Текст книги "Нелюди, противостояние"

Здесь было светло и натоплено. Ланге смотрел в огонь печки.

– Мерзкий холод, Краузе, не находите?

– Его невозможно описать. – Людвиг рассматривал широкую спину командира. – Эта зима мне кажется вечной.

– Что стало с жителями города, оберштурмфюрер?

– Согласно приказу… – Людвиг пожал плечами, глядя в глаза повернувшегося к нему гауптштурмфюрера. – Только дети были отправлены в Польшу, но там тоже…

– Вы сами контролировали исполнение?

– Мои люди, но это одно и то же. – Людвиг проявлял непонимание и нетерпение, но задавать вопросы в подобной ситуации считалось дурным тоном.

– Я знаю о ваших слабостях, Краузе, и готов на многое закрывать глаза, но в районе городка, где нашпиговано нашими солдатами, видят людей… – голос Ланге зазвенел, заставляя Людвига ежиться. – Надеюсь, вы понимаете, что это не призраки?! Вы руководили зачисткой… Мало того, прошлой ночью исчез патруль. Что думаете по этому поводу?

– Я отвечаю за действие своих солдат, и отчетность легла на ваш стол!

– Я ознакомился… Что с русскими, которых вы оставляли в живых?

Людвиг сглотнул слюну.

– Их больше нет, господин гауптштурмфюрер!

– Тогда я не понимаю, что происходит. – Командир отвел наполненные неприязнью глаза. – Активность русских в этом районе говорит о том, что они все еще хотят вернуть этот городок, в котором не осталось ни одного живого места. По городу ходят призраки, пропадают солдаты. – Он кинул в печку скомканную пачку из-под сигарет. – Наши солдаты, Краузе, наши… Это, случайно, не ваших рук дело?

– Нет, это точно!

– Я не потерплю распространения эпидемии вашей…

– Это невозможно, гауптштурмфюрер! – поспешил перебить его слова Людвиг. – У меня все под контролем.

– Тогда ваши предположения? – Приглашая сесть и садясь за стол, командир раскрыл карту городка. – Солдаты пропали здесь. У меня есть подозрение, что нами обнаружены не все подземные цеха. Об этом говорят и некоторые технические характеристики найденных конвейеров. Вероятнее всего, затопленные участки – это «пустышки».

– Возможно… – Людвиг напрягал память. – Тот инженер… слишком легко отдал подходы к цехам, узнав, что второй помощник умер…

– Вам надо было все выяснить у той русской, а не… – Ланге стукнул пустым стаканом из-под шнапса.

– Это не ее уровень, она была простая лаборантка.

– Хватит, Краузе! Теперь это ваша задача. – Он обвел на карте участок заводов. – Или вы находите остальные подземные цеха с возможными ее обитателями, или ответственность за пропавших солдат ложится на ваши плечи и плечи ваших подчиненных. Но мой вам совет: найдите мне этих русских подземных крыс!

– Мой командир, собаки не могут взять след – остатки химикатов. – Хельмут притащил собак, которые терли свои носы, словно пытаясь избавится от насекомых, попавших в их ноздри. – Это бесполезно…

Людвиг взял за ухо одну из собак и посмотрел в ее глаза. Раздалось скуление.

Они уже третьи сутки прочесывали огромную территорию развалин промышленного комплекса. Его группа и дополнительная рота СС.

Территория разрушенных заводов была опутана тремя рядами ограждения. Здесь круглосуточно несли караул солдаты гауптштурмфюрера.

– Ты слышал, Хельмут, что это стратегически важно – отыскать входы на объекты? И что с нами будет, если мы не найдем их? – Людвиг, придя из штаба, подробно описал перспективы подчиненным. – Ты, надеюсь, слышал о подразделении 999?

– Я все понимаю, господин оберштурмфюрер, но и мы не спим третьи сутки. Все устали… – Глаза Хельмута от принятия амфитаминов были расширены, лицо осунулось и приняло земляной оттенок.

– Где Фридрих?

– Он возится в квадрате, где пропали солдаты.

– Помоги ему! И убери отсюда этих бесполезных псин!

