Текст книги "Стеклянная любовь. Книга первая"

Егор, как оказалось, тоже в этот момент переживал не самые лучшие свои времена и чрезвычайно оказался рад нежданному звонку Кудельникова, сообщившему Егору о своем намерении через три часа заявиться к нему в гости вместе с Сыскоевым и Очкаевым!..

Но это уже несколько другая история, и, поэтому поспешим вернуться к основной сюжетной канве нашего поучительного и, в высшей степени, правдивого повествования «о том, чего никогда не было, но, вполне, могло бы быть»!..

…Помимо этой, во всех отношениях, центральной сделки, администрация Рабаула и представители «Шпилен Хаузе» заключили ряд других, в финансовом выражении, не таких грандиозных контрактов, касающихся сферы торговли, а также предполагающих открытие нескольких точек общественного питания, имеющих ярко выраженный немецкий кулинарный акцент.

В потоке документов, шелестевших в день подписания перед глазами мэра нескончаемым бумажным потоком, Андрею Витальевичу особенно запомнился своеобразным содержанием один из них, в котором говорилось о «пяти миллионах единиц елочных украшений эксклюзивного характера», которые начнут поступать в торговую сеть города с начала декабря-месяца этого года прямиком из Германии с конвейера фабрики-изготовителя. Он и самому себе не мог толком дать отчет – почему его так сильно «зацепили» эти елочные игрушки?! Может опять всему виной оказалось резкое несоответствие между таким красивым, хрупким, звонким и трогательным предметом, какими являлись новогодние елочные игрушки и страшными пустыми глазами хозяина производившей их фабрики – двухметрового тонкогубого и неестественно бледного, ни при каких обстоятельствах не розовеющего, Карла Мегенбурга.

Обед, кстати, запланированный в банкетном зале мэрии, состоялся непосредственно вслед за подписанием заключительного документа договора. Присутствовало, включая журналистов и операторов с краевого телевидения, человек шестьдесят. Еще, по меньшей мере, столько же хотело попасть за обеденный стол с итоговой пресс-конференции, роль запрограмированных автоответчиков на которой играли мэр Одинцов и германский предприниматель господин Мегенбург, но не попали туда в силу недостаточности собственного общественно-политического и финансового статуса.

Было, как водится, на подобных мероприятиях, много водки, красной и черной икры, изобилие разнообразных мясных и рыбных закусок. По инициативе немецкой стороны, среди атрибутов русской национальной кухни на празднично накрытом столе радовало глаз множество запотевших от холода бутылок с несколькими сортами баварского пива и четыре больших фарфоровых блюда, наполненных аппетитно выглядевшими сардельками и сосисками, курившимися горячим прозрачным паром. Как разъяснил Мегенбург, пиво и сосиски в порядке дегустации оказались любезно предоставлены немецким кафе «Баварские ароматы», открывшемуся, согласно подписанным документам, в восемь утра дня презентации в самом центре города на перекрестке проспекта Улыбок и улицы Ястребова (местного уроженца – героя-комсомольца эпохи гражданской войны). Мегенбург, между прочим, очень много пил и крайне мало ел, но практически не пьянел и, как уже упоминалось в нашем повествовании, выпитая водка нисколько не отражалась на окрасе его, вечно бледного, бесстрастного невозмутимого лица. Андрей Витальевич постарался побыстрее, побольше и понезаметней от вездесущего ока областных СМИ выпить холодной качественной водки, чтобы перестать нервничать от одного лишь внешнего вида, сидевшего напротив Мегенбурга, и выглядеть уверенным в себе, радушным хозяином, только что заключившим самую выгодную для Рабаула экономическую сделку за всю трехсотлетнюю историю существования города.

Среди присутствовавших на торжественном официальном обеде в банкетном зале мэрии. не оказалось фанатичных поборников трезвого образа жизни и довольно скоро обширное помещение банкетного зала наполнилось гулом нетрезвых голосов, треньканьем и звоном посуды – то есть звуками, характерными скорее для большого ресторана накануне закрытия, чем для здания городской администрации в разгар рабочего дня.

Как-то незаметно получилось, что в некий приятный и неожиданный момент сильно опьяневший (внутренне, но не внешне) Андрей Витальевич случайно повернул голову вправо и увидел совсем рядом улыбавшееся привлекательное лицо Инги Литтбарски, выглядевшей сегодня особенно эффектно. Возможно, что эффект достигался широкой белозубой улыбкой, а, быть может, тем восхитительным обстоятельством, что на обед Инга явилась без своих извечных затемненных очков и Одинцов мог по достоинству оценить редко встречающийся ярко-изумрудный цвет ее глаз и их совершенную миндалевидную форму, сочетавшуюся с большими размерами.

