Текст книги "Полководцы эпохи Александра II"

Один из тех, кто со знанием происходящих событий описывал Кавказскую войну, Гаджи-Али (секретарь имама), человек сведущий, в своем подзабытом сегодня сочинении «Сказание очевидца о Шамиле» заметил о тех событиях следующее:

«…Шамиля можно было уподобить овце, схваченной волком за шею и потерявшей всякую надежду на спасение».

Исполняя план Барятинского, начальник левого фланга Кавказской линии генерал Евдокимов в начале 1858 года заложил у входа в Аргунское ущелье укрепление и, поднявшись вверх по восточному притоку реки Аргун, прорубил в лесной чаще еще один выход в Горный Дагестан через Андийский хребет. Затем последовало приведение в покорность населения еще «немирной» части Малой Чечни.

Летом генерал Н.И. Евдокимов занял левое ответвление Аргунского ущелья и построил там укрепления Шатой и Евдокимовское. К исходу августа 1858 года 15 вольных чеченских обществ, населявших берега Чанты-Аргуна и Шаро-Аргуна, откололись от имамата и признали над собой российскую власть.

Удар по имамату наносился и со стороны Закавказья, от Лезгинской укрепленной линии. Здесь экспедициями в горы намечалось разорение высокогорных «немирных» аулов, с тем, чтобы лишить имама подкреплений из местных вольных обществ. Было обеспечено соприкосновение кавказских войск в Нагорной Чечне с западным участком Лезгинской линии. Результатом в итоге стало то, что вольное дидойское общество откололось от имамата.

Действия в Черкесии (Горном Закубанье), то есть в западной части Северного Кавказа, до конца борьбы с Шамилем признавались второстепенными. Собственно говоря, большого накала там борьба уже не имела, равно как и не требовала больших воинских сил.

Программа завершения Кавказской войны выполнялась целе-устремленно и методично. К осени 1858 года были заняты Малая и Большая Чечня. К началу 1859 года русские войска, наступая с трех направлений, достигли высокогорья Дагестана, ранее почти недоступного.

Генерал от инфантерии князь А.И. Барятинский лично возглавил экспедицию в Аргунское ущелье, разбив там войско Шамиля. Имам, преследуемый, бежал в чеченский аул Ведено. 1 апреля 1859 года генерал Н.И. Евдокимов штурмом взял последнюю официальную ставку Шамиля – укрепленный аул Ведено.

Борьба за Ведено носила ожесточенный характер. Имам сосредоточил на подступах к нему до 12 тысяч своих войск. Евдокимову пришлось вести упорные и кровопролитные бои. Шамиль, отступая, сжигал селения и уводил с собой их жителей. Осада аула шла десять дней. Имам, не видевший возможностей удержать этот стратегически важный пункт, покинул его с немалыми потерями в людях. Большая часть его войска рассеялась.

Имаму удалось уйти из Ведено только с небольшим отрядом верных мюридов в 400 (или по другим данным – 600) человек при 4 орудиях. С ним оставалось всего три наиба. В конце концов ему пришлось укрыться в труднодоступном дагестанском ауле Гуниб, где его караван был в пути ограблен местными горцами. Положение Шамиля стало гибельным и потому, что еще вчера подвластные ему горные области Дагестана одна за другой отказывали в доверии своему недавнему восточному властителю.

Уход имама Шамиля с позиции на берегах Андийского Койсу в Гуниб стал сигналом к тому, что вольные общества одно за другим стали переходить в российское подданство. На сторону России перешли наибы Кибит-Магома и Даниель-султан, Андалял с Чохом и Согратлем, горные аулы Талитль, Гидатль, Карата, Ругуджа, Магара…

Гаджи-Али писал, что после этих понесенных территориальных потерь имамат напоминал «вдоль разрезанное брюхо, все содержимое которого обнаружилось».

