Текст книги "Цифровая магия"

Гордон отодвинул столовые приборы и продолжил рассказ:

– Мое путешествие, похоже, проходило под знамением злого рока. За день перед прибытием в Санкт-Петербург мы попали в сильный шторм. И судно, получив повреждения, было вынуждено пристать в Нарве, где я купил лошадь и верхом отправился в Санкт-Петербург. Это было чуть меньше чем двое суток назад.

Брюс с удивлением посмотрел на молодого человека.

– Двое суток? Да ведь тут около ста британских миль! Лихой курьер, да с частой сменой лошадей, смог бы проделать этот путь чуть быстрей, но вам ведь была неизвестна дорога?!

– Да, ваше сиятельство, и я успел бы быстрей, если бы знал дорогу. Но встреченные на пути либо не знали, как ехать, либо имели вид столь разбойничий, что руководствоваться их указаниями я не рискнул. Слава господу, путь мне указал один добрый трактирщик, у которого я переночевал и купил свежую лошадь взамен купленной в порту и чуть не павшей от усталости. И вот я у вас.

Брюс молча встал и прошелся по столовой. Его поразило самоотверженное исполнение долга рыцарем. Очень хотелось дать ему хорошенько, несколько дней отдохнуть, но какая-то мысль не давала ему сделать гостю такое приглашение.

Гость, видя сосредоточенность хозяина, также молчал.

Яков Вилимович взял подсвечник с горящей свечой и, обойдя столовую по кругу, зажег все свечи, что оставались незажженными. Можно было подумать, что граф настолько погрузился в свои размышления, что позабыл о госте. Но через минуту он повернулся к Гордону и тихо сказал:

– Я знаю, что делать. – И потом уже громко крикнул: – Яшка, Яшка!

Дверь скрипнула, и из-за нее появился прежний растрепанный мужик и вопросительно посмотрел на Брюса.

– Яшка, вот тебе деньги, беги немедленно по всем кабакам в порту и ищи того, кто ждет корабль «Августа». Но спрашивай кабатчиков, а не сидящих. Дай им денег, чтобы веселей отвечали.

Яшка протянул было руку за деньгами, но, как услышал, что прямо сейчас надо отправляться в порт, немного сник.

– Яков Вилимыч, батюшка, куда ж я в ночи пойду, татям ночным на потеху? – жалобно проговорил мужик и пригладил свои растрепанные волосы.

Брюс свирепо посмотрел на него, и его лицо начало наливаться багровым. Яшка почуял нешуточную грозу и мелко-мелко закивал:

– А и в ночи, а и что нам? Впервой, что ль? – Холоп немного приосанился и принял более боевой вид, но в конце немного жалобно добавил: – Только дозволь, батюшка, взять с собой гвардейца.

Брюс усмехнулся и смягчил взгляд.

– Возьми двоих, – позволил граф и протянул Яшке деньги, но, только тот вновь собрался их взять, опустил руку. Ему пришла в голову другая мысль, – И вот что. Не спрашивай кабатчиков, а сразу и громко спрашивай в кабаке: кто, мол, ждет корабль торговый «Августу»? Есть, мол, весть от купца Вильгельма Пруста, что корабль застрял в Нарве. И как увидишь, кто интерес проявил, так заметь его и запомни – потом опишешь. Смотри, по всем портовым кабакам пройди.

– Как повелишь, Яков Вилимыч. – Яшка глянул на деньги, зажатые в руке графа, и тяжело вздохнул. С кабатчиками он уж как-нибудь договорился бы… Эх, надо было сразу брать деньги и убираться. А теперь и все одно в ночной порт отправляться, да еще и без денег остался по собственной глупости и трусости.

Еще раз вздохнув и почесав затылок, он отправился в караульную – позвать двух гвардейцев.

Дав поручение холопу, Брюс повернулся к своему гостю.

– Сэр, я крайне огорчен, но я не дам вам отдыха. Успех порученного вам и мне дела зависит от нашей скорости. Вам надлежит завтра же отправиться в Архангельск. Я дам вам провожатого. Знаю, что по делам Пушкарского двора в Англию через несколько ден отправляется корабль. Я дам вам бумагу к капитану взять вас с собой и немедля отправляться.