– Вы сегодня просто восхитительны и великолепны, госпожа Литтбарски! – не мог не сказать ей в порыве восторженной искренности мэр Рабаула, откровенно любуясь очаровательной немкой и не замечая сфокусированного на себе холодного изучающего взгляда Мегенбурга, медленно цедившего сквозь сжатые зубы ледяное баварское пиво.

А у Инги к тому же еще и оказался красивый бархатный голос, которым она ответила на комплимент Андрея Витальевича почти без акцента по-русски:

– Спасибо!

– А вы хорошо говорите на моем родном языке, госпожа Литтбарски!

– Корпорация готовила своих сотрудников, перед выходом на российский рынок, с особой тщательностью. Ваш язык я изучала два года и сдала экзамен на «отлично» и в результате вот сижу и достаточно непринужденно поддерживаю с вами разговор, уважаемый Андрей Витальевич!

– Вы первый раз в России?! – заинтересованно спросил Андрей Витальевич.

– О, да! – не переставая улыбаться, ответила госпожа Литтбарски. – Пошла третья неделя, как я нахожусь в вашей стране.

– И – какие впечатления?!

– Великолепные, Андрей Вальтерович! У вас очень и очень красивая страна!

– Вы выпьете со мной, Инга?! – с неожиданно прорезавшейся фамильярностью предложил немке опьяневший мэр.

– Почему бы и нет?! – с чисто русской непосредственностью и подкупающей простотой истинно интеллигентного человека ответила Литтбарски, а улыбка ее при этих словах стала выглядеть очаровательнее прежнего.

Они выпили по стопке водки, причем Инга опрокинула свою порцию с такой легкостью и изяществом, как будто это занятие являлось для нее самым привычным в жизни, и дальше их беседа плавно заскользила по наклонной плоскости вниз и прочь, подальше от общепринятых условностей, именуемых правилами приличия, куда-то в далекое прошлое человечества, в эпоху, плотно укутанную туманами чувственных удовольствий, когда поступками и действиями людей управляли исключительно первосигнальные инстинкты.

И не сумел уловить четко и не смог восстановить хронологически на следующий день Андрей Витальевич – каким образом они очутились с Ингой Литтбарски один на один в его рабочем кабинете. И не просто так очутились – не для продолжения деловых переговоров, как горячо и вдохновенно пытался объяснить он в помещении приемной раздраженной секретарше Ольге Александровне, подозрительно и враждебно разглядывавшей роскошные загорелые ноги заграничной гостьи и не верившей ни одному слову мэра. Нет – Инга сидела у него на коленях, обвив худую жилистую шею мэра руками, а он украдкой, словно школьник, боявшийся за допущенную непозволительную вольность больно получить по лбу, осторожно гладил маленькой сухой ладошкой ее обнаженное упругое бедро, что-то бессвязное шептал ей в надушенное французскими духами маленькое ушко, слушал ее ответный раззадоривающий смех, одновременно ощущая поднимавшуюся из глубины души волну тревожного беспокойства. Само собой возникало перед глазами строгое лицо жены Татьяны, в чьих синих глазах полыхал огонь праведного возмущения. Но он вспыхивал предупреждающими маячками тревоги не более чем на секунду, без следа угасая в бездонных глазных омутах Инги, мерцавших таинственным изумрудным сиянием. Причина возникновения тревоги заключалась не в Татьяне, конечно, тем более что, как женщина, она перестала возбуждать его лет двенадцать назад, примерно тогда же превратившись не более чем в символическую хранительницу домашнего очага и в качестве матери дочерей Андрея Витальевича, и прекрасной хозяйки, достойной всяческого уважения с его стороны. Однако невольные мысли о надоевшей жене вызвали на лице мэра кислую улыбку и заметив ее, Инга заботливо спросила:

– Что-нибудь не так, Андрей Витальевич?

– Да нет, нет – все так, прелесть моя! – поспешил успокоить только что обретенную любовницу мэр.

И затем они долго и жадно целовались, отчего Андрей Витальевич чувствовал себя счастливым и помолодевшим, и окончательно избавился от навязчивых мыслей о грубо нарушаемом им опостылевшим супружеском долге.