Настроение Людвига было подавлено еще и тем, что к его группе временно прикрепили курсанта из школы СС, расположенной рядом с местечком Травники – оккупированная Польша. Один из «черных тараканов» – так назвали их между собой немецкие офицеры. Это в основном фольксдойче, обучаемые спецработе в концентрационных лагерях.

– Непонятно вообще, почему его направили к вам, – говорил по штабному телефону Йохан, продвигающийся по карьерной лестнице одного из лагерей смерти. – Обычно они практикуются у нас, это их специфика. Так что будь внимательней, Людвиг, – ничего не делается зря.

– Спасибо, мой друг. Как у тебя дела? – Людвиг оглянулся на штабного офицера, сидящего с видом полного безразличия.

– Много работы, Людвиг, много… Об остальном при встрече. – В голосе товарища по учебке появилась грусть. – Барбара… – И он поспешил попрощаться. – Хайль Гитлер!

– Хайль!

Фридрих округлил глаза, узнав о предположениях Людвига по поводу Германа (такое имя взял себе литовец, бывший солдат Красной армии). Но окончательно расстроился штурман, услышав о временном «вегетарианстве» подразделения.

– Как вам Польша, Герман? – осторожничал Людвиг с новым коллегой. – Я бывал там до войны пару раз, в Варшаве.

– Очень неплохо, – ковырялся «тараканом» тот в куче тряпок одного из разрушенных цехов. – Особенно девушки, им очень нравятся наши курсанты. Голод… У них есть возможность подзаработать.

– У вас мягкий говор и акцент смахивает на баварский… Про девушек наслышан, у меня товарищ в лагере Аушвиц. – Людвиг оперся на остаток кирпичной стены с его рост. – Ощутимый контраст с фронтом?

– Погода, знаете ли… – Лицо Германа стало серьезным. – Эти емкости не из-под масел, используемых в обычной промышленности! Я работал на заводах… Здесь где-то производили оружие, оберштурмфюрер. Доложите начальству!

Это лишь было подтверждением очевидного. Но Ланге, делая из этого факта открытие, требовал результатов от Людвига. Он орал на весь штаб, брызгая слюной.

Людвиг с улыбкой лицемерия на лице продолжал вести беседы с Германом во время поисков. Выделили еще одну роту из резервов. Развалины стали похожи на муравейник. А Людвиг с видом уставшего богатея бродил в компании «черного таракана».

– Вы кто по званию, Герман?

– Обервахман. – Его спутник с особым рвением рылся в обломках развалин.

Людвигу казалось, что именно вахман найдет входы в тайные подземелья.

– Наверное, много знаний получили в школе? – Людвиг следил за движениями Германа. – Какова сложность выпускного экзамена?

– Вы слышали что-нибудь о танце смерти? – собеседник повернулся к Людвигу.

– Так, кое-что…

– Слышать и слушать, участвуя в ритуале, – две большие разницы. – Глаза курсанта выражали жажду убивать. – Рекомендую приехать к нам на окончание школы.

– Интересно, интересно. Я подумаю.

Ильич пробирался в расположение отряда партизан. Никакие предосторожности во время переправы не спасли его от охлаждения. Спирт разведчика едва грел. Температура воздуха падала. Возможность развести костер появилась только на вторые сутки. Скудный армейский паек разведчика заканчивался, но не давал умереть с голода.

Оставалось идти еще около полусотни километров, когда он услышал лай собак. За ним тянулась цепочка следов на тонком слое снега. Будучи пограничником, Ильич понимал, что это значит. Здесь нет необходимости в собаке. Из арсенала разведчика – армейский ТТ.

Несмотря на бьющую его лихорадку, он смог ускорить шаг. Но, видимо, из-за болезненного состояния он шел не от собак, а к ним. Открывшаяся за бугром панорама повергла в шок. Он упал в снег от неожиданности.

Край небольшого селенья. Собранная немцами толпа жителей. Рвут поводки собаки, надрываясь от лая. На деревьях повешенные. Таблички: «Они помогали партизанам». Замерзшие кулаки непроизвольно сжались. Сердце забилось быстрее.