Задумка Брюса была проста – коль есть тот, кто Гордона поджидает, так отправится он на дорогу от Нарвы и устроит там засаду. А пока он будет ждать, Гордона и след простынет. А куда и к кому тот ездил – это останется неизвестно шпионам.

Поутру Яков Вилимович проводил посланца великого навигатора в Архангельск с ответным письмом, в котором он заверил своего брата Исаака в надежности его выбора. В обратный путь гость Брюса отправился опять верхами, в сопровождении провожатого. А Брюс, как только затих стук копыт отъехавшего гостя, уже сидел в своем кабинете и листал книгу, которую достал из короба, привезенного рыцарем «Приората Сиона».

Под ее обложкой из черной заскорузлой кожи скрывались темно-фиолетовые, почти такие же черные, как и обложка, листы пергамента, покрытые написанной от руки вязью и рисунками.

Он сразу признал арамейское происхождение языка, на котором написана сия книга. Брюс был полиглотом и в совершенстве владел шестью языками, также неплохо знал еще с десяток. Увы, арамейский был ему знаком весьма поверхностно, а узнал он его только благодаря своей огромной библиотеке, где часть книг была и на арамейском. Точнее, было несколько книг по астрологии, написанных на древнеарамейском, которые он неоднократно пытался разобрать.

Однако благодаря даже небольшому знанию древнеарамейского он понял, какое сокровище попало в его руки. Книга была писана древним колдуном Аль-Ашдином и содержала в себе великие тайны мира. Часть написанного была явно зашифрована, и граф понял, что расшифровка и изучение книги – его бремя до конца жизни, сколько бы отпущено ему ни было.

Граф провел рукой по лысеющей голове и улыбнулся. Великий навигатор знал, кому нужно было передать книгу: Брюс уже ощущал внутри легкую дрожь от предчувствия наслаждения, которое он будет получать, сидя над книгой и разбирая записи древнего ученого.

Он наклонился к древним листам и повел носом. Даже аромат от книги исходил совершенно волшебный – сквозь запах старинной кожи и пергамента пробивался запах тайных знаний. Брюс ощущал его почти на физическом уровне.

Эту книгу держали руки величайших ученых, и она вызывала искреннее восхищение сподвижника Петра.

В последующие несколько месяцев Брюс уделял все свободное время изучению книги. Он очень сожалел о своем незнании арамейских языков и старался максимально быстро восполнить этот пробел в своем языкознании. Он пригласил ученого жида, который помогал ему разбираться с арамейским, – ведь язык Иудеи довольно близок к языку, которым была написана книга. Конечно, он не показывал ему древний труд, но тот помогал переводить Брюсу другие арамейские книги, а потом Брюс использовал полученные знания для чтения драгоценного манускрипта.

Многие части книги были действительно зашифрованы, и ученый увлеченно бился над расшифровкой.

Однако государева служба отнимала достаточно много времени, и Брюс начал подумывать о том, чтобы подать Петру Алексеевичу прошение об отставке. Но здоровье государя буквально день ото дня становилось хуже, и чувство долга не позволяло графу решиться оставить службу в такой сложный для страны момент.

Государь уже был изрядно пьян и утомлен. Ассамблея ему наскучила, и он искал жертву, которая сможет развлечь его и высоких сановников.

Жертвой мог оказаться кто угодно – от швейцара, стоявшего в дверях зала, где шло веселье, и до самых ближайших друзей государя. Правда, с друзьями он поступал, как правило, менее жестоко. И почти всегда, если жертва с достоинством выходила из переделки, Петр сам оставался премного доволен.

Взгляд государя наткнулся на Брюса, который разговаривал о чем-то с Остерманом. Петру вдруг припомнились обстоятельства заключения Ништадтского мира со Швецией и то, что генерал проявил немалое своеволие: государь был готов уступить шведам Выборг, дабы ускорить заключение вечного мирного договора, а Брюс, вопреки его воле, продолжил настаивать на том, что Выборг-де останется российским. Брюс оказался победителем на тех переговорах, за что Петр наградил его пятью сотнями дворов и вручил ему орден Андрея Первозванного.

