Текст книги "Дар любви. Воспоминания о протоиерее Феодоре"

Иеромонах Иероним (Крюков)

Никогда я всерьез не задумывался о месте отца Феодора в моей жизни. К сожалению, подлинное значение близких людей обнаруживаем мы, как правило, только после их смерти. Поэтому, лишь расставшись с отцом Феодором до встречи в иной жизни, понял я, как много он для меня значил. Это он ввел меня в алтарь храма, просто как своего друга, как мальчик мальчика. Через него, друга детства Федю, произошло мое обращение к вере и подготовка к служению Богу. Избрал меня в служители Себе Господь, но приобрести это достоинство помог мне именно Федя.

Познакомились мы с ним в Гребневе, когда мне было семь лет. В первый день нашего переезда сюда вышел я на улицу и увидел большую группу ребят. Это были Соколовы с двоюродными братьями и гостями. Мне очень захотелось с ними познакомиться. В детстве все просто; очень скоро Федя стал моим другом, и наша дружба продолжалась всю жизнь, а теперь продлилась навечно.

Возрастом он был чуть младше меня, но всегда вызывал во мне чувство скрытого желания подражать ему. Такая немножко драматическая основа наших отношений вызывала ежедневные и даже по нескольку раз в день сцены ссор и примирений. «Все, больше не буду с тобой дружить!» – говорил я ему или он мне. А через часок какой-нибудь, зареванные, шли навстречу друг другу^: он от своего дома, я от храма. И плакали и мирились так трогательно со словами: «Я без тебя жить не могу».

Действительно, так оно и было, только, я думаю, в большей степени для меня, чем для него. Федя рос в такой чистой, церковной, священнической семье, и ему вполне бы хватило общения дома, а я был обыкновенным московским школьником. Дурные влияния через меня на него очень сильно распространялись, но он их всегда нейтрализовал, воцерковляя меня всей своей жизнью. Его умение всегда всех радовать, всех утешать, такое природное, врожденное свойство натуры, видимо, действительно шло из духовных семейных корней.

В подражании ему естественно происходило мое воцерковление: и исповедь, и чтение духовной литературы, и беседы с его дедушкой. Рядом с Федей нельзя было быть другим, не таким, как он. Те, кто бывал в семье Соколовых, так или иначе становились впоследствии либо священниками, либо просто служили Церкви, но в любом случае оставались глубоко верующими людьми.

«Наша дружба продолжалась всю жизнь».

Смерть отца Феодора поразила своей внезапностью, но не вызвала уныния. Для меня нет сомнений, что он стяжал милость у Бога. Конечно, сердце немножко болит о его детках, семье, но и тут есть надежда, даже уверенность, что за молитву отца Феодора не останется его семья без попечения и людей, и забот Божиих, без благословения и милости Божией. Ну а нам остается только молиться: храни их Господь и упокой Господи отца Феодора.

Инок Всеволод

Дорогие пастыри и прихожане Преображенского храма в Тушине, дорогие родственники батюшки отца Феодора.

Я, как и многие другие, был поражен неожиданной вестью о кончине дорогого настоятеля Тушинского храма, протоиерея Феодора. Навсегда останется в памяти его светлая улыбка, теплое рукопожатие, ласковое слово; все то, чем он так щедро и так ненавязчиво делился с нами, его паствой.

Помню начало 90-х: работы по восстановлению храма, молодые лица, труды во славу Божию. То была настоящая духовная школа, которую так умело и, как казалось, легко организовал для нас батюшка отец Феодор. Потому и неудивительно, что из этой школы вышел не один священнослужитель, монах, матушка… Все они, питомцы отца Феодора, теперь скорбят, все они теперь вместе оплакивают безвременный уход своего бывшего наставника, но все они молятся и будут всегда молиться за дорогого батюшку.

К этим молитвам и я грешный присоединяю свой молитвенный вздох, и хотя не могу преодолеть тысячи и тысячи километров, отделяющих меня от России, но сердцем я с вами у дорогой могилы нашего доброго пастыря отца Феодора.

