Текст книги "Цифровая магия"

Тряхнув головой и отогнав туман, Антон решил пока не заморачиваться на непонятном. Все просто – надо делать то, что можешь в рамках своего разумения.

А значит, сейчас нужно звонить Юрке. Тот не стал прислушиваться к советам Антона и временно съезжать со своей квартиры – исходил он из того, что если это колдовство, то в гостинице не спрячешься. И последние события показали, что, возможно, он и прав. И было еще одно соображение: если он исчезнет одновременно с Антоном, то тем самым распишется в своем участии. А так – сидит человек себе дома, никого не трогает…

Антон достал мобильник и набрал его номер.

– Антоха, ты, что ль? – через пару гудков раздался голос приятеля.

– А кто еще? – задал Антон риторический вопрос. – У меня тут интересные события.

– А у меня тоже. Только собирался тебя набрать. Больше тебе скажу, – многозначительно отметил Юрка, – у меня чумовой прорыв. Ты ведь в какой-то гостиничке? Давай я к тебе подскочу. У меня инфа – пальчики оближешь! – как всегда без ложной скромности заявил Антонов приятель.

– У меня не хуже, – парировал Антон, – съехал я из гостинички. Гости меня достали.

– Э-э, я не понял, а как нашли? И кто?

– Догадайся с трех раз, – с некоторым раздражением предложил Антон.

– Неужели наша сладкая парочка?

– А кому я еще нужен? Они самые. Я еле ноги унес.

Юрка на той стороне трубки замолчал. Секунд через десять он все-таки прорезался:

– Но, черт побери, как?!

– Никакого рационального объяснения у меня нет. Выследить они меня не могли, вычислить по IP – тоже, я не подключался к сети. Вообще! Короче, я не понимаю. Это мистика. Я запустил диск Теры посмотреть и минут через тридцать увидел, что они въезжают на стоянку гостиницы.

– Вывод – винчестер служит маяком? Даже без подключения к сети.

– Хм, вроде того. Бред, конечно, но других объяснений нет. Надо нам с тобой провести мозговой штурм. Есть у меня некоторые сумасшедшие соображения.

– Да я даже догадываюсь, что ты там насоображал. Ты уже решил, что все это связано с магией. Ты хочешь ускорить контакт с моей парой?

– Да, я планировал заняться ими завтра, но поеду к офису «Маркетньюс» сейчас. Как раз успею к концу рабочего дня. Хочу посмотреть на этих ребят. Тебе твой Гомер не рассказал, как они выглядят?

– Рассказал, конечно. Как я тебе и говорил, вид оба имеют совершенно ботанский и задротский, но с претензией на крутизну. Один брюнет, второй – шатен. Роста примерно одинакового – чуть меньше метра восьмидесяти, у обоих длинные волосы. Брюнет ходит в очках, носит небольшую бородку, в левом ухе – серьга с каким-то черным камнем, волосы собирает в хвост. Он же постоянно таскает с собой рюкзак и походу лидирует в группе. Откликается на кличку Эру. Шатен без усов и бороды, но в ухе аж три кольца, а еще одно кольцо – в носу. Ходит с поясной сумкой а-ля девяностые. Зовется Морготом. В общем, два придурка, мнящих себя крутыми нонконформистами, при этом, однако, не обделенными интеллектом.

– Они еще и толкиенисты?

– Вроде того.

– Ага, а какой у тебя чумовой прорыв? – вспомнил Антон.

– А, ну как же. Наш пресловутый каббалист найден. Но он уже месяц как упокоился с миром. Инфаркт, однако.

Антон от удивления даже опустил трубку и вперился глазами в стоящие вокруг деревья. Он опомнился только от громкого голоса Левина, который доносился из телефона:

– Антон! Антон! Ты куда пропал?!

