Текст книги "Дверь"

Яблоко

Жило-было на свете яблоко. Не то чтобы оно было огромным или очень румяным, но, в общем-то, вполне себе средним и внешне приятным фруктом. Висело оно на веточке и часто задумывалось о том, что происходило вокруг него. «Солнышко. Огромное, тёплое. Но, в общем-то, бестолковое. Уж совсем бы не хотело бы быть ни солнцем, ни небом, ни луной, ни звёздами, ни чем-то подобным. А уж эта земля подо мной. Фу, какая гадость. Чёрная, никчёмная, лежащая. То ли дело – я. Вишу себе между небом и землёй. Никого не боюсь, ни от кого не завишу. Вот только соседи мои – яблочки и побольше, и порумянее. Ах, если бы мне стать таким же, как они! Больше ничего и не надо в жизни».

Так висело яблочко долго-долго, пока однажды не налетел на яблоневый сад сильный порыв ветра. Закачалось яблочко, задрожало от страха, вцепилось в веточку, но так и не удержалось и упало на чёрную, мокрую землю, которая так не нравилась ему. Прошло несколько недель. Пожухло яблочко, намокло, прогнило да и стало через некоторое время сырой, грязной землёй. Лежала эта самая земля, смотрела на небо и по сторонам. Уж очень не нравилось ей ни солнце, ни небо, ни луна. «Вот уж бестолковщина, – рассуждала она. – Всё – полная ерунда, а особенно эти никчёмные яблоки надо мной. Какой от них толк? Вот я… И трава на мне растёт, и букашки по мне бегают, и червячки меня щекочут, и дурацкие корни этой самой бесполезной яблони объедают меня. Вот беда. Вот если бы мне стать поплодороднее, чтобы росли на мне красавицы ели да сосны… Вон ведь соседняя земелька и почище, и получше… А больше ничего и не надо в этой жизни».

26.04.2020

Игра слов (эссе)

Спаси и сохрани

Везде, где появлялся он, расцветали вишни и яблони, а облака испуганно убегали, освобождая свет ненавязчивому августовскому солнцу; водители автомобилей лихо подмигивали ему, а бродячие коты подходили ближе и даже кормились у него с руки. Дети бежали за ним по переулкам, а он делал из бумаги самолётики и пускал их в бездонную синеву небес. А когда он поднимался по лестнице, все соседи открывали двери, выходящие на лестничные клетки, и здоровались просто и откровенно. Уже поздно вечером он подходил к маленькой иконке, стоящей на письменном столе, и тихонько шептал: «Господи, спаси и сохрани их, спаси и сохрани…»

2004

Запах улиц

Во дворе на Божедомке пахло свежими арбузными корками, а в подворотне на Арбате – заношенными мужскими носками. На Манежке пахло свежевыкрашенными лавками, а на Рождественке – ладаном и старинными храмами. На Кутузовском и Комсомольском стоял запах прибывших составов и незнакомых людей, а в Рыбном действительно держался аромат копчёной рыбы и пахло илистой водой. На Красной стабильно держался душок старых, тронутых новым, кирпичей и солдатских отдраенных сапог. На Воробьёвых пахло любовью, а на Пироговской – лекарствами и смертью, и лишь в Безымянном переулке пахло ничем, там никто не жил, да, в сущности, его никогда и не было…

2004

Фуникулёр

На фуникулёре он поднимался всё выше и выше. Под ним извивалась зелёная полоса лесополосы. Прыгали и шевелились весёлые, разноцветные точки, именуемые в миру людьми. Точки становились всё меньше и меньше и уже практически слились с бескрайним иссиня-зелёным блинообразным пространством, окаймлённым дымчатой линией горизонта. Фуникулёр со скрипом полз и полз вверх. Старый, но уже хорошо приработанный механизм пыхтел, перемещая его в совершенно иную сферу понимания происходящих событий. Постепенно начало стираться такое понятие, как пространство. Когда он перестал различать тёмные и светлые стороны Земли, для него стёрлось такое понятие, как время, тем более что старенькие кварцевые часы давно остановились. Его душу переполняло какое-то иное, доселе невиданное и непознанное ощущение – ощущение того, что он и несущаяся вверх коляска фуникулёра и есть мир, а всё остальное – сгинувшее и несуществующее нечто. Сон обнял его ласковой ладонью, погладил по тёплой голове; он зевнул и ступил на ровное и гладкое плато золотого цвета, наполненное улыбками и добрыми взглядами…

2006

Точка

Я прекрасно помню, как мы с тобой расстались. Это была замечательная ранняя осень.

