Текст книги "Стеклянная любовь. Книга первая"

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Вале крупно повезло, когда он в очередной раз, свободно болтаясь под куполом парашюта, опускавшегося в неизвестность, лишился сознания и не видел атаковавшего его из ближайшего розового облака голодного пучеглазого бенталя (летающего тарантула, в весе достигающего до пятисот килограмм) – наиболее опасного, но, к счастью, не особенно распространенного местного воздушного хищника. Ну и вдвойне Вале повезло в том плане, что совершивший попытку нападения на него тарантул-«облачник» (так их еще называли) оказался очень старым и, к тому же, изрядно ослабленным длительной вынужденной голодовкой, насекомым. Главный двигательный сустав правого махового крыла бенталя не выдержал неожиданной, давно не испытываемой нагрузки, и сам собою переломился у основания, заставив содрогнуться несчастное насекомое всем туловищем от вспышки невероятной боли в месте травмы. А затем, согласно законам физики и физиологии данного вида, бенталь перевернулся вверх волосатым брюхом, и штопорообразно закувыркался вниз – прочь с небес, навсегда распрощавшись с возможностью вновь когда-либо устроить гнездо в одном из уютных, никогда не таявших, розовых или зеленых сладких облаков.

Высота, на которой катапультировался с борта «байферга» Валя, была огромной и, когда он вновь открыл глаза, то увидел, что полет в неизвестность на парашюте все еще продолжается, но теперь многообразие ярких необычных красок нового мира заметно потускнело в темных сумерках позднего вечера. Лишь на западе, точно также, как и на Земле накануне наступления ночи, полыхало грандиозное по своим размерам темно-алое зарево заката. Кое-чем оно, правда, отличалось от земного заката – слабо заметными для глаза цветовыми нюансами, сильнодействующими, однако, на душевное состояние человека. Пастели местного закатного полотна, словно набухли острой пронзительной печалью, как вымя три дня не доеной коровы – молоком, и Валя, увлекаемый слабым восточным ветерком навстречу этому световому морю никем не измеренной печали, практически перестал ощущать в себе хотя бы малейшую толику индивидуальности, обреченно приготовившись влиться крохотной безликой каплей в неслышно плескавшийся прямо перед ним астральный оранжево-алый океан вечной скорби человечества о своем смертном уделе. Валя твердо решил, что все-таки его угораздило попасть на банальный «тот свет» и он не выполнит взятых на себя обязательств перед Сергеем Семеновичем, так как, просто-напросто, халатно позволил убить себя и существует сейчас исключительно в виде бесплотной и бесполезной для «Стикса-2» души, отправившейся в, управляемое кармическими законами, путешествие.

С другой стороны, выяснилось, что умереть, действительно, не означало превратиться в полное «ничто», и даже, напротив – тут присутствовали определенные, естественно – неземные, пикантность и своеобразный потусторонний колорит. В общем, Валя через очередные несколько минут нескончаемого полета, пришел к выводу, что все-таки он жив в прежних плоти и крови, и продолжает выполнять боевое задание во благо Российской Федерации в труднейшей инфернальной обстановке. Перемене в настроении капитана ФСБ Червленного, возможно, способствовало то обстоятельство, что зарево заката заметно потемнело и прекратило так выпукло выпячивать наружу свою болезненную потустороннюю сущность. У Вали, как говорится, «от сердца отлегло», он почти успокоился, тем более что посреди полотна заката, в толще умирающего света неизвестного светила обозначилась громада некоего конусообразного объекта, смутно напомнившего не то горный пик, не то верхушку исполинского дерева. Валя попытался максимально сконцентрироваться и это ему удалось: он начал более или менее ясно соображать и вспомнил, наконец, о назначении верного «стечкина», висевшего в кожаной кобуре на левом боку. На поясном ремне под курткой спортивного костюма он нашарил четыре запасные обоймы к нему и окончательно успокоился. А успокоившись, Валя начал мыслить вполне аналитически и через несколько минут, несмотря на сгущавшиеся сумерки, правильно идентифицировал неясную громаду стремительно увеличивавшегося в размерах конусообразного объекта с вершиной исполинского дерева и, скорее всего – дерева хвойной породы. Лучи угасающего заката зажигали, среди, невообразимо, гигантских ветвей, сотни, а может быть даже, и тысячи ослепительно сверкающих изумрудами, корундами, сапфирами, рубинами и топазами, точек и бликов. Величественное и феерическое световое действо разворачивалось прямо по курсу Валиного парашюта, и Валя зачарованно наблюдал за его дальнейшим разгоранием, лихорадочно строя различные догадки и предположения относительно природы происхождения загоравшихся среди наступающей ночи таинственных разноцветных огней.