Но сейчас самоволие Брюса показалось Петру обидным, и он выбрал того в качестве сегодняшней жертвы. А пошутить он решил над увлечением Брюса науками.

– Яков Вилимыч, – добродушно проговорил Петр.

Брюс повернулся и сразу почуял неладное – добродушный голос государя не вязался с бесами, которые скакали в его темных глазах. Тем не менее Брюс весело ответил:

– Веселимся, государь! – и поднял бокал. Его слегка округлое лицо расплылось в улыбке.

Петр тоже улыбнулся.

– А что, Яша, покажи нам для веселья чудеса ученые.

Глаза государя еще более потемнели, и теперь и прочие поняли, что Петр Алексеевич готовит им отнюдь не ученые развлечения и Брюс выбран здесь главным козлом отпущения. Многие вздохнули с облегчением. Они предполагали, что на ассамблее Петр обязательно выкинет какую-нибудь злую шутку, на которые он был великий мастер, и боялись стать ее жертвой. Но вот теперь агнец на заклание выбран и можно расслабиться.

Брюс также понимал всю опасность ситуации – при плохом исходе можно было и в опалу попасть. А уж опомнится ли потом государь – только бог ведает. Последнее время из-за сильно ухудшегося самочувствия и истории с Монсом и Екатериной Петр стал очень раздражителен и гневлив. А то, что голова Монса оказалась на колу и провисела там сорок дней, отнюдь не утишало гнева государя, как, возможно, рогатого супруга. И он постоянно срывал гнев на приближенных. Даже Меншиков все больше вызывал раздражение у Петра, и ему пришлось значительно сократить свои воровские аппетиты. Однако и это не помогало Александру Даниловичу – Петр все больше отдалял его от себя.

И вот в такой атмосфере Брюса угораздило стать объектом шутки государя.

Необходимо было показать такой фокус, который бы привел в изумление всех гуляющих на ассамблее, и в первую очередь Петра Алексеевича. Иначе быть беде.

Но что граф мог предложить из занимательных научных опытов? Он совершенно не был к этому готов. Разумеется, ему не раз приходилось развлекать царя и его окружение научными экспериментами, но здесь, на ассамблее? Где ему взять приборы и реактивы?

Рассказать занимательную историю? Так все пьяны, и никто не станет слушать. Гостям и царю потребно зрелище и действо, причем приводящее в восторг. И если ученый не сможет предложить оного, то и быть ему битым. И хорошо, если Петр просто изломает об него трость, а то и что хуже может быть.

И тут Брюса словно ударило молнией. Какого черта! То, что он успел почерпнуть из книги, вполне позволяло устроить очень впечатляющий фокус. Наиболее эффектное представление можно было устроить с помощью заклинания управления погодой, которым Брюс занимался вот уже больше месяца. У него было заготовлено для экспериментов несколько версий заклинания, которые требовали только произнесения заключительных фраз. Почему бы не провести эксперимент сейчас, подумалось графу. Он улыбнулся, поклонился царю и сановникам и подошел к окну. Отвернувшись, тихо произнес финальную фразу заклинания, которое мгновенно вызывало шторм и грозу, после чего резко отдернул портьеру, которая закрывала окно.

– Государь, господа, о каких развлечениях может идти речь, когда такой шторм? Взгляните, Нева вышла из берегов, вода начинает заливать зал. И буря все усиливается! – драматично провозгласил Брюс.

За окном действительно было светопреставление – по потемневшему до черноты небу, как безумные черные быки, неслись тучи, над Невой ветвились длинные, белые, словно от ярости, молнии, сама Нева уже заполнила улицу, и вода действительно начала затекать под дверь зала. Дождь пополам с градом нещадно хлестали по взбесившейся реке. Из-под двери и вправду побежали ручейки воды.