На следующий день я послал тебе СМС, где сказал, что очень люблю тебя, и поставил жирную точку.

Я шёл по перрону станции «Арбатская» и видел твои глаза, при этом жирная точка, поставленная мною в письме к тебе, очень мучила меня. Я шёл и грустил, но вдруг неожиданно грусть сменилась на улыбку, и я шёл и улыбался. Внезапно все окружающие меня люди вдруг представились мне настолько родными и любимыми, что мысленно я начал обнимать их и гладить по головкам. Неожиданно я почувствовал, как начинаю расти, что мои маленькие сограждане уже постепенно уходят из поля моего зрения, что потолок метрополитена рассекается надо мной, и я начинаю расти к небу, параллельно я пытаюсь обнимать и ласкать всех людей, которые ещё попадаются под мои увеличивающиеся руки. Я начинаю видеть войны, я нежно касаюсь пальцами воюющих, и они становятся добрыми и спокойными, я уже дотрагиваюсь рукой до Земли, начинается какое-то непонятное движение света, я чувствую, что лечу куда-то вверх, начинается движение по спирали, я вижу круглые, объёмные тела, наверное, это планеты, я трогаю их пальцами и плачу от счастья, я вижу взрывы и вспышки, наверное, это важные вселенские процессы, затем звук сливается со светом и я уже не существую сам по себе, а сливаюсь с ними, начинается что-то совсем непонятное, одновременно я вижу себя идущим по станции «Арбатская», себя кружащим в пространстве и времени, себя впитывающим какую-то информацию, которую постепенно начинаю расшифровывать, постепенно я понимаю, что вся окружающая меня информация уже доступна моему пониманию. Я продолжаю идти по станции «Арбатская» и одновременно урегулирую все мировые конфликты, движусь в пространстве и уже сам являюсь пространством. Я начинаю контролировать процессы мирозданья, которые выстраиваются передо мной калейдоскопом, неожиданно я чувствую, что кто-то ещё, какие-то подвластные мне силы начинают участвовать во всех процессах. И эти волшебные силы – тоже я, при этом я всё ещё иду по станции «Арбатская» и вижу твои глаза – самые главные, самые важные в этом мире глаза. Точки больше не существует, её просто нет…

2005

Ошибка

Недавно мне дали новый номер телефона, а старый забрали. Забрать забрали, но никому не отдали. Временами, находясь на рабочем месте, чисто механически набираю хорошо знакомую комбинацию цифр и жду ответа на другом конце провода. Но на самом деле на другом конце провода – тишина. И гудки, которые раздаются в моей трубке, – только лишь обман. Кто-то и зачем-то обманывает меня для того, чтобы я верил, что вот-вот кто-то подойдёт к тому, теперь уже неведомому концу провода и ответит. Не важно что, да и не настолько важно кто, главное, что ни того ни другого на самом деле не произойдёт. Эта случайная, механическая ошибка – звонок в никуда. Но если кто-то когда-то услышит, как вдруг зазвучит тишина там, в несуществующем уже прошлом, пожалуйста, ответьте мне, снимите трубку аппарата…