Мы не можем указывать Богу, когда и кому умирать; верю, что в конечном итоге благость Божия сокрыта и в этом, как кажется, преждевременном уходе от нас батюшки отца Феодора. «Сами себе и друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим».

Царствие тебе Небесное, дорогой отец Феодор. Моли Господа, чтобы и нам сподобиться принять кончину во всеоружии веры и надежды, как принял ее ты…

Прощай, дорогой батюшка.

Трудник Преображенского Тушинского храма

инок Всеволод, преподаватель Свято– Троицкой

семинарии, Джорданвилль, США

25.02.2000 г. от Р. Х.

Протоиерей Димитрий Смирнов

Отец Феодор Соколов происходил из очень хорошей и известной православной семьи, которых у нас не так уж много, а такой степени известности буквально единицы. Его дедушка был замечательным церковным писателем, автором книги «Путь к совершенной радости», ставшей катехизаторским учебником. Недавно вышла книга его мамы «Под кровом Всевышнего»; она пользуется большой популярностью и описывает жизнь их семьи. Отец его был в самом хорошем смысле слова традиционным русским священником, и следствием этого явилось то, что все три сына стали священнослужителями, а дочери – регентами. Он был настоятелем московского храма Адриана и Наталии, в котором любил часто служить Патриарх Пимен.

Отец Феодор – младший из сыновей, человек очень одаренный во всех смыслах: и ростом, и силой, и умом, и красотой, и добротой. Три брата Соколовы стали известны всей Церкви, когда они были избраны Патриархом Пименом на иподиаконское служение и оставались в этом качестве до самой смерти Святейшего, служа ему, как отцу родному. На этом поприще они прошли замечательную школу, проявили и терпение, и послушание, и любовь. Как мне казалось, может, я и ошибаюсь, Святейший именно отца Феодора больше всего любил, возможно, потому, что он был младшим.

У отца Феодора было девять детей. По нашим временам это редкий дар Божий. В Москве не так уж много священников имеют такую большую семью. И этот факт усугубляет наше горе. Отец Феодор за короткий период сумел создать приход и восстановить очень большой храм Спаса Преображения в Тушине, который прежде являл собой трагический вид разрушения. Он стоял на въезде в Москву, весь пронизанный рельсами, какими-то железками, лишенный куполов и колокольни, в окружении страшной промзоны, словно памятник той жуткой эпохе уничтожения всего доброго, что было в России. Теперь храм преобразил все вокруг; он украшен мозаикой, фресками. За мозаику даже была присуждена Государственная премия – это единственный случай, когда премию дали за работу по украшению церкви.

Кроме настоятельства, у отца Феодора были другие послушания: сначала он возглавлял Отдел по взаимодействию Церкви и армии, а потом, когда этот отдел развился и во главе его стал владыка Савва, сделался его заместителем. Он работал с Министерством внутренних дел, сам посещал Бутырскую тюрьму, следственные изоляторы. Его труды были плодотворны и успешны. На совместных встречах (а мне тоже приходится иметь дело с военными) я видел, что он очень хорошо расположил к себе людей, служащих в армии, и они его успели полюбить. Об этом свидетельствует и то, что на похоронах было много генералов, приезжал даже заместитель министра внутренних дел, и все они совершенно искренне скорбели об этой утрате.

О значимости отца Феодора для жизни нашей Церкви говорит то, что сам Святейший Патриарх Алексий, несмотря на свою всегдашнюю ужасную занятость, сумел найти время, чтобы попрощаться с ним и помолиться о нем. Святейший сам начал отпевание, шесть епископов прощались с отцом Феодором, ему была оказана архиерейская честь. Божественную литургию в этот день возглавил его старший брат, Сергий, епископ Новосибирский, а отпевание – епископ Савва. Было много духовенства, участвующего в отпевании: на взгляд, более семидесяти человек; и многие священники, для которых не хватило места и облачения, чтобы непосредственно участвовать в самом чине, просто молились в храме. Большинство из тех, кто приехал не к началу службы, уже не могли войти – храм был переполнен народом.