– Да здесь я, – откликнулся Грибов. – Похоже, это просто маньяки какие-то…

Офис информационного агентства «Маркетньюс», как всегда, был тих, хотя персонала числилось больше сотни человек. Лишь иногда по коридорам быстрым шагом проходили сотрудники – им, скорее всего, требовалось подписать вживую какие-либо документы. Почти все остальное общение было переведено в электронные сети – локальные и глобальные. За поддержание работоспособности внутренней сети и сайта агентства отвечал достаточно большой штат. Но за безопасность несли ответственность два человека, которые занимали достаточно большой кабинет на втором этаже «Маркетньюс». В кабинете стояли два огромных стола, за ними в глубоких креслах сидели два человека, которых довольно точно описал Юрке Гомер.

Один из них, с кольцом в носу, и был Василием Петрецким, с ним беседовал по телефону Антон. Второго звали Анатолием Куреевым.

В «Маркетньюс» они работали уже почти полтора года, и степень доверия к ним у учредителя была почти безграничной. И доверие это было вполне обоснованно – за это время ни одна из атак на ресурсы «Маркетньюс» не оказалась успешной. Даже глава общей службы безопасности Владимир Иванович отзывался о них с уважением, хотя было видно, что он их недолюбливает.

Оба программиста являлись завзятыми ролевиками и были подвинуты на Толкиене и его Средиземье. Они даже не пользовались своими именами, а называли себя по именам богов из легендариума Толкиена: Петрецкий предпочитал откликаться на имя Эру – Эру Илуватара, высшего божества; Куреев был чуть скромнее и выбрал для себя имя Моргота Бауглира – олицетворения Тьмы миров Толкиена. Далеко не все их товарищи по ролевым играм были согласны с таким распределением ролей, но приятелей-программистов это не особенно смущало. Если уж играть, то играть в богов.

Еще Моргот и Эру помимо ролевых игр увлекались кладоискательством и черным копательством – лазили с металлоискателем по старинным поместьям, кладбищам, ездили на места боев. У каждого была неплохая коллекция раритетов, да и деньги это увлечение порой приносило: всегда можно продать интересные находки – от старинных монет до украшений и оружия.

И вот занесло их пару лет назад в Монино, а Моргот читал раньше, что была там усадьба графа Якова Брюса, сподвижника Петра I, ученого и колдуна по совместительству.

Вообще, они не питали особых надежд на поиск там. Просто были рядом, в багажнике валялись поисковые инструменты: металлоискатель, щуп, лопата. Хотя и стремно было там копать – охраняемая зона, если что, до шести лет получить можно. Но рискнули.

Для начала прогулялись они по усадьбе, посмотрели на главное здание и гримасничающие маски на стенах довольно неплохо сохранившихся садовых павильонов. Полазили по нескольким полуразрушенным зданиям. Здесь было слишком много любопытствующих, и можно было нарваться на каких-нибудь смотрителей усадьбы, если они были. Впрочем, ментов могли бы вызвать и другие посетители. Поэтому от зданий пошли в сторону – на тихие, еле угадываемые по причине неухоженности аллеи, проложенные в регулярном липовом парке. Там было несколько прудов, в одном из которых, по легенде, Брюс заморозил летом воду и его гости катались по пруду на коньках.

Забравшись в самую глушь парка, они расчехлили металлоискатель, щуп и лопату.

На железки решили не размениваться, а настроили металлоискатель сразу на цветнину – цветной металл.

Почти час лазанья по кустам не принес ничего, кроме позеленевшей медной пряжки, медной деньги с вензелем Павла I и нескольких неопознаваемых кусков металла. Они уже задумали сворачиваться, как вдруг у старой и очень толстой липы, почти под корнями, наушники издали безумный писк: металлоискатель показал наличие чего-то большого и металлического, более того – серебряного.

Им пришлось раскопать меж корней достаточно большую яму. Каждый шорох поблизости заставлял их покрываться холодным потом – это вам не полушки и чешуйки в чистом поле искать, тут они настоящий клад, похоже, откапывают. Да еще под угрозой уголовной статьи.

Наконец металлоискатель указал, что искомое буквально в пяти сантиметрах. Моргот и Эру стали судорожно и аккуратно копать руками, обдирая пальцы о корни липы. Уже через несколько минут они, тяжело дыша, вытащили из земли большую серебряную шкатулку.

Быстро собрали инструмент, завернули шкатулку в куртку Моргота и скорым шагом вернулись в машину.