Те события финала Кавказской войны нашли отражение и в поэтическом народном творчестве Дагестана. В книге «Поэзия народов Дагестана» есть такие исторические строки:

«Как волк сквозь отару, Шамиль на Гуниб прорвался, укрылся средь каменных глыб…

Все рухнуло, пала надежда во прах, все крепости гор – у сардара (князя А.И. Барятинского. – А.Ш.) в руках».

Кавказский наместник в тех событиях еще раз показал себя не только умелым полководцем, но и талантливым администратором. Барятинский принимал все возможные меры для налаживания мирной жизни в бывших областях имамата. Его предшественники на посту наместника подобной работой «не увлекались». Такими широкими правами он обладал по воле императора Александра II и в Закавказье, и на Северном Кавказе.

Так, он расширял права учрежденного в 1852 году для мирного населения Чечни административно-судебного аппарата. В него входили три офицера (председатель с двумя заместителями по управленческой и военной части), главный кадий для разбора дел по шариату, три выборных старейшины, вершивших суд по адату. Имелись надежные переводчики. Результатом этого стало то, что круг вопросов, подлежавших шариатской юрисдикции, заметно ограничивался, а права адата расширялись.

В последние годы Кавказской войны ее завершение привело к массовому переселению людей из имамата под защиту русских властей. Французский историк А. Бегуэн назвал такую политику А.И. Барятинского «гибкой» и «милосердной». Ценя в царском наместнике благородного противника, «они (горцы) стали верить, что мира можно достичь без ущерба для их чести».

Эти успехи – покорение Аварии, Койсу и других горных областей имамата – свидетельствовали о том, что Кавказская война в восточной части Северного Кавказа была близка к своему завершению. Для Санкт-Петербурга это была желанная весть, и император Александр II не мог не быть благодарен за то кавказским войскам и царскому полководцу, стремившемуся «поселить» мир в Кавказских горах.

За кровопролитный успешный штурм аула Ведено главнокомандующий Кавказской армией генерал от инфантерии князь Барятинский Александр Иванович удостоился полководческой, 2-й степени Военного ордена Святого Георгия Победоносца. Именной наградной рескрипт императора Александра II от 10 августа 1859 года был немногословен и предельно ясен:

«За взятие Веденя 1-го апреля 1859 года и блистательные успехи на Кавказе».

Финал Кавказской войны летом того года стал совсем близок. К середине июня были ликвидированы почти все центры сопротивления на территории Чечни. После потери важного по местоположению аула Ведено имам Шамиль с 400 верными мюридами вынужден был спешно отойти в высокогорный дагестанский аул Гуниб. В той ситуации других путей к продолжению войны он не видел. Русские войска, горская милиция все туже сжимали кольцо окружения.

Гуниб, вне всякого сомнения, привлекал к себе имама Шамиля тем, что за время многолетней Кавказской войны он ни разу не подвергался ударам русских войск, хотя в ближайшей округе не раз шли кровопролитные бои. Но, с другой стороны, можно сказать, что экспедиции кавказских войск в высокогорье Дагестана к Гунибу «не прицеливались».

Ситуация в Дагестане поразительно менялась на глазах имама. Русский военный историк генерал-майор Р.А. Фадеев в своей работе «Шестьдесят лет Кавказской войны», изданной в Тифлисе в 1860 году Главным штабом Кавказской армии, свидетельствовал, что местное население Горного Дагестана, уставшее от многолетних войн и лишений, с воодушевлением и надеждой на мирную и спокойную жизнь встречало русские экспедиционные войска.

Другой русский военный историк, Л.А. Богуславский, в «Истории Апшеронского полка», изданной в 1892 году, описывал положение Шамиля, бежавшего, но не помышлявшего сложить оружие так:

«Видя полную измену незадолго пред тем безусловно преданных жителей и надежных своих сподвижников и встречая недоброжелательство со стороны народа, Шамиль ясно осознал, что наступил конец его владычеству и что, при существующем положении дел, ему не воскресить событий прошлых годов».