Вот еще некоторое утешительное знамение: местные власти так почитали отца Феодора, что дали согласие похоронить его прямо за алтарем, хотя добиться такого разрешения практически невозможно. Уважение к нему было столь велико, что не нашли возможным отказать в такой просьбе. Это также является косвенным свидетельством его авторитета.

На Соборной площади Кремля рядом с отцом Феодором

Я очень любил отца Феодора за его ум, нрав и воистину христианское устроение души, которое меня как-то особым образом настраивало. Общались мы с ним кратко. Был, правда, такой счастливый период в нашей жизни, когда мы три года состояли вместе в Епархиальном совете. Все священники, которые в нем участвовали, были весьма достойные люди, но я каждый раз старался сесть рядом с отцом Феодором, потому что общение с ним доставляло подлинно духовную радость. Для меня он был человеком необыкновенным, от которого всегда можно было нечто полезное воспринять, чему-то научиться, услышать оценку какого-то события. И что покоряло – он был идеально воспитан, необычайно приветлив, необыкновенно добр, очень осторожен в своих высказываниях. Невозможно представить, чтобы он мог сказал что-то лишнее, какое-то неосторожное, резкое или грубое слово.

Наше знакомство продолжалось, я думаю, лет двадцать. Я всегда любовался этим человеком и радовался, что он трудится именно в армейских структурах, потому что он был одним из тех, кого не стыдно показать. Такой человек – это слава Церкви. Несмотря на молодость, он своим обликом, словами и деяниями мог вполне адекватно представлять, что есть Русская Церковь и какие в ней вырастают замечательные люди.

Безусловно, он стал таким не в результате случайного стечения обстоятельств – это плод воспитания, семейной традиции. Сказалось длительное усилие и отца с матерью, и дедушки (о роли бабушки я мало что могу сказать), и, конечно, влияние старших братьев. Владыка Сергий, например, закончил Духовную академию первым учеником, что свидетельствует о его успехах в освоении богословских наук и его нравственном облике; и избранный им монашеский путь говорит о желании послужить Церкви всей своей жизнью. Это, конечно, тоже не могло не оказать доброго влияния на отца Феодора.

Он погиб в день своего ангела, на память святого Феодора Стратилата, после того, как послужил и помолился со всеми своими прихожанами, которые пришли его поздравить, и причастился Святых Христовых Таин. Нам неизвестен Промысл Божий о нем. Просто Господь решил по причине его готовности, христианской спелости изъять отца Феодора из нашей среды, чтобы он жизнь свою продолжил на Небесах.

Протоиерей Владимир Силовьев

С отцом Феодором нас связывает очень недолгая дружба. Короткой я ее называю, несмотря на то что во времени она измеряется почти половиной его жизни. Наша дружба коротка не числом лет, просто я не успел ею насытиться.

…Моя мама всю жизнь ходила в Елоховский собор, естественно, и меня с детских лет водила туда. Повзрослев, я остался прихожанином этого храма и там впервые увидел красивого юношу, появившегося в составе иподиаконов Святейшего Патриарха Пимена в начале 80-х годов. Все в нем было красиво: на нем был замечательный стихарь патриаршего иподиакона, все его движения были выверенными, такими церковными, красивыми. В то же время ему были присущи скромность, сосредоточенность и какая-то особенная молитвенность в лице. Мне самому с детства хотелось участвовать в богослужениях, поэтому я с особенным вниманием смотрел на него. Я принял его в свое сердце уже тогда, как и многих других иподиаконов.

Имени его я тогда не знал, но скоро мы познакомились в стенах Московских духовных школ.

