск», к которым вскоре прибавился и «скрип», рождались среди зеленых мохнатых ветвей. Ветви неудержимо вытягивались в длину прямо на глазах у изумленных жителей села Провалиха, все, как один, от мала до велика, выбежавших на улицу и вытаращивших глаза на Чудо-Дерево, загородившее собой пол-неба и разогнавшее в стороны мрак морозной декабрьской ночи на добрые несколько километров вокруг. В ночном воздухе над селом ощутимо запахло еловой хвоей, к которому неожиданно примешались незнакомые сладкие ароматы, вызвавшие у сельских жителей смутные ностальгические ассоциации. В небе над селом разливался запах Нового Года – Праздника, символизирующего вечно обновляющееся время, а вместе с ним – и саму Жизнь, в которой не было места для Смерти. Провалихинцы, сами того не зная, созерцали, распустившееся у них на глазах то самое единственное, воспетое в мифах и легендах многих народов Земли, Древо Вечной Жизни, по каким-то неведомым причинам явившее себя во всей своей невиданной красе и исполинской мощи именно в этой точке географических координат, и точнехонько прямиком – на Новогоднюю Ночь. Видимо, Бог устал прятать свои самые чудесные секреты от людей, а возможно причина крылась в чем-то другом, скажем – в беззаветном самоотверженном поступке Никиты Перегудова…

…Прямо к ногам Деда и Внучки с самой нижней Ветви выдвинулась раскладная золотая лестница.

– Скорее!!! – предупреждающе крикнул человек, стоявший на верхней площадке, управляемой им, золотой раскладной лестницы без перилл, ведущей к спасению. – У вас есть ровно одна минута, а ступени очень скользкие!!!

– Рагнер!!! – в один голос с нотками радостного изумления воскликнули Дед и Внучка. – Ты все-таки успел?!?!?!

– Скорее!!! – еще раз поторопил их, чем-то сильно встревоженный Рагнер Снежный.

– Быстрее, внучка! – правильно поняв истинные причины озабоченности Рагнера, поторопил девушку Акапист, пропуская ее вперед и, легонько подтолкнув под локти, добавил: – Бегом!

А сам он замешкался на нижней ступеньке по весьма уважительной причине – предусмотрительно бросив взгляд вверх, зоркие глаза Акаписта ясно увидели в небесах «Золотой Шершень», на огромной скорости бесшумно приближавшийся к верхушке Чудо-Дерева Жизни из морозной тьмы ночного неба, оставляя за собой инверсионный след, состоявший из мириадов, многоцветно вспыхивавших заиндевевших человеческих душ, так и не нашедших надежного потустороннего прибежища после гибели своих физических оболочек… Это летели «Василиски», неслышно и незаметно сумевшие, все-таки, проскользнуть в человеческий мир из своей неведомой Астральной Бездны…

– Проклятье!!! – не сдержался Дед Мороз и ударил посохом о золотую ступеньку, отчего в ночном воздухе родился протяжный огорчительный звон, возвестивший о том, что в земном мире произошла ужасная катастрофа, масштабы отдаленных последствий которой трудно, пока еще, было себе представить, даже – самому Деду Морозу…

Таинственный миг Межвременья вспыхнул и погас, отозвавшись острой болью в сердце Деда Мороза – тайный лаз из Несуществующего Пространства и Сгнившего Времени раскрылся и тут же захлопнулся, но «Василиски» все же сумели успеть проскользнуть в мир Живых Людей, примостившись на краешке одной из Ветвей Древа Жизни!…

Дед Мороз быстро начал подниматься вверх по золотой лестнице и вскоре стоял рядом с Внучкой и Рагнером Снежным – командиром своей личной Морозной Дружины.

– Враг – на верхних Ветвях Дерева Жизни! – коротко сообщил Дед Мороз. – И это смертельно опасно! Они со временем захотят захватить все Дерево Земной Жизни – Священную Перво-Ель, Душу всего Человечества! И Новый Год скоро сделается самым опасным праздником на Земле, если ничего не попытаться предпринять! Кто-то или Что-то навело их на Цель – эти твари запеленговали биение пульса Земного Дерева Жизни…

…Самый красивый мираж в жизни провалихинцев очаровывал изумленные взоры жителей села очень недолго – по истечении минуты, с небольшим секундным довеском, фантастическое видение гигантской златоствольной Ели, усыпанной сотнями гигантских сверкающих новогодних игрушек, бесследно исчезло-растворилось в привычной однотонной черно-синей морозной мгле зимней ночи. Растаял и полностью выветрился густой хвойный запах, тесно перемешанный с незнакомыми волшебными цветочными ароматами. Новогодняя Сказка закончилась, едва успев начаться. В Провалиху вернулась жестокая реальность в виде дымившихся развалин белокаменного Храма Архистратига Михаила, только что взорванного настоящими «чертями», которым от человеческого достался лишь внешний облик…