Шкатулка и правда оказалась серебряной. Она была запечатана смолой и благодаря этому совершенно герметична. Им потребовался не один час и немало ацетона, чтобы аккуратно освободить шкатулку от смолы и добраться до ее содержимого. Там они и нашли Черную книгу.

Она была в переплете из черной воловьей кожи и выглядела достаточно скромно. Внутри были листы из почти черного пергамента с рукописным текстом и картинками, нанесенными серебряными чернилами.

Эру и Моргот сразу смекнули, что им в руки попалась практически бесценная вещь, но вполне здраво рассудили, что любая бесценная вещь имеет определенную цену. Находку наверняка можно было продать за хорошие деньги. Но для начала необходимо ее изучить. Написана она была на неизвестном им языке, но в книге они нашли несколько вложенных листов на итальянском. На достаточно старом итальянском. Правда, это они установили уже потом. А для начала – текст на этих листах, очевидно чьих-то комментариях к книге, был написан латиницей. После недолгого изучения Эру обнаружил подпись под комментариями, и она гласила: Джордано Бруно Ноланец.

Глава 3

Нет людей более чуждых религии, нежели те, кто постоянно занят соблюдением ее форм. Я твердо убежден, что добрая половина нашей братии сущие атеисты.

Ч. Р. Метьюрин. Мельмот Скиталец

Рим, 1600 г.

Камера для допросов напоминала собой каменный мешок, да, в общем, таковым и являлась. Здесь было довольно прохладно, и на кирпичных стенах выступали капельки влаги, которые изредка скатывались на пол. В центре был установлен большой деревянный стол, где за руки и за ноги был привязан обнаженный человек. В нескольких метрах стоял письменный стол, за которым на стуле сидел человек в белой рясе, с выбритой на голове тонзурой. Со смиренным выражением лица он изучал лежащие перед ним листы документов. На спинке стула был аккуратно повешен черный плащ с белой же подкладкой, называемый «домино». Камера довольно скупо освещалась свечами, да тусклый свет падал из маленького оконца под самым потолком. В дальнем углу угадывались фигуры еще двух человек в черном – монахов, которые что-то делали рядом с горящим переносным очагом, напоминавшим дырявую бочку на ножках.

Человек за столом сложил вместе ладони и сообщил:

– Меня зовут Паоло Исарезио делла Мирандола. Я прокуратор ордена доминиканцев, который был оставлен вами ради мирской жизни. Но мы не перестали считать вас своим братом и надеемся вернуть вас в наши ряды. Я уполномочен помочь вам, заблудший мой брат, осознать свои ереси и раскаяться в них.

Лежащий на столе человек даже не посмотрел в сторону доминиканца. Он находился на грани обморока, так как провел распятым на столе уже несколько часов и мучился холодом и болью в сведенных мышцах. Кроме того, это был уже далеко не первый допрос – и каждый из тех, кто его допрашивал, пытался убедить его в своих исключительно добрых намерениях.

– Итак, вас зовут Джордано Бруно Ноланец?

Человек, распятый на пыточном столе, приподнял голову и мутными глазами посмотрел на инквизитора. Его каштановая борода была всклокочена, и он имел довольно изможденный вид. Восемь лет в застенках инквизиции – немалый срок.

– Мне неоднократно задавали этот вопрос. Да, я – Джордано Бруно. И я не отрекусь от своего имени, как не отрекусь от взглядов, которых придерживаюсь.

– Вы упорствуете в своей ереси, но я молю бога, чтобы он вразумил вас. Нам известен ваш скверный характер, однако это не ставится вам в вину. Вопрос об имени задается для того, чтобы убедиться, что вы находитесь в здравом уме, ибо человек безумный не всегда может правильно ответить на этот простой вопрос.

Инквизитор склонился к бумагам и начал что-то записывать. Тем временем два монаха в темном углу пыточной гремели какими-то металлическими инструментами. Распятый нервно крутил головой, пытаясь рассмотреть то пишущего инквизитора, то монахов-иезуитов в капюшонах.