Наша студенческая обитель очень нас сблизила. Мы прекрасно друг друга знали, ходили по одним коридорам, учились в одних аудиториях, жили в одних спальнях, питались в одной столовой, молились в одном храме. До семинарии я учился в медицинском институте, где атмосфера была совершенно иной, поэтому для меня жизнь в лавре была нескончаемым праздником. Здесь никто не курил, не ругался скверными словами, никто не сорил, не вел себя вызывающе, здесь просто люди любили друг друга, относились действительно по-братски друг к другу. И, самое главное, я наслаждался возможностью открыто исповедовать свою веру. Радость эту со мной разделяли мои товарищи. Мы жили настоящей семьей. Я был единственным ребенком у мамы и воспитывался без отца, может быть, поэтому ко всем ребятам относился с особым чувством, они мне были очень дороги.

Мы никогда не смотрели на Федора с завистью. Он не давал для этого повода, хотя и был ближайшим иподиаконом Патриарха, ездил с ним по заграницам. Он был всегда открытым человеком, никогда не зазнавался, и мы радовались общению с ним.

На балконе Патриарших покоев в Свято– Троицкой Сергиевой лавре

Помню, однажды Федор подошел ко мне и говорит: «Володя, Святейший мне дал задание, а я никак не могу его исполнить. Ребенком был с мамой в Покровском монастыре, а теперь никак не могу его найти. Обращаюсь к тебе, ты Москву хорошо знаешь». В то время монастырь действительно трудно было найти: вокруг постройки, за которыми его и впрямь не видно. Это сейчас все ветхие дома вокруг монастыря снесены, и теперь он хорошо виден издалека. Я знал, как его найти, и помог ему выполнить волю Святейшего Патриарха Пимена.

Федя был младше меня по курсу, и мы чаще виделись на богослужениях: одно время я был иподиаконом владыки Ювеналия, который, как постоянный член Синода, всегда служил с патриархом Пименом. Молодость есть молодость, и мы, студенты, бывало, смотрели из алтаря на будущих невест, плотной стеной стоявших в первых рядах молящихся. В этом отношении Федор отличался особенной целомудренностью и никогда не позволял себе каких-либо высказываний о девушках.

Своей внешностью и положением Федя, конечно, обращал на себя внимание женского пола. Вокруг было столько красавиц, девушек из церковной среды, вздыхавших по нем, в том числе и дочек священников. Многие из них за счастье почли бы оказаться его невестой. И Федя сделал выбор. Он женился на простой, скромной девушке из белорусской деревни, работавшей официанткой в академической столовой.

Я думаю, кроме искреннего чувства двух любящих сердец в этом решении присутствовала духовная зрелость Федора. Господь открыл ему подлинные достоинства Галины, необходимые для создания семьи.

Встречались мы с ним и потом, когда уже оба были священниками. Мы приблизительно одного возраста, оба почти одновременно стали настоятелями возрождаемых храмов: я – в Старом Симонове, в храме Рождества Богородицы, а он – в Тушине. Часто встречались на патриарших богослужениях, епархиальных собраниях, но наши послушания, кроме настоятельских, были различными.

Вместе нам довелось участвовать в перенесении мощей преподобного Серафима Саровского из Петербурга в Москву. У меня сохранилась фотография, на которой мы с ним несем Евангелие. Оба еще достаточно молодые, даже внешне похожие, оба в камилавках, с бородами еще не седыми.

Но последнее наше совместное послушание иначе как чудесным не назовешь. Мы были приглашены сопровождать Его Святейшество в паломничество на Святую Землю на юбилейные торжества в связи с 2000-летием Рождества Христова.

Последнее паломничество на Святую Землю. Январь 2000 г.

Я был в большом смущении и радости: Святейший Патриарх берет меня на Святую Землю, да еще на такое удивительное событие! Но только в аэропорту узнал, что такой же чести удостоен и отец Феодор. Естественно, все время этого необыкновенного паломничества мы провели вместе. Как сели вместе в самолет, так до Москвы и не расставались.