2006

Зеркало

Переехав на новую квартиру, я долго мучился с проблемой – куда бы примостить старое, огромных размеров зеркало. После долгих перемещений я наконец-то пристроил его в углу полупустой прихожей. Оно стояло поздним вечером, облокотившись всем своим весом на стену под огромным углом, так как прямо стоять уже не могло по определению. Я сидел в комнате и смотрел на утомлённость и полную никчёмность этой старой, полузабытой вещи. Действительно, на прошлом месте я практически перестал его замечать. А теперь его было бы трудно не заметить, оно выпятилось вперёд и, казалось, пыталось дышать и цеплялось за дверной косяк, чтобы не свалиться вовсе. Я подошёл к нему, сдул пыль со старой пепельницы, аккуратно размещённой на туалетном столике. Зеркало выглядело нелепо и страшно, напоминая мне какого-то случайно забредшего на огонёк старика, приготовившегося умереть в углу. Я достал из кармана зажигалку и с усилием заткнул её в промежность между стеной и верхней частью зеркала. Последнее всколыхнулось, заёрзало и, казалось, задышало. Я, довольный, отошёл на несколько шагов, прищурился и поцокал языком. Теперь всё выглядело совершенно иначе. Подтянутое, помолодевшее… В него наконец-то нормально можно было взглянуть и увидеть некое подобие своего отражения. «У…» – подумал я и пошёл на кухню попить холодного кефира, но внезапно услышал странный звук, похожий на хлопок огромной газовой конфорки. Я бросился в прихожую и с ужасом обнаружил, что зажигалка, подпирающая зеркало, выскочила, а последнее, вместо того чтобы облокотиться о стену, стало постепенно накреняться головой вперёд и вот-вот готово было прошибить собой дверь в спальню. Я подбежал и рукой удержал падающего урода. На секунду мне показалось, что я увидел его старые и утомлённые глаза. «Господи, да кто же это?» – мысли вихрем пронеслись и улетели в никуда. Я держал рукой старую, не готовую к существованию вещь, и в ней находился среднего роста полуголый человек в шортах, с покусанными насекомыми ногами и выгоревшими на солнце глазами.

2007

Алексеевка

По белым лапам заснеженных ёлок сочился утренний свет. Хорошо умывшись, бельчонок прильнул к груди матери. В сарае возились свиньи и продолжал мирно посапывать вислоухий кролик. Пахло грибным жарким. Белые люди, полушёпотом переговариваясь, стояли у моей постели. Я, с едва прикрытыми глазами, перевернулся на спину и потянулся. Старые ходики в углу продолжали стучать ровно и монотонно. Затуманенным дремотой глазом я продолжал смотреть, как белые люди расселись на диванах и начали играть с моими котятами. Маленькие пушистые комочки резвились, бегали по комнате, временами покусывая людей за кончики пальцев рук и ног.

«Кис, кис, кис», – позвал я чуть слышно. Непослушные создания, казалось, не обращали на меня никакого внимания. Большая старая хрюшка подошла ко мне и упёрлась пятаком в ухо. Пахло чуланом и волглым постельным бельём. Лёгким поворотом головы я отогнал от себя свинку и снова позвал котят. Наконец-то два озорника подбежали ко мне и, уютно расположившись на моём лице, тихо засопели. Близился Новый год. Старые заботы, проблемы, суета остались где-то далеко позади. На душе было радостно и спокойно. Хвойный лес дрожащей мишурой приклеился к небу, тёплые и нежные котята были рядом. Жаркое почти уже подоспело и всё больше и больше свербело аппетитным запахом в носу. Кажется, пора вставать. Я чуть подтянулся на локтях и выглянул из-под одеяла. Белые люди повскакивали с диванов и бросились ко мне с огромными, расшитыми яркими и блестящими узорами мешками…

2007

Матрёшка

Вчера я неожиданно представил себя матрёшкой. Глаза навыкат, рваные нити прохладной воды срываются с тела и гаснут в водовороте. Делаешь чуть теплее и продолжаешь сравнивать себя с матрёшкой. Такая же многоликая и бестолковая масса. Кажется, что дальше будет больше, а на самом деле всё меньше, меньше… Но сколько же можно?..

Сижу на совещании у высшего руководства и пытаюсь правым ботинком оторвать отшелушившийся каблук левого ботинка. Процесс настолько поглощает меня, что, наконец-то справившись, я бросаюсь к распахнутому окну, чтобы увидеть за ним хоть что-то человеческое, но, не увидев ничего, кроме старой псарни, расположившейся на задворках Москвы-Сортировочной, возвращаюсь на рабочее место и продолжаю сравнивать себя с матрёшкой. Сегодня не получается…

– Что относительно выполнения финансового плана? – звучит до боли привычный голос…

– Не знаю, нет, ничего не знаю… – Неожиданно меня начинает тошнить, и я, сославшись на общее недомогание, покидаю работу и город.