В зале началась небольшая паника. Некоторые гости начали с криком забираться на столы, другие кинулись к окнам – то ли глянуть на происходящее, то ли вылезать на улицу, а Петр стоял как вкопанный. Его лицо окаменело, и было видно, что он растерян и поражен до глубины души. Брюсу даже подумалось, что уместней было бы сказать – напуган.

Граф сам не ожидал такого эффекта и испугался, пожалуй, не меньше гостей и государя, но виду не показал. Произнес последние слова заклинания, вызывающего тихую и солнечную погоду. Теперь он широко улыбнулся и спокойно произнес:

– Успокойтесь, успокойтесь! Шторм утих, вода убывает!

И правда, в окно упали солнечные лучи, заставившие всех зажмуриться. Вода спадала просто на глазах, и уже через минуту Нева оказалась в своих берегах.

Люди в зале стояли и, онемев, смотрели на Брюса. В их глазах читался ужас. Если еще минуту назад они были напуганы бурей, наступления которой не заметили, то теперь страх вызывал Брюс, который из потенциальной жертвы царской шутки превратился в колдуна, управляющего молниями.

Брюс увидел, как двое людей, мужчина и женщина, упали в обморок – их разум не смог выдержать увиденного.

Государь по-прежнему стоял окаменевшим посреди зала ассамблеи. Его и так выпученные глаза, казалось, выскочат из орбит. Его лицо было белым, как хорошая немецкая бумага. Он не дышал, а кисти его длинных рук сжимались и разжимались.

Граф понял, что попал из огня да в полымя. Если бы он не исполнил воли царя и не показал бы столь эффектного фокуса, то, скорей всего, был бы как-то наказан. А теперь он должен был объяснить государю свой фокус, чего он сделать никак не мог – тайны книги он не открыл бы и на дыбе.

Брюс посмотрел по сторонам – народ разбегался. Бравые генералы и бесстрашные адмиралы, подхватив своих супруг и со страхом оглядываясь на Брюса, толкались у выхода.

Посмотрев на государя, граф увидел, что краска возвращается к его лицу.

Надо было что-то сказать, но язык Якова Вилимовича прилип к гортани.

Лицо Петра тем временем растянулось в улыбке. Лишь дрожь в руках выдавала пережитое.

Он подскочил к Брюсу – где только его подагра – и, схватив руками за щеки, расцеловал троекратно в десны.

– Ну, угодил, угодил. Давно такого удивления не испытывал. Рассказывай – как? – Он смотрел на Брюса и шевелил усами.

– Государь, это по книгам Теофраста Гуггенхайма, известного как Парацельс, – придумывал на ходу Брюс. – Он писал о флюидах, которые могут передаваться от одного к другому.

Петр с восхищением смотрел на графа, не отпуская при этом его щек, которые уже сильно горели от шершавых и сильных пальцев государя, не чуравшегося тяжелой работы.

– Что, что с этим можно делать? Ты вызвал бурю? Почему молчал о такой силе?

– Государь, бури не было. Это силой флюидов я морок навел всем и тебе тоже, что буря и ветер нагнали воду. – Брюс врал напропалую. Если признать, что буря была настоящей, будет еще хуже. А Парацельс и правда писал о каких-то флюидах, но Брюс плохо помнил этот текст – он тогда показался ему очень странным. А теперь Парацельс выручал. – Вам всем привиделось по моему желанию.

Петр с сомнением и недоверием посмотрел на Брюса.

– Флюиды? Морок? Парацельс? Врешь!

– Нет, Петр Алексеич, нет, государь! – Граф тянул время, а сам судорожно размышлял, как бы получше свести все к обычному фокусу. – Видишь, государь, Парацельс придумал, как один человек может на другого морок навести. Но сделать это можно не всегда, а только если многое сойдется, в том числе и звезды станут как потребно на небе… – Брюс чувствовал, что начинает завираться, но ему нужно было заморочить голову Петру. И похоже, это получалось. Петр знал, что Брюс был великим знатоком астрологии, и сам не раз обращался к нему за составлением гороскопа, хотя вроде и не верил в них. Сам же он имел об астрологии очень слабое представление.