Приглашение в поездку отец Феодор получил так же, как и я: ему домой позвонил владыка Арсений и сообщил о решении Его Святейшества. Рядом с ним в тот момент, как он мне рассказывал уже в самолете, была его матушка Галина. Узнав о содержании разговора, она непроизвольно, наверное, говорит ему: «Как же так, ведь я в это время должна уже рожать?» И тут он проявил готовность ради жены отказаться от столь почетного предложения. «Конечно, Галочка, раз так, я звоню и отказываюсь». Но Галя тут же одумалась и стала отказываться: «Нет, нет. Ни в коем случае. Я уж как-нибудь, а ты там за меня помолишься». И отец Феодор не забывал молиться, это я могу засвидетельствовать.

В один из дней, который был посвящен совещанию глав церквей, члены делегаций были свободны, и Святейший Патриарх дал нам возможность отдохнуть. Погрузили нашу делегацию в автобус и отправили в Иудейскую пустыню по монастырям.

Первым на пути был монастырь Георгия Хозевита. Этот монастырь славится пещерой, где скрывался от нечестивой царицы Иезавели пророк Илия, и в этой же пещере молился праведный Иоаким, когда его жертву отвергли за бездетность. Он молился в этой пещере Богу о даровании ему ребенка, после чего ему было откровение, что родится у него чадо. И, действительно, родилась Матерь Божия.

В этом монастыре продается икона, на которой изображены праведные Иоаким и Анна с Богоматерью во младенчестве. Такая удивительная икона! Смотрю, отец Феодор ее покупает и говорит:

– Я вот тоже молился…

– Вы знаете, кого ждете? Мальчика или девочку?

– Нет. Родится, и узнаем. Если родится девочка, обязательно назовем Анной.

Он так радостно это сказал! Еще добавил:

– Специально покупаю иконку в этом месте.

Надо заметить, что отец Феодор часто бывал на Святой Земле, и я всецело ориентировался на него. Он лучше многих знал, что где находится, успевал везде побывать, помолиться, ко всем святыням приложиться и при этом умудрялся никому не мешать. Я благодарил Бога, что в спутники мне Он избрал отца Феодора.

Конечно, я тоже купил такую иконочку.

А потом был монастырь Герасима на Иордане, не помню уж какой по счету. Мы с отцом Феодором сразу пошли в пещеру под храмом, где когда-то останавливалась Матерь Божия с Иосифом Обручником и с Богомладенцем, когда они бежали в Египет. Место это особенное, здесь Матерь Божия кормила Свое Дитя. Вижу, отец Феодор стоит и как-то особенно молится. Это было так приятно видеть. Я понимал, о чем он молится: жена, которую он безмерно любит, возможно, в этот момент рожает. Стремясь ей помочь, он принял на себя молитвенный труд – посильное участие в чуде рождения ребенка.

Есть там кружка для сбора пожертвований. Отец Феодор опускает в нее 20 долларов. У нас денег-то с собой было немного, и 20 долларов за границей – это большая сумма. Перехватив мой взгляд, он объяснил:

– Это знаменитая чудотворная икона «Млекопитательница».

У меня тоже маленькие дети. Я помолился Богу о них и говорю:

– Ну а что же, я тоже двадцать долларов положу.

Приложились к иконе, вышли во двор, где нас накормили специальной кашей, и надо уже бежать к автобусу, но отец Феодор говорит:

– Хорошо бы все-таки позвонить в Москву.

Телефон там висел прямо на дереве у выхода, и мы позвонили. У меня занято, говорю ему:

– Звони ты.

Он набрал номер, сказал несколько слов и просиял:

– Родила! Анну родила!

Я его сразу поздравил, и весь автобус его поздравлял с девятым ребенком, с шестой девочкой.

Забавный случай с нами произошел в Магдале. Там есть кусочек русской территории, где восстановлен замечательный храм, дивно расписанный. Так получилось, что приехали мы туда раньше других. Походили, все осмотрели, и отец Феодор предложил искупаться, пока не подъехали остальные. Там под горой бьет родоновый источник, мы разделись и с удовольствием окунулись в его теплую воду.

Все вместе: ласкающая вода, тут же смывшая усталость дня, множество рыб, нежно пощипывающих нас своими губками, солнышко, отдающее нам свои последние на сегодня лучи, – переполняло нас радостью. Сорокалетние седобородые мужи – мы плескались и играли, как дети!