«Катя…?»

В одной из повешенных он узнал жену. Ильич едва погасил импульс начать стрелять. Он создал лишний шум – одна из собак, лая, потянула солдата в его сторону. Но тот не обращал внимания, дергая ее. Толпа причитала.

Больше не смея смотреть на тело жены, он принялся искать глазами в толпе дочь Лялю. Слезы застилали глаза. Но дети закутаны в одежды, многие подходили под параметры дочери.

Ильич скатился за холм, прячась от ужасной картины. Он колотил землю, рыдая от бессилия и беспомощности.

Он будет ждать, он заберет дочь.

С остекленевшими от слез глазами, он лежал на спине, глядя в темнеющее небо. Вскоре лай собак затих. Село зажило обычной жизнью. Только тела повешенных омрачали его жизнь.

Немцы погрузились в грузовик и в сопровождении мотоциклистов покинули село.

Он стоял на коленях, обняв ее тело за одеревеневшие ноги. Он боялся поднять глаза на ее лицо. Извиняясь сквозь слезы, он убеждал, что скоро придет к ней. Очень скоро.

– Катенька…

– Это сестла моя, Танька, – раздалось за спиной.

Осознав услышанное, он оглянулся. Маленькое существо, закутанное в пальто не по росту, терло сопливый нос. Ильич медленно поднялся и взглянул на повешенную. Ничего схожего с его женой в застывшей маске лица.

– Ты кто? – Ребенок подошел ближе.

Не отвечая, спотыкаясь о корни торчащих из снега деревьев, Ильич убрался от места казни. Он шел по лесу, блаженно улыбаясь своей ошибке. Болезнетворное состояние сыграло с ним злую шутку. Но может, это знак? Предсказание? Но Ильич не был суеверным.

На четвертые сутки он пришел к сожженной полностью деревне, являющейся ориентиром для встречи разведчиков с партизанами. Он прождал в останках крайней хаты до полуночи, пока не услышал нелепый вопрос пароля. Произнеся отзыв, Ильич потерял сознание.

За неделю разыскная команда перебрала кучу заводских обломков. В помощь им были привезены пленные. Ходячие мертвецы. Они падали на землю вместе с поднимаемыми ими обломками.

– Где их только нашли? – смеялся Фридрих. – С ними поиски только затянутся.

– Ты прав, мой друг.

За два дня работы трое из пленных умерли. Людвиг приказал накормить остальных «ходячих мертвецов» солдатскими пайками. Пленные, не веря в происходящее, с жадностью поглощали пищу. Смертность упала, повысилась производительность.

– Вы гуманист, Людвиг, – Герман несколько «разморозил» свое отношение к Людвигу, обнаружив схожесть с ним – в детстве оба мечтали стать летчиками, их сроднила несбыточность мечты. – Вы гуманист…

– Знали бы вы какой! – Людвиг покосился на ухмылку таскающегося рядом со своими собаками Фридриха. – Но захламленность территории телами пленных не повысила бы уровень успеха в нашей работе. Не так ли?

– Это точно. Теперь я понимаю, почему вы на хорошем счету у командования! – И, прочитав немой вопрос во взгляде Людвига, он добавил: – Это лишь рекомендации гауптштурмфюрера Ланге.

– Не знал, что так высоко ценим командирами, – Людвиг улыбался, разглядывая электрический блок какого-то прибора, вытащенного из-под обломков. – Жаль, что не был оценен объективно при поступлении в летную школу…

– Из вас бы получился отличный пилот, – в свою очередь улыбнулся Герман, – и отличный командир эскадрильи!

– Тогда мы встретились бы в небе, Герман… – Людвиг снова улыбнулся, задумавшись. – Кстати, Герман – это имя командующего люфтваффе, это…?

– Ваша проницательность делает вам честь… – Улыбка внезапно пропала с лица обервахмана. – Этот пленный!

Рука Германа указывала на сгорбившуюся фигуру, перебирающую обломки.

– Какая наблюдательность! – Лицо Людвига мгновенно стало серьезным. – Фридрих!

