Текст книги "Командор Петра Великого"

3. Командор. Смерти и встречи

Если подумать, странные существа – люди. Рвутся к власти, готовы на любую подлость и гадость, лишь бы занять положение повыше и должность попочетнее, а в сущности – зачем? Ладно, когда речь идет о депутатах. Просиживать штаны, пользоваться кучей льгот, красоваться в газетах и на экранах, и при этом ни за что не отвечать. Это понять еще можно. Но когда конкретные дела… Неужели настолько хочется взвалить на себя груз ответственности побольше? Не было у бабы забот, пока не купила порося…

Или я чего-то не понимаю?

Было время, когда я хотел стать генералом. Да только прошло давным-давно, в далеком будущем. Но что делать, когда иного выхода просто нет?

Я стал капитан-командором, звание, промежуточное между капитанским и адмиральским, генералом, и что, принесло мне это счастье?

Но если флотские обязанности висели на мне по-скольку-постольку, учитывая зимний сезон и отсутствие боевых действий, то армейские нависали неподъемной глыбой.

Мой полк, вернее, уже полк Дитриха, по-прежнему остался в моем подчинении. Однако помимо него я отвечал за формирование вполне обычных солдатских полков в количестве четырех штук. Петр назначил меня помощником Репнина, и теперь надо было тянуть лямку.

Новые части больше не набирались из охотников. Массовая армия не возникает по добровольному принципу. Нет, какой-то процент людей вступал в них по собственному желанию. Только основу отныне составляли рекруты. Вчерашние крестьяне, не знавшие другой жизни, да и не хотевшие ее знать, по указу самодержца да жребию становились солдатами. Не на двадцать пять лет – пожизненно. До тех пор, пока вражеская пуля, а гораздо чаще – болезнь, не отправит в бессрочный отпуск.

Соответственно, служить им не хотелось. Родной двор, соха, поле составляли все помыслы новоявленных защитников отечества. Пусть ничего хорошего не ждало их в родных деревнях, однако как же хотелось вернуться туда!

Я понимал их стремления, так же как понимал их неосуществимость. Ни одна страна не может существовать без армии. Значит, кому-то всегда придется защищать остальных. Гораздо лучше иметь в своем распоряжении профессионалов, чем ополченцев или наемный сброд. Первые, практически включавшие уцелевших стрельцов, никуда не годились из-за низкой подготовки. Вторые при случае вполне могли предать.

Новая армия со временем обязательно должна превратиться в национальную, плоть от плоти народа, как бы выспренно это ни звучало, однако пока она лишь находилась в трудном и мучительном периоде становления.

Солдатами не рождаются. Однако сколько потов должно сойти с парней, прежде чем из крестьян они станут достойны этого высокого звания?

Учить приходилось буквально всему. Постоянной опрятности, гигиене, строевой стойке, дисциплине, чувству полка, как единой большой семьи. Я уже не говорю про владение фузеей, штыковым боем, стрельбой, пусть не прицельной, но хотя бы залповой.

Это были не егеря. Но тот полк состоял из людей, пошедших на службу согласно желанию. К тому же я сам отбирал, решая, кто достоин служить в новой части. Здесь попадался самый разный народ. Соответственно, первоначальной мороки с ним было гораздо больше. Хотя подготовка у егерей была на несколько голов выше.

Очень плохо было с офицерами. Петр объявил на Западе что-то вроде набора, и в Россию хлынула масса авантюристов, которым все равно, кому продавать свою шпагу.

И это было бы ладно. На первое время. На беду, слишком многие из прибывших ничего толком не умели и не хотели уметь. Не знаю, купили ли они свои патенты, или это нынешний среднеевропейский уровень, но, будь моя воля, многих я бы не поставил в строй даже рядовыми.

Плюс ко всему большинство офицеров почти не владели русским языком и не особо стремились к этому. Нет, попадались всякие. Мой доблестный Дитрих – пример противоположного рода.

Хуже всех из наемников были поляки. Понять их солдатам было легче, братья-славяне как-никак. И саблей владеть в большинстве они умели. Но этим познания ограничивались. Пехотный строй для них был непостижимой наукой. Поэтому научить солдат они ничему не могли. Зато смотрели свысока, словно не слуги отечества перед ними, а дворовые холопы.

Как же, шляхта, мать ее так! А кроме гонора за душой – ничего. Интересно, почему так похожи слова гонор и гонорея? Словно одно – производное от другого.