Снова рваные нити прохладной воды срываются с тела. А со стороны они выглядят единым целым. Как всё обманчиво красиво… Серый пёс с белыми глазами прошёл рядом и лизнул мою наспех раскиданную одежду. Вчера он снился мне спящим в одном из московских переходов… Странно. «Дружок!» Смотри-ка. Отозвался! «Дружок, а как ты думаешь… хотя что ты можешь думать, ты же даже ничего не видишь…» Снова продолжаю сравнивать себя с матрёшкой. Последнее время это становится навязчивой идеей. Ну что общего между мной и нарядной русской красавицей с яркими нарисованными щёчками, вздёрнутым носиком и огромными красными губами? Наверное, только душа, вернее, её отсутствие. Нет, здесь тоже не попал. Человек я душевный. Мне часто говорят об этом, и, в общем-то, справедливо.

Раз, два, три, четыре… Самая маленькая матрёшка уже не может открыться пополам. В её животе – пустота, вернее, там нет ничего интересного и нового. Я сижу, верчу эту маленькую бесполезную вещь в руках, затем подхожу к окошку и просто выбрасываю её на улицу. Пусть хоть дети поиграются…

2010

День рожденья

«Дозрел!..» Я силился вспомнить те минуты, когда я появлялся на свет, а вернее, хотелось захватить в памяти ещё и те, когда мне приходилось дышать внутриутробно. Тщетно. От натуги я на минуту потерял ориентацию в пространстве и ощущение времени. «Не болит?» – «Вот здесь немного, ага… Да нет, нет, изнутри же!» – «Но теперь легче?» Женщина появилась из ниоткуда. Я стоял, прислонившись лицом к дереву, и глотал обрубки куриной требухи. Жутко хотелось есть… «Не спится?» – «Отчего же. Очень даже. Я ещё и так могу!» – «Нет, так не надо. Если хочешь шагать по жизни красиво и верно, никогда так больше не делай». С дуба капало. Минут пятнадцать назад прошёл дождь, и всё плыло перед глазами, покидая насиженные места, осваивая новые просторы. «Сын?» – «Да, я дочь хотел. Она бы кормила хотя бы, а с этим что делать?» – «Дай потрогать. Нормально, тёплый ещё совсем». Я не переставал удивляться тонкому и пронзительному взгляду моей случайной знакомой. «Грозишь пальцем? Думаешь, послушает? Ну посмотрите-ка!» Мальчик смотрел на безлюдную улицу и не плакал. «Поспел! А я-то думал, не дойдёт. Смотри, как какая картошечка». Я поковырял веткой в раскалённых угольках, и на минуту мне показалось, увидел себя в далёком детстве. Увидел, как я иду гладить косолапого мишку в соседнем сосновом бору. «Странно, неужели это я? Да, я! Но отчего же так тепло и хорошо?» – «Просто мама отошла в строну, и на тебя светит июльское солнышко». – «Да, верно. Забыл. Совсем забыл… А он-то кто?» – «Он – твой сын, твоя частичка». – «Врёшь. Я не мог не заметить, как он появился. А я никак не могу вспомнить это мгновение. Как будто из ниоткуда появился!» – «Верно. Из ниоткуда. А ты что ж, хочешь, чтобы откуда, куда, да ещё и зачем, было известно? Забудь. И радуйся тому, что ничего не помнишь. А то напомню тебе о встрече с косолапым мишкой. Спи, дурашка!»