Две овчарки стремительно бросились к человеку. Доли секунд – и они уже трепали катающееся в кусках штукатурки тело.

Фридрих, оттащив собак, обернувшись, смотрел с удивлением на лежащее возле сапог Людвига тело Германа.

– Вы видели, мой друг, как обервахмана завалило обломками второго этажа?

– Такая нелепая смерть для фронта, мой командир. – Фридрих покачал головой, держа свою ногу на спине пленного. – Совсем не героическая!

– Ты не прав, Фридрих! Любая смерть на войне героическая. – Людвиг с интересом осмотрел «пробоину» на голове Германа. – Займись им! А я оттащу в штаб эту крысу.

– Да, господин оберштурмфюрер.

Людвиг обошел большую часть заводской территории. Солдаты смотрели на гонимую собаками сгорбившуюся фигуру как на окончание разыскных работ, пленные – как на свой продолжительный голод.

Похвалы Ланге сменились удивлением в голосе. Он закашлялся на другом конце телефонного провода.

– Как завалило?

– Камнями. Рухнул кусок стены второго этажа, там такая «каша», гауптштурмфюрер. – Людвиг взглянул на штабного телефониста. – Парни сейчас достают тело из-под обломков.

– Ладно, Краузе, занимайтесь этой подземной крысой! Вся информация мне на стол.

– Хайль Гитлер!

Спокойствие. Меланхоличное спокойствие овладело Людвигом. Он вошел в подвал. Помощник с инструментами ожидал приказа. Переводчик переминался с ноги на ногу, морщась от предстоящего зрелища. Людвиг, кинув перчатки на стол, подняв голову пленного, взяв рукой за подбородок, заглянул в ненавидящие его глаза.

– Интересно, вы читали «Кавказского пленника» Лермонтова?

Ненависть сменилась на секундное удивление в глазах окровавленного человека, когда он услышал фамилию русского классика. Но следующий поступок остановил возможную дискуссию. Пленный плюнул в лицо врага своего.

– Видимо, нет. Поработайте с ним, эсэсман! – Людвиг вытер с лица кровавый плевок белоснежным платком.

Пытки не дали результата. Пленный умер, не сказав ничего существенного. Он твердо стоял на том, что прибыл для диверсии из-за линии фронта. Цель – мост. Не назвал ни номера части, ни имен командиров. Случайно попал в охраняемое место.

Мост как стратегический объект не был интересен ни одной из воюющих сторон. Попасть на столь охраняемую территорию невозможно.

Ланге орал в трубку телефона с безумной яростью. С не менее безумными спокойствием и улыбкой Людвиг слушал его, безмерно удивляя штабного офицера.

Голова Ильича гудела пчелиным роем. Слова сидящего перед ним человека доносились издалека и с заметным опозданием.

– Ты, разведка, извини за наших бойцов, – он курил самосад, запах которого дополнялся к лекарствам, – у них приказ. Сам виноват. Отзыв по смыслу правильный, а текст-то другой.

Лицо партизана (а это был партизан, как понимал Ильич) улыбалось.

– Ждали вас, как манну небесную, руки без связи скованы… Ух, теперь заживем! – Он похлопал Ильича по плечу. – Давай выздоравливай!

Ильич смог лишь промычать в ответ что-то нечленораздельное.

– Да не кипятись ты! – снова улыбнулся партизан. – Наши врачи в обкомовских санаториях работали и не таких, как ты, поднимали! Медикаменты есть – склад тут неподалеку был.

Ильич опять попытался что-то сказать, но слова тонули, словно в забитой во рту вате.

Появилась женщина со шприцом.

«А как же жить и убивать тварей…?»

Ильич мягко провалился в сон.

Он уже поправлялся, когда за ним пришли. В их глазах – ненависть и презрение. Они тыкали в Ильича стволами немецких автоматов. Решительность делала их схожими с героями фресок на темы исторических эпосов.

Его обвиняли в том, что он провалил задание группы разведки и с информацией об отряде партизан хотел сдаться в плен немцам.

Более глупого обвинения Ильич даже не мог себе представить. Он, глядя в лица людей, которые, непонятно каким образом оказались в окружении, раздумывал над словами оправдания.