Наконец инквизитор приподнял голову и продолжил разговор:

– Вы обвиняетесь в том, что проповедуете идеи о множественности миров. Так ли это?

– Да, я считаю, что звезды есть суть такие же миры, как и Земля, на которой мы живем. Ибо было бы оскорбительно для Бога считать, что он сумел создать только Землю. – Джордано Бруно вызывающе посмотрел на инквизитора, хотя это было сложно сделать в том положении, в котором он находился.

Инквизитор не отвел взгляда и спокойно ответил:

– Мы здесь не для диспута. Вы – просто заблудшая овца. Но, как добрый пастырь, я вам отвечу. Конечно, Господь в своем величии мог и может создать неисчислимое количество миров, но разве известны нам его помыслы? Да изучали ли вы католические установления? – Инквизитор повысил голос в конце фразы. – Вот она, ересь! Ответьте, веруете ли вы в Троицу, Отца и Сына и Святого Духа, единую в существе, но различающуюся по ипостасям согласно тому, чему учит и во что верует католическая церковь?

Допрашиваемый резко вскинулся на столе, и в привязанные руки врезались ремни.

– Я веровал и безо всяких колебаний придерживался всего того, во что должен веровать и чего должен держаться каждый верный христианин относительно первого лица. Но не вам указывать мне, как веровать! Я сам был среди вас, я знаю, чего стоят слова нищенствующих братьев!

Инквизитор встал и вышел из-за стола.

– Относительно первого лица? А учение святой Церкви ты считаешь ложью? Вот и раскрываются твои еретические взгляды! Да, нас называют нищенствующими братьями, и сам святой Доминик не стыдился этого прозвища! Но мы веруем в Господа, как нам велит наша Церковь! А ты смеешь сомневаться в существовании Святой Троицы! – зло вскричал доминиканец.

Джордано Бруно метался на столе, обуреваемый одновременно гневом и страхом, не будучи в силах ответить что-либо вразумительное на предъявленное обвинение.

Инквизитор, встав перед распятым на столе, продолжал:

– Правда ли, что ты занимался чернокнижием?

– Нет, – выдавил из себя Ноланец. – Никогда я не занимался ни колдовством, ни чернокнижием. Никто меня в этом никогда не обвинял!

– Никто и никогда? Не все было известно отцам инквизиторам в Венеции. Так пора и спросить. – Инквизитор потряс кулаком. – А кого ты называешь своим Господом? Уж не врага ли рода человеческого? Отвечайте точно, какой взгляд об Иисусе Христе вы высказывали раньше и какого взгляда придерживаетесь теперь, ибо раньше сказали, что верили, но колебались относительно способа, а теперь заявляете, что в течение долгого времени находились в состоянии сомнения? – Брат Паоло опять снизил тон до спокойного и не торопясь вернулся за стол.

Допрашиваемый ученый следил за ним глазами и обдумывал ответ. Допрос повторялся почти слово в слово с тем, что проводился пару месяцев назад. Он не понимал, чего от него хотят, – все твердили одно и то же. Уже давно его мучители могли бы убедиться, что он не намерен менять свое мировоззрение. Еще несколько лет назад Бруно предполагал, что его мытарства закончатся тяжелой епитимьей и ссылкой в какой-нибудь отдаленный монастырь. Но мучения не прекращались, и он совершенно не понимал, чего от него добиваются.

– Я уже отвечал на этот вопрос. Однако повторяю, что сомневался и не понимал только триединства божественной сущности. И говорил об этом лишь на суде в Венеции, и никогда ранее.

– Так, – инквизитор тяжело облокотился на стол, – материалы допросов я читал. И тут вы не противоречите своим словам. – Дальше голос начал повышаться, и доминиканец медленно стал приподниматься из-за стола. – Однако уважаемым мною венецианским инквизиторам не была известна полная правда о твоих богомерзких ересях! Тебя обвиняют и в занятиях черной магией!

– Я давно интересовался магией, но никто не может сказать, что мои занятия были направлены кому-либо во зло. И никогда я не занимался чернокнижием. И не прибегал к помощи слуг Сатаны!