Брюс начал сыпать астрологическими терминами, и лицо Петра постепенно скучнело. Из объяснения Брюса выходило, что этот фокус и был фокусом, причем повторить его было крайне сложно и применить в практических целях почти невозможно. На том Петр и отпустил Брюса, хотя своей шуткой и Брюсовым фокусом остался премного доволен. А еще пуще его развеселили разбежавшиеся гости.

После царь два раза вызывал Брюса к себе и приказывал рассказать про флюиды, про Парацельса и про то, как ученый смог навести такой морок. Других, бывших на ассамблее, за исключением разве Меншикова, он не допрашивал. А Меншикова все эти умности интересовали мало: ну морок так морок, вышло презабавно, сам чуть портки не замочил, балагурил тот.

А многие гости не забыли выходки Брюса и, хотя никогда не напоминали графу о ней и меж собой не обсуждали, графа стали побаиваться, да не как Петра, а по-другому – как силу непонятную, с которой лучше не связываться. Причем именно этот страх помог Брюсу без потерь пережить и Петра, и Екатерину, и Меншикова, и многих-многих других.

Прошло уже больше года после кончины государя и воцарения императрицы Екатерины. Яков Вилимович по-прежнему числился главой артиллерии, но в руководстве принимал все меньше и меньше участия – служба тяготила его, так как не позволяла целиком погрузиться в работу над Черной книгой.

Граф сидел в своем кабинете и вот уже больше часа размышлял над тем, что делать ему дальше.

Он не видел смысла больше оставаться на службе – императрица относилась к нему довольно прохладно, хотя и наградила орденом Святого Александра Невского в числе первых, чем граф очень гордился. А Черная книга затягивала его все больше и больше.

Поразмыслив еще недолго, Брюс достал перо и открыл чернильницу.

«…Премилостивая моя Матушка и Государыня Екатерина Алексеевна, позволь мне отдалиться от дел, ибо должен я составить для тебя гороскоп, который позволит править тебе долго и на славу России. Ввиду ухудшения моего здоровья вынужден я оставить государеву службу и посвятить себя изысканиям астрологическим и астрономическим.

Насчет задержек и неурядиц в делах Берг-коллегии не беспокойся. Устроил я все там должным образом и людей там поставил верных и знающих.

Твой слуга, верный и покорный,

граф Яков Вилимович Брюс».

Знал Брюс, что не питала императрица любви к его персоне и что с радостью примет его отставку. Но уехать прежде официальной отставки – значит совсем впасть в немилость. Ожидание могло продлиться до нескольких недель.

По некотором размышлении граф написал еще одно письмо.

«Здравствуй, друг мой Александр Данилович!

Давно мы с тобой не встречались – с самых похорон бомбардира нашего, Петра Алексеевича.

Но хватит горевать, а пора возвращаться к делам, о чем говорит нам и сам Нептун.

Хочу повидаться с тобой, обсудить дела на море, которым и повелевает Нептун.

Ответь, могу ли нанести тебе визит нынче?

Граф Брюс».

Упомянув Нептуна, Брюс не сомневался – Меншиков сразу догадается, что речь идет о делах «Нептунова общества».

Брюс на несколько минут позволил себе погрузиться в воспоминания.

«Нептуново общество» – придумка умницы Лефорта, который и стал его первым магистром. Придумал его Франц как шутейную школу для сумасбродного Петра и его не менее сумасбродных приятелей: Брюса, Остермана. Апраксина, Меншикова. Шутейная-то шутейная, но там всерьез изучались науки – математика, астрология. А потом, после великого посольства в Европу, в ходе которого Петр со товарищи побывали в Австрии, Голландии, Англии, «Нептуново общество» стало бо́льшим, чем задумывалось Лефортом изначально. В Лондоне, посещая Монетный двор, они сошлись с тогдашним его смотрителем – сэром Исааком Ньютоном, который уже тогда был великим навигатором «Приората Сиона». По настоянию Ньютона Лефорт, Петр, Брюс и Меншиков были приняты в «Приорат» в качестве рыцарей общины.