Кто-то из них, возможно, из-за трусости покинул поле боя. Кто-то является агентом фашистов, заброшенным в отряд. Ничего нет невозможного!

Его вина лишь в том, что он боец штрафного подразделения и, взяв на себя чужую роль, выполнил чужое же задание. Абсурд.

Напротив него сидел человек, чадящий все тем же самосадом.

– Откуда информация?

– Я же говорил – связь налажена!

– И что? – Ильич явно раздражал сидящих напротив. – У тебя приказ меня расстрелять? Так действуй!

Лица партизан выражали разные степени удивления и замешательства.

– Перейти к немцам у меня было уже несколько возможностей, прежде чем я попал в точку встречи! – Ильича «распирало» от тупости предъявленных ему обвинений. – Почему я здесь?

– Возможно, ты и перешел, а сейчас заброшен к нам, чтобы сообщить фашистам о месте дислокации отряда… – Миловидное лицо говорящего покраснело.

Ильич громко рассмеялся, еще больше удивляя командование партизан.

– Какого отряда? Вы как боевая единица никого не интересуете. – Ильич даже забыл о контузии. – Я в отряде с неделю и уже знаю, что вы не совершили за два месяца ни одной диверсии. Вы просто спрятались от войны. О вас даже не слышали немцы!

– Мы собираем информацию по необходимым объектам! – взвизгнул партизанский вожак. – Для дальнейших ударов.

– … Провизия нескольких частей попала вам в руки случайно, – Ильич не слушал нелепых оправданий, – и вы дистанцировались от всего, пережидая тяжелые времена. Так это вас к стенке ставить надо!

Сидящие напротив него подавленно молчали.

– Вы даже приказ командования, который я передал о подрыве подземных коммуникаций, не сможете выполнить, потому что вы трусы!

– Его выполнишь ты! – процедил сквозь зубы командир отряда. – Мы пришли к этому мнению совместно с командованием 2-ой армии.

Ильич громко рассмеялся.

– Я ничего другого и не ожидал.

«Жить и убивать тварей…»

Процесс выздоровления Ильича был недолог. Побаливала голова и ноги. Его деятельность по поиску информации имела успех. Он узнал почти все о родном городе. Одна из сестер жила в нём и сумела выбраться перед самой оккупацией. До последнего штурма перевязывала раненых.

Район был «нашпигован» частями СС. Всех интересовали неэвакуированные подземные цеха. Атаки регулярных частей Красной армии не имели успеха. Город стал камнем преткновения. Все те, кто не успел покинуть город, были расстреляны, частично вывезены. Но кто избежал смерти – неизвестно.

Также в отряде ходят слухи, что под землей в цехах остались люди. Но выбраться им невозможно из-за усиленной охраны объекта.

«Где ты, Катя? В подземных цехах или вывезена на работы в Германию? Третий вариант вне рассмотрения! Что с Лялей? И что, чёрт возьми, значил знак – ошибочное видение твоего лица среди казненных?…»

Командование отряда принялась делать ошибки, ставя под угрозу первостепенную задачу. Несколько групп совершили абсолютно безуспешные вылазки, чем только привлекли внимание к отряду. Попытки оправдать себя за бездействие привели к потерям и раскрытию дислокации. Поспешное перемещение на другое место оставило отряд без достаточного количества провизии, медикаментов и боеприпасов. Потеряно было около двух третей личного состава.

Ответственность полностью легла на плечи Ильича.

Он понимал: зная расположение заводов и город в целом, с подготовленной группой разведчиков совершить диверсию было бы возможно. Но разведчики мертвы. Воины «народного ополчения» были напуганы последними неудачами. Контакты, при помощи которых была налажена связь с «большой землей», были потеряны. Соответственно, новую группу разведчиков-диверсантов запросить невозможно.

Отряд морально разалгался. Неизвестно откуда к партизанам попал спирт. Пьянство, поножовщина. В итоге отряд покинул его командир. Банально сбежал. Остался политрук-окруженец. Он и разговаривал с Ильичом.