– Сама магия есть зло. – Доминиканец громко хлопнул ладонью по столу, но тут же сложил ладони и поднял глаза к потолку. – Господь проклинает занимающихся магией. Откуда ты черпал свои познания в магии?

Из угла, где копошились иезуиты, донесся очередной металлический звон, и допрашиваемый вздрогнул.

– Я прочитал много книг, в том числе и из монастырских библиотек. Они там пылились на полках, никому не нужные и никем не читаемые. Большинство из этих книг не известны никому, хотя и доступны любому монаху.

– Так-так. Об этих книгах я допрошу тебя особо. Однако сейчас я задам тебе другой вопрос. – Инквизитор вновь встал из-за стола и медленно пошел к противоположной стене. – Обо всех ли книгах, написанных тобой, ты рассказал в Венеции?

– Да, обо всех книгах, написанных мной, говорилось на допросах в Венеции, – тоже повышая голос, ответил Бруно.

Инквизитор, почти упершись в стену, остановился и резко развернулся на носках. Чеканя каждое слово, спросил:

– А что ты можешь сказать о толстой книге с листами из пергамента, в обложке из толстой черной кожи? – С каждым словом его голос становился все громче, и в нем становилось все больше гневных нот. – Синьор Мечениго, верный сын католической церкви, в числе прочего доносил, что видел у тебя такую. Так ли это? – Инквизитор уже почти ревел. Его лицо покраснело, и казалось, что он сейчас взорвется от гнева.

– Черная книга? Не мог означенный Джованни видеть у меня эту книгу! – проорал в ответ Ноланец.

Доминиканец выдохнул воздух и более спокойно, но не без ехидства в голосе продолжил допрос:

– Значит, была у тебя эта книга, да только ты считаешь, что ее никто не видел. Ты ли писал эту книгу?

– Нет, не писал я таких книг. – Ученый тяжело вздохнул. – Зачем я понадобился римской инквизиции? Меня еще в Венеции спрашивали про эту книгу в черной обложке, но я тогда не придал этому значения. Я пообещал предоставить ее правосудию, в надежде, что это откроет мне путь к доброй жизни. Но, похоже, это привело к обратному.

– Про эту ли книгу ты рассказывал некоему Франческо Грациано, с которым ты находился вместе в тюрьме в Венеции?

– Мы обсуждали многие книги.

– Перестань избегать прямых ответов. Знакома ли тебе эта книга?

– Да, мне знакома такая книга.

– Прекрасно! Где и при каких обстоятельствах ты увидел ее?

Ноланец прикрыл глаза и в очередной раз тяжело вздохнул. Страх, вопреки его воле, закрадывался в его душу. Вот что нужно этим сжигателям. Он наконец начал понимать, зачем его затребовал Рим. Иначе кому нужен был убогий философ. Если бы не книга, венецианская инквизиция его давно отпустила бы. Как же он этого не понял. Но он не мог ничего предложить своим мучителям, даже если бы хотел.

– Я нашел ее в библиотеке Оксфорда, в Англии, где жил в течение некоторого времени.

Прокуратор растянул губы в улыбке и стал похож на ощерившегося волка.

– Опять эта богомерзкая Англия, которая не желает признавать власти Святого Престола! Ну вот, теперь, я думаю, мы сможем добраться до источника твоего грехопадения и спасти тебя. Кто дал тебе эту книгу?

– Я нашел ее в книгохранилище самостоятельно и, заинтересовавшись, приступил к изучению.

– Кому ты рассказал о находке?

– Я никому не рассказывал о книге, поскольку эти невежественные педанты все равно не смогли бы оценить ценности моей находки. – Бруно действительно не поделился своей находкой с оксфордскими профессорами. К тому моменту он успел основательно рассориться с научной элитой Оксфорда.

– Вот видишь, уже тогда твой скверный характер заставил тебя укрепиться на пути греха. Достойных ученых ты называешь невежественными педантами. – Однако в голосе инквизитора не было искреннего укора. Похоже, здесь он разделял мнение допрашиваемого об ученых и богословах старинного университета. – К чему привело тебя изучение пресловутой книги? Какие магические приемы ты смог почерпнуть из нее?