2013

Рукопись

Я, по обыкновению, заношу руку над белым листом и жду. У меня даже ручки-то нет, но это не главное. Главное, что есть лист. И то, что он белый. Хотя, окажись он чёрным, ничего страшного бы не случилось потому, что ручки-то у меня нет, а стало быть, написать я ничего не могу. Но написать я ничего не могу не оттого, что ручки нет, а оттого, что просто не могу, и всё… Смешно, честное слово… Не могу просто, до чего ж смешно. И от этого становится грустно. Не знаю, может, чёрный лист под рукой так действует на меня. Но отчего-то становится невыносимо грустно. Я улыбаюсь, а на глазах просто-таки наворачиваются слёзы. Но я сдерживаю их оттого, чтобы не нарушить первозданной черноты (или белизны) листа, который лежит у меня под рукой. Странно, но последнее время я не только ничего не могу написать, но и не могу ни о чём думать. Вернее сказать, я только и думаю о том, что отчего-то ни о чём не могу думать. Я улыбаюсь со слезами на глазах, заношу руку над первозданным листом и ни о чём не могу думать, а соответственно, и написать тоже ничего не могу, но это не главное. Главное, что есть лист. А лист – он самый главный… В чём-то… Наверное…

2013

Я бы хотел работать на тенистой, узкой улице

Я бы хотел работать на тенистой, узкой улице. Да, именно так. Чтобы, выходя в обед на улицу, я бы оказывался на живописной, прохладной улице, с длинной, невысокой, глухой, пошелушённой стеной, увитой плющом, вдоль которой уютно располагались бы кусты сирени. И чтобы, пройдя метров пятьдесят-семьдесят, можно было бы юркнуть в живописно-руинную подворотню и прижаться к холодной, влажной стене, неожиданно встретившись с ободранным бродячим псом. И чтобы, оторвавшись от него, я бы мог вдохнуть полной грудью и, не увидев ни единой живой души поблизости, почувствовать, как по спине приятно разливаются мурашки. Засунув руки в карманы и посвистывая, я мог бы отправиться дальше – уже по параллельной улице, но… о ней речь пойдёт в моём следующем повествовании.

2014

Море

В конце ноября в Москве так и не пошёл снег. Было голо, тепло, дождливо, тоскливо, приятно и неприятно одновременно, хотелось многого, но не делалось ровным счётом ничего. По краям обочин залихватски неслись ручьи, машинам, переобутым в зимнее, было неуютно и некомфортно, да и чувствовали они себя небезопасно. Осторожно ползли по утренним проспектам, сцепленные в единую, сверкающую красным цветом ленточку, по которой с уверенностью можно было судить о том, насколько сегодня придётся опоздать на работу. Но на работу-то и не хотелось совсем, хотя и дома сидеть тоже не тянуло. После недавнего отпуска в Крыму почему-то спалось на редкость хорошо и просыпалось, как в детстве, с ощущением сказки и какого-то обязательного хорошего и доброго сюрприза, который должен был преподнести наступающий день. Сюрпризов, конечно же, не было, ощущение сказки длилось лишь доли минуты, но всё равно было приятно на душе. Именно приятно, вряд ли я описал бы это состояние какими-то более громкими и яркими словами. Нет, это состояние проникало в руки и заставляло их быть распростёртыми чему-то, проникало в голову и лишало её всего, чего бы то ни было, практичного и обыденного, наполняя одновременно нелепым и восторженным потоком, который твердел внутри и становился неким подобием стержня внутри тебя. Стержня, который абсолютно не выполнял роли опоры или чего-либо вспомогательно-поддерживающего, а носил только декоративный смысл и был полым и очень лёгким. От этой лёгкости хотелось взлетать прямо с кровати и летать по комнате, ну или ещё где-то, не суть. Странное ощущение полёта сопровождало и в ванной комнате, и в прихожей, и, обувая ботинки, невольно думал: «Боже мой, а зачем же они мне теперь?» Выходил на улицу, сделав своеобразное приветственное телодвижение, напоминающее приглашение к средневековому танцу. Ощущения выхода, как я уже описал в самом начале, были необыкновенными. Всё смешалось, всё переместилось, сместилось, наклонилось, понеслось и подхватило меня, окончательно лишив рассудка и понимания происходящего. Всё та же бесконечная ленточка из красных огоньков тянулась, казалось, в бесконечность. Я пошёл сквером. Вдруг неожиданно по лёгким ударило неизвестно откуда взявшимся запахом хвои. Сосна, ель, кедр, пихта, туя, кипарис – всё было в нём. Стало уютно и свежо. Я забыл, где нахожусь, пошёл пешком, забыв про метро и наземный транспорт, шёл, не моргая, практически не замечая прохожих. Были только дома, неизвестно откуда взявшееся тепло, запах смолы и ощущение, что там, за перекрёстком, вот там, за небольшим скоплением деревьев и памятников, плещется солёная вода, которая уходит в свинцово-серую даль и ласкает прибрежную россыпь из гальки и песка… которая ещё практически тёплая и удивительно полезная, имя которой – море…