Вскоре Петр и его Великое посольство покинули берега Англии – пришло известие о бунте стрельцов, а Брюс был оставлен государем довершить задуманное: нанять потребных мастеров и ученых в Англии, а также приобрести книги научные.

Сдружился там Брюс крепко с Джоном Колсоном, бывшим его учителем математики. И благодаря ему Брюс особенно близко сошелся с великим навигатором.

Благодаря этой встрече «Нептуново общество» стало подобием Общины Сиона. А великий навигатор вел регулярную переписку со всеми новыми братьями еще много лет, с некоторыми – до самой смерти.

Много любопытного внес в общество и граф Шереметев, привезший с Мальты звание кавалера Мальтийского ордена и премного тайных знаний о других рыцарских орденах.

Как и «Приорат Сиона», «Нептуново общество» провозгласило своей целью заведение наук и искусств и взаимопомощь между членами общества. И все годы они, члены общества, не забывали своих клятв.

После смерти Лефорта в 1699 году его место в качестве великого магистра общества занял Яков Брюс, как наиболее способный к наукам и в то же время самый далекий от политики. И по сию пору он возглавлял «Нептуново общество».

Но уже скоро Брюс вернулся от мыслей о прошлом к делам настоящим.

Вновь кликнул Яшку.

– Ты патлы расчеши да камзол надень. Идти тебе сей час ко дворцу Александра Даниловича Меншикова и снести ему сие письмо. Да ответа всенепременно дождись, письмом аль на словах.

Отправив Яшку к Меншикову, стал собираться ко дворцу императрицы – туда посылать гонца негоже, самому вернее.

Яков Вилимович велел запрячь карету, а сам надел лучший парик и мундир генерал-фельдцейхмейстера. В роскошестве мундиров Брюс себе не отказывал – предпочитал расшитые золотом. К мундиру прицепил орден Андрея Первозванного, недавно полученный орден Святого Александра Невского и польский, «Белый орел».

Еще через четверть часа холопы доложили, что карета исправна и готова к поездке.

Хоть и скромен был граф, но не пристало ему неподобающим образом прибывать ко двору великой императрицы – тем самым он и ее унизил бы. Поэтому он лично оглядел свою карету и проверил, как ладно сидят мундиры на приданных ему гвардейцах, которые должны были сопровождать его ко двору ее императорского величества.

Не минуло и часа, как Брюс в сопровождении двух гвардейцев и нескольких слуг отправился в Зимний дворец императора.

Летний дворец императрица недолюбливала – он казался ей холодным. После смерти Петра она заселила его сановниками, а сама там не появлялась. Зато в Зимнем жила постоянно и затеяла многие перестройки.

Вскорости карета графа въехала на парадный двор дворца.

Удача благоволила замыслу графа, и уже через четверть часа камердинер доложил великой императрице о том, что граф просит аудиенции.

Великая императрица Екатерина I приняла Брюса в кабинете покойного государя, где Брюсу частенько приходилось бывать раньше.

Стояла здесь конторка, за которой Петр Алексеевич любил работать над государственными бумагами. Великолепная изразцовая печь сейчас стояла остывшей, а Брюс помнил, как государь любил прикладывать ладони к ее теплому боку. На стене висел портрет Петра, который написал голландец Питер ван дер Верф, когда тот вместе со своим сумасбродным посольством посещал Голландию.

У Брюса защемило сердце от воспоминаний о тех славных временах.

Государыня сидела в кресле, вокруг нее, на стульях, расположилось несколько фрейлин, из которых граф знал только немолодую уже Варвару Михайловну Арсеньеву. Ее сестра Дарья была женой самого Александра Даниловича, а Варвара – любовницей государя. И лишь покровительство Меншикова защищало ее от опалы правящей государыни. Остальных Брюс, редко бывая при дворе, не знал.

– Проходи, Яков Вилимович, не часто тебя при дворе можно увидеть, – не сердито, но и без улыбки проговорила Екатерина. – Присаживайся, расскажи, как дела в Берг-коллегии.

Граф глубоко поклонился и присел в кресло напротив императрицы.

– Ваше величество, мне бы перемолвиться с глазу на глаз.