Но Сказка, по-прежнему, не закончилась лишь для одного человека и, кроме него самого, об этом никто не узнал. Дело в том, что Курдюкину и его подручным только так показалось, что они взорвали Храм. На самом деле, Храм нельзя взорвать или уничтожить каким-либо иным насильственным способом – все Храмы в мире могут умереть лишь естественной смертью вместе с теми Богами, которым и были они посвящены в момент своего создания…

За мгновенье до испепеляющего и разрушающего взрыва каменной церкви в Провалихе, к колокольне, где священнодействовал протодьякон Никита Перегудов, от самой вершины, выросшего на кладбищенской горке, Чудо-Дерева протянулась световая золотая лента, кончик которой обрывался прямо у ног Никиты. Ударив в колокол последний раз, Никита сделал шаг вперед и ступил на поверхность невидимой для окружающих, но вполне материальной и очень прочной, золотой ленты, являвшейся перекидным спасательным мостиком-катапультой. Мощное пружинное устройство высоко подбросило Никиту в ночной зимний воздух и по огромной дуге, наперегонки с последним эхом бессмертного колокольного звона, зашвырнуло протодьякона на густые Ветви Дерева Жизни, где он и совершил безопасную мягкую посадку – прямо перед входом в точную копию, только что взорванного в Провалихе, белокаменного Храма Архистратига Михаила. Храм материализовался за мгновенье до появления перед его широко раскрытыми вратами, героя-протодьякона… Все еще только начиналось… Навстречу Никите, широко приветственно раскрыв в стороны руки вышел высокий широкоплечий воин, закованный в ослепительно сверкавшую серебряную кольчугу. Ангельски прекрасное лицо воина выражало непреклонную решимость противостоять «всем силам Преисподней». Он крепко приобнял Никиту за плечи и сообщил ему:

– Отныне тебя зовут Гоэй, и ты принят в ряды Небесного Воинства – Бессмертную Когорту Настоящих Мужчин! Я назначаю тебя Хранителем и Стражем этого Храма! Тьма опустилась на наш Мир, но ты должен сохранять мужество и силы до минуты начала решающей битвы, которая еще не наступила, но наступит – о ней возвестит удар колокола, который зазвенит в твоем сердце, Гоэй и ты услышишь его, и сразу поймешь, что надо делать! А теперь – прощай! – и с этими словами Архистратиг Михаил превратился в огромного белого сокола (ослепительно белого сокола) и улетел куда-то во мрак долгой наступающей Ночи… А Храм и его Страж и Хранитель, Никита-Гоэй окутались невидимой, но прочной, маскировочной сферой, превратившись для посторонних вражеских глаз в огромный сверкающий шар, внешне ничем не отличавшийся от обычной стеклянной новогодней игрушки, наполненной неслышным снаружи пульсом биения живого горячего Православного сердца в замерзающем организме Мирового Дерева Жизни…

…Внучка крепко держалась за руку Деда все время, пока вокруг царила кромешная тьма, тоскливо выли злые нездешние вьюги и мелькали россыпями холодных искорок далекие огни в высоких узких окнах причудливо построенных дворцов надменных и жестоких властелинов могучих и богатых государств, где земного человека не ждало ничего, кроме невообразимо ужасных страданий и куда, ни в коем случае, нельзя было попасть им с Дедом… Но она не боялась, твердо веря в почти безграничные возможности своего Дедушки. Даже тогда, когда им пришлось покинуть спасительные Ветви Дерева Жизни…

…Яросвитка (так звали девушку) точно не помнила, сколько они здесь пробыли и о чем разговаривали Дед и Рагнер Снежный. Они говорили быстро и негромко о чем-то чрезвычайно важном – о какой-то нежданной Большой Беде, о Дереве, которое могут срубить, об обнажившейся и открывшейся, сделавшись легко ранимой и беззащитной перед коварными сквозняками Вечности, Душе Дерева… А, затем, в какой-то момент Дерево дрогнуло от основания до самой верхушки. На нем стали раскачиваться и ударяться друг об дружку сотни огромных сверкающих плодов. Дед Мороз и Рагнер немедленно прекратили тревожный разговор между собой и неподвижно замерли, к чему-то прислушиваясь – к тому, что здесь не должно было звучать ни при каких обстоятельствах.

– Ты сохранил семена?! – ясно расслышала Яросвитка вопрос, заданный Дедом Рагнеру.

– Да! – твердо ответил Рагнер. – Они в Заветной Шишке! Шишка – в Дупле! Дупло – на среднем Ярусе!