Один такой гонористый чрезвычайно обиделся, когда я вспылил и в ответ на его спесь при всех покрыл распоследними словами. Он даже вызвал меня на дуэль. Великовозрастный щенок.

Он не учел силу моей злости. Я тут же предложил дать ему удовлетворение прямо перед строем роты. После чего выбил у наглеца шпагу и нанес ему пару ударов. Кулаком. Под молчаливое одобрение солдат.

Надо было видеть окровавленную морду этого хама, когда он с трудом выбрался из принявшего его сугроба. А еще лучше – прочитать жалобу царю на учиненное мною публичное поношение его чина и знатного рода.

Петр выслушал мои объяснения о недопустимости пререканий с начальством, которые царь как наиглавнейший из начальников полностью одобрил. Итогом был вылет офицера со службы на все четыре стороны.

Не знаю, в какую армию он в дальнейшем направил свои стопы. Мы ничего не потеряли, зато кто-то приобрел некое бесценное (цена – полуполушка в базарный день) сокровище. С чем их можно поздравить.

Это была одна из моих самых легких разборок с Петром. Иногда бывало много хуже. Как после взятия Керчи. Тогда один из бывших флибустьеров, Бертран, уже в Таганроге попробовал расплатиться в кабаке сохранившимся у него песо. Бравый моряк не ведал, что всякое хождение иноземной монеты на территории России является делом запрещенным и строго наказуемым.

Будь Бертран хотя бы трезв, он сумел бы отбиться, когда в кабак ввалились тайно вызванные целовальником солдаты. Еще счастье, что я вскоре прибыл в город. В противном случае Петр вполне мог бы лишиться хорошего моряка.

Пришлось мне повторить визит дона Руматы в Веселую башню. В смысле – в местный, недавно построенный филиал приказа пыточных дел. Вышло довольно похоже. Разве что Бертран не был, подобно барону Пампе, подвешен вниз головой. Он даже на дыбе не успел еще побывать, хотя еще бы немного…

Чем горжусь – повторить подвиг давнего кумира с перебиванием одним ударом стола я сумел. А удалиться вместе с освобожденным даже проблемы не возникло.

Зато когда Петр самолично отчитывал меня за самоуправство, не желая слушать оправданий, это был номер. Я выслушал о себе столько гадостей, что о существовании некоторых даже не подозревал. Вернее, не относил до того вечера на свой счет.

Обошлось. У Петра здравый смысл все-таки частенько брал вверх над праведным гневом и иными эмоциями. Главное тут было разъяснить, что существованию России и нынешнего строя данное событие не угрожает. В случае с Бертраном имело место незнание законов. В другом – еще что-то.

В том смысле, что поводов для оправдываний находилось достаточно. По счастью, не слишком серьезных.

Проблему с офицерами мне удалось разрешить лишь отчасти. Пришлось надавить на Петра. В итоге сорок человек из моего полка были произведены в офицеры и распиханы по новым частям. Получилось по одному, по два на роту. Хоть что-то.

Я ведь не был ни командиром бригады, ни командиром дивизии. Полк пока оставался самой крупной воинской единицей. Более крупные части формировались по мере необходимости и расформировывались по исчезновению надобности. Генералы же вне войны являлись не столько командующими, сколько инспекторами. Этакими высокопоставленными поверяющими с некоторыми правами и неограниченными обязанностями.

Дворянская конница тоже стала потихоньку расформировываться, а на ее месте создавались драгунские полки. Но тут я настоящим специалистом себя не считал. Я на лошадь впервые сел уже на Гаити. Какой из меня кавалерист?

Большую часть времени я проводил где угодно, только не в Коломне. То мчался в Воронеж, то на юг, а в Москве приходилось бывать столь часто, что Лефорт даже отвел мне пару комнат в своем дворце.

Хороший человек Франц! Пусть никудышный полководец и адмирал, зато всегда готов поддержать толковое новшество. Даже казармы для солдат он построил первым. В краях, которые позднее стали именоваться Лефортово.

И только в своих деревнях мне до сих пор бывать не довелось. Все никак не хватало на это времени.

Кто и когда решил, будто прошлые века отличались неторопливостью? Плюнуть бы тому человеку в морду!

После Нового года, не нынешнего, справляемого в сентябре, а европейского, январского, заболел Лефорт. Вначале я не придал этому значения. Все мы не юноши. Мало ли что бывает?

Уже попозже, трясясь в возке в Тулу, я вспомнил то, что не должен был забывать. О смерти Лефорта еще до Северной войны.

Нам так и не удалось полностью переиграть нелепый стрелецкий бунт, только видоизменить его, и все-таки снова и снова мы пытались исправить известное нам, сделать чуточку лучше.