Екатерина сделала легкое движение рукой, и фрейлины, встав со стульев, отступили так, чтобы не было слышно разговора.

Брюс начал говорить, немного смущаясь:

– Матушка, пришел я повиниться пред тобой… – и запнулся.

– Говори, в чем вина твоя. Знаешь ведь, что повинную голову меч не сечет. Дороги вы мне, соратники Петра Алексеевича, земля ему пухом, но ты мне дорог все же более других – честен был, не воровал без меры, как другие, и место подле ног императора всегда знал. Говори.

Брюс почтенно склонил голову и продолжил:

– Вина моя, государыня, в том, что старею я и, боюсь, вскорости не смогу справляться с делами на службе тебе и отечеству. Окромя того, должен я сделать для тебя гороскоп такой, чтобы знать ты могла, что в год, тот или другой, случиться должно. А это много усердия требует и времени.

Екатерина с любопытством посмотрела на графа. Она, конечно, покривила душой, говоря, что любит Брюса больше других, но за честность и преданность действительно уважала.

– А и не припомню я, чтобы кто с такой кормной должности в отставку подавал. Хитришь ты, вижу. Но знаю твое радение об отечестве и верю – не ради злого дела просишь. Давай свою бумагу.

Раздираемый противоположными чувствами – удовольствием от сделанного и грустью, – Брюс подъехал к своему дому. Как только карета остановилась, к ней подбежал лакей и, открыв дверь, шепотом проговорил:

– Ваше сиятельство, к вам изволили прибыть князь Меншиков.

Граф удивился и поторопился в дом. Он никак не рассчитывал, что светлейший князь сам решит нанести ему визит.

– А-а, старый бомбардир! – Меншиков, широко улыбаясь, вышел навстречу из парадного. – Давно тебя дожидаюсь, челядь твоя сказала – мол, уехал в карете, но без поклажи. К государыне ездил?

Брюс ответно улыбнулся.

– Здравствуй, Александра Данилыч, здравствуй! Не чаял я, что сам ты ко мне пожалуешь. Зело рад тебя видеть. Погоди, прикажу на стол накрыть, да устроим с тобой консилию – дюже важное дело.

Меншиков махнул рукой.

– Да черт с ним, со столом, коль дело важное! Сытый я ныне.

Брюс вновь улыбнулся – вроде и немолод уже Меншиков, а все так же горяч, будто и не было всех годов.

– Ну, как велишь, князь. Пошли тогда в кабинет.

Рассказал Брюс Меншикову про гостя от великого навигатора, про посылку в коробе, про отставку свою.

– Да, непростое дело поручил тебе наш брат. Но, будь жив государь наш, и он бы оказал тебе помощь всякую. А я вот что тебе скажу: князь Долгорукий собрался продавать усадебку в сорока верстах от Москвы, без нужды она ему стала. Так я, Яков, бумагу ему напишу, чтобы не кочевряжился. – Александр Данилыч яростно почесал под париком. Блохи не разбирали, кто ты – князь светлейший или пес смердящий, равно жрали всех. Меншиков рассмеялся, потом посерьезнел лицом. – И вот что, Яков Вилимыч, возьми у меня два десятка кавалергардов. Пришлю их завтра. Пусть берегут тебя по дороге в Москву и в усадьбе твоей будущей. Чую я, лишними они не будут.

«…Хоть и не православной ты веры и не находишься в нашем ведении, но требую, чтобы явился ты немедля в тиунскую контору, ибо есть донос, что занимаешься ты богопротивным колдовством.

Тиун Священного Синода

Иоанн Семенов».

– Дьяк из тиунской конторы сие письмо принес и настрого велел тебе, батюшка, передать. – Яшка стоял рядом и преданно смотрел на Брюса.