И в такой «ауре» имам Шамиль спешил укрыться в неприступном от природы Гунибе. Он все это видел и чувствовал. И понимал. Тому есть и иное свидетельство. Биограф и зять Шамиля Абдурахман из Газикумуха в своей редко цитируемой «Книге воспоминаний» посвятил отдельную главу переходу последнего отряда мюридов своего тестя на Гуниб. При этом он сетовал на «небывалые трудности, грабежи и нападения дагестанцев». Они ограбили караван имама!

Когда Шамиль, теряя людей, достиг Гуниба и укрепился в нем, он мог положиться только человек на 400 верных ему людей: это были мюриды из самых разных областей имамата, ополчившиеся гунибцы и какое-то число дезертиров из царской армии, составлявших расчеты 4 пушек. Еще совсем недавно численность артиллерии имама была иной.

…9 августа 1859 года генерал от инфантерии князь А.И. Барятинский, лично руководя последним актом войны с имамом Шамилем, начал окружение экспедиционными силами Кавказской армии горы и аула Гуниб. Он сумел стянуть сюда в довольно короткий срок 16 тысяч войск с 18 орудиями, которые располагались осадным кольцом так, чтобы их позиции были недосягаемы для огня остатков артиллерии армии имама.

Осадные силы кавказцев состояли из 16 батальонов пехоты (полки – Грузинский гренадерский, Эриванский лейб-гренадерский, Ширванский, Апшеронский, Самурский и Дагестанский, 18-й и 21-й стрелковые батальоны), 1 саперной роты, драгунского Северского полка, 13 сотен казаков и кавказской милиции (в том числе пять сотен Дагестанского конно-иррегулярного полка).

Сам главнокомандующий прибыл к Гунибу 18 августа. Свою штаб-квартиру он расположил восточнее горы в Кегерском ущелье. Там же находился резерв, состоявший из 2 батальонов лейб-гренадерского Эриванского полка, 4 батальонов Ширванского полка, саперной роты и драгунского Северского полка.

К тому времени четыре отряда (генерал-майора Тархан-Моуравова, полковников Кононовича, Радецкого и Тергукасова) обложили гору Гуниб со всех четырех сторон света. На ее вершину вела одна-единственная тропа. Речь о прорыве из осадного кольца имама с его последним отрядом мюридов в те дни уже не шла. Даже в случае успеха ему было не уйти далеко от Гуниба.

Князь А.И. Барятинский, руководя последним актом борьбы с имаматом, имел достоверную информацию о положении дел в восточной и центральной части Северного Кавказа. Это дало ему право 22 августа отправить императору Александру II донесение, вызвавшее ликование в столице. Донесение всего в две строки:

«От моря Каспийского до Военно-Грузинской дороги Кавказ покорен Державе Вашей.

Сорок восемь пушек, все крепости и укрепления неприятельские в руках Ваших».

Оставался только Гуниб, последний оплот, последнее убежище имама Шамиля, лишенного всех владений и когда-то всего многотысячного войска. Если, разумеется, не считать аула Гуниб с одноименной горой и четырех сотен до конца верных восточному владыке мюридов.

Так гора Гуниб с одноименным аулом у ее подножия оказалась в осадном кольце кавказских войск, подкрепленных дагестанской конной милицией. Общепризнанная неприступность Гуниба на реке Андийское Койсу обеспечивалась самой природой. Именно поэтому имам Шамиль стремился укрыться именно здесь, а не в каком-либо другом высокогорном ауле Дагестана. Иных причин можно назвать много, но, думается, что все они будут видением прошлого из более позднего времени.

Гора Гуниб возвышалась над окружающими ее ущельями на 200–400 метров. Ее вершина имеет почти отвесные склоны. Простирающаяся с востока на запад на 8 километров и с севера на юг до 3 километров, она значительно суживается и понижается в восточной части. Вершина горы представляет собой продольную лощину, вдоль которой протекает ручей, в восточной части плато падающий вниз, к реке Кара-Койсу, несколькими водопадами с высоты десятков метров. В то время в долине на вершине Гуниба были небольшие поля, луга и рощи, даже березовые.