– Есть пара толковых ребят с осознанием долга перед партией и Родиной. Их просто нужно взять в крепкие руки… – От политрука несло перегаром. – Нам отмыть лицо отряда необходимо, да и тебе возможность вернуть честное имя и звание… А?

– Да вас уже кровью давно бы умыли, будь вы с той стороны лини фронта. – Ильича поражала человеческая наглость говорящего с ним. – Десятки партизанских отрядов помогают армии, рискуя жизнями не меньше, чем на фронте. Вы же, наоборот, боеспособных людей спрятали в лесу. Так какой из тебя политрук?

– Это все понятно, – политрук опустил глаза. – Вот мы и хотим реа… реабилитироваться.

Впервые после ареста Ильич почувствовал себя командиром. Его застава в мирное время всегда заслуженно отмечалась командованием.

Парни действительно были неплохие. Имели определенные уровни подготовки. Минер, пехотинец и был даже пограничник, что тронуло Ильича до глубины души. Но показать родственность их профессиональных военных качеств он не мог. Это могло привести к разоблачению и последующей гибели.

Они начали работу по подготовке к операции. Шансы на успех были минимальны. Но не выполнить приказ означало трибунал и расстрел, которого с таким трудом удалось избежать. К тому же подготовка подразумевала под собой и сбор информации, а значит, и возможность получения каких-то новостей о семье. Ильич со звериным рвением взялся за выполнение задания.

Людвиг был раздражен. Что отражалось на его команде. Он устал от морозов, от ковыряния в заводском хламе. От постоянного недовольства командования. Угрозы разжалованием и отправкой в штрафное подразделение звучали уже ежедневно.

Ланге лично контролировал поиски, заставляя солдат по песчинкам разбирать завалы. Его периодическое присутствие угнетало Людвига.

Ко всему прочему его группу отправили на несколько дней в помощь поиска части отряда партизан. Но, как ни странно, это развеяло его настроения. Не было рядом этого вечно угрожающего репрессиями командира, да и он проголодался. А карательная операция давала возможность утолить разгулявшийся в нем голод.

Трупы партизан развесили на самой оживленной дороге. Рядом висели тела с табличками, написанными кровью: «Я помогал партизанам». Среди них женщины и подростки.

Но местных жителей показательные казни мало пугали. Часть трупов через день была похищена и, видимо, захоронена близкими.

Людвига волновало это меньше всего. Не он руководил операцией, а значит, и ответственность была не на нем.

Он сидел возле костра, закутавшись в несколько шерстяных пледов и попивая шнапс, наблюдал за действиями повара. Его группа дежурила в разных точках. Рота СС расположилась в деревне в ста метрах от лесной опушки, на которой отдыхал Людвиг. Рядом возился Фридрих, кормя собак костями. Овчарки, рыча, отгоняли штурмана от пищи.

– Проголодались, мои ищейки… – Людвиг вдыхал запах приготавляемой пищи. – Вальтер, как долго еще?

– Минут двадцать, не больше. – Повар снял пробу с блюда. – Заканчиваются приправы, господин оберштурмфюрер!

– О подобных вещах, Вальтер, необходимо предупреждать меня заранее. – Людвиг достал письмо от старого друга. – Фридрих, напомни мне о специях. И уведи их отсюда, осточертела эта возня!

Он перечитывал письмо уже приблизительно в десятый раз. Он улыбался, представляя, с каким лицом Георг писал эти строчки.

…Несмотря на все факты, указывающие на твое причастие к гибели Мадлен, полиция прекратила уголовное дело. Я поражен!!! Но не сломлен…

«Милый друг, как приятно, что ты вышел из своего бессознательного состояния!»

Я всеми силами добьюсь пересмотра и нового расследования. Только ты и я помним о нашем разговоре о руках Мадлен во время ее игры в тот вечер, только ты и я… Но только я помню блеск твоих глаз в тот момент – в них загорелся животный инстинкт, и только я осознал в последствии причину проявления этого инстинкта, тогда, признаться, я понял все несколько иначе, но не теперь…

«Как все-таки легкое помрачение рассудка просветляет некоторые умы!»