Как-то незаметно сделалось прохладнее. Валя зябко поежился в своем тренировочном костюме и впервые за все время, начавшегося несколько часов назад, инфернального путешествия, почувствовал вполне реальное, земное, беспокойство. Справа и слева, снизу и сверху стал слышен одинаковый свистящий шум, какой обычно издают летящие по воздуху артиллерийские и реактивные снаряды. Повсюду в указанных направлениях через бархатную фиолетовую полумглу протянулись лилово светившиеся инверсионные следы неизвестных летающих объектов, легко обгонявших неторопливый парашют капитана Червленного. Валя вытащил, на всякий случай, из кобуры верного «стечкина» и передернув затвор, вложил обратно. Затем Валю вместе с креслом-катапультой и парашютом неожиданно сильно качнуло и обдало волной горячего воздуха – совсем рядом, метрах в пяти, просвистел окутанный лиловым свечением один из таких объектов. Валя матерно выругался вслед улетевшему болиду, не зная, что случайно оказался в полосе профилактического ракетного вечернего обстрела дежурным крейсером Пайкидов мятежных районов, до конца непокоренной, Сказочной Руси, к одному из пограничных районов которой он и приближался с помощью аварийного парашюта-крыла.

Ракетный залп, едва не оборвавший только-только начавшееся астральное путешествие Вали, оказался последним в обязательной вечерней акции, регулярно осуществляемой патрулями пайкидских пограничных крейсеров, и в течение оставшегося отрезка пути нашего парашютиста ничто больше не тревожило, кроме, разумеется, вполне естественного беспокойства первооткрывателя, готовившегося попасть в открываемый им мир.

Единственное, что совершенно определенно нравилось Вале в создавшейся непростой ситуации, так это – запах. Чем ближе он подлетал к исполинскому дереву, тем сильнее разливался в фиолетовом воздухе густой запах свежей хвои. К основному хвойному обонятельному ингредиенту чужого вечернего неба, как будто ненавязчиво, но стойко примешивались слабые запахи неизвестных цветов и «диковинных заморских фруктов». Валя невольно улыбнулся грустной ностальгической улыбкой, так как в памяти его совершенно непроизвольно родилась непреходяще добрая ассоциация с самым любимым и светлым праздником в году – Новым Годом.

Темно-фиолетовая ночь полностью вступила в свои права, когда, не зацепившись парашютными стропами ни за одну из многочисленных древесных крон, освещаемый сиянием незнакомых созвездий и двух огромных ярко-голубых шаров-спутников, Валя мягко опустился на укромную лесную лужайку, сплошь покрытую упругим пушистым мхом.

Освободившись от накрывшего его шелка парашютного купола, он неподвижно замер, окруженный мягким панбархатом фантастической фиолетовой темноты, в которой слабо угадывались контуры древесных стволов и мелких кустов подлеска. Где-то высоко, почти прямо над головой возилась на ветке какая-то невидимая лесная тварь, да вдалеке пару раз неприятно протяжно курлыкнула неизвестная ночная птица. Вот и все – никаких других звуков не услышал Валя в обступившей его, со всех сторон, фиолетовой, настоящей сказочной, ночи.