– Увы, книга зашифрована. Я не смог найти ключа. Как мне кажется, я понял только часть изображений, которые подтверждали мои соображения об устройстве вселенной.

– Где сейчас эта книга?

– Увы, книга навсегда утеряна. Разозлившись на это стадо болванов, уезжая из Оксфорда в Лондон, я в гневе бросил несколько книг из библиотеки в камин. – Бруно лгал. Он действительно в припадке ярости бросил несколько древних книг в огонь, но среди них не было той самой черной книги, о которой его допрашивал инквизитор. – Они вспыхнули как порох, и, хотя я тут же опомнился, все было кончено – книг больше не стало.

Прокуратор с ненавистью посмотрел на ученого.

– Ты лжешь! Ты не мог ее уничтожить!

– Я сожалею о своем поступке. Такие книги нельзя сжигать, но я тогда уподобился вам и раскаиваюсь в этом. Видно, правы вы, называя меня еретиком. Но зачем вам эта книга, ведь я все равно ее сжег. Зачем меня затребовала инквизиция Рима?

Инквизитор в гневе открывал и закрывал рот, словно рыба на берегу. Ему было поручено всеми правдами и неправдами получить от проклятого Ноланца эту книгу. А теперь тот говорил, что книги больше нет, что он сжег ее. Прокуратор смог ответить только через несколько секунд:

– Не ты меня допрашиваешь, а я тебя! Но я тебе отвечу! Ты признан не просто еретиком, а ересиархом, поэтому и затребован римским трибуналом. Дело против тебя начато именно здесь, и ты гораздо более подлежишь суду здесь, нежели там, в Венеции, ибо велика твоя вина перед Святым Престолом. Поэтому, чтобы привести тебя к раскаянию, было принято решение прибегнуть к пытке.

Джордано Бруно вздрогнул и напрягся. Ремни врезались в его тело. Инквизитор плотоядно ухмыльнулся и, повысив голос, обратился к монахам в углу:

– Братья, все ли готово для дальнейшего допроса?

Один из монахов обернулся и ответил:

– Да, все готово, ваше преподобие.

– Тогда зовите палача. Этот несчастный не желает раскаиваться.

Тот монах, что отвечал прокуратору, вышел из камеры.

Прошло не больше двух-трех минут, и в камеру вместе с монахом вошел невысокий коренастый человек в кожаном фартуке и прошел с монахом в дальний угол, где был разложен пыточный инструмент. Привязанный к столу ученый задышал отрывисто и слегка всхлипывая. Он был отважен и силен в своем упорстве, но боли, которая должна была вот-вот прийти к нему, нельзя было не бояться.

Инквизитор внимательно посмотрел на него и с легким налетом удовольствия в голосе отметил:

– Твое тело умнее тебя, грешник. Оно знает, какая расплата ждет его за грехи. Неужели твой разум окажется глупее тела?

Бруно поднял взгляд, полный ненависти, на инквизитора.

– Тело слабо и боится боли и смерти. Я сильнее своего тела!

Прокуратор рассмеялся. Он знал о теле и силе гораздо больше глупого еретика. Сколько ему встречалось таких самонадеянных грешников. И этот наверняка не был сильнее других – его отвага была больше его разума. Однако здесь умели убивать отвагу.

Но была в деле этого еретика одна странность. Его высокопреосвященство кардинал Камилло Боргезе приказал отнестись к нему со всей серьезностью. Более того, он приказал при ведении этого дела подчиняться иезуиту Игнатию Карафе. Это было достаточно странно. Ему еще не приходилось подчиняться братьям из других монашеских орденов. Впрочем, прокуратора это не обижало – интересы святой инквизиции превыше личных амбиций. Его это не обижало, но пугало. Точнее, его пугал брат Карафа. Когда кардинал представлял их друг другу, было видно, что Карафа относится к его высокопреосвященству в лучшем случае как к равному, а то и… Было в иезуите что-то, что вселяло в опытного инквизитора трепет. Прокуратор был весьма целеустремленным человеком, если не сказать фанатичным, но брат Игнатий казался просто одержимым. Только его одержимость была… темной. Мирандола сам не всегда чувствовал себя достаточно чистым и безгрешным перед Святым Престолом, но греховность Карафы была иного рода. Прокуратор мог поклясться, что в глазах того время от времени проявляются отблески адского пламени, хотя и заметить их инквизитор смог лишь благодаря великолепному знанию людей.