2014

И всё-таки

Недавно я решил вновь послушать диск своей любимой музыкальной группы, которая волею судеб распалась ещё в конце теперь уже прошлого века. Поставил последний совместный их диск и поудобнее устроился в кресле, завернув ноги в плед. Многократно уже слышанные мною композиции доставляли мне незабываемое удовольствие. В памяти проносились многие события прошлого, в том числе и тот момент, когда и где я впервые услышал музыкальные произведения, которые в последующем надолго завладели моими чувствами.

На журнальном столике стыл кофе, ранний вечер уже натягивал тёмное покрывало на белое, чистенькое личико декабрьской столицы. Время неслось незаметно. Я практически не ощутил движения времени и того, что уже начала звучать последняя композиция. Последняя композиция альбома, последняя композиция того далёкого года, когда она была написана, последняя совместная работа музыкальной группы и фактически последнее слово, вздох их творческого порыва и вдохновенья. Я отмотал композицию на начало и начал слушать её снова, а потом ещё и ещё. Последняя композиция была удивительно хороша, прекрасно выстроена, музыка сильная, с ярким началом, явной кульминацией и концовкой на грани срыва. Здесь были все профессиональные изюминки, которые когда-то были найдены в более ранних произведениях, была профессионально отточенная зрелость; казалось бы, что после такой композиции должны были последовать новые и новые хиты, синглы и альбомы, но… Но она стала последней. Боже мой, почему? Я отмотал композицию назад и прослушал её снова. И тут я вдруг понял. Да, профессионализм… да, красота… да, сила… да, находки – всё, казалось бы, есть здесь, но один момент внезапно поразил мою душу… В музыке этой чувствовалась обречённость и понимание того, что конец неизбежен, рано или поздно, но конец неминуем. Это всё равно что отдыхать на море. Первые дни ты просто ошеломлён сменой обстановки, ты порхаешь, ты ощущаешь южные ароматы, ты плещешься в прохладной воде, ты живёшь, и тебе кажется, что счастье безгранично, что так хорошо, как сейчас, тебе ещё никогда не было. Но… проходит день, неделя, и в конце второй недели ты уже делаешь всё то же, но уже автоматически, понимая, что отпуск заканчивается, нет уже того, я бы назвал, куража. Так вот, нет уже того куража, и тебе хочется поскорее сесть в поезд и уехать домой, в привычную мерзлоту и серость спальных районов. Именно это желание сесть в поезд, оказывается, я и услышал в этой композиции. Всё то, что в ранних композициях коллектива шло на ура и, наверное, воспринималось самими музыкантами как нечто сверхоригинальное и великое, в последней композиции было. Но было и понимание того, что на самом деле всё то, что, они считали, перевернёт мир и сделает людей другими, не перевернуло мир и не изменило людей. Всё осталось по-прежнему, и их творчество заметила только маленькая кучка людей, которым стало созвучно созвучие непонятных, но завораживающих аккордов. Но ведь стало же, чёрт возьми, стало…

Закончилась последняя композиция альбома, я допил кофе. Многочисленные цепочки неоновых огней обняли Москву, было и тихо, и безветренно. Я стоял у открытого окна и мечтал о том, как через полтора месяца, скорее всего, отправлюсь на юг и наконец-то вдохну аромат разгорячённых солнцем сосен и окунусь с головой в прозрачную, солёную и долгожданную воду…

2014