Чувствуя страшную слабость после всех перелетов через «сорок сороков чужих параллелей» и прочих «зубодробительных» пертурбаций, капитан ФСБ Червленный принял оптимальное решение – не забивать сейчас себе ничем голову, лечь на упругий моховый ковер, завернуться в плотный шелк парашютного купола и крепко, и сладко проспать до самого рассвета, который, как он верил, обязательно должен был для него наступить…

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

На рассвете первого августа Карл Мегенбург и несколько, чем-то, внешне похожих на него мужиков-немцев, неподвижно стояли перед деревянным мостиком, перекинутом через узкую речку, на противоположном берегу которой начиналась территория Цыганского Заповедника. Они молча смотрели, как медленно тает густой серо-белый туман, загородивший деревья и пустые дома Заповедника непроницаемой для заинтересованных взглядов стеной. За спинами немцев вдоль узкой грунтовой дороги, с обоих сторон густо обсаженной кленами, терпеливо ждала команды двигаться вперед колонна одинаковых пятитонных грузовиков-«мерседесов», тяжело нагруженных под самую завязку комплектующими частями многочисленных механических аттракционов, которые должны были быть готовы к эксплуатации уже с середины декабря. За лобовыми стеклами кабин грузовиков виднелись одинаково непроницаемые, похожие друг на друга узостью и удлиненностью бледных лиц, водители. Некоторые из них флегматично что-то пережевывали, мерно двигая мощными челюстями и равнодушно глядя на земной мир тусклыми глазами, почти утонувшими в гипертрофированно глубоких глазницах.

Мегенбург оглянулся на грузовики – едва заметная удовлетворенная улыбка тронула его тонкие бескровные губы. Затем он вытащил из кармана плаща сотовый телефон и набрал нужную комбинацию цифр. Вызываемый абонент ответил почти сразу, несмотря на то, что находился в данный момент за триста сорок тысяч километров от Мегенбурга. Говорил преимущественно Мегенбург, отчитываясь перед, находившимся в районе Моря Жажды, абонентом о проделанной работе. Когда Мегенбург закончил отчет, в ответ послышалось короткое рычание, почти сразу перешедшее в громкое змеиное шипение.

В невыразительных глазах Мегенбурга мелькнуло выражение, несколько отличное от, обычно, царившего в них глубокого презрительного равнодушия, и после того, как утихло раздраженное шипенье в трубке, он заговорил – сбивчиво, торопливо и заискивающе, полностью, тем самым, изменив своей обычной манере поведения, которой он неизменно придерживался, находясь в человеческой среде. Но на этот раз он общался не с человеком, а с существом себе подобным, тем более стоящим на много ступеней выше в их общей социальной иерархической лестнице. И смысл только что состоявшегося короткого разговора заключался в том, что резидент-охотник Мегенбург пообещал Хозяину «Золотого Шершня» сто пятьдесят тысяч доноров, а Хозяин в ультимативной, не допускающей возражений, форме потребовал увеличить это число до восьмисот тысяч и ни единым донором меньше. Капитан «Золотого Шершня» отключился, не дослушав оправданий резидента, а разнервничавшийся резидент приказал начать движение колонне грузовиков, не дожидаясь, пока над Заповедником рассеется коферментная форма смеси азота, кислорода и углекислого газа, имевшая внешний вид обычного земного рассветного тумана и призванная к назначенному сроку полностью вытеснить над всей территорией так называемой «большой биры» обычную атмосферу с привычными для землян пространственными и временными характеристиками.

Мегенбург, чье настоящее имя звучало совсем иначе, вместе со свитой отошел на пару метров от края грунтовой дороги, наблюдая, как через старый деревянный мостик осторожно начали переезжать на ту сторону большегрузные «мерседесы». И та сторона, действительно, активно начала превращаться в «истинную ту сторону». Но в связи с кардинальной корректировкой планов поставки доноров, резидент-охотник включил на полную мощность все резервные аналитические отделы, как собственного головного, так и соответствующих секторов матричного мозга, функционирующего в авральном режиме где-то на лунной орбите в районе постепенной концентрации десантных «пайкидских крейсеров-призраков», являвшихся ничем иным, как эскортом прикрытия и сопровождения астрального рейдера-синтезатора «Золотой Шершень». Мегенбург прекрасно знал, что ждет его в случае невыполнения заданного плана и поэтому страшная опасность, нависшая над Рабаулом и его жителями ранним утром первого августа, возросла в несколько раз, но об этом из жителей Рабаула никто, естественно, даже и не догадывался…