В ходе начавшейся аморальной забавы, совершенно «распоясавшийся» мэр потерял представление о времени и о себе, и очнулся лишь поздним вечером, когда в окно кабинета заглядывала полная яркая луна, и он довольно долго пялился на ломаное дрожащее отражение спутницы Земли на поверхности оконного стекла, прежде, чем сумел сообразить, что лежит он на любимом хорасанском ковре, покрывавшем пол его рабочего кабинета – в одних брюках и носках. Причем у брюк оказалась расстегнутой ширинка, а семейные трусы мэра были спущены до середины бедер. Белоснежная накрахмаленная рубашка, галстук, пиджак и туфли оказались беспорядочно разбросанными по пестрой поверхности ковра. А вот Инги Литтбарски нигде не наблюдалось – он валялся здесь в одиночестве, совершенно не помня – когда та покинула кабинет, и – не обидел ли он ее чем-нибудь в пьяном виде?!

Вместе с возвращением сознания к нему немедленно явились: острый стыд, ощущение непоправимости происшедшего и чувство полной незащищенности, перемешанное с жалостью к самому себе.

Первая попытка подняться с ковра закончилась вспышкой пронзительной боли в затылочной части головы, звоном в ушах и мельтешением ярких звездочек перед глазами. Мэр со стоном уронил голову обратно на мягкий ворс ковра и с ненавистью процедил:

– Сука немецкая! Проститутка-а! – а про себя обреченно подумал: «Если конфиденциальность нашей нежной с нею беседы не окажется сохраненной, мне – конец! Ольга, в принципе, не должна продать!».

На рабочем столе требовательно зазвонил телефон. Андрей Витальевич, совершив, буквально, героические усилия, поднялся на карачки и медленно пополз к столу, предварительно натянув трусы на положенный уровень и тщетно пытаясь застегнуть ширинку, но, предусмотрительно не рискуя принимать вертикальное положение и отчаянно пытаясь восстановить строгую логическую дисциплину в собственных мозгах, где тысячи мыслей затеяли рискованную игру в чехарду. Пространство, отделявшее место его, так сказать, падения от рабочего стола, он преодолел минуты за две и когда, наконец, протянул руку к телефонной трубке, упорно трезвонивший все две минуты, телефон умолк.

– Черт! – выругался он, уцепившись пальцами за край стола и неуклюже подтягиваясь на руках.

В конечном итоге Андрею Витальевичу удалось добраться до любимого кресла за рабочим столом и обессилено в него рухнуть, с наслаждением вытянув ноги и на несколько блаженных секунд замерев в максимально удобной, расслабляющей и тонизирующей, позе. Однако, долго расслабляться ему не дал неутомимый телефонный аппарат, разразившийся очередной трелью прямо в лицо.

– Одинцов слушает! – предварительно прокашлявшись, довольно уверенно прозвучавшим голосом представился он в трубку.

В ответ он услышал отчетливо прозвучавшее шипение – громкое, угрожающее и совсем-совсем близкое. Андрей Витальевич положил трубку на место, уверенный, что только что слышал шипение огромной кобры. Телефон немедленно зазвонил опять. Мэр посмотрел на него со страхом, но, все-таки, пересилив себя, взял трубку и медленно поднес к уху:

– Алле!!! Алле!!! Алле!!!…, – вырвались из мембраны отчаянные позывные жены Татьяны. – Андрей – ты слышишь меня?!?!?!

– Да!!! Успокойся – что случилось, что ты так разоряешься?! – голос жены подействовал на мэра отрезвляюще, и он моментально вновь начал чувствовать себя первым лицом города и главой семьи.

– Ты куда подевался?! Я тебе целый вечер звоню – дозвониться не могу!!!

– Да что случилось-то, Татьяна?! – он начал привычно раздражаться, как это всегда происходило, когда с супругой случались истерики.

– Да время-то сейчас сколько – ты смотрел?!

– А сколько сейчас время?

– Так пол-второго ночи, наверное!!! Ольга Александровна сказала, что ты в восемь вечера, как банкет у вас там закончился, домой поехал! А тебя все нет и нет – что я, по– твоему, должна была думать?!