Сам аул Гуниб, последнее пристанище Шамиля, находился в самой восточной оконечности горы. Единственный путь к нему и на вершину представлял собой крутую гору, поднимавшуюся от Кара-Койсу вдоль ручья на восточную, наиболее пологую часть горы.

Но для того, чтобы превратить природную крепость на войне в настоящую крепость, требовалось время, большое число людей, различные припасы. Но ничего из этого у Шамиля не было. Его люди сумели лишь укрепить завалами из бревен наиболее удобные для подъема на вершину места, подготовили груды камней, чтобы сбрасывать их на тех, кто пойдет на штурм горы Гуниб. Чтобы избежать внезапности нападения, по всей горе была выставлена цепь караулов.

Прибыв на место, князь А.И. Барятинский сразу же начал переговоры с Шамилем. О них тогда и сегодня написано немало. Разночтений много. Пишется, что на первое предложение кавказского главнокомандующего сдаться на почетных условиях имам Шамиль, не веря в искренность услышанного, ответил ему:

«У меня еще есть в руке шашка – подойди и возьми ее!»

Барятинский был настойчив в переговорах. Веских причин видится три. Первая причина – избежать кровопролития на финише Кавказской войны, поскольку при таком соотношении сил итог схватки за Гуниб был вполне предсказуем и случайностей в ее исходе быть просто не могло. Слишком неравными оказались силы сторон.

Вторая причина состояла в том, что героически погибший в неравном бою имам Шамиль сделал бы вакантным место вождя «немирных» горцев, которое, как показала предыдущая история, занял бы кто-нибудь другой. Так, как это сделал сам Шамиль в 1834 году, заняв место имама Гамзат-бека. Плененный же Шамиль сохранил бы за собой это знаковое место, но был бы уже не опасен. Именно об этом писал французский посол в России Огюст Ланн, герцог Монтебелло.

И третья причина видится в том, что Баратянский не без оснований полагал, что Шамиль стремится выиграть время до наступления осенних холодов, когда русские войска, лишившись возимых с собой припасов, вынуждены будут оставить высокогорные области, где о каких-то запасах провианта в местных аулах говорить не приходилось.

Собственно осадные работы вокруг Гуниба начались только 23 августа под руководством генерала Э.Ф. Кесслера. Они включали в себя устройство позиций для артиллерии и пехоты, заготовке лестниц и веревок для подъема в гору, штурмовых команд. Разыскивались удобные для того места. Вызванные из резерва 1-й и 2-й батальоны Ширванского полка в ночь на 23 августа закрепились на восточном склоне горы, а его 3-й и 4-й батальоны вместе с 5 сотнями Дагестанского конно-иррегулярного полка усилили отряд генерал-майора Тархан-Моуравова, занимавший позицию к северо и северо-востоку от Гуниба.

День 24 августа Шамиль провел на нижнем завале, который защищался отрядом мюридов-мухаджиров под командой Таймаса Губденского. Перед рассветом 25-го имам уехал в Верхний Гуниб. На рассвете этот завал был атакован русским отрядом, поднявшимся на гору по ее восточному склону. После горячей перестрелки защитники завала оставили позицию, но путь в аул им был уже отрезан. В кровавой рукопашной схватке все они пали с оружием в руках. Имевшиеся у них пушки мюриды сбросили с кручи.

Перед рассветом 130 апшеронцев смогли подняться на вершину горы. Сторожевой пост из 17 человек заметил их подъем слишком поздно, когда штурмующим оставалось преодолеть последний скальный выступ. Около 6 часов утра окруженный пост прекратил сопротивление: оставшиеся в живых 10 человек сложили оружие. После этого на вершину горы беспрепятственно поднялось несколько рот апшеронцев и ширванцев, которые двинулись к аулу Гуниб.