Петрович как раз должен был вскоре возвращаться из Воронежа в Коломну. В речном адмиралтействе морского флота он проверял санитарную часть, как слышал, частенько ругался с Петром, однако с февраля нашего эскулапа ждали студенты в его импровизированной фельдшерской школе. Да перед тем он просто должен был навестить нашу базу.

Я послал гонца прямо с дороги, а сам был вынужден следовать дальше. Требовалось договориться о скорейшей поставке ружей в полки, убедить заменять багинеты штыками. Корпорация Флейшмана выпускала в основном штуцера, а линейные полки обеспечивала Тула да поставки из-за границы.

Еще хорошо, что Петр внял нашему старому предложению и расширил дороги. Раньше приходилось путешествовать в возке, запряженном одной-единственной лошадью, в крайнем случае впрягать вторую цугом. Зато теперь появились знаменитые впоследствии тройки, и езда сразу пошла быстрее. Еще бы колокольчик, дар Валдая, но о такой штуке никто до сих пор не слыхал.

В Москву я вернулся не то поздним зимним вечером, не то ранней зимней ночью. Стража пропустила беспрепятственно. Только успевали раздвигать рогатки на заставах. Еще бы! Это простым людям ночные прогулки были запрещены. Этакий вечный комендантский час. Я относился к лицам, для кого законы писаны, а правила – нет.

Дворец Лефорта встретил меня относительной тишиной. В том смысле, что затянувшийся ужин изрядно недотягивал до пира. Играл небольшой оркестр, в зале находилось десятка два гостей, но поедание пищи и беседы шли без кутежа.

Лефорт выглядел значительно хуже, чем несколько дней назад. То краснеющий, то, напротив, бледный, с темными кругами под глазами, явно нуждающийся не в застолье, а в постельном режиме. И все равно сидел из последних сил, явно не желая поддаваться болезни.

– Как ты, Франц? – вопрос был глуповат, но ничего другого на ум не пришло.

– Чуть получше, – улыбнулся тонкими бескровными губами Лефорт. – Последние пару дней было совсем плохо.

Со мной он особенно не притворялся. Уж не знаю почему, обычно я вызываю у людей определенное доверие. Да и поддерживал в конфликтах с царем Лефорт, как правило, меня.

– Я послал за Петровичем. Не знаю, где его найдут, но крепко надеюсь: мешкать он не станет.

– Спасибо, Серж. Мне в самом деле лучше. Знакомый порекомендовал хорошего лекаря. Говорит, не таких ставил на ноги. Вот только пить пытаются запретить.

– Иногда лучше воздержаться, – поддержал я незнакомого эскулапа. – Вино доставляет нам удовольствие, но оно же препятствует порой лечению. Зато по выздоровлению становится гораздо слаще. Жизнь не всегда состоит из одних удовольствий.

– Зачем же тогда жить? – грустно спросил Франц.

На самом деле алкоголиком по нынешним меркам он не был. Бывало, напивался, однако гораздо чаще придерживался меры, когда эйфория еще не переросла в безудержное свинство. Да и помимо приятного времяпровождения занимался многими делами. А для меня главным качеством царского фаворита было его абсолютное бескорыстие. Лефорт мог бы иметь все, что угодно, стоило только даже не шепнуть, а намекнуть царю, на деле же даже дворец являлся собственностью государства.

Это остальные птенцы гнезда Петрова будут запускать в казну загребущие руки. С другой стороны, какой Лефорт птенец? Если уж говорить подобными сравнениями: когда он встал на крыло, Петр ни о каком гнезде еще не думал.

В числе гостей я заметил незнакомого мне мужчину явно южной наружности. Черные волосы, почти такие же глубоко посаженные глаза, то и дело устремляемые в мою сторону, полноватые губы…

Мне мужчина сильно не понравился. При том, что обычно я не сужу о совершенно посторонних людях.

– Кто такой? – Спрашивать у Франца было неудобно. Пришлось улучшить момент и шепнуть вопрос поднесшему очередное блюдо слуге.

Слуги вообще зачастую знают о гостях гораздо больше, чем этим гостям бы хотелось.

– Лекарь из Италии. Джузеппе… – Фамилию слуга запамятовал, да я все равно вряд ли мог слышать ее.

Тогда понятно. Во мне наверняка взыграла обычная нелюбовь к медикам. Толку от этой породы… И в то же время куда от них деться? Сам я никогда не лечусь, организм сам справится там, где медицина бессильна, но помимо болезней существуют раны.