На самом деле брат Игнатий приказал не трогать несчастного ученого, точнее, припугнуть и дать почувствовать, что ждет его за сопротивление. Необходимо было лишь довести того до состояния душевной паники. Для Святого Престола была крайне важна книга, о которой прокуратор расспрашивал Бруно. И пока не получена вся информация, а лучше сама книга, нельзя причинять ученому вреда, дабы не рисковать потерять его при суровых пытках. Лишь «слегка», сказал иезуит. А в нужный момент появится Игнатий и «спасет» несчастного от продолжения пытки.

– Господь дал нам тело и для того, чтобы вводить нас во искушение, но и для того, чтобы вразумлять нас через лишения и боль, – обратился прокуратор к допрашиваемому. – Если же ты продолжишь упорствовать, это будет говорить о том, что дьявол дает тебе силы сопротивляться святой инквизиции.

– Зачем меня обвиняют в связи с дьяволом? Я никогда не поклонялся врагу рода человеческого! Я даже не знаю, существует ли он…

– Вот! Отрицающий Сатану отрицает Господа! Братья, все ли готово к пытке? – обратился инквизитор к монахам и палачу.

Привязанный к столу Бруно был бледен, но после слов инквизитора побледнел еще больше, однако нашел в себе мужество обвинить своего мучителя:

– Это не я, а вы нарушаете заповеди нашего Господа. Апостолы обращали людей в веру проповедями и примером своей доброй жизни. Вы же используете кары и боль. Так кто же следует Сатане? – уже выкрикнул ученый.

Ему никто не ответил, доминиканец только зло посмотрел на Ноланца.

Палач, тот, кого привел монах-иезуит, молча подошел к пыточному столу и, легко приподняв стол с одной стороны, поставил его набок, так что Бруно оказался в вертикальном положении и повис на ремнях. В поверхности стола, как раз по обеим сторонам шеи, находились два отверстия. Палач пропустил узкий кожаный ремень через одно из них, перекинул его по шее несчастного и пропихнул ремень обратно через другое. Потом он связал концы ремня между собой и продел в образовавшуюся петлю деревянную палку и вопросительно посмотрел на инквизитора. Тот молча кивнул, и палач начал крутить палку. Закручивающийся ремень стал натягиваться, петлей сдавливая шею пытаемого. Лицо того стало пунцовым, на висках вздулись вены. Из горла вырвался не то стон, не то хрип. Руки пытались вырваться из привязных ремней, но тщетно.

Тут открылась дверь в камеру, и вошел еще один человек. На нем был черный плащ и черная же шляпа. Войдя в камеру, он снял шляпу и воскликнул:

– Брат Паоло! Зачем?

Прокуратор оглянулся, напустив на себя смущенный вид.

– О, брат Игнатий! Я веду допрос этого грешника. Однако он упорствует, и я вынужден прибегнуть к пытке, дабы склонить его к сотрудничеству с Церковью и заставить отказаться от ереси.

– Брат Паоло, я знаю, что ведение следствия поручено вам и вы обладаете огромным опытом в обращении грешников. – Вошедший молитвенно поднял руки. – Но прошу вас разрешить мне попробовать увещевать сего грешника.

Прокуратор махнул палачу, и тот раскрутил ременную петлю-гарроту. Бруно стал судорожно набирать в легкие воздух и обвис на ремнях – его сознание помрачилось.

Брат Игнатий имел волевое аскетичное лицо с резкими чертами. Волосы были совершенно седыми, однако было видно, что до старости ему далеко. Глаза излучали, просто светились доброжелательностью.

Прокуратору стало не по себе – он видел эти глаза совершенно другими. Жесткими, холодными и бездонными. Сейчас в них была бездонная доброжелательность.