Сторожевые посты стали отходить к аулу, что сделал и отряд телохранителей (5 мюридов), сопровождавший имама. Часть дозорных, которые оказались отрезанными от аула, попыталась укрыться в пещерах вдоль протекающего через Гуниб ручья, но их там находили. В это время на северном обрыве горы появились гренадеры Грузинского полка и спешенные всадники Дагестанского конно-иррегулярного полка.

Защитники Гуниба заняли места за завалами в самом ауле. На их штурм пошли батальоны Ширванского полка, поддержанные огнем поднятых на скалы 4 легких орудий. Здесь стороны понесли самые тяжелые потери во время штурма Гуниба.

К полудню 25 августа почтя вся гора Гуниб оказалась в руках «кавказцев». Теперь у имама оставалась только горстка воинов, 40 мюридов, засевших в нескольких постройках аула. Помощи ниоткуда ждать не приходилось. Положение Шамиля оказалось безвыходным: прорваться через осадное кольцо он шансов не видел и не имел. И к тому же перед ним стоял трудно разрешимый вопрос: куда отступать из Гуниба?

Когда стало ясно, что гора Гуниб находится в руках «кавказцев», руководивший операцией генерал от инфантерии князь А.И. Барятинский с другими военачальниками поднялся на ее вершину. Здесь от Шамиля поступила просьба о переговорах. И к нему в ту часть аула, где держались последние мюриды, без промедлений был направлен полковник И.Д. Лазарев с предложением прекратить сопротивление.

Для того чтобы избежать лишнего кровопролития, царский наместник предложил Шамилю почетные условия сдачи, гарантируя прежде всего безопасность имаму и его семье. После недолгих переговоров, которые вел от имени царского наместника на Кавказе полковник И.Д. Лазарев, гуманное предложение князя А.И. Барятинского было принято: всегда непреклонный Шамиль был сломлен отказом сыновей дальше сражаться за дело жизни родителя и созданный им в горах имамат.

Свидетелем того, как Шамиль принимал решение о сдаче, является близкий к нему человек Гаджи-Али из Чоха, служивший у имама секретарем (мирзой). Он описывает ту сцену в «Сказании очевидца о Шамиле» (переведенного с арабского языка) так:

«…Мы сказали Шамилю, что главнокомандующий просит его, чтобы он пришел, и что не будет никакой измены. Но Шамиль уже приготовился защищаться, положив перед собой шашку и заткнув полы за пояс. Он решился умереть, а потому отвечал нам:

«Вы должны сражаться, а не говорить мне, чтобы я шел к главнокомандующему. Я хочу сражаться и умереть в этот день».

Кази-Мухаммед же сказал Шамилю:

«Я не хочу сражаться, я выйду к русским, а ты, если хочешь, то дерись».

Шамиль очень рассердился, даже женщины, которые находились в мечети с оружием в руках, стали ругать и стыдить Кази-Мухаммеда за его трусость, а некоторые проклинали его. В таком положении мы оставались до четырех часов.

Затем Шамиль, видя измену сына, согласился идти к главнокомандующему. Мы все обрадовались. Одев Шамиля, мы посадили его на лошадь, причем он, обратясь к детям своим, сказал им:

«Будьте покойны теперь, Кази-Мухаммед и Мухамад-Шафи! Вы начали портить дела мои и докончили их трусостью».

Шамиль, уверенно держась в седле, выехал из селения в сопровождении пеших мюридов. Увидев его, все войска, которые находились вокруг селения, закричали «ура»…»

Между 4 и 5 часами пополудня Шамиль, вооруженный шашкой, кинжалом и двумя пистолетами, с оставшимися у него мюридами выехал из аула Гуниб и поднялся на гору, где у березовой рощи его ожидал Барятинский со своим окружением. Путь имама к месту встречи проходил под крики «ура» русских войск. Недалеко от места встречи мюриды были в целях безопасности оттеснены от Шамиля, и дальше тот проследовал пешком в сопровождении одного мюрида Юнуса и полковника Лазарева, который в данном случае исполнял роль переводчика.

