Текст книги "Дар любви. Воспоминания о протоиерее Феодоре"

Надо было ехать за телом. Словно все стихии сопровождали нас в пути: мороз и солнце, метель и оттепель – все сразу пережили мы в том скорбном пути. Внутренне я пытался собраться, приготовиться к встрече с батюшкой, предполагал, что в подобных ситуациях могут возникнуть неожиданные препятствия. Но на удивление все складывалось благоприятно. Везде нам помогали, местный священник нас очень тепло и заботливо принял.

Самое страшное было увидеть отца Феодора в морге. Около полуночи пришел врач, открыл нам скорбную дверь. В полной тишине вошли мы за ним. Подошли, перекрестились, поцеловали в лоб батюшку, Юру…

К и утра следующего дня гробы были готовы, тела выдали, отдали нам все вещи личные, и мы отправились в обратный путь. Обратно добрались без особенных приключений к вечеру того же дня. Подъезжаем к храму – ворота распахнуты, толпы народа, все встречают батюшку, и в момент въезда машины на территорию храма над нашими головами взмывает салют. Россия праздновала День своей армии, и армия салютовала своему воину – протоиерею Феодору Соколову, окорм-лявшему наше воинство.

На другой день рано утром отпели Юру и захоронили его сразу, а потом было отпевание отца Феодора. Сотни, тысячи людей пришли с ним проститься. С ним прощалась Церковь земная с упованием на то, что передает своего служителя в клир Церкви Небесной: Святейший Патриарх Алексий, архиереи, священники многих приходов Москвы пришли ко гробу отца Феодора. С ним прощалось воинство: в чине погребения переплелись элементы церковного и воинского обрядов, вокруг гроба был выстроен почетный караул. Представители высших воинских кругов, Администрации Президента, городских и районных властей почтили память протоиерея Феодора Соколова. Бывшие заключенные и руководители ГУИНа встретились у гроба батюшки.

Пришло время сказать слово и мне во время чина священнического погребения. Впервые в жизни я вдруг стал говорить, обращаясь к батюшке на «ты». Я знал, что он меня слышит, и поэтому обратился прямо к нему. Я сказал: «Дорогой отец Феодор! Только что на днях ты стоял вот здесь, на этом амвоне, и мы, поздравляя тебя, говорили о кресте. Ты просил у нас прощения и призывал к величайшему терпению. Теперь мы понимаем, о чем ты говорил. Есть такие люди, с которыми рядом легко. Ты был именно таким человеком, с которым все легко: молиться, трудности переживать, легко взращивать в себе лучшее. А это достигалось тем, что тебе самому было нелегко. Но всю нашу тяжесть ты нес с радостью… Недавно была поездка в год 2000-летия от Рождества Христова на Святую Землю, и ты попросил всех нас, клир и прихожан, написать записочки, которые обещал поминать в этом паломничестве. Ты за всех ходатайствовал в Иерусалиме земном. И сейчас, когда Господь тебя призвал в Горний Иерусалим, мы не сомневаемся, что ты с этими же записочками у Престола Всевышнего за всех нас молишься. А мы, пока бьется наше сердце, будем молиться за тебя здесь…»

Не помню, как я закончил свою речь тогда, но до сих пор во мне живет чувство, что я продолжаю говорить с отцом Феодором. Днем ли, ночью, в храме или дома, в воинской части или среди прихожан нашего храма – батюшка всегда рядом.

Не нам судить, будет ли прославлен Церковью отец Феодор – это дело Промысла Божия, но я свидетельствую о том, что был он человеком неимоверной чистоты сердечной и душевной; во всех своих поступках, словах являл себя человеком праведным. При воспоминании о нем сердце наполняется желанием просить его молитв, чтобы и теперь он так же ходатайствовал за всех нас, как во время своего земного служения.

Отче Феодоре, моли Бога о нас, грешных!

Иерей Александр Ильяшенко

Не раз мне доводилось служить вместе с отцом Феодором, и всегда я чувствовал его помощь и опеку. Он был на десять лет меня моложе, но по хиротонии был старше, и, может быть, поэтому в его присутствии я всегда чувствовал себя младшим братом.

Он обладал удивительным и редким качеством: подлинным смирением. Часто смирение представляется как синоним аморфности, безволия, будто смиренный человек – это тот, кто соглашается со всем, что вокруг происходит. На самом деле смиренный человек соглашается вовсе не со всем, что вокруг происходит, а поступает по правде Божией.

Отец Феодор, будучи послушным Богу и Церкви, послушным священноначалию, умел являть очень осознанную духовную дисциплину и одновременно умел в смирении повелевать. Он обладал тем, что называется силой авторитета, был человеком духовным, и благодаря этому чувствовалась правда того, о чем он говорил и почему он поступает именно так, а не иначе.

С ним всегда было очень легко. Мне нравилось находиться с ним рядом, ему подчиняться. Он обладал каким-то удивительно тонким чувством такта, всегда знал, что, как, когда и кому сказать. Даже когда он направлял твою деятельность, он при этом никогда не демонстрировал своего превосходства. От одного его слова сразу становилось понятно, что именно так и нужно действовать. Отец Феодор обладал духовным богатством, которым он одарял, даже незаметно для себя, всех, кто с ним находился рядом.

Очень редко встречаются на свете люди, и к ним относится отец Феодор в полной мере, удивительно прекрасные во всем. Он был прекрасен внешне: высокий, стройный – и обладал удивительно прекрасной, тонкой душой. Если ранним утром выйти в росистый луг, то можно увидеть, как солнце играет в капельках росы миллионами ярких лучиков. Так вот и душа отца Феодора была такая чистая, что, щедро отражая лучи Божией благодати, осиявала всех, кто с ним общался.

Иерей Максим Запальский

Отца Феодора я близко знал и имел счастье служить с ним относительно недолго – два последних года его жизни. Но это и немало. Это были первые годы моего предстояния пред престолом, и служение с ним дало мне возможность приобрести начальный опыт.

Познакомился я с батюшкой за несколько лет до моего рукоположения. Произошло это в гостях у общих знакомых. В этот период жизни у меня были большие личные переживания, и не всегда удавалось это скрыть. Отец Феодор хотя и не знал меня, но почему-то обратился ко мне и сказал несколько утешительных слов, сделав это деликатно и по-доброму. Это запомнилось.

Вообще-то отец Феодор, как правило, если не требовали обстоятельства, говорил недлинно и только нужное или радостное и приветливое. Эта манера мне очень в нем нравилась. Впоследствии я еще несколько раз встречался с батюшкой в гостях и бывал у него в храме.

Пришло время мне жениться. Венчал нас отец Константин Татаринцев, служивший в Преображенском храме в Тушине. С ним мы были дружны еще со времени совместного обучения в университете. Желание священства давно у меня зрело. Я учился в Богословском институте и работал в Свято– Даниловом монастыре на хозяйственной должности. Но из-за работы в монастыре я растерял связи с теми приходами, где раньше помогал в алтаре или был чтецом, поэтому рассчитывать на рекомендации для рукоположения мне было неоткуда.

Через месяц после свадьбы по совету отца Константина я подошел к отцу Феодору с намерением проситься в алтарники. Я надеялся через какое-то время, если Господь сподобит и я сумею зарекомендовать себя положительно в глазах отца Феодора, просить его хлопотать о моей возможной хиротонии. Батюшка не стал меня слушать:

– Я знаю, зачем ты пришел. Собирай документы в Патриархию.

Я был удивлен и даже стал возражать:

– Батюшка! Вы же меня не знаете. Испытайте меня как алтарника.

– Я все вижу. Собирай документы, – ответил он.

Потом еще целый год я ждал вызова в Патриархию, но когда заговаривал с ним о работе в храме, он всегда останавливал:

– Трудись в монастыре, а к нам, когда сможешь, приходи на службы помолиться.

Сейчас я думаю, что отец Феодор ценил мои монастырские труды и не хотел, чтобы я раньше времени прерывал их, заботясь и обо мне, и о благе Церкви.

После диаконской хиротонии началось мое служение в Преображенском храме в Тушине рядом с отцом Феодором. Служил батюшка строго, внимательно и как-то просто. Порой казалось, даже со слезами. Он поддерживал мое горение и желание служить, прежде всего, своим примером. Нередко брал меня с собой в праздники на службы со Святейшим Патриархом Алексием. Всего через несколько месяцев после моего рукоположения я служил на одной из таких служб в Зачатьевском монастыре. Служащих было мало, и я вдруг оказался вторым диаконом. Первым был архидиакон Андрей. Я волновался. Отец Феодор меня поддерживал, да и сам Святейший Патриарх лично подсказывал мне, что делать, и с улыбкой обращал мое внимание на ошибки.

После службы на трапезе Святейший шутил, что он – епархиальный архиерей, а не знает своих клириков в лицо. Мне же ласково сказал, мол, молодой диакон, а уже второй на патриаршей службе.

Это все эпизоды, детали, но сколько они значили для меня, начинающего священнослужителя! Конечно, спасибо батюшке. Я не был его другом в том смысле, чтобы часто общаться, ходить друг к другу в гости. Мне это даже не было нужно, потому что я и так чувствовал какую-то нашу общность, будто я его родственник.

Один раз он взял меня с собой в воинскую часть под Москвой, в которой был маленький храм. В тот день, в воскресенье, там был престольный праздник. Отец Феодор возглавил службу. После литургии за столом батюшка сказал:

– Сегодня я по расписанию в нашем храме не должен служить и грустил, что не удается послужить в воскресный день. А ведь для священника служить литургию – это счастье. Но неожиданное благословение владыки дало мне возможность послужить…

Служить для него было счастьем, и он говорил об этом очень просто, от души. Эти слова очень мне запомнились.

Как-то во время каждения в центральном алтаре храма я рассыпал угли на дорогой палас, которым устлан алтарь. Место это заметно попортилось, и я даже слегка струсил. В тот день батюшки не было. Когда же я его увидел, то повинился, а в ответ он как-то весело сказал:

– А я все думал, когда же мы все-таки прожжем наш палас? Не переживай, это всего лишь вещь.

Вообще он относился к вещам и деньгам очень равнодушно. Никогда о них не говорил, а если я пытался что-то сказать, переводил разговор на другую тему.

После моей священнической хиротонии начался новый этап служения, и мне стали открываться новые стороны иерейских трудов, на которые ранее не обращал внимания. Отец Феодор был тут и примером, и советчиком, и наставником.

Прежде всего, конечно, исповедь. Он мне говорил, что исповедь для него – самое трудное. Но он никогда не уклонялся от исповеди и порой исповедовал до полуночи. За своих духовных чад он молился на каждой службе, перелистывая потрепанный синодик. Отдельно и сугубо он молился за болящих и непраздных. В его словах на исповеди была сила, он был духовник со властью.

Сохраняя тайну исповеди, священники могут поделиться опытом друг с другом, обсуждая ситуации, возникающие во время этого таинства. Случается, что сами священники не удерживаются от слов осуждения по тому или иному поводу. Но от отца Феодора за все время нашего совместного служения я никогда ничего подобного не слышал. Даже о тех, кто причинял ему неприятности и печаль, он говорил с сожалением, оценивая поступок, но не человека.

Бывают ситуации, нравственно нейтральные, когда не знаешь, как поступить, и тут важен совет духовника. Отец Феодор в таких случаях брал на себя ответственность, говорил, как поступать. Советы его не были пустыми, он всегда молился, прежде чем ответить. Одна женщина на исповеди мне рассказывала, что отец Феодор прямо ей ничего не сказал по поводу ее ситуации, но слово его оказалось ценней многих советов.

– Знаешь, – сказал он ей, – я молюсь за тебя, а как поступить, не могу тебе сказать. Не открывает Господь.

«Сам крестил, сам отпевал…»

Таким образом эта женщина убедилась, что батюшка молится за нее, а значит, и ситуация разрешится только в лучшую сторону.

У отца Феодора была, на мой взгляд, редкая для настоятеля многоштатного прихода особенность. В расписании он ставил себя наравне с остальными священниками: служил и был помогающим и в будни, и в праздники. Сам крестил, сам отпевал, всегда на требах говорил слово поучения. Помню, он как-то мне сказал, что особенно при отпевании надо использовать возможность обратиться к людям. Перед лицом смерти люди с большим желанием тянутся к слову жизни.

Очень хорошо помню свою первую проповедь, подготовленную с его участием. Это было в день памяти Всех святых. Батюшка мне помог составить план, посоветовал, какие материалы использовать, на что обратить особое внимание в речи и т. д. Накануне я готовился до двух часов ночи, и когда уже на трапезе в сам день праздника он узнал, каких мне трудов стоила подготовка к проповеди, заботливо отправил меня отдыхать.

Один раз батюшка взял меня в реанимацию крестить младенца. После крестин родители хотели отблагодарить его. Он стал отказываться, но они настаивали. Тогда он сказал им:

– Знаете, у меня такой принцип: я за детей денег не беру.

После смерти батюшки мы с супругой решили написать его вдове икону на молитвенную память и в знак нашей любви. Спросили матушку Галину, какую бы икону ей хотелось иметь. Она попросила образ Владимирской Божией Матери, так как в последнее мгновение земной жизни отца Феодора с ним была маленькая бумажная иконка – именно этот образ. Целый год моя супруга (а она иконописец) трудилась над иконой, но почему-то работа не получалась так скоро, как хотелось. Отец Феодор три раза снился моей супруге, рассматривая работу, что-то спрашивал, давал советы. И только к годовщине его гибели удалось закончить икону и подарить ее матушке Галине.

Личность отца Феодора со временем видится все отчетливее, и как свидетельство любви к нему прихожан – немалое число младенцев Феодоров, которые появляются сейчас у нас на приходе.

Диакон Алексий Фатюхин

Пришел я в храм Преображения Господня еще в период восстановительных работ и по благословению настоятеля протоиерея Феодора Соколова проходил здесь послушания строителя, сторожа, просфорника, алтарника. Потом батюшка благословил меня готовиться к рукоположению. Я непрестанно благодарю Бога за возведение меня в священный сан, и в этой молитве всегда присутствует благодарность отцу Феодору за участие в моей судьбе.

Вспоминая годы, проведенные рядом с ним, хочу отметить, прежде всего, его великий труд над собой. Он шел путем очищения собственного сердца, обожения, как говорил преподобный Серафим Саровский. Передо мной открывались не внутренние стороны его жизни, но проявление внутреннего через внешнее. Мне часто приходилось быть свидетелем его молитвы, низводившей Духа Божия в его душу и в души его духовных чад.

Сердце чисто созижди во мне, Боже, – взывал к Богу псалмопевец царь Давид, и этим же путем отец Феодор стремился сотворить свою душу обителью Духа Божия. Мы так и молимся: Царю Небесный, Утешителю, Душе истины… прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны. Это наше христианское делание мне пришлось лицезреть в трудах отца Феодора.

Я был свидетелем, как преодолевал он в себе недоброе расположение духа, когда, казалось, вот-вот батюшка устроит справедливый разнос провинившемуся за какие-то упущения, но он просто подойдет и молча посмотрит на виновного. После этого взгляда делалось невыразимо стыдно, и совесть начинала тебя обличать больше, чем если бы он отругал.

Святая Церковь учит нас, как нужно бороться с собственными страстями, учит на примерах жизни подвижников, святых угодников Божиих, но их подвиги протекали в других условиях. А как спасаться современному человеку, как побеждать в себе те же самые грехи, с которыми воевали подвижники 300,500 или 1500 лет назад? Удивительный пример этого борения дает нам жизнь отца Феодора. Он был просто перегружен различными церковными и общественными послушаниями Церкви: должен был отдавать свое внимание и воинским, и тюремным, и приходским проблемам, не оставлять без внимания чад своих духовных, которых у него были сотни. И в этом состоянии он сохранял удивительную молитвенность – способность стать пред престолом Божиим и возносить Господу молитвы.

Это состояние невозможно без сердечной чистоты. Созерцая его молитву, самому хотелось молиться. С ним рядом было легко и служить, и молиться.

«С ним рядом было легко и служить, и молиться».

А послушания, которые по человеческой немощи как-то не хотелось выполнять, по его слову обычно выполнялись даже с радостью.

Отец Феодор не только сам стяжал Святого Духа, но и низводил Его в наши души. Широко известно выражение преподобного Серафима: «Стяжи дух мирен, и вокруг тебя спасутся тысячи», или, как по-другому говорят: «Спасись сам, и вокруг тебя спасутся многие». Эти слова он день за днем воплощал в своей жизни. Так стремление отца Феодора к личному спасению приводило к тому, что многие его окружавшие сослужители, духовные чада становились причастниками благодати Божией, благодати Святого Духа.

Плодом этой необычайно молитвенной жизни были любовь к Господу и любовь к ближним. Он переживал твои проблемы как свои личные. Болеет ли супруга, детки или какие-то размолвки дома или с близкими, друзьями – он всегда это почувствует, подойдет к тебе, начнет расспрашивать: что дома случилось, как детишки? И нет бы замкнуться в своих проблемах, а начинаешь рассказывать батюшке все – и на душе полегчает.

Однажды я его спросил: «Как это возможно? Столько людей к вам ходит, и вы каждого выслушиваете? Столько скорбей и рыданий, столько приходится решать сложных духовных проблем. Неужели душа не изнемогает, неужели не становится тоскливо, скучно и даже, может быть, невыразимо тяжело нести это бремя?» Помню, он мне ответил: «Помогает благодать, данная Господом человеку в священстве, благодать вести души человеческие к Царствию Небесному. Без этой благодати пастырю невозможно воспринимать все те беды, горести, страдания, с которыми приходят к нему люди. Благодать Божия – это та броня, в которую облечен пастырь. С одной стороны, священник воспринимает все эти страдания человеческие, скорби, а с другой – передает их на попечение Господу. Господь просвещение мое и Спаситель мой. Вот что защищает пастыря от всяческих житейских треволнений, вот что делает пастыря необыкновенно легким в общении, необыкновенно духовным – надежда на Господа».

Отец Феодор своей жизнью явил величайшую любовь, надежду и упование на Господа. Господу он отдавал многочисленные скорби, лишения, которые приносили ему люди, и Господь, по Своему неизреченному милосердию, Сам решал многие скорбные ситуации через отца Феодора. Исповедь – это величайшее таинство, в котором Господь не только прощает грехи человеческие, но и освящает душу исповедующегося. Пастырь в этом случае – рупор Божий, и чем чище его душа, тем точнее врачующее слово.

Я часто видел в алтаре, как отец Феодор готовился исповедовать. Он брал Евангелие, крест, подходил к престолу и какое-то время молча молился. Как-то спросил его: «О чем, батюшка, вы молитесь перед исповедью, чего просите у Бога?» Он ответил: «Помощи Божией. Чтобы не мои уста говорили с исповедниками, а Сам Господь».

Общение с живым человеком всегда несет на себе печать нашего греховного естества, «помогающего» видеть чужие недостатки. Но со смертью человека все меняется, ярче проступают достоинства. Отец Феодор был среди нас истинным земным ангелом. Он оставил нам свое внимание на службе, на исповеди, свое отношение к людям, свою молитву, свою надежду, свою любовь ко Господу.

Монахиня Елисавета

Говорят, монашеское поприще начинается с борьбы с унынием. Но, как известно, посылая испытания, Господь подает и помощь. Вот и мне, чтобы я не унывала, в самом начале монашеского пути послал Он навстречу батюшку Феодора.

…Родом я из Курской области; здесь же, в одном из монастырей епархии, с 1995 года начался мой монашеский путь. При монастыре в одном из дальних сел епархии решено было создать скит, и меня послали туда. Большой каменный храм и дом священника в том селе были непригодны ни для службы, ни для жизни. Предстояло все начинать с начала. Сразу браться за разрушенное здание храма не было ни сил, ни средств. Выпросили мы в колхозе заброшенную кузницу, решили там сделать домовую церковь. Ходили по разным предприятиям, просили помочь кто чем может. Народ отзывался – набрали стройматериалов, нашлись работники, а денег, чем с ними расплачиваться, нет. Дал мне тогда начальник скита коробочку и благословил ехать в Москву, собирать пожертвования ради Христа.

По природе я человек боязливый, не очень боевой, но за благословение поехала. В Москве остановилась у своей знакомой в Митине. Стояла с коробочкой у метро. Дело это для меня новое, непривычное, страшновато было. Часто приходилось выслушивать оскорбления, милиция подходила, насмотрелась я там и наслушалась разного.

Из Митина к ближайшей станции метро можно добраться только по Волоколамскому шоссе, мимо Преображенского храма. Я всегда молилась на него, когда ехала к месту своего послушания, а однажды решила постоять там. Представилась священнику (отец Феодор был в отпуске, за него оставался отец Константин), и он разрешил мне стоять с коробочкой на территории храма.

Собирать здесь – это, конечно, не у метро стоять. Попав сюда, я с ужасом вспоминала начало своего послушания, и душа моя болела – ведь и там люди. Здесь меня не только никто не обижал, наоборот, столько тепла и внимания я еще нигде не встречала. Скоро познакомилась со многими прихожанами, с преображенцами, с некоторыми подружилась. Вот только один, но характерный штрих. Однажды ветер был невыносимо сильный. Стою, выбегает из храма сотрудница и подает мне теплый платок: «Укутайтесь, это батюшка Феодор подарил», – он еще тогда жив был. Я потом часто думала о любви, которую встретила здесь, задавалась вопросом: почему так? Сборщиков много, а мне одной столько досталось?

…Подходили люди, расспрашивали, где именно и какой храм мы восстанавливаем. Я показывала фотографии разрушенной кузницы – будущую домовую церковь. И люди подавали, многие очень щедро. Иногда даже не только деньгами. Спрашивали: «Может, вам гвозди нужны?» Нам, конечно, все было нужно. Подарили преображенцы нашему скиту бензопилу, деревообрабатывающий станок, электродрель, «болгарку»[4]4
  Болгарка – ручная отрезная машина по металлу и камню. (Здесь и далее прим, ред.)


[Закрыть].

Один молодой человек на личные средства укомплектовал нам всю мастерскую.

Вернулся батюшка Феодор из отпуска и даже не стал смотреть мои документы, спросил только: «Паспорт, письмо есть?» Говорю: «Да». – «Ну, стойте». Так по его благословению в Москве открылся постоянный источник благодеяний для далекого, никому не известного скита.

Иногда стоишь – никого нет. Кто-нибудь рублик кинет, и стоишь с ним целый день. К вечеру подходит молодой человек и опускает 500 рублей. По тем временам деньги очень большие. Батюшка мой скитский благословил везти не деньги, а купить все необходимое для службы, для Евхаристии. С первым же возвращением привезла я Минеи, Октоих, богослужебные указания, служебники, всю утварь. В Донском монастыре купила бумажный иконостас. Помню, расплатилась, денег больше не осталось. А в скиту строительство идет, батюшка ждет меня еще и с деньгами на зарплату строителям. Пошла опять к храму. К вечеру одна семья подходит, подносит конвертик с очень большой суммой – ровно столько, сколько нужно на строителей. Я тогда вернулась в скит в доверху груженном микроавтобусе, да еще с деньгами.

Отслужили мы в скиту первую литургию, и можно было уже думать о бытовом устройстве. Моя келья была в подвале кузницы, там же была трапезная. Решили пристроечку сделать. Да еще одна нужда образовалась. Наше село в 18 километрах от райцентра, и приходилось часто туда ходить. Благословил батюшка меня опять ехать в Москву с коробочкой и добавил: «Если привезешь машину, будет хорошо».

Приехала. Как раз зима началась, холодно на улице стоять. Как-то идет батюшка Феодор мимо и говорит мне: «Ну-ка, быстро зайди в притвор», – с улицы переставил в теплый храм. Завел в сторожку, поговорили. Расспросил, какие у меня нужды. Я ему: «Батюшка, такая вот проблема. Нужна в скиту машина. Нам бы и „Ока“ сгодилась. Была в таксопарке, там можно купить старую „Волгу“, но совсем-то разбитую брать не хочется. Не подскажете, куда обратиться?» Он и говорит: «К Матронушке езжай».

Это был наш первый подробный разговор. Тогда же батюшка причислил меня к Преображенской братии, благословил обедать со всеми в трапезной. Бывало, стою с ящиком, проходит он мимо, всегда по-доброму расположенный, остановится, спросит: «Поела?» – похлопает рукой по ящику: «Ну как, набирается?» Иногда я сама подходила к нему по разным духовным нуждам. Благословил меня бороться с унынием чтением Псалтири, святых отцов, когда рядом никого нет. Очень просто разрешались с ним практические вопросы. В 1997 году в августе началась паника с деньгами – все стали менять рубли на доллары, а я насобирала этих копеек и тоже поддалась смущению. Подхожу к нему: «Батюшка, что мне делать? Говорят, доллар…» А он так спокойно: «Тебя настоятель за долларами посылал?» – «Нет». – «Ну и какие вопросы?»

На следующий день после нашего разговора о машине поехала я в Покровский монастырь, изложила блаженной Матронушке свою просьбу и стала дальше нести свое послушание. Перед Рождеством решила я постоять в Митино у Рождественского храма. Пока настоятелем там был «Преображенский» отец Владимир Сычев, батюшка Феодор в шутку называл храм «наше подворье». Батюшка Владимир поставил меня внутри, в теплом храме. Люди там хорошо подавали. Подошла женщина, спросила, откуда я и для чего собираю. Я сказала, что у меня всего одна нужда. «Мне бы для скита, – говорю, – машину подешевле где купить. Может, вы знаете?» Она отошла, потом через час снова подходит: «Я вам куплю машину, только подержанную». Я обрадовалась, хотела ей своих денег добавить: «Тут вот у меня есть… я насобирала». «Нет, – отвечает, – не нужно мне никаких денег. Вам они скорей пригодятся». Вернулась я в скит с деньгами, а через месяц звонит эта женщина: «Приезжайте, забирайте машину» – купила нам подержанный «москвичок».

Про меня как-то сказали, будто я духовное чадо батюшки Феодора. Строго говоря, я не была его чадом, и когда об этом услышала, так умилилась сердцем! Но вся жизнь моя в Москве действительно сосредоточилась вокруг Преображенского храма. Каждый приезд начинался с него, правда, в день, когда мы приехали за машиной, к батюшке Феодору я попала только в три часа. Вышел он из кельи грустный-грустный, благословил и говорит: «Надо покушать». Я отказалась, а потом жалела, думала, что обидела его своим отказом.

На дареном «москвиче» поехали мы обратно. Было это 20 февраля, а 22-го пришла телеграмма, что батюшка погиб…

Я продолжала периодически ездить в Москву для сборов, конечно же к Преображенскому храму, куда меня приписал батюшка, к его могилке. В один из приездов решила осмотреть восстановленную на Ордынке Марфо-Мариинскую обитель, созданную моей небесной покровительницей Елизаветой Феодоровной. Познакомилась с сестрами, с настоятельницей. Стала там останавливаться в свои приезды; все-таки неудобно и всем смутительно, когда монашествующие живут у мирских. Со временем стала меня матушка настоятельница звать к себе в обитель насовсем, но монах по своей воле никуда не должен переходить, и я боялась даже думать об этом. Всякий раз, как я туда попадала, она меня звала. Потом написала моему батюшке. Ему не хотелось меня отпускать, и отвечать он ей не стал.

Опять послал меня батюшка на сборы. Я, как обычно, остановилась в Марфо-Мариинской обители, и снова матушка стала меня звать, писать ему. Тут уж он засомневался – может, воля Божия? Когда я вернулась, стал спрашивать: «А самой-то тебе хочется?» Говорю: «Не знаю». Я по-прежнему боялась проявить свою волю и не хотела каких-либо перемен. Тогда я даже предположить не могла, что в новом повороте судьбы столь явным будет участие покойного батюшки Феодора.

Накануне Преображения стоялая на сборах в Москве. Думала, здесь встречу престольный праздник, но батюшка вызвал назад телеграммой – некому помогать на клиросе. Прошел праздник, и он вдруг говорит: «Знаешь, если ехать тебе в Москву совсем, то езжай завтра». Купили мне билет на поезд, и поехала я к месту нового послушания.

В Марфо-Мариинскую обитель я приехала в день канонизации Царственных мучеников. Приглашая к себе, матушка рассчитывала использовать меня на скиту и тогда же переправила меня во Владычню. Здесь, в ссылке, провел последние годы и нашел упокоение преподобноисповедник схиархимандрит Сергий (отец Митрофан Сребрянский), духовник великой княгини Елизаветы Феодоровны. За год до его успения здесь побывала Наталия Николаевна Соколова, тогда еще Пестова. Она приезжала к старцу Митрофану в поисках ответа на мучивший ее вопрос: искать монашества или выходить замуж? Старцу было тогда открыто, что в замужестве у Наталии Николаевны родятся дети, которые «нужны будут Богу». Об этом я потом прочитала в ее книге «Под кровом Всевышнего». Не знала я также, что в последний день ангела батюшке Феодору поднесли икону преподобноисповедника Сергия, и он сказал, что обязательно ее освятит во Владычне на могилке батюшки Сергия.

…Молитвами батюшки Сергия появился во Владычне скит Марфо-Мариинской обители (даже адрес юридический скит получил в день его канонизации). Храм Покрова Божией Матери в селе был взорван в 1934 году, и матушка Елисавета, начальница обители, благословила поначалу построить здесь часовенку. Выкупила обитель здесь два дома – один для сестер, а второй для паломников. И началась моя скитская жизнь под покровом преподобноисповедника Сергия и при молитвенном участии батюшки Феодора.

Забота отца Феодора проявилась очень скоро. Домик мой стоит на окраине села, в котором всего-то шесть дворов, и страшновато там одной, да еще без забора. Смотрю как-то однажды в окно: останавливается возле моего дома легковая машина, и выходит из нее наш Преображенский прихожанин! Узнал, что я перебралась во Владычню, приехал с ребятами. Расспрашивают, как я устроилась, в чем нуждаюсь. Что тут скажешь? Слава Тебе Господи! Спасибо вам, батюшка Сергий, батюшка Феодор, что молитвами своими не оставляете меня одну, что так скоро помогаете…

Привезли они доски, поставили забор, помогли устроиться на зиму. Стала я тут потихоньку обживаться, узнала, что недалеко родничок есть, из которого брал воду еще сам батюшка Митрофан. Периодически я звонила в Москву матушке начальнице, рассказывала, как идут дела, и благословилась ставить над родничком часовенку.

К тому времени у меня уже были помощники: сразу после моего приезда прилепились к скиту местные ребятишки. Еще летом начали мы с ними обустраивать источник. Там место болотистое, и когда чистили родничок, было очень много грязи. Деревенские стали меня руга ть: «Что ты такую грязь развезла? Когда батюшка Митрофан здесь жил, у него вода по белым камушкам текла, а у тебя все грязь». «Ага, – думаю, – по камушкам…» И мы с ребятишками стали носить камешки, выложили ими весь ручеек. Потом приезжал священник из ближайшего к нам храма, отец Николай, освящал источник, сруб.