Тот медленно сложил письмо и задумчиво посмотрел на дом. Неспроста это письмо, ох неспроста. Видно, прознал кто-то, к кому наведывался посыльный Ньютона, а и паче того, что привез. Тиунская контора управляла церковными приходами в Санкт-Петербурге и была призвана наблюдать за благоповедением духовенства и мирян. Еще недавно все окрестности находились в епархии Великого Новгорода, но как Санкт-Петербург стал столицей, так выделили его отдельно. Но отдельной епархией не сделали – маловато здесь еще было соборов да приходов. Так что силы контора набрать еще не успела. Иоанн, ранее бывший протопопом Троицкого собора и асессором Синода, конечно, брал себе не по силам и не по чину.

Граф, как и писал тиун, был веры не православной, а протестантской. И власть тиуна на него не распространялась, тем более что имелся старый государев приказ о том, чтобы иноверцев не притеснять. Как слышал граф, Иоанн Семенов был человеком, радеющим за дело, но, вопреки приказу царскому, лютеран и прочих он частенько обижал, что Синод ему, впрочем, великодушно прощал.

Брюс не боялся тиунской конторы и ее главы, но боялся того, кто стоял за всем этим. Брюс не мог позволить следить за собой, а тем более позволить донести о себе тем, от кого скрывал книгу Ньютон.

Тиун не решится причинить Брюсу серьезных неприятностей, тот все же был весьма близок к престолу, но наносить некоторое время мелкие уколы был вполне в состоянии. Однако врагом был не он. Странным образом совпали поданное прошение об отставке, разговор с Меншиковым и требование тиуна. Яков Вилимович подозревал, что это совпадение и в этом нет вины ни светлейшего, ни тем более императрицы.

Нет! К Брюсу, а скорей, к Черной книге проявлял интерес кто-то еще. Но граф даже и представить не мог кто. А значит, выход был один – врага надо разъярить, выманить, допросить и предать казни.

У Брюса созрел план.

– Отец Иоанн, аглицкий ученый действительно прислал мне ученую книгу, – со смирением в голосе вещал Яков Вилимович тиуну, – но к колдовским ее никак нельзя причислить – она о сферах мира и астрологии.

Тиун сидел и взирал на графа, постепенно наливаясь в шее кровью: его загривок становился все более багровым. Он терпимо, как он сам считал, относился к лютеранской и пресвитерианской ереси, которую здесь исповедовали иноземцы, но то, что рассказал ему странный человек в черных одеждах, похожий на отшельника, привело его в смятение и ярость.

Сначала Иоанн подумал, что это раскольник, но нет, тот крестился тремя перстами и не поминал о протопопе Аввакуме. Звали чернеца Иоакимом.

И рассказал он, что Брюс-де – чернокнижник. А с год назад привезли ему черную колдовскую книгу, которая многие народы уже ввела в искус и погубила. И что, мол, надо эту книгу у Брюса отнять, ибо начала она его уже в свои тенета затягивать, а через него и для многих православных погибель выйти может.

Иоанн Семенов был добрым тиуном и радел за дело Синода, за мирян и за Россию – оплот православия. Почему он и решил взять ту книгу у графа-чернокнижника любой ценой.

Семенов сурово смотрел на проклятого чернокнижника и молчал. Иоанн понимал, что сейчас поделать ничего не сможет: силен Брюс слишком и вхож ко многим сильным. Один Меншиков чего стоил. Не мог тягаться тиун со светлейшим князем.

Оставалось увещевать да пугать. Но чернокнижник только ввел Иоанна во грех гнева. А под конец сказал, что уже завтра отбывает в Москву, прежде заехав в Сестрорецк на ружейный завод к полковнику Матвею Вырубову, с чем и ушел.

Иоанн послал одного из дьяков разыскать чернеца там, где тот сказал.

Уже через час Иоаким сидел у тиуна и говорил:

– Ты видишь, он упорствует. Кабы то была просто ученая книга, то отчего бы ее не выдать? Ты бы сам увидел, что ученая, и оставил бы.

Тиун согласно качал головой.

– Знамо отдал бы, кабы ученая.

– А раз не выдал, так, стало быть, и колдовская. А от книги этой многие в ад сошли, и принесет она нашу погибель. Надо эту книгу у чернокнижника отнять. И подстеречь его, когда поедет он в Сестрорецк, на дороге. Есть у меня два верных человека, но мало этого.