Участник тех событий на Гунибе, военный историк полковник А.Л. Зиссерман, пишет, что Шамиль пытался договориться о том, чтобы ему позволили остаться в Дагестане, при условии, что он будет жить мирно. На это князь Барятинский ответил, что имам взят силой оружия и условий ставить никаких не может.

Царский наместник упрекнул Шамиля в том, что тот не принял предложение капитулировать еще до штурма Гуниба, что привело к новым жертвам. Имам на это ответил, что во имя своей цели и своих приверженцев должен был сдаться только тогда, когда не останется никаких надежд на успех дела его жизни.

Князь А.И. Барятинский подтвердил Шамилю гарантии ему и его семье. И сообщил, что тот будет отправлен в Санкт-Петербург как почетный пленник, для ожидания решения волеизволения императора Александра II. Современники писали, что эта беседа была недолгой, и имам с покорностью согласился на такой «ход» его судьбы. Собственно говоря, царский наместник какого-то выбора ему ни в чем не давал.

Много позже этих событий, на упрек о добровольной сдаче русским в Гунибе и за то, что имам не искал смерти в своей последней битве с «неверными», Шамиль убедительно для собеседников ответил словами из Корана:

«Ни одной душе не дано умереть, кроме как с разрешения аллаха».

В фундаментальном труде историков М.М. Блиева и В.В. Дегоева «Кавказская война» о том действительно знаковом событии для имамата и имама сказано так:

«25 августа около 3 часов пополудни под оглушительный рев многотысячного войска, возбужденного чувством причастности к эпохальному историческому событию, Барятинский принял капитуляцию. Кавказская война в Дагестане и Чечне, с незапамятных времен ставшая будничной частью российской политической жизни и поэтому казавшаяся нескончаемой, завершилась. Ее главный герой удалился с великой сцены в обыденный мир.

История в нем больше не нуждалась. Она обошлась с Шамилем так же, как и с другими своими «доверенными лицами», которые, выполнив поставленную перед ними задачу, были выброшены как «пустая оболочка зерна». В этом – трагическая общность их судеб. Прав философ (Гегель): и на идолов рано или поздно опускаются сумерки».

С первого дня своего пленения теперь уже бывший имам будет осознанно понимать, что победители не видят в нем «бунтовщика». К нему относились как к главе побежденной армии, побежденного государства. То есть его давние враги оказались в ранге победителей совсем иными людьми.

Князь А.И. Барятинский, имевший за время своего кавказского наместничества немало случаев убедиться в неординарных военных и политических дарованиях этой личности, был полон решимости воздать ей должное. Оказывая Шамилю и его семье особые, поистине царские знаки внимания, русский главнокомандующий не лукавил: он всегда выражал искреннее, глубокое уважение к своему знаменитому пленнику.

Барятинский прекрасно понимал, что в отечественной истории он останется прежде всего человеком, который окончательно сокрушил имамат Шамиля. И никем иным в ранге царского наместника на Кавказе. То есть князь Александр Иванович смотрел на себя словно из будущего.

Шамиль, лишенный своих телохранителей, был сопровожден в военный лагерь на Кегерских высотах. Оттуда под конвоем он и его семья были отправлены с Кавказа через укрепление Темир-Хан-Шура в Россию. Сам Шамиль был доставлен в город на Неве: главу уже бывшего имамата там встретили с уважением к его личности. В столичном Санкт-Петербурге он будет еще не раз.

С императором Александром II Шамиль встретился по дороге, под Харьковом (там монарх проводил смотр войск во время военных маневров). Государь окружил имама почетом, достойным разве что монархов. При расставании венценосец из династии Романовых сказал Шамилю известные в истории слова:

«Поистине ты не раскаешься в своем приходе ко мне…»

…Дальнейшая судьба Шамиля хорошо известна в истории до подробностей. Получив благословение российского государя, он был отправлен в почетную ссылку в город Калугу, куда с ним прибыло 22 человека из числа родных и слуг. Его семья получала достойное содержание из казны – 30 тысяч рублей ежегодно. Дом местного помещика Сухотина (13 комнат и сад) власти взяли в аренду за 900 рублей в год. Были созданы условия для верующих: во дворе дома, где проживала семья Шамиля, построили небольшую мечеть.