Нет, наш Петрович – нормальный мужик. Не бывает правил без исключений. Я больше о профессии в целом. Профессии, до сих пор отдающей шаманством или шарлатанством. Да и позднее будут сестрички и прочие врачихи женского рода, весьма способствующие исцелению раненых мужиков.

Лицо Лефорта едва заметно скривилось. Франц явно чувствовал себя очень плохо и старался скрыть свой недуг.

На другом конце стола сразу напрягся Джузеппе. Может, зря я на него наговариваю? Вдруг он действительно в чем-то разбирается и старается вылечить своих пациентов, а не просто запустить руку в их кошельки?

Нет, надо все-таки разыскать Петровича! Как будто я мог всецело располагать собой, а наш эскулап являлся заместителем Господа Бога по медицинской части.

Два последующих дня мне пришлось мотаться из полка в полк. Еще хорошо, что стояли они не так далеко друг от друга, хотя, увы, и не в Москве. Когда же на третий день, точнее, уже вечер, я, усталый и опустошенный, добрался до дворца Лефорта, то в одном из коридоров увидел, как несколько человек несут на руках хозяина. Рядом с ними шел Джузеппе и что-то говорил на смеси итальянского с французским.

Я увидел обмякшее лицо царского друга, а затем услышал из уст гостей, что Францу стало настолько плохо, что он потерял сознание прямо за столом.

Пришлось наскоро перекусить, выпить с мороза водки и распорядиться, чтобы запрягали. Беседовать с лекарем о состоянии Франца мне не требовалось. Как ни отрывочны знания по истории, даже в них порой гораздо больше скорби, чем бы того хотелось.

Не мог я, подобно многим, сидеть и ждать конца. Оставалась последняя надежда, пусть иллюзорная, зыбкая, и все же надо было использовать единственный крошечный шанс до конца.

Как оказалось, Петрович где-то разминулся с моим посыльным и ничего не знал. Впрочем, он и вернулся-то в Коломну накануне, буквально пару дней назад, и еще толком не отошел с дороги.

Он срочно сорвался и уже вместе со мной понесся в Москву. Рассуждая по дороге, что сделать он может очень немногое. Вот если бы чуть пораньше, да и то…

Не учли…

Мы прибыли поздней ночью, когда было уже поздно. Дворец напоминал растревоженный муравейник. Носились слуги, офицеры, успел прибыть кое-кто из ближних бояр. Тех, кто успел узнать о случившемся.

Впрочем, кое-кто из узнавших наверняка спокойно завалились спать, дабы потом отговориться неведением. Еще свечку поставили, но не за упокой, а в благодарность за избавление.

Кто всерьез рыдал, а кто глаза слюнил…

На какой-то по счету день из Воронежа примчался Петр. Никуда не заезжая, сразу бросился сюда, припал к ушедшему навеки другу. Глаза царя были красными от сдерживаемых слез.

– Тяжелая утрата, Питер, – в отличие от многих, я был искренен. – Прости. Я хотел привести Петровича, но не успел.

– Спасибо, Сергей, – Петр почти никогда не называл меня по имени. – Он… – говорить дальше самодержец не смог.

Зато с какой ненавистью посмотрел на столпившихся тут бояр, многие из которых давно жаждали смерти царского друга!

И были небывало пышные похороны, когда сам государь шел во главе первой роты Преображенского полка. Прощальные салюты, искреннее и показное горе…

– Какая-то странная смерть, – сказал мне наедине Петрович. – От таких болезней настолько легко не умирают.

– Хочешь сказать, ему помогли? – Мысль напрашивалась сама собой. – Кто?! Новый лекарь?

– Я говорил с ним. Джузеппе божится, что, когда его представили Лефорту, что-то делать было уже поздно. Пока он разобрался… Подозревает какой-то медленный яд, но говорит, что сам он не специалист и вполне может ошибаться. Сообщим?

– Зачем? – Я сразу прикинул, что при нынешних методах следствия и количестве недоброжелателей Франца Москва вполне может обезлюдеть. – Надо как-то попытаться самим. Хотя я думаю, что если был отравитель, то его след давно простыл.

Учитывая уровень здравоохранения, вернее, полное отсутствие какого-либо уровня, люди мрут словно мухи от любой ерунды. Случается – от попыток лечения. Подозрения Петровича – далеко не факт. Судовой врач, он если имел дело с отравлениями, то сугубо пищевыми. А про яды разве что слышал краем уха.