– Ну, Ольга-то Александровна откуда знает: во сколько я домой собираюсь ехать, а может и – не домой! Я мэр всего Рабаула, в конце-то концов, а – не учитель словесности в начальных классах!… А Ольгу Александровну, впредь, никогда, Таня не слушай – я ее скоро, вообще, уволю, на хер! Возьму себе другую, менее наглую и любопытную секретаршу! Ольга Александровна что-то, последнее время стала меня по серьезному злить!. Она же, в конце концов, досталась мне, так сказать, по наследству, от бывшего мэра! И, видно, она все никак не может забыть Тарасова и, наверное, спит и видит, когда вернется Тарасов, почему-то она уверена, что этот «старый хрен» обязательно вернется на свое место, то есть – на мое место!..

– Андрей! – она прервала его спонтанный гневный монолог, которому конца-края почему-то не предвиделось, со странной интонацией в голосе.

– Что?! – спросил он, моментально насторожившись.

– Я боюсь! – тревожным шепотом сказала Татьяна.

– Чего?! – машинально перешел он также на шепот.

– Приезжай – расскажу. Только быстрее, пожалуйста, приезжай – прошу тебя, Андрюшенька!!!

– Сейчас вызову машину – скоро буду, не волнуйся! Целую! Жди! – он положил трубку, испытывая нечто вроде жгучего раскаяния перед, хоть и не любимой, но такой родной и понятной законной женой.

Затем он включил настольную лампу и в ее мягком золотистом свете увидел листок белой бумаги, исписанный чьими-то крупными каракулями. Андрей Витальевич подвинул листок к себе поближе и прочитал: «Спасибо за чудесный вечер! Извини, что ушла, не попрощавшись – встретимся завтра в десять утра на официальном уровне. Целую! Инга. P.S. Во втором сверху правом ящике стола!».

Но сначала он собрал предметы своего туалета, беспорядочно разбросанные по ковру, оделся, обулся и только тогда выдвинул второй сверху правый выдвижной ящик рабочего стола.

Там лежали деньги – много денег, при поверхностном беглом осмотре оказавшимися новенькими стоевровыми купюрами в пачках, упакованных банковским способом…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Пилот золотокрылого летательного аппарата заметно нервничал, бросая встревоженные взгляды с пульта управления на экран радара общего обзора.

Червленный и Морозов, сидевшие рядом друг с другом в пассажирских креслах за спиной, заметно нервничавшего пилота, не без любопытства наблюдали за стремительными манипуляциями тонких и длинных пилотских пальцев, легко и изящно порхавших по многочисленными тумблерам и кнопкам пульта управления потустороннего летательного аппарата. И Александр Сергеевич, а особенно Валя, внешне выглядели совершенно спокойными, что, видимо, обуславливалось тем фактором, что сознание и того, и другого заметно отставали от фантастического бытия, мчавшего их в чужие небеса, со скоростью многих сотен тысяч эонов в секунду.

Валя Червленный, например, в отличие от Александра Сергеевича, до сих пор толком не понимал, какие соображения толкнули его на столь безрассудный шаг. Он не мог детально и конструктивно разобраться в глубинных побудительных мотивах, принятого им шального спорадичского решения добровольно отправиться в разведывательную экспедицию «на тот свет». Но, скорее всего, что он просто не поверил до конца Морозову и решил выяснить на практике степень правдивости рассказанной им истории с точки зрения оперативных интересов «Стикса-2» – организации, к которой он с некоторых пор начал испытывать фанатичную пламенную преданность. Но истинная причина импульсивного принятия капитаном Червленным такого безумно смелого решения, скорее всего, все-таки, крылась где-то в глубоко запрятанных тайниках подсознания капитана ФСБ.

Дело в том, что последние полгода Вале часто стала сниться Рада и все сновидения, связанные с нею, композиционно объединяла одна общая деталь – огромные светло-зеленые глаза бывшей Валиной жены смотрели на него с одинаковым выражением отчаянной мольбы о помощи. На длинных загнутых ресницах Рады из одного сна в другой перепархивали, не высыхавшие бисеринки слез, а самое главное, что профессионально настораживало капитана Червленного – ни разу не изменившийся пейзаж, ее окружавший. Она всегда смотрела на своего мужа откуда-то из глубокой тени не то плетня, не то живой изгороди какого-то крупного фруктового или овощеводческого хозяйства. Выше тени, в которой стояла, устало ссутулившись, и печально смотрела на мужа Рада, поднимались и уходили вплоть до самого горизонта пологие холмы, разрисованные ровными параллельными друг другу полосами посадок высоких травянистых растений, более всего смахивавших на гигантские помидорные кусты. По низко нависшему над холмами небу, гонимые ветром бежали куда-то по своим облачным делам кудлатые фиолетовые облака, причудливо изрезанные малиновыми и розовыми морщинами-рытвинами. Валя почти не сомневался в том, что Рада пытается с ним связаться на ментальном уровне и присылает ему регулярные визуальные корреспонденции из неизвестной Параллели, в плену чьих физических характеристик и находится.