26 августа 1866 года Шамиль и его сыновья Кази-Магомед и Шафи-Магомед в зале калужского дворянского собрания в присутствии собравшихся здесь калужан разного чина и звания приняли присягу на верность государю России. В «Хронике Мухаммеда-Тахира» говорится, с какими словами Шамиль обратился в тот день к окружающим:

«Я стар, трудами своими не могу доказать государю и России той истинной преданности, которую чувствую до глубины души моей, но мне остается еще одно счастье: молить Бога, да продлит он жизнь возлюбленного монарха на многие лета, а детей моих научит, чтобы они всеми силами души и тела старались принести новому моему отечеству пользу, которой оно ожидает от верных и преданных сынов своих».

В том же 1866 году Шамиль присутствовал на свадьбе наследника-цесаревича Александра Александровича (будущего императора Александра III) в Санкт-Петербурге. Бывший имам даже произнес тогда речь на арабском языке, которая заканчивалась словами:

«Да будет известно всем и каждому, что старый Шамиль на склоне лет своих жалеет о том, что он не может родиться еще раз, дабы посвятить свою жизнь на служение белому царю, благодеяниями которого он теперь пользуется!»

Когда Шамиль в 1870 году пожелал отправиться для паломничества (совершение хаджа) в далекую Мекку и Медину в Аравии, святые города для мусульман, то получил разрешение на выезд из России. 4 февраля он скончался в Медине (Саудовская Аравия) и был похоронен на местном кладбище Аль-Бакия…

…Гунибское дело поставило последнюю точку в войне на земле Дагестана и Чечни. Потери сторон при штурме Гуниба в разных источниках разночтимы. По официальным данным, потери кавказских войск составили: убитыми – 19 нижних чинов и 2 дагестанских милиционера, ранеными – 7 офицеров, 114 нижних чинов и 7 дагестанских милиционеров, контуженными – 2 офицера и 19 нижних чинов. Всего – 170 человек

По другим данным, русские войска потеряли в ходе штурма убитыми 9 офицеров и 171 нижний чин. В более поздних источниках называются и другие цифры, порой явно завышенные и совершенно нереальные.

Потери защитников Гуниба оцениваются в 360 убитыми, 40–50 человек сдались в плен вместе с Шамилем фактически в ходе боя. Из 30 русских мюридов (дезертиров) 8 человек удалось взять в плен.

По случаю победы на следующий день, 26 августа, на Кегерских высотах были проведены благодарственный молебен и смотр войск, участвовавших в операции. Смотр войск принимал главнокомандующий Кавказской армией генерал от инфантерии князь А.И. Барятинский.

Сдача имама Шамиля с последними его воинами фактически означала окончание войны на восточном крыле Северного Кавказа, хотя мятежи там после вспыхивали не раз и по самым разным причинам. Военные действия на его западном крыле, в Черкесии, тоже близились к завершению. Кавказская война во всей своей силе там прекратилась в следующем, 1860 году, хотя официально считается ее полным окончанием день 21 мая 1864 года, когда в горном селении Кбаадэ близ современного Адлера состоялся символический благодарственный молебен.

Полководцем, который завершил Кавказскую войну ее последним актом, стал генерал-фельдмаршал великий князь Михаил Николаевич Романов, который заменит князя А.И. Барятинского в Тифлисе на посту царского наместника. Император Александр II оценит действительные заслуги своего младшего брата Военным орденом Святого Георгия Победоносца полководческой 2-й степени.

Высочайший рескрипт о награждении кавказского наместника, главнокомандующего Кавказской армией, генерал-фельдмаршала великого князя Михаила Романова от 15 июня 1864 года был предельно краток:

«За покорение Западного Кавказа».