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Великий Царь Кингу или, он же – «Звездный Рыцарь» никак не мог определиться с размерами и конфигурациями собственного предсвадебного материального облика и даже сейчас, в восьмой по счету раз своего личного посещения Принцессы – такого же неожиданного, как и все предыдущие, он в восьмой раз напугал ее до полусмерти. Но Принцесса, как обычно, не подала виду, что напугалась и постаралась извлечь максимум пользы из очередного непосредственного контакта с Хозяином «Золотого Шершня». Она даже научилась улыбаться ему с подкупающей непосредственностью и, выглядевшим искренне, обаянием, что приносило определенные положительные плоды.

Кингу явился через несколько минут после окончания завтрака Принцессы, в облике гигантского трехметрового негра с единственным глазом во лбу. Гипертрофированные мускулы, буграми выпиравшие сквозь тонкую ткань белоснежной туники, шевелились сами собой, словно голодные змеи перед решительным броском на добычу. Круглый, налитый кровью, выпученный глаз беспокойно пульсировал вертикальным кошачьим зрачком, полные красные губы беспрестанно дергались, то приоткрываясь, то плотно смыкаясь, вследствие чего создавалось впечатление, что стоявший перед «Принцессой Эшкиталь» чернокожий великан буквально умирал от смущения, изо всех сил желая сказать что-нибудь забавное и остроумное, расположив тем самым к себе очаровательную собеседницу, но у него ничего не получалось, отчего он сильно нервничал и, как уже было отмечено, постоянно впадал в крайнюю степень болезненного смущения.

Однако на телепатическом уровне беседа не прекращалась ни на секунду. Так, в частности, Великий Царь Кингу поведал Принцессе о том, что на Земле уже в полном составе высадилась передовая десантная бригада и приступила к установке Большой Биры – стационарного аннигилятора местных пространства и времени, без которой невозможно будет подготовить донорскую станцию, способную пропустить несколько сот тысяч доноров за максимально сжатые сроки. Также сейчас проводятся интенсивные разведывательные работы по выявлению возможностей расширения естественных границ возникшего Кармического Окна.

– А каким образом могло возникнуть такое Окно?! – не мог не вырваться у девушки недоуменный вопрос.

– Любой разумный гуманоидный вид, начинающий по тем либо иным причинам приносить основополагающие общественные принципы гуманности в жертву корыстной беспринципности, является потенциальным самоубийцей, и на поверхности маскировочной сферы его мира первоначально возникают микроскопические кармические трещины – как самые ранние и практически незаметные симптомы грядущего смертельного недуга. Причины проявления подобных трещин необычайно многообразны, но, в конечном итоге, они возникают в результате изначального несовершенства главенствующего биологического гуманоидного вида данного мира. Безусловно, что большой минус складывается из великого множества маленьких. И когда на весах судьбы минусы в общей совокупности начинают перевешивать плюсы, происходит «морально-волевая и нравственная разгерметезация» данного главенствующего биологического гуманоидного вида и по Большому Космосу разносится запах добычи! – на этом пункте своих рассуждений негру удалось широко улыбнуться удивительно плотоядной улыбкой и хитро подмигнуть Принцессе единственным глазом.

Затем он еще долго рассказывал «юной древнеславянской фее», которую Царю Кингу так сильно хотелось видеть в обычной бывшей советской студентке по имени Снежана, о бесконечно долгой, интересной и счастливой жизни, ожидающей их с ним впереди на борту «Золотого Шершня» – самого совершенного и удачливого из миров во всей Вселенной. Как бы между прочим мимоходом упомянул Великий Царь Кингу и о том, что так называемая повстанческая армия ЛАБП к началу Праздничной Ночи прекратит свое существование и нелепое образование под названием «Сказочная Русь» окажется полностью растворенной среди владений Горних Королей – отпочковавшихся от «Золотого Шершня» младших Пайкидов.