…Я помню, как пропала твоя сестра, и все слухи, связанные с ее пропажей, я помню, что говорили о твоем отце.

На этих строчках правый глаз Людвига задергался в нервном тике. Он сжал челюсти, но смог выдавить из себя улыбку.

Нетрудно провести параллели между теми событиями в прошлом и произошедшим недавно в нашем доме. Моему отцу и матери до сих пор не оправиться от шока… А бедная Эльза? Как ты мог!?

Как ты смел после всего содеянного тобою появиться у нас? Рано или поздно я доберусь до тебя. Ты заплатишь за все кровью!

«Каков жанр! А?»

Людвиг, достав блокнот и зловеще улыбаясь, начал писать ответ. Он попросил Георга не волноваться, иначе его болезнь начнет прогрессировать. Указал на то, что необоснованные обвинения вызваны именно ухудшением его психического состояния. И он обязательно во время следующего отпуска посетит их дом и развеет беспочвенные подозрения друга детства. Он передал привет отцу и матери Георга.

– И съешь ты сердце врага своего, чтобы познать его и перенять силу его…

– Я помню эти строки, мой командир! – раздался голос Фридриха рядом.

– Это строчки из очень известного произведения, мой друг. – Людвиг улыбнулся и сглотнул слюну. – Накрывайте походный столик, давно уже прилично не ужинали.

Он нагулял отличный аппетит. Людвиг улавливал каждый оттенок блюда, вложенный в него рукой мастера. Свежий воздух обострял вкусовые ощущения. Людвиг позволил себе открыть бутылку итальянского вина из запасов одного из разграбленных польских погребов.

Ужин был омрачен. Пропал Хельмут. Он охранял подход с северной части к опушке. Пришедшие на смену обнаружили следы крови и волочения тела.

Людвиг привык к своим людям и их молчанию о странностях их командира и некоторых членов команды. Подобная потеря несла с собой неудобства. Да и указывала на наличие партизан. А это продление операции как минимум, очередное бешенство командира и отправка в подразделение 999 как максимум.

Организованные поиски Хельмута ни к чему не привели. Осложненные темнотой, они были прекращены и отложены на утро.

Утром Людвига отозвали в расположение части.

Немец сопротивлялся. Он был физически сильным и тяжелым. Приходилось останавливаться и глушить попытки пленного освободиться. Ильич занимался этим сам. Риск потери контроля над собой его бойцами был велик. А это могло привести к гибели столь необходимого им языка.

Информация сейчас необходима, как воздух. Уже назначен день операции, а данные об объекте размыты и противоречивы.

Но Ильича также интересовал и другой вопрос, несколько отвлеченный от операции.

Он видел то, что происходило на поляне. Видел офицера, который, отдыхая, ожидал приготовление ужина. Своего страшного ужина. Ильич подкрался к опушке с подветренной стороны. Чем ослабил слух и чутье собак. Впрочем, животные были заняты кормежкой.

Ильич видел повара и наблюдал за его профессиональными способностями приготовления пищи. Во время которых непроизвольно сглотнул слюну. Он также видел и профессиональную разделку туши, и нарезку мяса.

Он был шокирован обыденностью происходящего. Сцена напоминала семейный пикник в мирное время. Недовольный бубнеж главы, обсуждение с поваром его приготовлений, игра с собаками, ожидающими конца готовки пищи. Таким показалось Ильичу увиденное с учетом низкого уровня знания немецкого языка.

Кроме того, он ощутил, глядя на офицера, какой-то мандраж, схожий с выбросом в кровь адреналина перед важным поединком. Он видел в этом офицере не только врага, но и соперника. В чем, он еще не знал…

Но размышлять об этом, лежа в сугробе, с высокой степенью вероятностью быть пойманным, было верхом спокойствия. Ильич еще не был столь хладнокровным в подобных ситуациях.

Но зато он был по-спортивному рад, когда они оттаскивали тело нейтрализованного ими часового. Это был успех. Успех в их маленькой войне. Его небольшая команда действовала сплоченно и грамотно. Что было немаловажно в условиях ведения боя.