«Бедная моя!» – восклицал он неизменно в такие ночи, просыпаясь в смятении и ужасе, и с трудом приводя себя в стабильное психическое состояние. Он ни разу не обмолвился Панцыреву о своих снах, но зато многократно собирался с силами позвонить теще и рассказать ей про Раду, но так и не нашел в себе достаточного количества мужества набрать номер домашнего телефона Антонины Кирилловны и сказать ей, такие простые на поверхностный взгляд, слова: «Здравствуйте, дорогая теща! А вот, наконец, и я – ваш любимый зять, нашедший все-таки время, несмотря на большую занятость, позвонить вам и поинтересоваться: как вы себя чувствуете после воскрешения?!…»…

… – За нами погоня, ребята! – вывел Валю из состояния грезоподобной задумчивости голос пилота. – Через десять минут защитные системы нашего истребителя перепрограммируются в режим пограничного времени и пространства, поэтому вам следует немедленно принять профилактический антианнигиляционный препарат «Тайкер-4» и когда сознание вернется к вам, мы уже пересечем Сеть-Призрак и будем приближаться к Сказочной Руси!

– А кто за нами гонится? – заинтересованно спросил капитан Червленный.

– Так называемые «гимбуланги» – Гончие Псы Пайкидов! Или, по-другому – «василиски»! В, общем-то, у этих тварей имеется много названий! Я, так понял, вас, перед началом командировки подробно не проинструктировали?!

– Не проинструктировали! – недовольно буркнул мрачнеющий с каждой секундой профессор Морозов, до которого запоздало начало «доходить» все очевидное безумие, затеянного им мероприятия.

– А на экранах земных локаторов противовоздушной обороны ваш истребитель не будет представлять из себя банальную мишень? – заинтересованно спросил у пилота не унывающий и ни в чем не сомневающийся капитан ФСБ Червленый, сам того не зная, подняв немного настроение Морозову.

– Нет! Потому что «байферг» – не банальный истребитель, а продукт техногенной мысли пайкидов, история развития которой насчитывает несколько миллионов лет. Угон этого «байферга» с секретной военной базы пайкидов стоил жизни сорока двум бойцам ЛАБП! Главная ценность «байферга» заключается в способности проникать практически во все существующие параллели, без физического и психического ущерба для членов экипажа, находящихся внутри. «Байферги» устроены по принципу знаменитых пайкидских рейдеров – так называемых «золотых шершней», благодаря уникальным свойствам которых Пайкиды во многих Параллелях получили репутацию призраков: настолько неожиданно они появляются и исчезают, и последствия их появлений носят невообразимо ужасный непоправимый характер. И здесь нет никакой мистики – исключительно передовые технологии, поставленные на службу эгоизма вселенского масштаба!..О-о-п-п-а-а!!! – разговорчивый пилот вынужден был прерваться, так как «байферг» налетел на невидимый воздушный ухаб и все трое невольно сунулись вперед носами, причем у менее тренированного Саши Морозова умная большая голова потянула за собой худую хрупкую шею под опасным углом так, что даже громко хрустнули шейные позвонки.

– Начинается!!! – вроде бы даже как-то обрадовано заорал пилот, резко подтягивая на себя одному ему известные рычаги. – Не тяните больше судьбу за хвост – вкалывайте «Тайкер-4» и надевайте шлемы!!!

– А как его вкалывать?! – зло крикнул Морозов, отчаянно массировавший едва не переломившееся основание шеи.

– Красная кнопка – на правом подлокотнике кресла! Скорее нажимайте!

Морозов и Червленный не стали упрямиться и немедленно нажали красные кнопки на правом подлокотнике. Оба одновременно почувствовали слабый укол под правую лопатку и сладкая душистая волна, в которой почти мгновенно захлебнулось сознание и того, и другого, ударила им в ноздри и в нос. И мир окрасился в мягкие зеленоватые тона, чьи-то мягкие теплые ладони ласково прижались к вискам, а в ушах забормотал убаюкивающий голос. Валя успел догадаться, что на голову ему автоматизированная система безопасности полета нахлобучила амортизирующий шлем, а затем он также, как и его товарищ по безумной экспедиции в «никуда», профессор Морозов, впал в глубокое, искусственно вызванное, забытье.