От хвастливых рассуждений Великого Царя Кингу, а, особенно, от обрисованных им перспектив, на несчастную девушку повеяло неприятным холодом безграничной духовной пустоты и вечности, выглядевшей беспросветной нескончаемой тьмой. Другими словами, впереди «Принцессу Эшкиталь» ждала вечная смерть, внешне напоминающая яркую и крикливую пародию на жизнь. И в этом пункте своих рассуждений Снежана ничуть не ошибалась, ибо, только что покинувший ее покои «трехметровый одноглазый негр» не имел, на самом деле, ни малейшего отношения ни к неграм, ни к «одноглазию» и, даже, «трехметровая высота» его роста являлась иллюзорной фикцией стандартных человеческих форм измерения длины, вне которых человечество не существовало. Именно, поэтому-то, Снежана Вальберг не ошибалась относительно присутствия где-то совсем рядом с нею «б е з д н ы б е з д н» – самого «небытия», каким-то непостижимым образом, сумевшим принять визуально воспринимаемую человеческими органами чувств «псевдоматериальную» субстанцию, и, именно, поэтому она всегда испытывала «липкий и черный» трудно представимый ужас, когда Хозяин «Золотого Шершня» «представал» перед ее непосредственным взором в «чьем-либо образе и подобии». «Царь Кингу» был, пожалуй, гораздо хуже самой Смерти, которая являлась рано или поздно к каждому земному человеку по естественным и объяснимым причинам. А здесь, в бездонных и безбрежных недрах «Золотого Шершня», похоже, не нашлось места для такой понятной и, по большому счету, «нестрашной» категории, как «человеческая смерть» по той причине, что все тут переполняло пугающее своей алогичностью Бессмертие.

Но для чего-то Снежану пока еще оставляли такой, какой она и родилась когда-то со всем, данным ей при рождении набором человеческих представлений о себе самой, о «черном» и «белом», о «жизни» и «смерти! И, даже, дали возможность подружиться с необычной очаровательной брюнеткой, родившейся более пяти тысяч лет назад по земному летоисчислению в Древнем Шумере. И, не только дали подружиться, но и ничуть не препятствовали укреплению и развитию этой странной дружбы. Иногда, правда, очень редко Снежану посещала неожиданная смелая мысль о существовании на борту астрального «Корабля Зла» некоего могучего Доброго Духа, предпочитающего до поры до времени не афишировать себя, и, каким-то образом, умудряющегося незримо и неслышно постоянно присутствовать бок о бок с Духом Зла, каким и являлся Великий Царь Кингу…

Снежана не знала о том, что еще четыре земных года назад в анимогенетических лабораториях «Золотого Шершня» было создано несколько сот ее точных внешних копий, внутренне, правда, не имеющих с оригиналом ничего общего, так как создавались они исключительно для одной цели – заманивать доноров-людей в ловушки-«биры», откуда не было возврата этим несчастным обратно в родной понятный мир. Снежана очень многого не знала об устройстве, происхождении и основном предназначении «Золотого Шершня», но, зато, с некоторых пор в ней зародилась Надежда на то, что когда-нибудь ей удастся «проснуться», оставив «кошмарный сон противоестественного мира «Золотого Шершня» за гранью нормальной человеческой реальности – в Царстве Кошмарных снов, где ему и было самое место.

Как известно, каждое, любое агрессивное злобное действие автоматически вызывает активное противодействие – в этом всегда, изначально и заключалась мудрая диалектика бытия на Ветвях Мирового Дерева Земной Жизни.

Определенное количество Злых Духов порождало в необходимой пропорции оптимальное число Духов Добрых. С той, конечно, оговоркой, что многие понятия в нашем необычайно сложном и противоречивом мире носят весьма относительный характер, и, в частности, «Великий Царь Кингу» не считал себя «бесплотным Духом» и искренне никому не желал Зла, намереваясь лишь «вернуть себе свое, когда-то у него незаконно отнятое», и – не более того!..