«Не приведи Господь быть допрашиваемым тобой, – подумалось прокуратору. – Уж лучше палач. А с этим и сам не поймешь, как из тебя душу вынут».

Но, несмотря на крамольные мысли, прокуратор продолжал разыгрывать свою роль:

– Я не могу перепоручить вам этого заблудшего. Вы вряд ли сможете переубедить его.

– Прошу вас, брат мой. Дайте мне полчаса. Вдруг мне удастся образумить его. Оставьте меня наедине с ним, дабы он не боялся.

– Ну что ж. Я не могу отказать в вашей просьбе. У вас есть полчаса. Я и палач выйдем отсюда, дабы не смущать и вас, и несчастного.

– Благодарю вас, брат мой! – Игнатий повернулся в сторону своих собратьев-иезуитов. – Братья, прошу и вас оставить меня наедине с этим грешником.

Те молча встали и направились к двери. Следом за ними вышли палач и прокуратор.

Брат Игнатий еще некоторое время смотрел на закрывшуюся тяжелую дверь, а потом повернулся и мягким, кошачьим шагом подошел к пыточному столу.

– Здравствуй, заблудший брат мой!

Ноланец, к тому моменту уже пришедший в себя, поднял глаза на монаха и спросил срывающимся осипшим голосом:

– Кто вы?

– Меня зовут брат Игнатий Карафа. Я пришел, чтобы помочь тебе.

Карафа отошел в темный угол, где раньше раскладывали пыточные инструменты подручные палача. Бруно молчал и лишь беспокойно следил за иезуитом. Но тот вернулся с большой глиняной кружкой, доверху наполненной водой.

– Вот, выпей воды. Я знаю, что ты сейчас нуждаешься в этом. Я действительно желаю помочь тебе, брат.

Несчастный жадно припал к кружке с водой. Карафа с состраданием смотрел на него и терпеливо дожидался, пока тот напьется. Осушив почти всю кружку, Бруно прокашлялся и уже более спокойно посмотрел на Карафу.

– Брат Игнатий, мне все хотят помочь, вот брат Паоло вел сейчас со мной душеспасительные разговоры и уже оказал мне неоценимую помощь.

Иезуит с легким укором посмотрел на Ноланца и покачал головой.

– Тебя поразил гнев, а это смертный грех. Но Господь милостив и всепрощающ. Можем ли мы противоречить нашему отцу? Брат Джордано, мы готовы понять твои заблуждения и даже не считать их злостной ересью. Нам всего лишь нужна твоя помощь в поиске книги.

– Я понял, вам не нужен я, вам нужна книга. Что вы знаете о ней?

Брат Игнатий с любопытством посмотрел на ученого.

– Ты дерзок. Но я отвечу тебе. В этой книге сокрыты знания, данные искусителем рода человеческого. Эта книга таит запретное знание, которое губит души всех прикоснувшихся к ней. Однако у тебя есть шанс избежать геенны огненной. Ты должен раскаяться и сообщить все тебе известное об этой Черной книге.

– Я сообщил уже все известное мне – книга уничтожена мной, о чем я безмерно сожалею.

Карафа мягко улыбнулся.

– Возможно, брат мой, ты что-то помнишь из этой книги, ведь твоему перу принадлежат великолепные книги об искусстве запоминания?

– Да, мне удалось усовершенствовать методы запоминания, и книга действительно отпечатана в моей памяти, – подтвердил Бруно предположение Карафы. – Я не понимаю языка, которым она написана, однако помню все написанное, как изображение. Но я не передам ее в руки инквизиции – вы используете знания этой книги во зло.

Иезуит с любопытством посмотрел на Бруно и усмехнулся.

– Что ж, тогда я сам возьму твои знания, – и возложил руку на голову Ноланца.

У того закатились глаза, а черты лица Игнатия Карафы заострились, и сам он стал похож на хищную птицу, зажавшую в когтистых лапах добычу.

Но уже спустя минуту иезуит тяжело захрипел, его рука упала с головы Бруно, и сам он бессильно свалился на пол. Его сердце остановилось.