Может, мы просто стали чересчур мнительны? Золотой век отравителей давно в прошлом. Да и почему Лефорт? Чем и кому он был настолько опасен?

Не факт. Далеко не факт…

Аркаша прибыл в Коломну недели через три после похорон. Сияющий, словно золотой луидор, каждой черточкой лица демонстрирующий успех порученной миссии.

– Вот, – Аркадий торжественно извлек из шкатулки целый ворох бумаг. – Здесь все.

Пояснять дальше он не стал. И так было ясно.

– Аркаша, ты гений по дипломатической части! – не выдержал я. Хотя мы рассчитывали на определенный успех миссии, вероятность неудачи была достаточно велика.

– Не только по дипломатической. По коммерческой тоже, – с наигранным самодовольством изрек Калинин. – Знал бы ты, какую я заработал прибыль! Причем при европейской конкуренции. Да и помимо прибыли… Вот, – он протянул мне аккуратный чертеж.

Так. Явный план города, нарисованный, признаться, довольно умело, хотя без нынешних художественных изысков. Есть у здешних манера каждую карту сопровождать многочисленными ненужными завитушками и старательно пытаться прорисовать внешний вид каждого дома. А если река, то уж пара лодок – вещь просто обязательная.

Здесь все было гораздо строже. Линия укреплений с помеченными высотами стен, довольно прихотливые изгибы улиц, дома обозначены, но без старательного изображения фасадов. Довольно грамотная схема по меркам моего времени.

Вглядывался я недолго. Все-таки центральная часть изменилась не настолько сильно. Гораздо меньше, чем в той же Москве. Есть города, в которых мы бывали, а есть – которые мы обречены помнить до своей смерти.

– Рига?

– Она самая. Специально пришлось задержаться. – Аркадий притворно вздохнул, но тут же не сдержался и расплылся в улыбке.

– Молодец! Удружил так удружил! – Я действительно был рад. Как, наверно, не радовался взятию Керчи.

Рига – это не никчемная Нарва или какой-нибудь Ниешанц. Это настоящий город, к тому же прикормленный порт, и взятию его я придавал большое значение.

– Сколько тебе нужно на приведение в порядок? – Аркаша заглянул ко мне прямо с дороги, отправив домой только возок с вещами. Хорошо, день выдался воскресный, и я случайно был дома.

– Хоть пару часиков дай, – усмехнулся Аркаша.

– Даже три. Завтра мы выезжаем к Петру в Воронеж, но сегодня надо обязательно заглянуть к Юрику. Хоть посидеть немного.

В бытовом плане Флейшман устроился лучше всех. Хотя времени в Коломне он проводит больше любого из нас. А то и всех нас, вместе взятых. Если не считать Ардылова. Вот и завел себе лучших поваров. Не то что мы, грешные, которые вечно вынуждены есть где придется и что придется.

Давненько мы не собирались все вместе! Но хоть в усеченном, так сказать, виде. Посидеть, поговорить…

– Знаешь, с кем я проделал остаток пути? – Вместо того чтобы уйти, Аркаша продолжал сидеть и улыбаться с плутоватым видом.

– Откуда?

– Ну, Командор, попробуй. Слабо угадать с трех раз?

– Сплясать не требуется? – с иронией уточняю я.

В подобные игры играть бесполезно. Хотя, не скрою, искру интереса Аркаша во мне зародил.

– Колись.

– Ладно. Что с тобой делать? – притворно вздыхает Калинин. – С леди Мэри. Она как раз решила навестить отца.

Сердце чуть дрогнуло. Я попытался взять себя в руки и суховато уточнил:

– У нее тут не только отец, но и муж.

Уточнять дальше не имело смысла. Не любил я баронета, а он вообще меня ненавидел и даже не особо пытался скрыть свои пылкие чувства.

– Муж – ерунда. Мне ее слуги все рассказали. Мэри с ним не живет. Дала от ворот поворот и даже видеться старается с ним как можно меньше.

– Это не наше дело, – отрезал я.

– Конечно, не наше, – Аркадий старательно выделил последнее слово. С этаким не слишком приличным намеком.

– И не ваше тоже, – дал ему понять, что намек понят.

– Ну-ну, – покачал головой Аркадий. Но все же ему хватило такта не продолжать эту тему, и он встал. – Ладно. Тогда через пару часиков у Флейшмана. До встречи, Командор!

– До встречи, – машинально кивнул я, а мысли стремились улететь куда-то далеко. Туда, где им находиться вообще не положено. Отнюдь не к вожделенному рижскому плану.