– Смотри, – сказал он, подняв голову вверх.

Я взглянул и обмер. Вся делегация Русской Православной Церкви во главе со Святейшим Патриархом Алексием смотрела на нас с горы!

Может быть, кто-то другой в подобной ситуации растерялся бы, только не отец Феодор. Стоя в воде, он сложил руки под благословение и буквально прокричал:

– Ваше Святейшество, благословите!

Святейший улыбнулся, благословил и направился в отведенные ему покои. Позже, когда мы встретились за ужином, по-отечески улыбаясь, он спросил нас:

– Ну как, хорошо отдохнули?

– Да, Ваше Святейшество!

Мы и впрямь благодаря отцу Феодору использовали самое удачное время. Вскоре после того, как мы вылезли из ручья, стемнело, и купаться было не так приятно, о чем нам потом рассказывали все, вдохновленные нашим примером.

На всю мою жизнь, думаю, сохранятся в памяти необыкновенно торжественные службы в храме Рождества Христова в Вифлееме. Они продолжались два дня. Мы с отцом Феодором приехали в Вифлеем в Сочельник рано утром и участвовали во встрече нашего Святейшего Патриарха, а также других Патриархов, фотографировались около храма. У меня остались не только общие фотографии, но и те, которые мы сделали друг для друга. Мы по очереди одним аппаратом снимались на фоне Вифлеемского храма. Вот он стоит, улыбающийся, в рясе, на фоне черного проема. И я знаю, что этот черный проем не в небытие, а в жизнь вечную.

Снимок я держу у себя на письменном столе в келье в храме. Он мне очень помогает, напоминает об отце Феодоре, о нашем паломничестве, о тех открытиях, которые я для себя сделал, общаясь с ним. Об одном из них я хочу рассказать.

Все время паломничества, как я уже сказал, мы проводили вместе. Рядом сидели в самолете, в автобусе в многочисленных переездах, вместе отдыхали в одной комнате в Горненском монастыре. Бывало, до двух, трех часов ночи проговорим, утром садимся в автобус и продолжаем разговаривать. Однокашники, выпускники одной Духовной школы, мы вспоминали наши студенческие годы. Даже армейские воспоминания у нас были общими – оба служили в одном роде войск, а десантники с особенным теплом относятся друг к другу. Мы оба – настоятели храмов, и нам было о чем поговорить друг с другом.

Отец Феодор прекрасно знал церковную жизнь на всех уровнях, во всех подробностях. Я услышал много полезного, при том, что сам я священник достаточно опытный. Естественно, что в многословии не избежишь греха, и бич наш – осуждение. Но сколько бы мы ни беседовали, я не услышал от него ни одного слова осуждения! Легко, конечно, замкнуться, не разговаривать с людьми, но оставаться открытым к общению, разговаривать и не осуждать – это было для меня удивительно. Я бы очень хотел обрести этот навык.

Потом в Москве я всем своим друзьям и близким рассказывал о «чуде», виденном мной на Святой Земле, – о человеке, умеющем избегать осуждения.

Вот уж в ком не было и тени фарисейства, ханжества, показного благочестия, так это в отце Феодоре. Для меня было большим назиданием общение с ним, навсегда оставившее след в душе. Вернувшись со Святой Земли, мы так и не встретились. Перезванивались, выражали друг другу стремление увидеться, но увы…

Приближался день его ангела, и я решил: «Не попал на крестины Анечки (сломал руку), не был на дне рождения, не смогу быть у него и 21 февраля. Стыдно! Сразу же по возвращении из командировки (у меня в кармане лежал билет на 20 февраля) поеду к нему».

Лишь на 40-й день со дня кончины оказался я у его могилы и почувствовал, что наше общение продолжается!

Как-то неловко мне было говорить ему там, на Святой Земле, что испытываю к нему братскую любовь, а теперь говорю. И очень бы хотел, чтобы он с того света назвал меня своим братом.