Под утро они доставили брыкающееся тело в расположение отряда. Его быстро привели в чувство. Допрос был долог. Но не из-за упорства пленного – он, видимо знал, как проходят допросы, и хотел жить. Он просто не мог остановиться. А у некоторых слушавших его «зашевелились волосы на голове».

Ильич после услышанного выбежал из землянки и, плача, бился головой о дерево. Он знал, кто это – молодая женщина, работавшая лаборанткой на заводе. Описанная внешность подтвердила его самые страшные опасения. Он боялся выдать себя там в землянке, слушая немецкого солдата. Боялся выдать свою причастность к молодой женщине, которая так нетривиально погибла на войне.

Теперь он понимал, что он ощущал ранее, лежа в кустах, наблюдая за офицером. Это его личный враг. Уже не существует никаких армий и их противостояний. Только этот офицер СС и он, бывший пограничник советской армии. Все остальное – детали. Его новая команда и их задание тоже. Детали…

И это был враг равноценный, более того, циничный и опасный, схожий со зверем. И с ним – в появившихся у него пристрастиях.

«Жить! И убивать тварей…»

Кричал его мозг в момент, когда он бился головой о ствол дерева. То же самое кричало его я, когда он вспоминал лицо оберштурмфюрера, желтеющее во всполохах костра.

«Почему я не знал этого раньше?»

Людвиг слушал беснующегося гауптштурмфюрера с присущей ему долей иронии. Ему казалось, что командир все свои неудачи перекладывает на его плечи. Это нормальное явление для армии. Но все же – сколько можно!? Знать о пристрастиях Людвига и манипулировать этим, спекулировать, угрожая фактом огласки.

Людвига это начало утомлять, как русский мороз, как неудобство в быту, как ограничения, как все, связанное с войной. Не хватает той свободы, которая присуща художнику, будь то инсталлятор каких-то скульптурных комплексов, сюрреалист, застывший с кистью, или маньяк, высматривающий жертву. Этого ничего нет. Приказы, уставы – сплошные ограничения.

– Чему вы улыбаетесь, Краузе? Вас смешит наша беспомощность, переходящая в безысходность? – Высокая фигура Ланге нависла над Людвигом. – Мы не можем выполнить приказ командования! Вы знаете, чем это грозит?

– Да-да, вы не раз напоминали мне об этом, господин гауптштурмфюрер. – Людвиг, ехидно оскалившись, смотрел в глаза человека, зависшего над ним, как хищная птица над жертвой. – Штрафной батальон, разжалование и все-такое…

– Нет, Краузе! Скорее всего, нет. – Он сел напротив Людвига. – Тело обервахмана было отправлено на экспертизу, речь идет о насильственной смерти. Я взял дело под личный контроль.

Людвиг выдержал взгляд Ланге. Он пытался понять, насколько блефует тот. Сделать это было сложно. Фактически невозможно. Ланге не первый год в СС и долгое время работал с людьми. Его карьерный рост говорил сам за себя.

– Это хорошо, – Людвиг растянул губы в очередной улыбке. – Потому что я уверен, что вы разберетесь, обязательно разберетесь.

– Обязательно. Убирайтесь вон!

Людвиг вырвался на свежий воздух. Его угнетал этот штабной блиндаж со своими порядками, со своей тиранией. Со страхом в глазах отводящих взгляды офицеров. Как легко было работать со штурмбанфюрером Леманн, и какая стена непонимания между ним и Ланге. Непробиваемая стена.

Но уже к вечеру его снова вызвали в штаб. Причин было несколько. Ланге улетал в Берлин и оставлял охрану объекта на Людвига до своего прибытия обратно или прибытия кого-либо, кто старше по званию оберштурмфюрера.

Второй причиной стал переход к немцам одного из партизан, состоящего на командной должности в отряде. И он был готов сотрудничать с немцами на определенных условиях.

Информация от перебежчика была тревожная и несколько маловероятная. Он рассказал, что в отряд прибыл человек из-за линии фронта с конкретным заданием – уничтожить подземные цеха заводов. И работа по выполнению задания ведется, несмотря на раздробленность отряда.