…Князь-полководец Александр Иванович Барятинский из Рюриковичей с триумфом и с нескрываемым чувством исполненного долга перед престолом и Отечеством возвратился из Горного Дагестана в столицу наместничества, в Тифлис. По кавказским войскам был объявлен вошедший в историю лаконичный приказ главнокомандующего по армии за № 288 от 26 августа:

«Гуниб взят. Шамиль в плену. Поздравляю Кавказскую армию».

26 августа через Симферопольскую телеграфную станцию в Санкт-Петербург на высочайшее имя императора Александра II была послана не менее краткая телеграмма:

«Гуниб взят. Шамиль в плену и отправлен в Петербург».

За завершение войны в восточной части Кавказа (но не всей войны, как порой пишут) полководец генерал от инфантерии князь Александр Иванович Барятинский жалуется высшей и первой орденской наградой Российской империи – орденом Святого апостола Андрея Первозванного, учрежденного Петром Великим.

Вскоре он удостоился почетного звания шефа родного ему Кабардинского полка кавказских стрелков и производства в российские генерал-фельдмаршалы. Так Барятинский стал обладателем драгоценного фельдмаршальского жезла и, думается, желанного высшего чина в русской армии. Им в отечественной истории, что хорошо известно, не раз награждались царедворцы и за меньшие заслуги на войне.

Эта последняя из трех почти сразу пожалованных высочайших наград А.И. Барятинскому от благодарного императора Александра II была встречена кавказскими войсками с большим ликованием. Считалось, по выражению современников, что барятинский фельд-маршальский жезл есть царская «награда всему Кавказу».

Особо отличившиеся при штурме 1-й батальон Апшеронского пехотного полка получил Георгиевское знамя с надписью: «За отличие при взятии Гуниба 25 августа 1859 года», а 3-й и 4-й батальоны Ширванского пехотного полка – Георгиевские знамена с надписью: «За штурм Гуниб-Дага 25 августа 1859 года».

Кавалерами Военного ордена Святого великомученика и победоносца Георгия 3-й степени за штурм Гуниба стали два военачальника кавказских войск, о чем состоялся Высочайший указ 8 сентября 1859 года:

Кесслер Эдуард Федорович, генерал-лейтенант, начальник инженеров Кавказского корпуса:

«При занятии 25 августа аула Гуниба командовал войсками, блокировавшими аул, бывший последним убежищем Шамиля. Благоразумными распоряжениями аул Гуниб был взят блистательно нашими войсками со всеми защитниками и находившимися в нем орудиями».

Тархан-Моуравов Иосиф Давыдович, генерал-майор, начальник войск Южного Дагестана, то есть его высокогорной части:

«При занятии 25 августа аула Гуниба, командуя войсками на северной стороне Гуниб-Дага, овладел едва доступною и сильно защищаемую позицию на вершине горы и совершил блистательную и смелую атаку; затем, рассеяв сторожившие на этом пространстве скопища Кази-Магомета, устремился к аулу Гуниб и, окружив селение, доставил средство принудить Шамиля сдаться военнопленным».

Тем же высочайшим указом от 8 сентября 1859 года кавалерами Военного ордена Святого Георгия Победоносца 4-й степени «за отличия» при штурме аула Гуниб стали:

Полковник Тергукасов (Тер-Гукасов) Аркас Артемьевич,

Полковник Радецкий Федор Федорович,

Подполковник Девель Федор Данилович,

Подполковник Егоров Федор Егорович,

Подполковник Габаев Яссон Егорович,

Капитан Скворцов Павел Петрович,

Есаул Джафар-Ага Магомет Оглы,

Поручик Нонне Николай Августович фон дер,

Подпоручик Иванов Николай Мартынович,

Подпоручик Микеладзе Симон Дмитриевич,

Подпоручик Териев Заал Шаблиевич,

Прапорщик Кушнарев Павел Степанович.

Много других самых различных наград получили и другие наиболее отличившиеся при штурме Гуниба офицеры, нижние чины армии и дагестанские милиционеры.