Дед ничего не ответил Рагнеру, а лишь легонько присвистнул. А Яросвитке почему-то стало немного смешно… Но затем Дерево в очередной раз сильно вздрогнуло и девушке сделалось не до смеха – ей стало плохо и свет померк в ее глазах…

…Она очнулась в сильных руках своего великого Деда, долго с изумлением смотрела на огромную круглую луну в ночном небе, полыхавшую раскаленным голубым светом, на высокие заснеженные ели и глубокие сугробы; освещенные изнутри не особенно уютным красноватым светом квадратные окошки длинного приземистого строения под двускатной тесовой крышей. Из двух труб, торчавших по обоим скатам крыши, валили густые клубы дыма. Цвет дыма этого под воздействием света луны отдавал нездоровой желтизной.

– Чем, интересно, они топят?! – послышался рядом мужской насмешливый голос.

Девушка повернула голову на голос и метрах в трех от себя увидела огромного заиндевевшего тяжеловоза – настоящего великана лошадиного племени, впряженного в длинные широкие розвальни. На розвальнях, занимая едва ли не всю их площадь, полулежал, подмяв под свое огромное тело приличную охапку сена, былинный русский богатырь в изрубленной кольчуге и с разбитым остроконечным шлемом, откровенно криво державшимся на макушке окровавленной кудрявой головы. От богатыря ощутимо несло густым сивушным перегаром, и только что прозвучавший вопрос задал именно он – и не кому-нибудь, а – самому себе. На его широком краснощеком лице блуждала добродушная, но крайне неуверенная улыбка. То есть за нарочито беспечной манерой поведения, раненый или просто контуженый богатырь пытался замаскировать полную растерянность, поселившуюся какое-то время назад в его широкой былинной славянской душе. Видимо, ему пришлось побывать в достаточно замысловатом переплете на какой-то дальней погранзаставе возле кромки Дикого Поля, и он остался в живых благодаря, лишь, своим необычайным силе и сообразительности, многократно воспетым в русском народном эпосе.

– Судя по цвету и запаху дыма – сушеными щуками! – уверенно ответил на заданный по неопределенному адресу вопрос богатыря дед, широко расставивший в стороны усталые ноги и заботливо продолжавший держать на руках постепенно приходившую в себя золотоволосую внучку.

– Дедушка – где мы??? – спросила она, недоуменно разглядывая приветливо улыбавшегося ей раненого богатыря.

– На таможенном постоялом дворе! – невесело произнес дедушка, внимательно разглядывая множество простых открытых саней и причудливых карет, и экипажей, почти целиком заполонивших густо занавоженное, сплошь изрытое лошадиными, бычьими, верблюжьими копытами пространство обширного двора. – И судя по всему, нам с тобой, внучка, навряд ли будут сильно рады хозяева!

Кстати, двери низкого приземистого строения, отапливавшегося, по словам Деда, сушеными щуками, без конца открывались и закрывались, оттуда выходили, а туда, соответственно, входили, громко и зло хлопая дверями какие-то «разномастные» люди. Во всем дворе чувствовалось нездоровое лихорадочное оживление.

– Великий Перун!!! Кого я лицезрею – Дед Мороз, Снегурочка!!! – раздался за спинами Деда и Внучки страшно обрадованный простуженный голос. – Какими злыми судьбами занесло Вас сюда, в это гиблое мерзкое место?!

Дед Мороз, по-прежнему, не выпуская Снегурочку из рук, резко повернул голову через плечо и воскликнул, скорее – озадаченно, чем радостно:

– Мать моя Снежная Баба – Даждьбог?!?!?! Тебя-то вот сюда, какой грозой занесло?!?!?! Говорили же, что тебя давно на «дождевую сеянку» пустили!!!

– Как видишь – не пустили! – намного уже тише произнес Даждьбог, изобразив на худом, небрежно выбритом, помятом, испитом, несвежем, в общем, лице, выражение крайней обескураженности. – Я скрывался все эти века в Потаенных Дубравах, до куда не достал беспощадный топор христианина! Нас много здесь из нашего, когда-то светлого и радостного, Сонма, оказавшихся в этой Подлой Корчме на Границе! – горестный вздох вырвался из груди Даждьбога, а в больших светлых глазах погасли веселые искорки, замелькавшие там несколько минут назад при виде Деда Мороза и его неразлучной спутницы Снегурочки.

Суровые черты Деда Мороза смягчились, и он осторожно поставил внучку на ноги рядом с собой, немедленно взяв в правую руку посох, а левой бережно приобняв за хрупкое плечико Снегурочку, спросил у нее:

– Ты можешь самостоятельно стоять, золотце мое?

– Да, дедушка – я уже хорошо себя чувствую.

– Ну и прекрасно! – с нотками глубокого удовлетворения в голосе произнес Дед и со следующим вопросом обратился к Даждьбогу: