Текст книги "Дар любви. Воспоминания о протоиерее Феодоре"

Дорога к роднику батюшки Сергия

С отцом Николаем познакомилась я буквально в первые дни своего приезда во Владычню. Мне он очень понравился, чем-то напоминал батюшку Феодора, а когда попала к нему домой, удивлению моему и радости не было конца. Плохая я монахиня, так и пребываю в страстях, но ведь было чему радоваться!

Отец Николай и матушка Наталья очень тепло меня приняли, усадили за стол и, пока грелся самовар, дали посмотреть альбом с фотографиями. Листаю его, смотрю на новые лица, слушаю рассказ матушки и вдруг вижу… фотографию отца Феодора с матушкой Галиной! «Ой, так это же батюшка Феодор с матушкой!» «А вы откуда их знаете?!» – хором спросили хозяева. Тут я рассказала свою историю и услышала в ответ столько, что долго не могла прийти в себя от нахлынувшего чувства близости Бога. Стало так радостно, что по милости Его встретила я в свое время отца Феодора, что теперь, после своей кончины, он все так же рядом, даже ближе!

Храм, где служит отец Николай, находится в городке Лихославль, в 8 километрах от Владычни. Он, как и московский Преображенский, восстанавливался «с нуля», и помогал отцу Николаю батюшка Феодор, присылал сюда материалы, утварь, иконы.

«Бусики, бусики!»

Все это можно было бы объяснить ревностью отца Феодора к памяти батюшки Сергия.

Но что матушка Наталья оказалась из одного с Галиной белорусского села и дружит с ней с детства, это не поддается логике каких-нибудь совпадений! Ближайшая подруга матушки Галины, она держала над ней венец во время таинства Венчания…

Нерасторжимая связь с Преображенским храмом, с батюшкой Феодором проявлялась и в дальнейшем. Как-то, еще при жизни, благословил он иконы, что ему надарили, отдать в какой-нибудь бедный храм. Этим храмом оказался наш. Приехала я в Москву – и, конечно, на могилу к батюшке. Встретила там сотрудницу храма, а та мне говорит: «Иди, благословись у отца Василия[5]5
  Настоятель храма Преображения Господня в Тушине после отца Феодора.


[Закрыть], попроси у него иконки, что отец Феодор хотел отдать бедному храму». Он благословил. Икон набралось – целый москвичевский багажник. Тогда же отец Василий дал мне лампадочки, фонарик, что висел на могиле у отца Феодора. Протягивает еще иконную доску черную и говорит: «Возьми, может, кто тебе на ней образ напишет».

Вернулась я во Владычню, как сейчас помню, 12 февраля 2001 года. На следующий день стала с мальчишками своими искать рамочки для иконок. Разложила все, а доску эту поставила на кресло. Случайно бросила на нее взгляд, вижу, там как бы голова чья-то видна. Мы ее из целлофана скорей распутывать, а она у нас на глазах светлеть стала. Глаза появились, руки, хитончик, плат, бусинки на воротничке! Мальчишки как закричат: «Бусики, бусики!» Мы испугались, встали на колени, стали петь все Богородичные тропари, акафист прочитали. Себе бы я ни за что не поверила и на следующий день стала у мальчишек спрашивать: «Может, нам померещилось?» Они говорят: «Нет, мы сами видели». Быстро облетела новость всю округу, и уже на следующий день приходили к нам люди посмотреть на икону.

Люди у нас хорошие, но очень много некрещеных. И стали они проситься, чтобы их покрестили. А церкви-то нет, где крестить. Я поговорила с батюшкой Николаем и попросила его приехать. Написала объявление: «Кто хочет креститься – приходите тогда-то». Думаю, человек 15–20 придет (соседние села рядом – 1,5–2 километра) – хорошо. Было у меня всего 25 крестиков; ниточки на все привязала, и все у меня готово. В назначенное время вижу, идет ко мне невероятно сколько людей. Я думаю: «Крестные, что ли, еще идут?» Собираются они в зеленый домик – второе наше скитское здание, спрашиваю: «Кто креститься?» – «Я, я, я!» – все. Побежала по деревне просить крестики; давали, кто один, у кого два лишних было. С четок своих все крестики посрезала, и набралось 44 крестика. Как все точно получилось! Крестилось в тот день 43 человека.

Приехал батюшка и говорит мне: «Матушка, запомните этот день. Какое сегодня число? 10 января – день рождения батюшки Феодора». В этот день воцерковилась вся округа: тут и взрослые крестились, и детки – много людей. Я их причащать потом возила. Наняла автобус в районе и отвезла в лихославский храм.

«Как же весело Рождество мы справили!»

Как же весело мы Рождество справляли! Поставили елку, с детьми катали снежных баб, сходили на родничок, поставили у елки аналой с иконой и пели рождественские песнопения. Очень полюбили ребятишки «Слава в вышних Богу», «Святый Боже». Накупила я сыра, колбаски, попили чаю, потом взяли медные тазы и устроили праздничный перезвон.

Елочка наша простояла до лета. Потом на ее месте мы заложили храм. Сначала я мечтала только о часовенке, чтобы было хоть где Псалтирь почитать, люди зашли бы. Денег у обители не было, какой уж тут храм. А на Рождественской неделе поехала в Лихославль к отцу Николаю. По характеру он человек радостный, стал меня одаривать подарками, смотрит по сторонам, что бы еще подарить, и преподносит макет старинного русского храма. Ему детишки в воскресной школе из картона сделали.

Пасха во Владычне

После праздников еду в Москву, и так случилось, что мне пожертвовали большую сумму, опять-таки наши, Преображенские. Еще осенью заезжал во Владычню иеромонах Афанасий. Служит он в одном из отдаленных храмов и рубит там маленькие часовни. Штук, наверное, десять в Лихославском районе построил. Он мне тогда предлагал сруб. «Вы бы, – говорит, – сделали домовую церковь». Денег у меня не было, да и занять я не могла – отдавать нечем. А тут я к нему приезжаю с этим макетиком и говорю: «Батюшка Афанасий, вот мой проект, деньги есть. Нельзя ли заказать сруб?» Он говорит: «У меня есть готовый». Расплатилась, деньги у меня кончились, и не на что его вывезти. Ждать до весны опасно – дорогу развезет, и никакими силами его из леса не вытянешь. Что делать?

Опять поехала в Москву, пошла на могилку к батюшке Феодору, поговорила с ним, испросила благословения, и тогда же человек один, Преображенский, дал мне недостающие четыре тысячи.

Заплатила я за доставку, жду. Долго что-то не везли, я уже и волноваться начала. А тут как-то утром стали мы с моими мальчишками петь обедницу, «Блаженны» поем. В это время звонок в дверь. Я еще про себя подумала: «Не дают спокойно помолиться». Соседский мальчишка кричит: «Храм везут!

Новый храм села Владычня.

Вид от развалин старого храма

Храм везут!» Выглянули в окно – и правда.

Был он весь недошкуренный, похожий на только что вылупившегося птенца. Наши мальчишки его очистили, сделали беленьким. Матушка начальница испросила благословения владыки усмотреть место для его постройки.

Владыка благословил самим определиться, и мы решили ставить его на месте нашей рождественской елочки, там была наша первая служба. Деревенские мне помогали, не только ребятишки, но и взрослые, правда, не очень долго.

Встала моя стройка, и поехала я в Лихославль к батюшке Николаю. «Все, – говорю ему, – не в силах дальше тянуть. Немощный я человек». Он мне тогда ответил: «Потерпите. Как только архиерей освятит место, у вас все пойдет по-иному».

28 мая во Владычню прибыл архиепископ Тверской и Кашинский Виктор для освящения места и закладки первого камня храма. В основание заложили мощи священномученика Фаддея, и начались работы. Привезли песок, щебень, стали делать фундамент; подключались люди, даже московские, Преображенские. Стали приезжать на источник, помогать кто бревном, кто рубероидом, кто цементом, кто деньгами. Достроила до последнего венца, а дальше – никак. Обидно до слез. Стропила стоят, а крыши нет.

Приехала к батюшке Феодору на могилку, даже всплакнула: «Не могу храм достроить». Постояла, поплакала, поехала назад. На следующую ночь снится мне сон, будто подает мне отец Феодор три самородка золотых и говорит: «На, возьми. Купол позолотишь». Я проснулась, постаралась поскорей сон забыть и занялась своими делами. Храм стоит недостроенный, скоро осень, надо бы хоть крышу закрыть от дождей. Надо бы, да нечем.

Вскоре опять понадобилось мне в Москву. В то время я как-то выпустила из внимания, что приехала я тогда на летнего Феодора Стратилата. С вокзала – прямо в Тушинский храм, встретила здесь давнюю знакомую. Разговорилась, рассказала ей о своих бедах, и та меня познакомила со своим братом. Объяснила ему, что не могу сделать ни кровлю, ни купол. Просила его куполок мне металлический сделать, я бы его краской специальной покрыла. «Мы вам все сделаем», – пообещал он мне.

Приезжаю к нему 14 августа. «Купол ваш и крест, – говорит, – готовы. Пойдемте посмотрим». Иду смотреть и вижу: купол и крест из настоящей позолоты! Сразу вспомнила свой сон.

…На освящение храма очень много было народу: из окрестных сел, из Лихославля, из Москвы приехали преображенцы. Потом на трапезе я смотрела на них, и мне казалось, что они чувствуют то же самое, что и я, будто с нами батюшка Феодор. Конечно, мы вспоминали его, жизнь на приходе, и у меня в сознании вдруг ясно прозвучал ответ на давний вопрос, почему мне столько любви досталось от батюшки Феодора, от преображенцев: все, что я получила там, – не мое и дано мне для того, чтобы нести это дальше.

Инокиня Спиридония

Жил в Вологде паренек Володя. Прочитал он книгу «Дар любви», и так запала она ему в душу, что захотелось ему приехать в Москву, чтобы поклониться могилке отца Феодора, побывать в Тушинском храме, встретиться с матушкой Галиной. А тут его знакомые собрались в Москву на машине по делам. Володя и прибился к ним. Да вот проблема: в Москве-то ночевать им негде. Володя всех успокаивает: «Ребята, не переживайте! В такое место едем! Вообще никаких проблем не будет».

Такая у него горячая вера была. Те ему возражают: «Что мы, москвичей не знаем? Да тебя на порог даже не пустят».

«Захотелось ему приехать в Москву, чтобы поклониться могилке отца Феодора».

Приехали в Москву. Володины знакомые занялись своими делами, а он отправился на поиски матушки Галины. Где ж ее искать? Понятно где – В храме. Не мог он знать, что к тому времени матушка уже давно жила в Плескове, в Тушинском храме появлялась редко. А тут денька на два приехала домой и решила зайти в родной храм на могилку. Володя потом рассказывал: «Я ее со спины по походке узнал. Думаю: это она!» Так вот определенно сказал человек, который раньше никогда ее не видел. Подошел к ней: «Матушка Галина?» – «Да, я», – отвечает она. «Я – Володя из Вологды, я свой». Настолько он вжился в мир этой книги, что стал считать себя членом общины, большой семьи отца Феодора.

Познакомились. Матушка пригласила его к себе домой, а за разговором выяснилось, что он в Москве не один и что ночевать им негде. Матушка говорит: «Звони своим друзьям, пусть приезжают. Переночуете у нас». Володя – открытая душа, обрадовался, кинулся им звонить: «Все в порядке! Как я вам и говорил! Ночлег есть». За ужином Володя подробно рассказал о себе, о православной жизни Вологды, о том, что у них в храмах батюшки, играющие на гитарах и поющие, и что они часто собираются вместе приходами и все поют, и что очень любят песни Михайловых. Матушка обрадовалась: «Так это же наши тушинские певчие! Им можно позвонить, и если они свободны, то с радостью приедут, и вы встретитесь и познакомитесь поближе». Так и оказалось. Через час Лена с Сашей были уже на пороге дома. У гостей вологодских от удивления и вовсе дар речи пропал. Сидят, слушают, а Володя на них так победно посматривает.

Утром, когда уже ставшие дорогими сердцу вологодские друзья уезжали, матушка дала им с собой книги и кассеты с фильмом о батюшке. Они и с дороги звонили, и по приезде домой. Всё удивлялись, особенно самый знающий, который всех убеждал, что москвичи незнакомых на порог не пускают. Обратную дорогу он, не отрываясь, читал подаренную ему матушкой Галиной книгу. Ему, человеку абсолютно нецерковному, впервые открывался мир веры. А Володя со знанием дела объяснял своим спутникам: «…да отец Феодор даже не знавшим его помогает!»

Глава II
Соколовы

Соколовы в день серебряной свадьбы родителей.

8 февраля 1973 г.

Наталия Николаевна Соколова

Воспоминания о детских годах отца Феодора приводятся по книге его мамы, Наталии Николаевны Соколовой «Под кровом Всевышнего». Глава «С Федюшей в больнице» написана позже для этой книги.

Пятое дитя

В конце июля на именины отца Владимира к нам опять приехало на машинах много гостей. Стояла жара, и мы все пошли гулять в рощу. Одна дама (А. И., хозяйка дома священника) донимала меня передачей всех толков и сплетен, распространяемых о нашей семье. Да что греха таить – я и сама порой любила поболтать и посмеяться. Я рассказала А. И. о том, что меня жалеют, подозревая, что мне муж изменяет, потому что видят, как Володя подвозит на нашей машине Наталью Ивановну. А эта милая дама хотя и была когда-то прекрасна собой, но жила уже седьмой десяток лет… Мы с А. И. от души смеялись, потом я сказала:

– Про меня говорят: «Вот матушка Наталия и в храм-то теперь стыдится ходить». А я и на самом деле почти не хожу… Мы ждем Федю.

– Это ваш брат – Федя? – спросила А. И.

– Нет, сын!

– Как сын? У вас разве кроме Коли и Симы есть еще сын? Этого не может быть…

– Почему не может быть? Сейчас – нет, потом – будет! – Откуда сын Федя будет? – спросила А. И.

Тут уж я рассмеялась:

– Вы не знаете?! Федор – дар Божий – будет у нас зимой.

– Ах, какая я дура! – воскликнула А. И. – Так поздравляю вас!

Как ни благодарны мы были Наталье Ивановне за ее бескорыстную помощь и самоотверженный труд, все же терпели мы ее только по нужде. Присутствие чужого по духу человека в своей семье всегда вносит дисгармонию в обычный уклад жизни. Дети быстро начинают перенимать у нового человека то, что раньше они не встречали: манеру держаться, говорить, действовать. Например, моим ребяткам никогда раньше и в голову не приходило, что можно не слушаться, не подчиняться, спорить с родителями. Дурной пример заразителен. Были и со старшими детьми случаи неповиновения и своеволия, но это быстро пресекалось строгостью родителей. Но над «бабой Натой» (так звал Федя Наталью Ивановну) мы с Володей не могли проявить свою власть. Она упорно оставалась при своем мнении, а мы – при своем.

Например, когда Федя подрос, Наталья Ивановна стала требовать, чтобы его белье стиралось отдельно от другого детского. Нет, я не могла выделять Федю. Бывало, что малыш ломает и рушит все, построенное на полу старшими. Дети защищают свои домики, отгоняют Федю, а он кричит, сопротивляется. Наталья Ивановна слышит его плач, входит и говорит: «Кто мово? (То есть – кто моего обидел?) А ну-ка все до одного, чтобы не было никого!» – командует Наталья Ивановна. Это значит, что все дети должны уйти из комнаты, предоставив Федюшке раскидывать и кубики, и игрушки. «Нет, – говорю я няньке, – так не годится. Федя должен знать слово нельзя». Но быть строгой со своим любимцем Наталья Ивановна была не в состоянии, баловала его.

Федюше 1,5 года

Мы заметили, что, как скоро Федя увидит миску с водой, принесенную на стол, чтобы вымыть ему личико и ручки после еды, он оживает, перестает отворачиваться от ложки супу. Тогда тазик с холодной водой стал ставиться на стол одновременно с кашей, супом, с любой едой. Федюшка дрыгался, умывался, стол был залит, вода текла и на пол. Довольная радостью Феди Наталья Ивановна быстро отправляла ему в рот ложку за ложкой. В один из таких моментов вошел отец и спросил:

– Что это такое?

Наталья Ивановна с улыбкой ответила:

– Мы, папочка, так кушаем, иначе не умеем.

– Прекратить это баловство! – рявкнул отец.

– Да он иначе ротик не откроет, он уж так привык кушать, – защищала Наталья Ивановна Федю.

– Захочет есть – рот откроет! – твердо сказал отец. – И чтобы такого болота я больше не видел.

В следующее кормление годовалый Федя долго хлопал по клеенке ручками, показывал нам, что мы забыли поставить воду. Но я сказала, что отца надо слушаться. Наталья Ивановна чуть не плакала от горя. Конечно, кушать Федя стал и без воды, но Наталья Ивановна стала все чаще уезжать в свою Перловку. «Благословляю вас поехать и отдохнуть от нас», – ласково говорил ей отец Владимир. Наталья Ивановна покорялась, но долго жить без Феди уже не могла. Через неделю или две она опять приезжала (на машине), причем привозила Феде новые дорогие игрушки, обувь и т. и.

Детство Федюши

Младший братец Федя был всегда радостью для всех членов семьи, предметом любви и заботы. Однажды Ривва Борисовна стала (конечно, в шутку) просить у четырехлетней Любочки подарить ей братца. Она долго и убедительно говорила:

– Любочка, зачем вам Феденька? Он плачет, по ночам вам спать не дает, много времени отнимает у мамы… Отдай его мне!

– Нам самим Федя нужен, – твердо ответила крошка.

– Нет, скажи, зачем вам Федя? У папы с мамой и без него четверо ребят, – не унималась Ривва Борисовна.

– Мы его себе выродили, значит, нужен! – отрезала Любочка. – Не отдадим.

Да, дети на самом деле считали себя участниками в приобретении младшего братца. Сколько раз они слышали от отца слова: «Нагнись, подбери все сам, маме трудно». Уезжая, отец всегда говорил: «Помогайте маме кто только чем может. Маму надо беречь, у нее ребеночек внутри», – и дети наперебой старались, не ожидая моих приказаний. «Отдохни, мамуля, мы сделаем это сами», – то и дело слышала я. А когда Федю принесли домой, то дети считали счастьем чем-нибудь ему послужить: подержать бутылочку, пока он сосет, подержать головку ребенка во время купания, снять с веревки пеленочки и т. д. Когда в семь месяцев Федя сидел в своей кроватке, то старшим было поручено следить, чтобы он не упал, приподнимать малыша, обкладывать подушками, развлекать Федю своими играми. Однажды мальчики закричали мне сверху (кухня была внизу):

– Мама, Федя к тебе, видно, хочет, плачет. Соскучился он, не смотрит на наши игры, мы тебе его сейчас принесем!

– Нет, – говорю, – не несите; по лестнице вам опасно с Федей ходить: упадете, уроните… Минут через двадцать я освобожусь от кухни и сама к вам поднимусь, позабавьте его пока чем-нибудь.

Слышу смех, грохот… А когда поднялась в детскую, то ахнула: одеяла на полу, а ребята – мокрые от пота.

– Мама, мы придумали забаву! Мы стали кувыркаться через голову. А Федюшка как увидит нас кверху ногами, так и заливается смехом. Смотри, мам!

– Вот и молодцы, – говорю, – теперь можете идти обедать. Только постели уберите, а то папа не любит беспорядка.

– А он скоро придет? Ведь в четыре часа хотел.

– А вдруг раньше освободится? Уберитесь уж.

К приходу отца дети всегда собирали игрушки, мели пол – в общем, наводили порядок. Отец, благословив встретивших его детей, всегда проглядывал комнаты. Ребята впивались в него глазами, ждали похвалы. «Молодцы, порядок, – говорил отец. – А гуляли сегодня? Почему мокрые валенки не на батарее?»

Слово батюшки было для детей законом, им и в голову не приходило ослушаться отца. Однако Федюшка стал рано проявлять своеволие, с которым приходилось бороться. Возможно, это было последствием присутствия Натальи Ивановны, в поведении которой чуткое дитя подмечало порой протесты.

– Ребята, – скажу я, – позовите Федю домой.

– Звали, не идет.

– Еще раз позовите, скажите: мама тебя зовет.

– Он все равно не идет, заигрался в песке.

– Скажите: мама плачет.

Смотрю, бежит Феденька ко мне, спрашивает:

– Ты, мамочка, плакала? Почему?

– Сынок не слушается, не идет ко мне.

– Нет, я пришел, не плачь! – И целует меня.

Федя рано научился стоять за свою самостоятельность. В полтора года он отлично бегал, но на прогулки мы все же брали с собой ему колясочку. Старшим было запрещено садиться в коляску или носиться с ней, воображая себя шоферами, давая гудки, сигналы… Но восьмилетнему Толе очень захотелось побегать с коляской по дорожкам вокруг храмов. Федя расхаживал по траве. Толя схватил его, усадил в коляску со словами: «Лежи, я тебя буду катать». Но Федя сел и намеревался вылезти. Тогда Толя прижал Федю своим телом в надежде, что при быстрой езде Федя не посмеет уже вылезти. Но не успел Толя начать свой бег, как раздался его крик. Толя заплакал и убежал. За обедом мать Толи Ривва Борисовна показала мне: «Смотрите, какой синяк у Толи на скуле. А вокруг синяка восемь красных полосок, как от укуса четырех нижних и четырех верхних зубов. Толя! Щечки свои в рот Феде не пихай».

Когда Феде пошел второй год, Наталья Ивановна уже не жила у нас постоянно и лишь изредка наезжала. Зимой следить за Федей мне помогали дети. А вот как стало тепло, разбегались старшие по поляне, никто не хотел сидеть около Феденьки. Тогда мы с Володей нашли выход из положения. Мы нарисовали циферблат, распределили часы дня по всем ребятам, ведь с племянниками их было семеро. Кому час, кому полтора – весь день был расписан на этих самодельных часах. А учились в школе старшие кто в первую, кто во вторую смену. Теперь я могла требовать, чтобы в свой дежурный час школьники не отходили от Феди: катали его в колясочке, водили за ручку, играли в песок, но глаз с малыша не сводили. За это им полагалось денежное вознаграждение на мороженое. Вечером ребята подходили к батюшке, и он с ними рассчитывался: кому десять, кому пятнадцать, кому двадцать копеек. Дети сияли от счастья – ведь это был их первый заработок в жизни. А следить за Федей приходилось не один год. Мальчик был очень наблюдательный, за всем кругом следил, все запоминал – что и как делается, за все брался сам, никого не спрашивая. Я часто обращалась к Федюше за помощью: «Феденька, найди мой фартук» – или: «Федюша, ты не знаешь ли, где мне взять ножницы?», «А где у папы молоток лежит?». И малыш, еще не научившись говорить, все мне находил и быстро приносил. Ему было года три, когда я из кухни услышала его не раз повторяющуюся просьбу к Симе:

– Уйди, не подсматривай! Иди делай свои уроки, не подглядывай, что я делаю!

Голосок Феди звучал все настойчивее, и мне казалось, что малыш вот-вот заплачет. А Серафим стоял у двери в столовую и то и дело заглядывал туда.

Владыка Стефан

Однажды, когда Феде было два года, в Гребнево в храм приехал епископ Стефан. Я взяла Феденьку в храм, где он проспал около меня всю службу. Владыка произнес прекрасную проповедь. Мне навсегда запомнились его слова: «Все вы, хозяюшки, каждый день чистите картошку. За этим делом нетрудно про себя читать Иисусову молитву. Так читайте ее: хотя пять, хотя семь минут, но ежедневно призовете Господа…»

Раньше я видела владыку Стефана, когда еще была школьницей, тогда его звали Сергей Алексеевич. Он был врачом. Родители мои говорили, что советуются с Сергеем Алексеевичем насчет здоровья папы и Сережи, но, кажется, это было не так. Зачем тогда уводили Сергея Алексеевича в папин кабинет? Зачем нас, детей, туда не пускали, пока Сергей Алексеевич был у папы? Я только впоследствии узнала, что Сергей Алексеевич был уже тайным священником, что он был тоже из «маросейских». Потом Сергей Алексеевич был арестован, отбыл ссылку, вернулся в Москву. А в начале 60-х годов Сергей Алексеевич был уже викарием Патриарха, епископом Можайским.

Мне хотелось, чтобы владыка благословил моих детей, ведь все, кто его лично знал, считали его исповедником, святым человеком. Когда был окончен послеобеденный осмотр территории храмов и служебных построек, отец Димитрий пошел провожать владыку к воротам ограды, за которой уже стояла легковая машина. Духовенство шло за владыкой, а вдоль дорожки я выстроила своих ребятишек. Они протянули ручонки, прося благословения. Владыка бережно, благоговейно осенял каждого крестом. Двухлетнего Федюшу оттеснили назад, тогда я сказала:

– Владыка, вот еще один, младший, тут… – И я раздвинула столпившихся детей.

Владыка взглянул на Федю и тихо ахнул. Чему, казалось, удивляться? Малыш в темно-синем бархатном остроконечном капюшончике. Но владыка уже не смотрел на него, а медленно поднимал кверху свою голову, пока взгляд его не достиг чего-то необычайного, пред чем владыка застыл, так и оставшись стоять с поднятой рукой. Все кругом замерли.

– Благословите ж малютку, владыка, – с трепетом сказала я.

Владыка Стефан низко склонился над младенцем, осеняя его крестом. Когда машина отъезжала, дети махали владыке ручками, а он через стекло благословлял их. Что увидел владыка в небесах над моим крошкой? Будущее покажет.

С Федюшей в больнице

Ранней весной, едва высохла поляна перед домом, вечером на Пасхальной неделе приехала няня Феди – Н. И. Она подарила своему любимцу лошадку с колясочкой. Восторгу не было конца! Федюше шел еще третий год, но он быстро научился крутить педали ножками. Колеса крутились, и малыш разъезжал по коридору. А утром всех потянуло на улицу – объезжать лошадку.

Солнце сияло, но дул холодный ветер и земля еще не оттаяла. Я не хотела выпускать Федю, ведь он только что, на Страстной неделе, перенес ангину… Но мать не послушались, одели малыша и пустились за ним на улицу. Всем было весело, никто в тот день не учился, т. к. это было накануне i-го Мая.

На другой день я сквозь сон услышала, что сынок мой маленький в своей кроватке как-то странно, тяжело дышит. Едва светало. Я дотронулась до лобика спящего ребенка, он был горячим, поставила градусник – 39,4°.

Я разбудила старшего сынка (десятилетнего Колю), послала его за медсестрой, которая жила рядом. Она, не заходя к нам, вызвала «неотложку». Рассвело. Федюша проснулся, но не поднимал головы, глазки его смотрели грустно. «Сыночек, врач приехал. Он тебя посмотрит, ты заболел», – тихо сказала я. Федя не издавал ни звука, но покорно дал себя осмотреть.

– Его надо немедленно госпитализировать, у него отек горла и даже шейки, он может задохнуться, – сказал врач. – Собирайте его, едемте с ним в больницу.

– Федюша, нас отвезут сейчас на машине в больницу. Там тебя полечат и здоровым вернут домой, – говорила я, укутывая ребенка.

– Только с тобой, – тихо прошептал он.

– Будь спокоен, я тебя не оставлю, – ответила я.

Ни с кем не прощаясь, мы быстро уехали, сказав только отцу и детям: «Навещайте нас».

Во Фрязинской больнице нас провели в отдельную палату, как с тяжелобольным. Здание уже не отапливалось, палата была холодная, пустая. Но я пододвинула кроватку ребенка вплотную к своей, прижала сыночка к себе, укутала с головой, чтобы греть его.

Сделали укол, и Федюша уснул.

Каждый час к нам подходила сестра, часто делали уколы, но Федюша не плакал, только ежился и вопросительно смотрел на меня. Я покрывала его ручки бесчисленными поцелуями, приговаривала:

– Немножко потерпи, сыночек, здесь так лечат, тебе станет от этого полегче.

Он прижимался ко мне и шептал:

– Только ты не уходи.

Так с непрестанной молитвой, призывая Господа, Богоматерь и святых, мы провели с Федюшей этот солнечный, весенний день. Через закрытое окно до нас доносилось чириканье воробьев и городской шум. Нас никто не тревожил, да и мне было ни до кого.

Стало темнеть. Я убедилась, что жар у ребенка спадает, и мы вместе уснули.

Утром сынок уже улыбался и ласкал меня нежными ручонками.

– Ты со мной, мне с мамочкой хорошо, – приговаривал он.

Мы покушали и пошли осматривать больницу. Я не спускала его с рук, а он с любопытством заглядывал в палаты, где лежали дети. А за окном мы вскоре увидели Федюшиных братьев и отца. Они махали нам чуть распустившимися ветками берез и букетиками цветов. Нам передали эти цветочки, и Федя играл ими, радуясь на свежую зелень больше, чем на все другие гостинцы.

Через два дня нас привезли домой. Была уже настоящая пасхальная радость, ведь Господь услышал молитвы и соединил нас всех снова…

Федюше 5 лет

И стала я беречь Федюшу пуще прежнего: просила застегивать ворот шубы, не брать снег голыми руками и т. п.

Младший сынок мой пошел в школу и стал таким же шустрым, как его товарищи. В зимнюю оттепель я заметила, что Федя стал возвращаться из школы позднее, приходил красный, мокрый, возбужденный. Однажды, идя из магазина, я задержалась у школьного забора, дожидаясь конца уроков. Прозвучал звонок, распахнулась дверь, и Федюша вылетел одним из первых. Влезши на высокую гору снега против дверей, дети скинули ранцы и начали лепить снежки. Как только гурьба школьников показывалась в дверях, в них летела стая снежков. От неожиданности кто-то кричал, кто-то бросался в бегство, а кто посмелее, те отвечали ответным «огнем» или карабкались на гору к озорникам.

Тут начиналась возня, дети скатывались вниз, барахтались в снегу, сопровождая игру визгом и смехом.

Рядом со мной стояла наша старушечка Наталья Ивановна.

– Ах, ах, – причитала она, – наш-то Федюша что творит! Да он удалее всех! Никому проходу не дает: вон девчонки от него еле ноги уносят. Опять на гору полез! Да он убьется, сцепился с мальчишкой, вниз оба летят! Ах, ах, Федя, Федя!

– Полно, Наталья Ивановна, он нас не слышит, тут шумно. Придет домой, и поговорим с ним, пусть нагуляется, – успокаивала я взволнованную няню.

– Вот не ждала я этого от Федюши, – вздыхала она. – Такой тихий, ласковый, а тут вдруг – забияка! Ну…

Через полчаса Федя пришел мокрый, но сияющий, веселый, как всегда. Переоделся, сел обедать, и тут я ему сказала:

– А мы с Натальей Ивановной видели, как ты воевал, выбежав из школы. Здорово наигрался?

– Да, здорово, снег липкий!

– Сынок, другой раз ты уж добеги до дому, ведь тут близко, переоденься и гуляй, я же тебя не задержу. Мы все были детьми, все любили играть в снежки. Только книги не должны валяться в снегу, да девочек трогать не надо.

Федюша вскочил, поцеловал меня и сказал:

– Ладно, буду вовремя приходить. – Глаза его смеялись, но на няньку он смотрел виновато, обнял старушку. – Переживали за меня, да?

– Не думала, что ты такой лихой, – качала головой нянька.

Когда Феде исполнилось десять лет, я уже не могла уследить, как он оделся, взял ли шарф, завязал ли шапку… Он зачастую уходил в школу, даже не разбудив меня, т. к. я в те годы тяжело болела. Я сказала сыну:

– Если ты будешь болеть ангинами, то придется тебе удалить гланды, как твоим старшим братьям. Коле и Симе в твоем возрасте делали эту операцию.

Мы боялись повторения ревмокардита, болезни, от которой Коля в семилетием возрасте пролежал без движения четыре месяца. Ангина часто дает такие осложнения.

Федя весело ответил:

– Ну что ж, удалите гланды и мне, чтобы я мог закаляться. Ведь это укрепит мое здоровье.

Тут вступилась Наталья Ивановна:

– Уж поручите это дело мне! Я сумею свово Феденьку поместить так, что оперировать его будет не кто иной, как известный профессор, опытный хирург, заведующий детской больницей.

– Ну, постарайтесь, Бог благословит, – согласился отец Владимир.

В новогодние каникулы Федюша весело попрощался со всеми и бодро отправился в больницу. «Что за бесстрашный мальчик, – удивлялись, глядя на Федю, домашние его товарища Гриши, – ни слез, ни капризов, как в дом отдыха едет!» Но нас поведение Феди не удивляло, старшие дети тоже никогда не унывали.